Глобальный хаос и криминал как продукт крушения цивилизационного устроения

Борис Ерасов

Масштабы ослабления и разрушения сложных жизненных структур во многих странах не-западного мира, расширения “теневой” и “черной” зон социума, глобализация коррупции, криминала, обычного и организованного, нередко смыкающегося с терроризмом, настолько велики, что побуждают к широким обобщениям и выяснению некоторых базовых причин, вызывающих такие процессы. Широкое обсуждение этой проблематики, уже выявило причины, порождающие преступность в России и ее связь с “внешним миром” [1]. Процесс криминализации здесь предстает как отражение и составная часть глобальных процессов. В самой России эти процессы носят глубоко системный характер, вытекают из самой сути переживаемой страной динамики, соответствующей переходу отзакрытого общества, но обладавшего жесткой системой саморегуляции, к обществу “открытому”, но с подорванной политической и цивилизационной структурой устроения судеб общества в целом, что превращает страну в “дикое поле” агентов глобализации.

Как и во всем остальном Россия специфична, но не уникальна, хотя количественные характеристики рассматриваемых процессов волей-неволей вызывают экзистенциальные оценки, прорывающиеся всемантику любого текста. Поэтому основная задача данной статьи состоит в том, чтобы раскрыть некоторые существенные характеристики глобализации, взаимодействия цивилизаций в современном мире и их соотношение с собственно российскими процессами. При всей ее универсальности эта тенденция имеет, как мы увидим, определенную структуру, соотнесенную со степенью стабильности или же,

1. Исторический фон

Конечно, проблема социального беспорядка, преступности и терроризма всегда присутствовала в человеческой истории. Хаос был на заре цивилизапции и воспринимался как постоянная угроза. Возникновение беспорядков с сокрушением описывали летописцы в древнем Египте и Палестине, Греции и Риме, Персии, Индии и Китае. Разлад, крушение норм и преступность, несоблюдение порядка сильными мира сего, просто разбойниками или широкими слоями населения вызывали напряженные поиски не только методов защиты, но и оснований иного устроения общества, снижающего уровень беспорядка. Особенно настойчиво эта проблема возникала в переходные периоды, когда в жизни сложных обществ разрастались пороки и преступность, а прежние формы регуляции, как государственные так и общественные, были не в состоянии их устранить. Хорошо известны свидетельства общественного разлада и преступности еще во времена, описываемые в Ветхом Завете. А древние Содом и Гоморра стали символами моральной развращенности. Но этот же период стал и “осевым”, поворотным пунктом, обозначившим Великое разделение между Пороком и Добродетелью. Принятие запредельного сверхначала в качестве основания этого разделения стало началом новой цивилизации, гораздо более устойчивой и долговременной, чем политическая структура Римской империи, хотя и имевшая в своем составе гражданские доблести и право [2]. Подобное разделение утвердилось и в других “осевых цивилизациях”.

Становление западной цивилизации, как и всех других, сопровождалось постоянной борьбой с девиантным поведением, длительными беспорядками “смутного времен”, революциями и реставрациями “порядка”. Переход к Новому времени привел к глубоким изменениям в самом типе и структуре цивилизации, но особенно был отмечен интенсивной криминализацией. Преступность стала ответом населения на лишение средств к существованию и разрушение прежних социальных отношений [3]. Впрочем, как показывает В. Зомбарт, преступность, под более благовидным именем авантюризма, была важным источником капитализма и удачливый мошенник, разбойник или пират имели немало шансов стать “приличными” предпринимателями. Тем самым преступность стала естественной средой для “первоначального накопления”. Размах девиантного поведения стала серьезной проблемой для поднимающегося капитализма и только постепенно юридические методы были приняты как влиятельный механизм социальной регуляции. Однако адекватное поднимающемуся капитализму репрессивное законодательство, обеспечивавшее преимущественные права собственников, приводило к криминализации значительной части населения, что столь ярко показанов работах К. Маркса, Ф. Энгельса и других социалистических мыслителей. Конечно, упомянутые мыслители обычно не выделяли “борьбу с преступностью” самостоятельную проблему. Разлад в обществе и преступность представала следствием жестокости классовых порядков, возникала в процессе перехода общества на новую ступень развития, хотя и со всеми издержками люмпенизации и репрессий против “угнетенных классов”.

Позднее подъем социализма и коммунизма стал, по существу, реакцией на социальные издержки становления капитализма в ряде стран, начиная со стран классического генезиса капитализма. Но “социалистическая” революция в России, стране с противоречивой и нестабильной цивилизационной структурой, неизбежно сопровождалась широкомасштабными беспорядками, разрушением предшествующей высокой культуры, разгулом анархии и преступности, которая могла быть подавлена только суровыми государственными репрессиями. Расширение сферы государственного принуждения стало обычным методом наведения формального порядка в советской системе, чтонеизбежно приводило к криминализации значительной части населения и порочному кругу “преступность — репрессии — криминалихация”.

В последние десятилетия XX в. социальный разлад и преступность ставшие во многих странах обычным спутником имитационной модернизации, подчас перечеркивают все ее достижения во многих странах. Хорошо известно о гигантских финансовых и материальных ресурсах, сотнях миллиардов (и триллионах) долларов, составляющих доход криминального или полулегального мира. Даже в “нормальных” странах Европына “теневую” экономику приходится до 10-20% валового продукта. В “ненормальных” странах эта цифра поднимается до 40-50 и более процентов. Все эти ресурсы становятся достоянием ”антисистемы”, существующей как обратная сторона собственно цивилизованного устроения мира и одновременно как составная часть процесса глобализации.

Помимо собственно финансовых потерь существуют и различного рода нарушения антагонистичные по отношению к цивилизационным принципам: коррупция в различных сферах, физическое насилие, преступления против собственности, межэтнические конфликты и войны, разрушение условий существования населения, террор и т. д. Мы видим, как десятки стран погружаются в бездну беспорядка, вызванного ослаблением государства и распадом цивилизации. Некоторые азиатские, африканские и латиноамериканские страны (в этот список попала и европейская Албания и территория “освобожденного”края Косово) существуют в “мировом сообществе” лишь как поставщики наркотиков, источники преступности и терроризма или, напротив, используются как нужные “агенты влияния” (показательна в этом плане судьба движения “Талибан”).

