Население Америки, рожденное за рубежом: моментальный снимок
Майкл Линд
Из стенограммы дискуссии в Национальном пресс-клубе
(Вашингтон, округ Колумбия) от 26 ноября 2002 г.[1]
Я подошел бы к вопросу об иммиграционной политике США с позиции политического историка. Меня, как и большинство американцев, кто рос в этой стране в 1960-е, 70-е и 80-е годы, учили, что любой, ставящий под вопрос нашу иммиграционную политику, является расистом или злонамеренным нативистом. А также вероятно, еще и сегрегационистом. Что любопытно — я всегда принимал это как должное, поскольку всё, что я читал в Time или Newsweek, звучало так: все американцы извлекают выгоду из иммиграции, а любой, кто сомневается в этом — кто говорит, что у этого явления существуют и некоторые темные стороны, — просто расист и нативист. Частенько люди говорили — как вы знаете, речь об этом шла еще в 1900 г., — что европейские иммигранты никогда не смогут ассимилироваться и т.п. Так что всякий, кто ставит сегодня вопрос относительно любой из неприглядных сторон иммиграции, — просто злобный фанатик, подобно тем, кто в 1900 г. возражал против иммиграции [в США] предков многих из нас, имеющих европейское происхождение, включая и меня лично.
Посему это было интересно, по мере того как я изучал историю, особенно историю расовых отношений в Соединенных Штатах. И позвольте мне начать свое выступление с замечания о том, что существует вполне определенная причина, почему мы склоняемся к тому, чтобы обсуждать проблему иммиграции в терминах расы и этнического происхождения: причина этого в том, что наше общество было обществом белого господства, белого превосходства. Я родился в 1962 г. в государстве, где существовала сегрегация. Это общество было таким же, как в Южной Африке — как в большинстве англо-говорящих стран. Вся иммиграционная структура, основанная на законных гражданских правах, была тем не менее построена на белом превосходстве. Начиная с Законов об иммиграции 1790-х годов и в течение всего периода вплоть до реформ 1965 г. в нашей иммиграционной политике имела место более или менее явственная расовая дискриминация — в пользу белых европейцев. Она была усилена так называемыми Законами «восточного исключения» (OrientalExclusionActs), принятыми в конце XIX столетия, и законами натурализации, которые, например, не позволяли японским иммигрантам вне зависимости от того, сколь долго они прожили здесь [в США], когда бы то ни было стать американскими гражданами. А между тем, если вы прибыли из Германии или Ирландии или Франции, через семь лет [проживания в стране] вы могли стать натурализованным гражданином.
Так что вполне очевидно, почему мы привыкли думать [об иммиграции] в терминах гражданских прав и расы. К сожалению, в Соединенных Штатах есть и подлинные нативисты, так что «крайне справа» можно найти людей, которые говорят о европейском этническом ядре США, — и многие из них не являются потомками британской волны иммиграции конца XIX — начала ХХ столетий из Европы. Некоторая ирония заключена в том, что они пользуются языком старых англосаксонских нативистов. Однако сейчас, в конце ХХ века, неожиданно стало всем ясно, что этническое ядро Соединенных Штатов — не англосаксонское, но европейско-христианское или что-то в этом роде.
Однако я должен заранее сказать, что, согласно моей точки зоения, это нонсенс. Существует в какой-то мере обоснованное беспокойство относительно размеров определенных диаспоральных групп, препятствующих принятию английской модели культурной ассимиляции и, возможно, ведут к формированию различных политических фракций. Однако история Соединенных Штатов в целом и, конечно же, недавняя история этой страны — если вы взглянете на иммиграцию после 1965 года, — полагаю, дает нам основания для оптимизма в отношении ассимиляции иммигрантов в культурном плане (что определяется показателями смешанных браков, являющихся предельным символом ассимиляции). Хотя я пытаюсь опираться на факты, а не на отдельные примеры из жизни, но не могу не сказать, что моя собственная семья включает черных американцев, латиноамериканцев, американцев различных групп европейского происхождения, и я думаю, что это и есть волна будущего. Всё это очень различно в разных частях страны и имеет большее отношение к штатам с диверсифицированным населением, нежели к штатам с однородным населением.