Очевидное втягивание и России в этот мир непреуспевающего не-Запада придает этому цивилизационному разладу масштабность, высокую степень типичности и универсальности, сопоставимые с чертами параллельно протекающей глобализации западной миросистемы. В криминализации России с особой силой и проявились те особенности, которые давно развивались в азиатских и африканских странах. Она сумела основательно дополнить их опыт по степени коррумпированности и срастанию власти с теневыми, полузаконными и прямо криминальными структурами. Особой и поразительной чертой современной России в этом плане является не только объем разграбления общего достояния и ограбления населения, количество (более 300 млрд. долл. ) вывезенных капиталов (согласно уже открытым данным), число погубленного населения, размах организованной преступности, степень ее проникновения в самые различные сферы социальной жизнедеятельности. не только цинизм в третировании жертв обмана, ограбления и произвола, но и почти тотальное отсутствие реальной борьбы с крупномасштабной преступностью. Новая “демократическая” Россия быстро “обогнала” предшествующую ей советскую Россию по демографическим показателям, утвердив быструю убыль и обнищание населения в минувшую декаду “реформ”. Антинациональный характер властных верхов непосредственно перерастает в антицивилизационный проект. Новый социум должен обеспечить место только для “современных” слоев и устранить носителей “традиционности”.

2. Критики, апологеты и аналитики Криминала

В различного рода дискуссиях, по поводу причин роста “теневых” и криминальных структур в мировом сообществе или в России вполне отчетливо выделяются несколько принципиально разных подходов:

1. “Общедемократическое” направление, непосредственно сторонники которого обычно рассматривают криминализацию России и других стран мира как пагубное явление и признают ее огромные масштабы. Но в качестве объяснения причин ее они могут лишь назвать “плохо продуманные реформы” и высказать некоторые “догадки” относительно “расхождения между словами и делами” западных лидеров, отказавшихся помогать этим странам и России в том числе [4].

2. Социально-экономический, ценностно ненагруженный и даже подчеркнуто отстраненный подход, раскрывающий функции Тени и Криминала в истории, в современном мире или в России [5]. Всякий способ производства неизбежно основан на том или ином способе “отымания”, а значит и насилия. “Здравый смысл” такого подхода сводится к тому, что на протяжении всей истории подавляющая часть человечества жила в той или иной степени в “тени”. И если в религиозную эпоху это была тень “греха”, то в “свете” секуляризации растущее значение стали занимать неправовые и неформальные отношения. Естественно, что чем больше законов, тем больше “тень” от них и выход видится в сокращении сферы правового регулирования, регламентации и в самоорганизации Тени, что само собой выводит ее на Свет. История — есть только череда больших и малых преступлений, однако в ходе их сменыпостепенно вырабатывается некоторая мера, обеспечивающая самоорганизацию преступности и выживание социума.

В рамках такого рода функциональной социологии ни Тень, ни Криминал не могут быть рассмотрены на основе “объективных” критериев нравственного порядка. Они сочетаются со “светом” и вырываются на “свет”, перетекают друг в друга, составляя некоторое диалектическое целое [6].

Более радикальный вариант этого подхода продолжает в применении к прошлому и современности формационный анализ способов производства и классовых отношений, но с полным перевертыванием смысловых и ценностных атрибутов [7]. Там, где в марксизме фигурировали угнетенные и эксплуатируемые массы, служащие основным источником прибавочного продукта, у постформационщиков в русле “откатного” мышления возникают ни к чему не способные, жадные, завистливые низы, склонные к бессмысленному протесту против Прогресса. Принятая в таких работах логика построения (научно-технологических) "закономерностей", как и стиль, воспроизводит истматовские принципы предшествующего периода, но с полным перевертыванием значений и знаков (терминов, метафор) и с добавлением пассионарности. Радикальная инверсия антипопулизма подчас почти зеркально воспроизводит “антибуржуазные” идеологемы предшествующего политпросвета. Призывы к "авторитарной демократии" часто звучат в российской публицистике в последние годы и оказывают свое воздействие на действия властей (хотя и не всегда в ожидаемом от них направлении).

При социально-экономическом подходе Тень и Криминал — функционально необходимые и поэтому допустимые факторы социальной регуляции. Дополнением такого подхода становится понимание морали как функции “прибылей/убытков” и ”усилий/результата”, а по существу это — исчезающе малая величина, иллюзия или предрассудок, излишний элемент в системе практической регуляции. Впрочем, в рамках “высоких пиаровских технологий”мораль вновь появляется — и в религиозной,и в светской оболочке, — как функционально необходимое средство манипуляции сознанием жертв и неудачников исторического процесса, предоставления им некоторой моральной компенсации. Это дает возможность ограничить открытые репрессии и внедрить более гибкий механизм “отымания” — через зомбирование сознания и деморализации населения.

Если в экономическом плане лишь констатируется, что 80% мирового населения не могут быть заняты производительно и функционально включены в новые производственные структуры, то идеологи “Нового мира” откровенно говорят о безнадежности ситуации для этой части населения и его ненужности в этом мире. В силу “безжалостных законов истории” эти слои обречены на вымирание. Новое деление мира — “не на богатых и бедных, как думают многие, а на тех, кто может жить в завтра, и вечно вчерашних” [8]. Конечно, вина за такое положение возлагается на сами эти многочисленные массы, состоящие из “непригодных” людей, преданных “архаике”. Устойчивое поношение “популизма” и “охлократии”, сменившее прежнее “народолюбие” и “народовластие” — характерная семантическая черта таких построений.

Обоснование модернизации как тотального "разрыва с архаикой" и "пережитками прошлого" должно способствовать снятию интеллектуальной легитимности нормативно-ценностных устоев социальной регуляции, таких как "честь", "добро", “солидарность”, "идеалы", “традиции” и т. п. Слово “культура” большей частью попросту исчезает из нового лексикона прописных истин. В эффективно функционирующем обществе должны учитываться лишь интересы, совместимые с рыночными отношениями. И не всегда можно понять, отсутствие рефлексии или же прямой умысел срабатывает в таких утверждениях, обеспечивающих полноценное признание криминального “интереса”.

Наивное недоумение “подлинных демократов” по поводу “провала реформ” оттеняется уверенно звучащими голосами апологетов постиндустриального мира, холодно констатирующими отставание и “прогрессирующую деградацию” неудачников догоняющего развития и обреченность большого числа стран и огромного населения на “болезненные” издержки. Характерно, что открытые призывы “отбраковывать” всех “вчерашних”, “непригодных, “не приспособленных к принятию перемен” редко дополняются апологией “новых русских” или других нуворишей — в виду неблаговидности их поведения и очевидной полулегальности их капиталов. Слишком многое придется “амнистировать” для того, чтобы создать “прекрасный новый мир” посткоммунизма.

Последовательное додумывание этого постиндустриального прогрессизма приводит к жестким выводам в отношении "неудачников". Конечно, "прогресс" возможен только для избранных, за счет планетарных низов. Радикальный антипопулизм, снимающий моральные и человеческие критерии прогресса, становится предпосылкой принятия мысли о неизбежности массовой криминализации, впрочем избегая каких-либо “рекомендаций” относительно криминализуемого населения и лишь констатируя неизбежное крушение сферы социального обеспечения*.

Невосприимчивость последователей “либеральной демократии” к человеческим издержкам “ухода в историю” “прежнего” мира, напрашивающиеся из таких выкладок масштабы “списания” населения подчас предстают как “немыслимые”, как капитуляция человеческого духа и отрицание смысла бытия для большей части человечества [9].

И первый и основной контингент, списываемый в небытие, — это, разумеется, население России и она сама как носитель некоторого противостоящего глобалистским устремлениям Запада начала и хранительница своего культурного достояния. Хаотизация России, хотя бы и ценой ее массированной криминализации, выступает для ревностных западнистов предпосылкой ее вступления в “мировую цивилизацию”.

Отсюда проистекает не только игнорирование, но и неявное принятие криминализации всех сфер человеческого бытия как решительного отхода от косной архаики и проявления "пассионарности", "инициативы", "активности", как реализации целенаправленной “хаотизации” общества с целью избавления от накопившихся ненужных и вредных для Прогресса элементов. “Великая Криминальная Революция” получила полное идейное обеспечение, нередко поражающее интенсивностью в опорочивании всего, что . противостоит или хотя бы ограничивает ее размах, интеллектуальной изощренностью в нахождении способов примирения “лохов” с условиями существования в Новом Преступном Мире.

Российская общественная и научная мысль в поразительной степени изобилует идейно ангажированной и “независимой” экспертизой, нацеленной на выявление функциональности и позитива в Тени и даже в Криминале как основе складывания нового общества.

Идея этических оснований хозяйственной деятельности и возникновения капитализма, столь тщательно изученных М. Вебером и рекомендуемых обширной веберианой для всех стран, не выдерживает конкуренции со “здравым смыслом” тех, кто делает выводы из ситуации, складывающейся в “мировой цивилизации” и России как ее части. Они проводят идею необходимости прежде всего Капитала для “нормального” функционирования общества. Менталитет “новых богатых” и его интеллектуальной обслуги настроен на оправдание любого прироста капитала, любого его перераспределения в пользу крупной собственности — при полном игнорировании издержек по другую сторону этого процесса. Как известно, большая часть этого капитала “новых богатых” — как в России, так и повсюду—имеет не только теневой и криминальный, но и прямо паразитический характер, так как уходит на их “расширенное потребление”. Конечно, в эту рубрику идут и расходы по обеспечению власти и влияния — содержанию СМИ, органов частной безопасности, адвокатуры, судов, подкуп чиновников. Как гласит известная емкая формула, “нужно делиться”. Более того, в общественное сознание интенсивно внедряется идея благотворности "теневого капитала" как формы "первоначального накопления", стереотип широких возможностей и размаха деятельности крупных владельцев, “хозяев жизни”, мафиозных структур и даже если это “накопление” было сомнительным или явно нечистым, размер капитала — предпосылка его дальнейшего "остепенения" и "очеловечивания" [10].

Наряду с деморализующей и обессмысливающей постмодернистскойхудожественной литературой в обиход прочно вошла детективная литература, воспроизводящая мир — весь мир — как тотально криминальную среду, начисто лишеннуютех измерений, которые принято считать культурой. [11]

Такая позиция делает бессмысленной гуманность и даже культурную восприимчивость и дает достаточное поле деятельности для современных идейных “зондер-комманд”, призванных устранить препятствия для самоутверждения “полноценных” представителей человеческой расы. Уже не только в публицистике, но и в онаученной идеологии немало найдется обоснований деления человечества на “передовых” и “архаичных”, столь же безапелляционного сколь прежде делили людей на “передовой” и “обреченный” классы.

Активными участниками этого новоявленного синедриона стали многие представители прежнего диссидентского и эмигрантского крыла российской интеллигенции нередко в прямой или косвенной смычке с олигархическими структурами, которые закрепляют таким образом свое влияние и собственность, приобретенную явно “теневым” или криминальным способом.

Предварительная работа по созданию условий для теневизации и криминализации российского общества выполнялась интеллигенцией как носительницей духовных смыслов и культурного мастерства. Но ее работа заключалась прежде всего в разрушении прежних стеснительных смыслов и норм, или утопических ценностей. Хотя нередко при этом формулировалась и сверхзадача — предание России “идентификационной смерти”. Задача не требовала ценностных критериев, а прямо допускала и оправдывала — или подразумевала —применение всех средств для достижения столь значимой цели.

Такого рода высокий интеллектуализм дополняется активной деятельностью российских СМИ и системой массовой культуры. Героизация “крутых парней”, банализацияя криминальной деятельности должны нести в массы новые анти-нормы и анти-ценности. Пораженное население России и остальной мир с удивлением наблюдает процесс и результаты технотронного уничтожения основ цивилизованной жизни в стране, еще недавно казавшейся столь великой.

Существует изначальное и основное значение мифологемы "хаос", всегда противопоставляемой культуре и цивилизации и вполне соответствующей понятиям "разруха", "катастрофа", "крушение", "деградация" и "архаизация". Столь часто используемый в интеллектуальном дискурсе термин "антицивилизация" приобретает вполне реальное содержание. Драматичным проявлением этой архаизации—хаотизации—варваризации и политической, и обыденной жизни становятся не только криминализация на всех уровнях общества, но и бандитизм и война внутри самой России.

Народ сам по себе способен на стихийный бунт или плохо организованное “перекрытие дорог”, на то, чтобы прийти на распятие Христа (или на расстрел Дома Советов). От его имени и ему должны что-то сказать пророки. Счастливы те страны, в которых вовремя — или рано или поздно — появлялись пророки, лидеры, обеспеченные ”группой поддержки” из последователей. Уходящий век знает многих национальных лидеров, способствовавших возрождению своего народа. нации и государства. В России пророков, которые вывели бы на правильный путь, не оказалось — хотя и раздаются постоянно призывы типа “России нужен новый Моисей”. Зато встречаются во множестве пророки разрушения и гибели. Интеллигенция — в лице ее “лучших представителей”, получающих доступ к правящей верхушке, оказывается прислужницей — или молчаливой пособницей — в разрушении культуры, намного более крупномасштабном, чем то, что осуществили “красные комиссары”.