Однако я думаю, что возникновение мультирасового большинства — большинства смешанного расового происхождения — с минимальной общей культурой, включающей американский вариант английского языка, неизбежно. Поэтому существуют несомненные основания отбросить доводы нативистов относительно расового и этнического состава Соединенных Штатов. Тем не менее есть основание беспокоиться по поводу воздействия [иммиграции] на классы. Здесь, в Штатах, мы не любим говорить о классах — мы предпочитаем говорить о расах. Вы знаете: раса — это всё, класс — ничто. Однако если вы обратитесь к истории дебатов на предмет американской иммиграции, то обнаружите, что далеко не все, кто в прошлом возражал против крупномасштабной иммиграции — включая иммиграцию из Европы, — были расистами голубых кровей из района Бикон Хилл[2] в Бостоне, которые привыкли свысока глядеть даже на ирландцев и германцев.
Фредерик Дуглас (FrederickDouglass) — возможно, величайший афро-американец и один из выдающихся американцев всех времен, беглый раб, который стал лидером движения за отмену рабства, — после Гражданской войны и даже еще до Гражданской войны часто и горько сетовал на то, что на Севере и Среднем Западе европейские иммигранты отбирают рабочие места у афро-американцев. В 1950-х и 1960-х Цезарь Чавез (CesarChavez), пытаясь организовать фермерских рабочих Юго-Запада, призывал Пограничный патруль следить за соблюдением законов против трудоустройства нелегальных иммигрантов. И по факту, в 1970-х Цезарь Чавез жаловался, что администрация Картера в целях умиротворения юго-западного агробизнеса была слишком небрежна в плане укрепления границ. Вы никогда не услышите ничего подобного в наши дни — что Цезарь Чавез хотел «запечатать» границы, и это в некотором смысле небезынтересно, не так ли?
Два моих знакомых (один из них — Ричард Эстрада (RichardEstrada), мексикано-американский обозреватель газеты DallasMorningNews) много лет вели кампанию за определенного рода ограничение иммиграции. Делали они это потому, что видели на примере своего непосредственного окружения — в рабочих районах на границе Техаса и Мексики, — как постепенно снижались зарплаты и как работодатели пользовались обильным рынком неквалифицированного труда (поставляемого не просто из Мексики, но и из других стран) для эксплуатации не только коренных местных рабочих, но также натурализованных и иностранных рабочих.
И наконец, была Барбара Джордан (BarbaraJordan). Я думаю, найдется очень немного людей, которые приняли бы ее за зловещего нативиста, расиста голубых кровей. Она возглавляла комиссию, упомянутую в обсуждаемом здесь докладе, опубликованном после ее смерти. Доклад ее комиссии, увидевший свет в 1997 г., призывал к разнообразным реформам, включая 35-процентное сокращение легального доступа [иммигрантов в страну] — то есть приведение его к уровню, существовавшему до 1990-х годов. В итоге, Джордан в последние месяцы ее жизни была затравлена некоторыми активистами, латиноамериканскими активистами. Они появлялись везде, где бы она ни выступала, с лозунгами, гласившими: «Черная леди, почему вы ненавидите латиноамериканцев?» Вы понимаете, что они обвиняли ее в расизме.
Но я думаю, это ложный навет. На самом деле комиссия Джордан пришла к двухпартийному консенсусу по многим вопросам. У меня нет какой-то определенной политической повестки, которую я бы здесь продвигал, но я склонен считать, что заключения, сделанные комиссией Джордан, стоили того, чтобы взглянуть на них и отнестись к ним со всей серьезностью — вместо того чтобы похоронить их, как в свое время поступила администрация Клинтона.