Впрочем, если оставить в стороне идейно закоснелую частьинтеллигенции, “соблазненную и покинутую” Западом, то в массе своей она оказалась по одну сторону с народом, — если не считать “независимых экспертов”, обслуживающих властную бюрократию и олигархию. Оказалась потому, что новому режиму и новому господствующему классу культура нужна лишь для культивирования изощренного потребления сугубо материальных благ. Им не очень нужны “национальное” образование и наука, как институт данного общества, и если это “наследие прошлого” еще не увяло совсем, то прежде всего потому, что “слишком много” его накопилось и требуется время для того, чтобы с ним насовсем распроститься.

3. Анализ такого рода явлений был хорошо разработан в марксистской теории, а теперь подход в русле возрождающегося неомарксизма усиливает свое влияние среди тех, кто не признает “нового капитализма” с его новыми (и прежними) тяжелыми издержками [12]. Вместо концепции добротной и рациональной наживы, образуемой в результате правильного поведения благоразумных буржуа, описанного М. Вебером, приходится возвратиться к суровой разоблачительной критике капитализма К. Марксом, а затем к ярким описаниям разбоя и авантюризма раннего капитализма у В. Зомбарта — с существенными поправками на новые времена и новые технологические возможности быстрого обогащения. Важное отличие нового периода заключается в том, что современное классовое деление данного общества тесно связаны с его положением в иерархии международного разделения труда. И если по отношению к основной массе населения устанавливается система жесткой сегрегации, то правящий класс и квазинациональный капитал в той или иной степени встроены в миро- системные формальные, теневые и криминальные связи. Это уже “чужой” класс в том смысле, что он в плане как распоряжения капиталами, так и социокультурной ориентации во многом принадлежит другой цивилизации. Нужны особые культурные принципы, чтобы удержать его или “вернуть” в лоно своего общества.

Однако в настоящее время влияние неомарксизма незначительно из-за массированной контрпропаганды, использующей огромный набор изощренных технотронных средств воздействия на сознание.

4. На этом фоне звучат иные голоса — людей, не принимающих утверждаемого нового порядка и раскрывающих его катастрофизмв рамках как отдельного социума, так и глобальных масштабах [13]. Выявление пагубности существующих глобальных процессов в полной мере присуще цивилизационному подходу, который при любом определении включает в себя оценку человеческого потенциала, культурных обретений и утрат в исторической динамике. Поэтому в рамках этого подхода можно выявить источники разлада в устроении данного общества или в глобальных рамках, раскрыть, пагубные последствия криминализации, ведущей к распаду системы нормативно-ценностной регуляции, способность общества к реформированию и достижению состояния нормативности и ценностной определенности. Концепция “надлома” и “распада” цивилизации, выявление сущности “смутного времени” — не только метафоры постижения истории. Они имеют вполне аналитическое наполнение. Какова же структура и механизм этой “смуты” и ее содержание в современном мире и каковы ее возможные последствия?

Несмотря на интенсивное обсуждение процессов криминализации в российской общественной мысли, эта проблема не получила достаточного объяснения через анализ цивилизационных процессов и взаимодействия культур. Огромность масштабов распространения беспорядка и преступности в мире, и степень их концентрации в некоторых менее успешных странах теория цивилизаций должна выдвинуть аналитически правомерное и содержательное объяснение.

Хотя исторические тексты ихудожественная литература полны описаний деструктивных действий и человеческих страданий, они большей частью исчезают из теорий цивилизаций и остаются достоянием лишь религиозной, юридической или психологической литературы. Более двух веков в историографии Прогресса поддерживалось убеждение, что распространение цивилизации ведет к сокращению и устранению варварства, к окончательной победе над ним. Вопреки циклическому пессимизму А. Тойнби преобладал оптимизм относительно исчезновения варварства, которое рассматривалось как доцивилизационное состояние или же как начало цивилизации, а ее становление и распространение ведет к устранению варварства и беспорядка. Однако необходимой поправкой к этой картине должно стать признание того, что западогенный Прогресс нередко идет параллельно с крушением основ цивилизованной жизни в значительной части мира и приносит туда с собой беспорядок, преступность и терроризм на протяжении длительного “смутного времени”.

Очевидно, что существуют разные причины, порождающие беспорядок и преступность. В применении к России, как современной, так и прошлой, В. Г. Федотова показала, что большую роль в этих процессах играет разрушение “традиционного” общества, обгоняющее модернизационные сдвиги [14]. Процессразрушения происходил в условиях ослабления государства и превращения его в носителя интересов отдельных групп,использующих его для своего, частного возвышения и обогащения. Выброшенные из прежнего состояния низы, освобожденные от давления репрессивного государства, впадают в состояние анархии, означающей свободы от общества, от морали, от окружения.

Эта концептуальная модель деэтатизации — анархизации действительно выявляетсущественные характеристики кризиса,и не только в России, так какослабление государства — черта присущая многим странам современного мира. Следует лишь отметить, что далеко не всякое “традиционное” общество впадает в состояние разлада при переходе к современности, а напротив, некоторые из них входят в современность, сохраняя устойчивые компоненты своего социокультурного достояния.

Принимая во внимание расхождение взглядов по вопросам сущности беспорядка и преступности в обществе [15], примем то положение, что преступность и беспорядок могут рассматриваться как действие или состояние, подрывающее стабильность ижизнеспособность цивилизации и ее значимость для народов относящегося к ней региона. Соответственно, неустойчивая и слабая цивилизация порождает и распространяет беспорядок и преступность.

Здесь необходимы некоторые уточнения. Приведенное определение может привести к излишнему расширению значения термина [16]. Было бы весьма спорным квалифицировать как преступление некоторые деструктивные действия в международной жизни, когда ущерб, нанесенныйодному государству, может обернуться выигрышем для другого. И сфера действия международного права не всегда распространяется на такого рода конфликты. Существует, очевидно, некаявысшая цивилизационная логика (или тенденция), в которой не учитываются некоторые злоупотребления или же они принимаются за признаки внутренней силы и страсти — но только если они ведут к благотворным переменам, к укреплению сплоченности или последующему прорыву в новое состояние, повышаютжизнеспособность общества. Утрата уникального достояния может стать предпосылкой для последующего преображения духа общества и достижения успеха. Центральным символом западной цивилизации является трагическая утрата — распятие Иисуса Христа и его последующее воскресение. Гибель античной цивилизации и нашествия “варваров” получают трактовку как предпосылка перехода к новому, христианскому обществу. В других культурах мы также можем найти различные варианты утраты (смерти или разрушения) как предпосылки духовного преображения. Конфликты и войны, разгром и поражение, сопровождавшиеся гибелью огромного числа людей и разрушением собственности, могут вести к реорганизации общества, к его интеграции и пробуждению социальной или культурной активности.