И наконец, в заключение я хотел бы поговорить об отличии экономического аспекта иммиграционной реформы от ее расового аспекта как в отношении истории, так и в отношении публичной политики. Прежде всего, тот способ, каким нас учат истории рас и иммиграции в Соединенных Штатах, ведет к серьезным ошибкам. Это мелодрама, не трагедия. Представляется так, что есть хорошие люди — собственно иммигранты и американцы, которые поддерживают иммигрантов в определенную эпоху, — и есть злодеи, просто расисты и нативисты, кто имеет разного рода предрассудки, которые порождают их иррациональное сопротивление иммиграции, будь то в 1850-м или 1900-м, 1950-м или 2000/2002 гг.
Что во всем этом наиболее загадочно — и что лично для меня является основанием скептического отношения к вышеописанной картине, — так это факт, что рабочий класс в Соединенных Штатах, включая значительные сегменты иммигрантского рабочего класса, обычно находился на переднем фронте усилий по ограничению иммиграции в США. Деловой класс и богатые обычно возражали [против ограничения иммиграции]. Здесь есть два возможных объяснения. Первое — и, на мой взгляд, наиболее правдоподобное — таково, что прибыли и убытки от иммиграции для разных экономических классов распределяются неодинаковым образом. Это и объясняет, почему, например, на большем протяжении американской истории белый рабочий класс, включая белый европейский иммигрантский рабочий класс, склонялся к оппозиции иммиграции в гораздо большей степени, чем белый деловой класс, белая социальная элита.
Таково одно возможное объяснение: иммиграционная политика, помимо других вещей, — это своего рода классовая война внутри коренного американского населения (или, по крайней мере, до 1960-х годов, внутри коренного белого американского населения, обладающего полными избирательными правами).
Другое возможное объяснение сводится к тому, что существует некий своего рода случайный фактор, который приводит к тому, что шахтеры и рабочие судостроительных заводов в XIX в. вдруг возненавидели поляков, или чехов, или китайцев. И это всего лишь таинственный недуг, который внезапно поражает американский рабочий класс, но не затрагивает богатых и деловой класс. Я думаю, это лишь подобие объяснения, которое трудно принять как [серьезный] довод.
Наша внутренняя история расовых отношений также является по существу ложной — до такой степени, что она представляется мелодрамой, в которой задействованы просто злобные расисты, с одной стороны, и добрые анти-расисты и меньшинства, с другой. В период между Гражданской и Второй мировой войнами большинство расовых столкновений в Соединенных Штатах были спровоцированы американским белым рабочим классом — против черных американцев, против китайских иммигрантов на Западном побережье и т. д. Большинство «черно-белых» стычек, имевших место в нашем индустриальном поясе, — и таких было немало после Гражданской войны и вплоть до Первой мировой и даже Второй мировой войн — произошли, когда работодатели в попытке нанести поражение белым рабочим и разбить профсоюзное движение увольняли коренных рабочих (а порой и европейских рабочих-иммигрантов) и привлекали черных американцев с Юга, привозили [новых] европейских иммигрантов и так далее — для того, чтобы заместить [уволенных] штрейкбрехерами на сборочных конвейерах.
Будучи не способными атаковать своих работодателей напрямую — поскольку те имели на своей стороне и сыщиков-Пинкертонов, и государственную полицию, и федеральную армию — [уволенные или подлежащие увольнению] рабочие, давая выход своему гневу, обрушивались тогда на рабочих-иммигрантов или на черных южан или, в некоторых случаях, на белых рабочих с Юга. Таким образом, большинство расовых столкновений в американской истории были в сущности трехсторонними конфликтами между белым деловым классом, белым рабочим классом — как коренным, так и иммигрантским — и конкурентами белого рабочего класса.
Есть и кое-что еще, чего вы не узнаете из книг по истории. Президент Американской федерации труда Сэмюэл Гомперс (SamuelGompers) — американский иммигрант еврейского происхождения, рожденный в Британии, — возглавлял кампанию за «восточное исключение» (ограничение доступа в США иммигрантов из Азии). Затем он — наряду с многими другими членами профсоюзов — возглавил и национальную кампанию за сокращение европейской иммиграции. Ладно, Гомперс был расистом по отношению к выходцам из Азии — несмотря на то, что помимо расового аспекта существовали и обоснованные причины, чтобы возражать против [наплыва] рабочих-кули. (На самом деле, кули — это лишь технический термин и отнюдь не унизительное или пренебрежительное определение: этим словом обозначают полностью бесправных контрактных рабочих — нечто подобное braceros («батракам»), которых в 1950-х годах завозили для замещения работающих американских граждан.)
Однако, безусловно, Сэмюэл Гомперс, еврейский иммигрант из Европы, не был антисемитом и анти-европейским нативистом. Он видел, как работодатели использовали вновь прибывших европейских иммигрантов, чтобы подкосить объединенных профсоюзами рабочих, в особенности квалифицированных — неквалифицированных это затрагивало в меньшей степени. Так что это не тот случай, когда экономические соображения относительно последствий иммиграции для американского рабочего класса являются просто фиговым листком для откровенного расизма. Хотя такое очень даже может быть, ибо сложно проверить подлинные мотивы, которые движут людьми.
Возможно, некоторые люди, движимые в сущности расовыми или этническими предрассудками, используют этот довод тем же путем, каким они могут использовать и любые другие доводы — например, касательно роста городов за счет сельской местности или нечто подобное — лишь как отговорку для маскировки своих подлинных побуждений. Однако такие предположения вряд ли относятся к Фредерику Дугласу, Цезарю Чавезу, Сэмюлу Гомперсу или Барбаре Джордан.
Существует и другой аспект, который официальная история иммиграции представляет неверно. Я имею в виду период, начавшийся с окончанием европейской иммиграции в 1920-х годах. Поначалу она была прервана Первой мировой войной, а затем, в 1920-х годах, — институционализацией национальных квот, которая ограничила [число стран-эмитентов] до нескольких государств — предпочтение было отдано таким странам, как Германия и Ирландия, — иммиграционный поток из которых и без того иссякал.
Тогда в Соединенных Штатах имела место огромная внутренняя миграция с Юга — то, что получило известность как великое переселение афро-американцев с Юга в индустриальные центры Северо-Востока и Среднего Запада. Менее известно о столь же многочисленной миграции бедных белых южан. Так что оказывается, что наибольший прогресс в доходах черных американцев имел место в период между прекращением европейской иммиграции в 1920-х годах и возобновлением широкомасштабной иммиграции в 1960-х. И на то есть очевидная причина.
Пока расисты-работодатели — а даже если они не были таковыми, то, как вы уже знаете, расистами оказывались их фабричные рабочие; итак, пока они могли привлекать европейских иммигрантов, они и делали это. Они не нанимали черных южан, а порой не нанимали даже белых южан. Это случилось лишь тогда, когда они оказались вынуждены сделать это — с прекращением иммиграции по причине Первой мировой войны, а затем с институционализацией иммиграционных ограничений. Только тогда перед черными американцами вдруг открылась возможность трудоустройства. Черные американцы могли бы переехать с Юга на Север и в 1870-х, и в 1980-х годах, — чтобы занять там рабочие места, выйти в люди, стать домовладельцами и т.д. Единственная причина, по которой они этого не делали, — та, что все эти места были тогда заполнены иммигрантами.
Итак, я думаю, история иммиграции должна включать и этот, весьма любопытный, прецедент «внутренней иммиграции». Юг обладает огромным резервом очень бедных людей. В 1900 г. различие в доходах на душу населения между Севером и Югом Соединенных Штатов было столь же велико, как между Британией и Россией. Теперь у нас есть опыт ХХ столетия, а именно периода между 1920-ми и 1960-ми годами, когда подтвердилось, что при отсутствии крупномасштабной иностранной иммиграции единственный способ улучшить участь наиболее обездоленных групп населения — это дать им возможность выйти в люди, занимая рабочие места и, в некоторых случаях, дома, пригороды, роли, которые прежде были недоступны им по причине конкуренции со стороны иммигрантов.