Существенно то, что более высокий порядок рождался в ходе преодоления конфликта и установления новых измерений бытия — сначала в духовном пространстве сверхземных ориентаций и лишь впоследствии — через соучастие института, воплощающего в себе эту ориентацию. Так,разрушение Киевской Руси в результате нашествий кочевников рассматривалось некоторыми русскими мыслителями как поворот к евразийской цивилизации и возникшая позднее имперская, а затем и советская Россия стали, по их убеждению, выражением базисной тенденции к утверждению общности, в которой в той или иной мере упорядочивалось сосуществование весьма различных народов на огромном пространстве.

Многочисленные войны между национальными государствами в Европе или Азии становились прелюдией к последующему более цивилизованному миру или возрождению цивилизованного устроения. Индо-Пакистанское разделение стало страшным ударом для сотен миллионов людей. Тем не менее, это событие стало отражением столь очевидного подъема двух цивилизаций в XX веке.

Каждая революция полна жестокостей и расправ, которые вряд ли могут быть оценены с моральной точки зрения, даже если при этом уничтожается прежний режим и соответствующие ему цивилизационные основания. Моральное и идейное поношение Великой французской революции или Великой октябрьской революции не устраняют их научных оценок как крупных сдвигов в истории соответствующих стран и в мировой истории в целом [17].

Каждая цивилизация, соответствующая этому названию, должна справляться с проблемой преступности, делать ее менее вредоносной или же прибегать к насилию в “конструктивных целях” (уничтожение еретиков или изгнание меньшинств), укрепляя таким образом свою культурную гомогенность. Негативное отношение к беспорядку и преступности всегда было существенной частью моральной основы цивилизации. Много веков значительная часть людей жила в тени “греха” или “кармы” как большой или малой провинности, влекущей за собой наказание индивида. Лишь позднее право стало наиболее уважаемым институтом, охраняющем общество от ненормативных проступков и преступлений. Тем не менее освобождение людей от тяжести “греха “ или “кармы”, то есть ответственности передбезусловнымВысшим началом сделает задачу “правозащитных органов” невыполнимой.

Однако существует беспорядок и преступность в условиях надлома и разрушения социального устроения, когда общество не способно избавиться от внутреннего разлада и внешнего натиска и пассивно переживает процесс разложения. Возникают беспорядок, хаос и преступность, которые противоположны цивилизации в любом ее определении*.

Во многих странах и даже в рамках всего “мирового сообщества” усилия по противодействию описанным негативным тенденциям явно неэффективны. Весьма “структурированной” и подчиненной политическим целям ведущих держав является и борьба с преступностью в международном масштабе. Как отмечает К. Майданик, широко разрекламированное отзывчивость общественного мнения к пагубным последствиям преступности, коррупции и насилия не повлекла за собой эффективных и сосредоточенных усилий, сопоставимых с антиавторитарными действиями западных демократий [18]. Напротив, практическая терпимость к распространению насилия и беспорядка, если только они не затрагивают непосредственно представителей западных государств, равнозначна неспособности международных органов справляться с такими ситуациями. Политические или корпоративные интересы слишком часто задвигают на последний план цивилизационные аспекты.

Очевидно, имеется что-то неадекватное или противоречивое в цивилизационном устроении мира, если все большая часть человеческой деятельности осуществляется за пределами цивилизации. Является ли такое положение следствием слабости, неспособности классических мировых цивилизаций выдержать натиск гегемонистского Запада? Или причина такого положения кроется, напротив, в неспособности “центральной цивилизации” стать универсальной и создать адекватную систему регуляции, которая была бы пригодна для “всех остальных” и связать их в объединенном мире? Более того, претендуя на преобладание и во всем мире и пользуясь всеми выгодами такого положения, не оказывает ли эта цивилизация разрушительное воздействие на другие мировые цивилизации?

3. Структура деструктивных процессов

Существует устоявшееся положение, о наличии прямой связи между состоянием цивилизации и степенью и характером преступности и коррупции. Это соотношение основательно раскрыто в работах Э. Гиббона и А. Тойнби, показавших, как в “смутные времена “общество с его накопленными материальными и духовными богатствами становится добычей разрушительных сил и само плодит преступность по отношению к другим обществам. Модернизация не-западных стран за последние три столетия была отмечена в значительной степени не приспосабливанием рыночной экономики к специфическим ориентациями и формам поведения, принятым в других культурах, а растущими разрывами в устоявшихся и жизненно важных системах ценностей, смыслов и структур. Создание новогоХрама правосудия оказалось длительным и сложным процессом, входящим в противоречия со сложившимся обычным правом.

Прежде нынешнее и предшествующие поколения людей жили при том фундаментальном устроении, которое формировала цивилизация как общая система нормативно-ценностной, смысловой и институциональной регуляции. Общество опиралось на “большую традицию”, в которой всем было обеспечено какое-то место, воспринимаемое каклегитимное и оправданное. Связанная с мировыми религиями цивилизационная идентичность в пространстве и времени обеспечивала реальное единство большого общества и преемственность поколений. К надсоциальным законам и откровению была привязана классическая культура, воплотившая многообразный опыт предшествующих веков.

Существенно то, что удару сегодня подвергается прежде всего та высокая культура, существование которой оказывается несовместимым с содержанием “новой культуры”. Ценности спасения, добра, добродетели, истины, преданности, солидарности всех верующих или хотя бы “своих”, оказываются ненужными и вредными с точки зрения преуспеяния. Их удел — стать музейным достоянием, собранием классических текстов, предметом культивирования на презентациях и юбилеях. Но это уже не реальная, а искусственная жизнь объекта, помещаемого в специальную нишу, полезную для изучения “культурного прошлого”.

Если посмотреть на Тень не со стороны Света, в который она, как часто предполагается, должна превратиться в конце “переходного” периода, а с другого края, то мы увидим, как она переходит в “царство Ночи”, той Ночи, которая наступает для огромной массы людей по мере того, как для привилегированного “золотого миллиарда” все еще ярко светит солнце комфорта, обеспеченности и права. Их удел — тотальная деградация — среды обитания, отношений, условий бытия, физического состояния и умственного развития.

В ситуации современного “переходного” периода социальное тело и ум становятся сферой жесткой напряженности, в которой аномия — неизбежное состояние огромной части населения, выражающеесяв пассивных формах (примирение с потерей статуса и скатывание на дно) или активных действиях (уход в криминальные сферы), но равно разрушительные и самоубийственные ответы на вызов прозападной модернизации. И бандиты предстают как “пассионарии”, способные “пойти на дело”, на которое не решаются остальные, и поэтому достойные “героизации”.