Далее, отвечая на вопрос ведущего дискуссии, Марка Крикоряна (MarkKrikorian), о том, как влияют — если вообще влияют — текущие показатели иммиграции на «витающие вокруг» планы относительно амнистии либо для нелегальных иммигрантов из Мексики, либо для всех девяти с лишним миллионов нелегальных иммигрантов, находящихся в данный момент на территории США, Майкл Линд добавил:
Как я отметил в своих замечаниях, если вы посмотрите на этот вопрос с точки зрения [истории] социальных классов в Соединенных Штатах, с точки зрения социально-экономических групп, то обнаружите в частности, что есть люди, которые извлекают пользу из низко квалифицированной иммиграции, и есть люди, которые страдают от нее. Я не хочу говорить о физиках или ученых из Силиконовой долины. Я говорю о неквалифицированных дворниках, домработницах, садовниках и т.д. Я сам являюсь пользователем крупномасштабной неквалифицированной иммиграции — просто на основании принадлежности к определенному социальному и экономическому классу. Я не богат, но являюсь довольно обеспеченным профессионалом. Кто-то другой с моим уровнем доходов в 1960-х годах, вероятно, не мог позволить себе держать слуг, садовников и т.д. У меня нет домработницы, но вполне могла бы быть — большинство моих друзей с аналогичным моему уровнем доходов имеют прислугу.
Когда я рос, только по-настоящему богатые люди держали домработниц. Однако теперь, если вы принадлежите как бы к среднему классу или «высшему» среднему классу, вы имеете прислугу. Если WallStreetJournal добьется своего, позволив консервативному движению заблокировать рост минимальных зарплат, так что инфляция продолжит «пожирать» их, то еще до окончания следующего десятилетия или в пределах пары десятков лет я должен буду получить возможность позволить себе держать и собственного дворецкого, и собственного шофера. (Смех в аудитории.) И это вовсе не этнический вопрос — потому что есть множество бедных восточных европейцев, которые теперь могут приехать [в Штаты]. Так что это не имеет ничего общего с [этническим] составом иммиграции — из Латинской Америки или из Восточной Азии, потому что я могу иметь дворецкого из Восточной Германии или домработницу из Польши.
И так, я думаю, это и есть то, к чему в конечном счете всё сводится. Это в моих интересах — в моих узких экономических интересах — поддерживать нашу нынешнюю иммиграционную политику, потому что люди моей страты очень много с нее имеют. Вы знаете, столь наполненного рынка недорогого неквалифицированного труда, который существует сегодня в Соединенных Штатах, не было с периода до Первой мировой войны.
Как гражданин, я думаю, что это плохо, потому что я хочу жить в стране, в которой мы не имели бы огромной — как в «третьем мире» — разницы не только между богатыми и бедными, но даже между «высшим» средним классом и средним классом, с одной стороны, и отчаянными бедняками — с другой. Итак, люди, которые по уровню доходов оказываются в верхнем слое, извлекают выгоду из существующего уровня неквалифицированной иммиграции. И это наш средний класс (а то, что мы в Соединенных Штатах называем «средним классом», европейцы и жители Восточной Азии считают рабочим классом: это люди, всего лишь имеющие полное среднее образование).
И настолько, насколько я могу судить — поправьте, если я ошибаюсь, — все эти разговоры о среднем классе в значительной степени пустая болтовня. Представители среднего класса] отнюдь не склонны выступать интенсивными потребителями товаров и услуг, производимых неквалифицированными иммигрантами. Это означает, что они не так уж часто обедают вне дома, они не держат нянь, у них нет домработниц, садовников и т.д. В то же время, они, вероятно, в определенной степени извлекают выгоду из наличия низко квалифицированных ресторанных рабочих, поскольку в целом им дешевле было бы обедать вне дома. Однако всё это по большей части отговорки. Значительная часть рабочего класса всех рас в этой стране проживает вдали от основных центров иммиграции, так что последняя вовсе не является для них хоть сколько-нибудь важным фактором.