Существует определенная универсальность в дестабилизации “осевых” цивилизаций, включая и русскую, при всей их специфичности.

Исследователей процессов криминализации почти единодушны в том, что начальный в условиях рыночных отношений этап неизменно состоял в повышении статуса материальной собственности и потребления, а соответственно в снижении значимости предшествующего социального или духовного статуса. Эти изменения сопровождались экспроприацией, которая теперь в России называется “приватизацией” или “перераспределением”общего достояния или накопленной ранее собственности в пользу “новых собственников”.

Становление западного капитализма начиналось, как известно из работ предаваемого забвению К. Маркса, с “приватизации” земли, изгнания “лишних людей” и введения “драконовского законодательства” против ограбленных прежних “вольных землепашцев”. Англия, как страна классической модернизации, решила проблемы "утилизации" лишнего населения, превращенного в преступников, посредством виселиц (на которых были вздернуты многие десятки, если не сотни тысяч воров и бродяг) и работных домов и приютов, столь, ярко описанных Ф. Энгельсом и Ч. Диккенсом. Впрочем, большой "отдушиной" были еще и колонии, а из уголовного населения Австралии и Америки сложилось вполне благопристойное общество.

Уже на первичной стадии проникновения Запада в другие страны реализовывалась задача “приватизации” накопленного достояния Востока в пользу “новых хозяев”. В политэкономическом плане хорошо изучен процесс присвоения земель, природных ресурсов, материальных богатств, осуществлявшихся колониализмом, — посредством прямого захвата, мнимых выкупов, контрибуций, неэквивалентного обмена и пр .

Но мы рассматриваем собственно цивилизационные аспекты этого процесса. Отмене или изъятию подлежала вся культура и история народа с накопленным опытом, сложившимися структурами общения, жизненными устремлениями, представлениями о мире и о себе. Насильственная смена ценностей, норм и смыслов часто вела к ниспровержению прежней символики, на которой в значительной степени держалось общество. Разрушение “других” культур прямо заложено в формулу “модернизации” как тотального "разрыва с архаикой" и "пережитками прошлого". Все прежде ценное и осмысленное — мораль, человеческое достоинство, возвышенная вера, духовное спасение, красота, человеческие привязанности, долг, преданность — отныне предстает лишь как объект коммерциализации: “все на продажу”.

Происходит разрыв “осевого” времени, “распадается связь времен” и новое время отменяет старое как бессмысленное, задвигая его в прошлое, не имеющее какого-либо будущего. Это обрекает “прошлое” на ненужность и забвение и в этой цепочке каждое поколение быстро становится “прошлым”, морально устаревшим. “Поиски утраченного времени” могут стать занятием изысканной элиты или использоваться в “индустрии туризма”, но для общества в целом — это бесплодное занятие. Будущее с теми, кто действует совместно с “передовым миром” и от его имени, не считаясь со всем, что остается в прошлом. Для остальных — остается только томительная повседневность, заполненная заботами о выживании.

Становление капитализма в Европе предстало в художественном творчестве как человеческая трагедия (у Шекспира) или тяжелая драма в “человеческой комедии” (у Бальзака или Диккенса). Но все это было в прошлом. В период постмодерна в “откатном” мышлении “либеральных рыночников” предаются полному забвению прежде столь прочно казалось бы усвоенные идеи об эксплуатации и неустроенности широких народных масс в ходе становления капитализма. Вся мировая история подверглась инверсионной идеологизации, с тем чтобы исключить из нее свидетельства классовых противоречий, вытравить из сознания людей идеи и символы народного протеста и представить торжествующий Запад как “магистральный путь” для всего мира.

К признакам крушения прежних цивилизационных основ следует отнести и распад традиционных связей как косных форм аскриптивности, сковывающих дух предпринимательства и свободы потребления. К этим связям относятся как макромасштабные религиозные, так и локальные, клановые и семейные. Хотя солидарность, как аскриптивная привязанность, сохраняется или воссоздается на более низком уровне:усиливается значение семейных, этнических, кастовых, клановых, локальных и тому подобных связей вплоть до образования групп “уголовного братства”. Все эти связи оказываются способными к мутации и иногда встраиваются в новые виды деятельности — на уровне элементов иной системы и с ущербом для прежней макросистемы.

Распад сложного общества в условиях “постмодерна” не обязательно означает возвращение к наиболее примитивным формам существования (собирание плодов земли, выживание за счет “собственного огорода”, возрождение первичных социальных связей родства и этнической близости и т. д. ). Этот распад сопровождается адаптацией к сложной криминогенной обстановке — и прежде всего за счет принятия мер частной и локальной защиты и выработки “крутого” характера и облика. Впрочем, это лишь внешние атрибуты адаптации. Более основательное выражение она получает в массовом примирении с отсутствием порядка и разрушения нормативно-ценностной системы, принятии устранения “государственного ярма”, что открывает простор для проявления духа “вольницы”, как свободы от всего, что ограничивает “естественные” инстинкты [19].

Отношения распада отнюдь не обязательно принимают форму индивидуализации. Напротив, аскриптивные отношения, формирующиесемью, этнос, клан, касту, секту, корпорацию и другие коллективности, разграничивающие локальные и функциональные группы, оказываются преобладающими — и все они противостоят цивилизационной интеграции. Эти отношения, связанные так или иначе с перераспределением, предстают, как подчеркивает К. Майданик, как “реакция самосохранения” [20], средство выживания населения, а тем самым приобретают свойства носителей смысла существования соответствующих групп. Нередко восстановление аскриптивных связей проявляетсяв криминальном семейном бизнесе "крестных отцов", в "общаке" бандитских групп, отрядд ружинах полевых боевых командиров, различных кланах, а в “лучшем случае” — в “коренном этносе”. Но неизбежные спутники этой формы социальности — коррупция и другие виды “правонарушений”, получающих полное оправдание в рамках “своих людей”.

Адаптация к “новым возможностям и растущему спросу” привела также к тому, что культура стала обслуживать инстинкты, потребности и наслаждения, девиантное поведение, способствуя изощренности в проявлении чувственного поведения и привыканию к насилию. В рамках формируемого имиджа Криминала глобальная массовая культура и СМИ (особенно российские, подчас превосходящие западные по своей вирулентности) не только знакомят с достижениями "крутых парней", но и проводят идею широких возможностей "теневого капитала" и деятельности, не связанной с прежними либо какими-нибудь нормами или законами вообще как предпосылки "первоначального накопления". Проказ нелепости политической власти, убожества политической жизни, неэффективной деятельности правоохранительных органов, их смычки с Криминалом — постоянный сюжет масс-медиа. Лучшие и наиболее дорогие адвокаты, “отмывающие” попавшихся крупных преступников и расширяющие сферу “дозволенного”, неизменно пользуются высоким рейтингом у “демократических” СМИ.

Персонификаторами “теневых” отношений могут быть, разумеется, и ставшие олигархами удачливые “теневики”, которые отмыли свои капиталы и обрели статус в “Новом мире”. “Отмывание” капиталов, измеряемых сотнями миллиардов долларов,— весьма важная задача для “светлого” и “теневого” миров и она успешно решается, а “отмытые” (и “отпетые”) теневики принимаются в лоно респектабельного истеблишмента. Однако существенная часть Тени по всем параметрам нормы относится к сфере Аномии и Криминалитета как важных элементов “глобальной культуры”,во всем разнообразии ее форм. И если аномия, выражающаяся в примирении с крушением веры и надежды, — удел “вчерашних”, тех, кто не находит выхода, то девиантное поведение и криминализация — стезя решительных, предприимчивых и свободных — от морали. Соответственно, и стратегия “мирового сообщества” по отношению к этим столь крупным стратам остального мира резко различается. Но и в том, и в другом случае она двойственная. Обездоленные слои населения — предмет широко культивируемой заботы со стороны правительств, многочисленных гуманитарных организаций, международных органов. Но в основной массе это обреченная часть населения земного шара, прозябающая в нишах и порах “Нового мира”.

4. Глобальная “теневая зона” как часть нового мирового порядка

Недостаток теоретического внимания к глобальной преступности можно сопоставить с огромным интересам к геополитической “драчке” за территории или политическое влияние на планете. Дискуссии вокруг широко разрекламированной книги С. Хантингтона вызвали живой интерес к цивилизационной проблематике именно в геополитическом плане. Основной тезис американского политолога сводился к тому, что агрессивное навязывание западной культуры “имело временами разрушительный характер для всех других цивилизаций” [21]Однако теперь Запад встречается с растущим сопротивлением не-западных обществ, в ходе которого “незападные во все большей степени проникаются уверенностью в своей культуре и испытывают к ней все большую привязанность”. Его мрачные выводысводились к тому, что будущие конфликты и войны будут вестись между цивилизациями.

Мир как он воспринимаетсяне только Хантингтоном, но и в всяким человеком, сознающим основы цивилизационного устроения,— это мир, в котором фигурируют общности, основанные на культурной самобытности, — этнической, национальной, конфессиональной или цивилизационной, а культурное сродство или различия в значительной степени формируют как ориентации, поведение и структуру элиты, так и государственную политику. И в пользу Хантингтона можно было бы многое сказать (при всех возражениях), если иметь в виду устойчивые, хорошо устроенные цивилизации, основанные на преемственности и защищенные сильным государством или имеющие в своих пределах такое государство. Таково положение в мусульманских странах, где ислам обеспечивает устойчивое основание для некоторой степени идентификации и сопротивления негативным внешним влияниям и внутренним конфликтам. Сложная, многовековая социокультурная система Индии, основанная на принципе инклюзивности, продемонстрироваласвою жизнеспособность, вопреки всем внешним вызовам. Огромные потрясения, происходившие на протяжении тысячелетней истории Китая, не подорвали его социокультурной преемственности и способности выстоять перед натиском чуждых влияний. Все эти три цивилизации рассматриваются Хантингтоном как бросающие вызов современному Западу.

И все же выдвинутая Хантингтоном схема может рассматриваться как слишком оптимистичная. Действительность имеет более сложный и противоречивый характер, так как цивилизации в современном мире проходят суровый экзамен на выживание. Рамки цивилизационного устроения сегодня очевидным образом сужаются в условиях экспансии разрушительных и разорительных начал беспорядка и преступности. Наряду с культурным или политическим самоутверждением идет процесс дезинтеграции общества, деградации ума и души. Отнюдь не войны между цивилизациями, а национальный или глобальный беспорядок и преступность становятся важнейшей проблемой человечества.

Общая структура процесса глобализации имеет сложный, дифференцированный и амбивалентный характер. Этот процесс не следует рассматривать как “что-то культурно более развитое” и ведущее к исчезновению плюрализма цивилизаций, как полагает, например, американский ученый Р. Уэскот [22]. Этот процесс ведет к новой структурной дифференциации мира при трансформации его прежнего плюрализма. Однако на современном не-Западе жизнеспособность сохранившихсяцивилизационных структур существенно подорвана, что и становится предпосылкой крушения их социокультурных оснований. Динамика современного развития заключается в различении тех общностей, которые переживают периодвозрождения, и тех, что втягиваютсяв период “смуты и разлада”.

Картина модернизации России, создаваемая адептами “откатного” мышления, включает и благотворное воздействие Запада на остальной мир, подверженный “застою и деспотизму” [23].

Однако история его взаимодействия с другими цивилизациями предстает отнюдь не только как взаимное заинтересованное знакомство людей, носителей своей культуры и воспринимающих чужую. Такого рода сюжеты годятся только для рафинированной культурной компаративистики и истории культурных коммуникаций. Никоим образом не культура была движущим началом экспансии Запада на глобальные просторы. Это была колониальная история, стыдливо забываемая как западными цивилизаторами, так и российскими модернизаторами, полагающими, что “иного не дано” ни в прошлом, ни в настоящем — кроме универсального линейного Прогресса, по которому “идут эшелоны” первой, второй, третьей очереди.

Вместо взаимодействия цивилизаций в прошлом на протяжении последних двух с лишним веков происходило нарастающее воздействие — “взламывание” не только хозяйственной, но и всей системы социокультурной регуляции новейшими механизмами финансового, хозяйственного и рыночного воздействия. Это воздействие на современном этапе дополняется "облучением" планеты технотронными средствами, оказывающимися зачастую более действенными, чем любое оружие устрашения.

До недавнего времени основательное сопротивление таким тенденциям оказывала мировая социалистическая система, и основным оправданием ее существования было поддержание внутренней стабильности и мира. Сохранение коммунистического режима в Китае свидетельствует о его жизнеспособности и потенциях ускоренного развития без разрушения оснований социокультурного порядка. Однако на новом этапе функцию сопротивления и самоутверждения во многом стали играть мировые не-западные религии и фундаменталистские движения. Такие радикальные течения возвращают верующим упрощенные, но осмысленные надежды на избавление от обездоленности и потерянности в изменяющемся мире. И возникшее “из ничего” движение талибов, и азиатский или северокавказский ваххабизм, и алжирский исламизм, и индусский коммунализм — все это заполняет не только духовную, но и социально-политическую нишу и выполняют настойчивый “социальный заказ”. Подобные течения расширяют свое влияние и в России.