Доклад Национальной академии наук 1997 года, на который здесь уже ссылались, утверждает, что почти половина в падении уровня реальных зарплат у коренных рабочих, не окончивших средней школы, между 1980 и 1994 гг. является результатом конкурентного влияния неквалифицированной иммиграции. Тем не менее это позволило авторам доклада сделать заключение — и этот их вывод был помещен на обложке NewYorkTimes: «Иммиграция выгодна США». Для начала они [авторы доклада] сообщали о $10-миллиардном выигрыше от иммиграции, что, как вы понимаете, будучи «размазано» во времени, по сути является сущим мизером. Что реально имелось в виду под «выигрышем», так это то обстоятельство, что люди типа меня извлекают выгоду из громадного и постоянно растущего резерва неквалифицированного труда, который я мог бы нанимать в услужение.
И если коренные, а также натурализованные рабочие в результате оказываются вытесненными со своих рабочих мест и обнаруживают, что их зарплаты становятся всё скромнее, или их увольняют, чтобы заместить кем-то другим, — то страдают именно они. Однако моя выгода — выгода нанимателя служанок — перевешивает весь вред, наносимый как коренной, так и натурализованной иммигрантке-домработнице, которую я увольняю только потому, что она хочет иметь более высокую зарплату, чем мне позволяет платить нынешний перенасыщенный рынок труда.
Я думаю, всё это весьма любопытно, не так ли? И кое-что говорит о классовых предрассудках наших средств массовой информации — ведь то, что они рассказывают нам, в сущности сводится к следующему. Предположим, есть некая Скарлетт О’Хара и дело происходит уже после отмены рабства, однако ее [черная] «мамочка» продолжает работать у Скарлетт в качестве служанки. Но тут появляется шведская девушка Ингрид, прибывшая в Штаты по программе au pair [программа, способствующая найму потенциальных домохозяек в европейских странах], и предлагает: «Я буду работать за меньшую плату, чем ваша «мамочка»», — и Скарлетт увольняет эту последнюю. Как считают наши экономисты, американское государство ничего не приобретает и ничего не теряет в результате этой трансакции. Скарлетт в выигрыше, потому что она платит Ингрид меньше, чем платила «мамочке». Ингрид в выигрыше, потому что она зарабатывает больше, чем могла бы заработать в своей родной Швеции. Ну да, «мамочка» потеряла место и стала безработной, но это, как можно догадаться, и есть ее гражданская жертва, принесенная на алтарь нетто-благополучия Соединенных Штатов.
Потому-то я думаю, что в фундаментальном плане это классовый вопрос. И на то есть причина. В течение двух последних десятилетий я в основном работал в журналистике и знаю: большинство журналистов, большинство редакторов, большинство продюсеров на ТВ являются работодателями для иммигрантского труда. Если они женаты, они держат нянь, которые работают неполный рабочий день/неделю, у них есть садовники, служанки и т.д. То есть они принадлежат к той 5- или 10-процентной «верхушке» Соединенных Штатов, для кого весь образ жизни зависит от поставок дешевого труда (что в целом является результатом не одной лишь иммиграции, но и других факторов, в частности более низких минимальных зарплат, «подъеденных» инфляцией). Поэтому я думаю, это тот вопрос, который требует широкого обсуждения в нашей стране. Это не просто вопрос расы или этнического происхождения. Помимо других моментов, здесь речь идет о классовом конфликте, разделяющем коренных американцев.[3]
Перевод Татьяны Еникале.
"Русский Архипелаг"
[1] В фокусе дискуссии находился доклад Стивена Камароты (Steven Camarota), директора по исследованиям Центра по изучению иммиграции (Center for Immigration Studies) и одного из ведущих аналитиков страны в области иммиграции, — «Иммигранты в Соединенных Штатах — 2002. Население Америки, рожденное за рубежом: моментальный снимок» (Immigrants in the United States — 2002: A Snapshot of America's Foreign-Born Population). Основные идеи доклада, основанного на данных Бюро переписей США (Census Bureau) на март 2002 года, таковы:
В настоящее время 33,1 млн. иммигрантов легально и нелегально проживают в стране. К этому следует прибавить 600 тысяч человек, не включенных Бюро в это число: тех, кто находятся в тюрьмах и домах для престарелых. Таким образом, общее число людей, рожденных за пределами США и находящихся сейчас в стране, равняется 32,5 млн. Кроме того, на территории США на основании долговременных виз находятся еще 900 тысяч человек (как правило, это студенты и приглашенные специалисты). Данные 2002 года показали, что, несмотря на ухудшившуюся с 2000 года экономическую ситуацию и введение ряда ограничительных мер на въезд в США, имевших место после терактов 11 сентября 2001 года, интенсивность и объемы потока прибывающих в страну не снижаются. Так, за 2000–2001 гг. и три месяца 2002 года в страну въехало 3,3 млн. человек, что составляет примерно 1,5 млн. в год. При средних показателях смертности среди иммигрантов порядка 250 тыс. человек в год и примерно таком же количестве иммигрантов, ежегодно покидающих США, нетто-показатель иммиграции оказывается равным примерно 1 млн. человек в год. Подобный уровень, сохранявшийся на протяжении всех 1990-х гг., является практически беспрецедентным для Штатов, что не может не оказывать влияния — в основном негативного — на системы здравоохранения, государственного школьного образования, социального страхования и т.д. Однако не только объемы иммиграции вызывают озабоченность специалистов Центра по изучению иммиграции, но и низкая квалификация большинства иммигрантов, не имеющих полного среднего образования (например, по оценкам Центра, от 70% до 90% нелегальных иммигрантов не окончили средней школы). Неквалифицированные низкооплачиваемые рабочие, как правило, платят очень небольшие налоги и в то же время потребляют значимые объемы разного рода социальных услуг (это относится как к легальным, так и к нелегальным иммигрантам: многие из последних являются вполне добросовестными налогоплательщиками). Всё это нашло отражение в главном выводе доклада: «Слишком много слишком неквалифицированных иммигрантов». Предложения Центра сводятся к необходимости сокращения уровня легальной иммиграции до 300 тысяч человек в год. — Прим. пер. (Полный текст доклада можно найти на сайте http://www.cis.org/.)
В то время как большинство участников дискуссии обсуждали статистические показатели, то, насколько верно они исчислены, и т.п., Майкл Линд, чье выступление приводится здесь, говорил о содержательных аспектах иммиграционной политики США.
[2] Один из старейших, красивейших, а в прошлом — и элитарных районов города.
[3] После знакомства с приведенной здесь точкой зрения Майкла Линда вполне может сложиться впечатление, что абсолютное большинство иммигрантов в США работает в качестве домашней прислуги. Однако это не совсем так. Например, как указано в обсуждаемом докладе, на долю иммигрантов приходится почти четверть — 23,4% — всех рабочих мест в управленческих и профессиональных категориях занятости. Большинство неквалифицированных и, соответственно, низкооплачиваемых иммигрантов занято в производстве (в основном в легкой промышленности) и строительстве, затем следует сфера обслуживания (как правило, работа в гостиницах и ресторанах). В целом же, доля неквалифицированного труда в США в общем промышленном производстве США составляет менее 4%. — Прим. пер.
Майкл Линд, старший научный сотрудник фонда "Новая Америка" (the New America Foundation), писатель, в прошлом редактор таких изданий, как New Yorker, Harper's Bazaar и The National Interest, автор нескольких книг, включая такие, как "Новая американская нация" (The New American Nation), "Новый национализм и Четвертая американская революция (The New Nationalism and the Fourth American Revolution), которые содержат значительные разделы, затрагивающие проблемы иммиграции. Линд также является автором книги, вышедшей в январе 2003 г., — "Сделано в Техасе: Джордж Буш и американская политика во власти Юга" (Made in Texas: George W. Bush and the Southern Takeover of American Politics)