Вместе с тем бок о бок с устойчивыми цивилизациями или радикальными движениями протеста (и порядка!), а нередко и внутри них или же на их периферии, возникают менее благополучныерегионы, которые оказываются не в состоянии выдержать натиск “центральной цивилизации”. Глобализация становится интенсивной, но далеко не равной по своим шансам гонкой между, с одной стороны, новыми динамичными ориентациями, высокими технологиями и позитивными институтами, и ползучей хаотизацией и разрушительными воздействиями, подрывающими жизнеспособность общества — с другой. Необходимость “вхождения в мировую цивилизацию”, с ее “эффективной экономикой и финансовой системой” оборачивается явлениями, определяемым как "неоархаизация", "деиндустриализация", "деградация", "антиразвитие", "формирование мирового андерграунда", "антиистория", "антицивилизация" и т. д. .

На пороге третьего тысячелетия глобальная структура все более отчетливо делится на: 1) “первый мир” — привилегированную и доминирующую часть, 2) сохраняющийся “второй мир”, представленный классическими цивилизациями Ислама, Индии и Дальнего Востока, способными на самоутверждение и сопротивление, 3) образующую новый третий мир растущую череду стран и территорий, где общество скатывается на доцивилизационный уровень, где основательно подорвана социокультурная суперструктура и государство, и все более растет фрагментация на частные общности и кланы, борющиеся за выживание и свои особые интересы. “Посткоммунистический” мир все больше втягивается в этот последний разряд.

Это деление нередко не совпадает с экономическим, основанным на показателе дохода на душу населения. Не обязательно “зоны бедствия” склонны к крушению пордка и преступности. если эти зоны находятся в рамках цивилизации— или же сохраняют “традиционные” нормы и ценности. Сюда относятся и “бедные, но честные” народы африканской или азиатской глубинки или крайнего Севера. Существуют достаточные основания считать, что центр каждой из упомянутых цивилизации отмечен большим порядком, чем их расползающаяся периферия. В третье тысячелетие человечество входит при нарастающих свидетельствах нового деления на “расу господ и хозяев” этого мира с его накопленными и растущими богатствами и огромные пласты “отверженных”, списываемых “в расход”. В условиях такой планетарной “перестройки” рушатся все обоснования и основания прежнего жизнеустройства и открываются невиданные прежде горизонты “свободы” от всех норм и ценностей.

В различного рода дискуссиях вполне основательно раскрыты внутренние механизмы криминализации общества и его источники в форме коррупции, имеющей глубокие исторические корниво всех “трех мирах”. Особенно пристрастной критике подвергается коррупция в среде бюрократии, превращение государства в орудие не только насилия, но и хищнического разграбления общественного достояния, его присвоения “социально своими”. В результате либо коррупции, либо “управляемой демократии” государство утрачивает традиционную легитимность, не приобретая новой. Его явное ослабление, приветствуемое “последовательными рыночниками”, приводит к крушению нормативного порядка и разгулу преступности, при которой надежда бизнеса — только на “свою крышу”. Государство, как показывал еще А. Тойнби, при всех своих издержках, служит, по существу, заменой цивилизации и без него общество становится добычей внешних претендентов и внутренних сил разлада.

Выписываемые рецепты оказывают эффект подчас прямо противоположный ожидаемому. С одной стороны, предлагается в максимальной степени обойтись без государства, тогда должна отомереть коррупция как главная причина формирования Тени и Криминала, рынок сам собой урегулирует отношения Света и Тени и приведет к “осветлению” последней. А с другой — ужесточить контроль за деятельностью аппарата власти, без которого, оказывается, все же невозможно обойтись.

Однако современный опыт тех стран, в которых государство фактически переставало функционировать (Китай в 20-х гг. , Афганистан, Судан, Таджикистан, ряд африканских государств) и типологически сходный опыт “реформируемой” России показывает, как без государства и устойчивой цивилизации общество перестает быть упорядоченным социумом и превращается в арену хаотических конфликтов племенных кланов, конфессий, регионов.

Фундаментальная причина растущей дезорганизации, хаотизации и криминализации в современном мире состоит в ослаблении сопротивления мировых цивилизаций глобальному вызову и разрушительному воздействию “Центральной цивилизации” и связанной с ней миросистемы. Не-западный мир сталкивается с проблемой структурного сопротивления и самоутверждения, как это предполагается, например, в концепции С. Хантингтона, либо с перспективой угасания и превращения в регионы, порождающие аномию и преступность. Эта перспектива не менее существенна, чем тенденции к самоутверждению и формированию фундаменталистских движений, к которым в последние годы столь усиливается исследовательский интерес.

Утверждаемый на “периферии” планеты идеал "свободного потребительства" в действительности оказывается отнюдь не материальным воплощением модели “успешной модернизации”, а источником нищеты, коррупции, аномии и криминализации. Во многих обществах, разрушенных в ходе подражательной модернизации, их прежнее цивилизационное устроение приобретает все более условный и усеченный характер. На освобождающемся пространствеутверждается антицивилизация. Эффективность и значимость унаследованных структур социальной регуляции и духовных принципов оказываются достаточно проблематичными, поскольку “центральная цивилизация” в своей экспансии сочетает материальное и духовное воздействие, открытые и скрытые методы, манипуляцию и насилие. Сочетание достаточно сильное, чтобы не только доминировать в глобальном плане, но и поставить под вопрос существование остальных государств, обществ и народов.

Публично Криминал осуждается общественностью Запада и подавляется его формальными институтами и спецслужбами. На деле же толерантность и даже апология данного явления встроены в систему западной культуры, что способствуетширокому распространению аморализму и преступности по всему миру через средства массовой культуры и масс-медиа.

5. Глобализация и криминализация

Криминализация — оборотная сторона и составная часть процессов глобализации в различных сферах — технологии, политических методов, культуры. Существует обоснованное предположение, все чаще обсуждаемое в кругах российской общественности, что западные демократии исчерпали свой потенциал распространения в другие регионы, и может быть, содержат в себе внутреннюю противоречивость, что приводит к растущей волне обвинений Запада в лицемерии и двойной логике, проявляющейся в поддержке коррумпированных и антинациональных режимов в бывших советских республиках, в странах Восточной Европы или в Азии — до тех пор пока они придерживаются открыто антикоммунистических, антисоветских или антирусских ориентаций. Другим противоречивым моментом в современной системе глобальной регуляции является поддержка западными институтами движений этнических меньшинств в ущерб более крупным геокультурным единицам национального, конфессионального или цивилизационного плана. Поддержка таких движений приводит не только к ослаблению крупных государственных образований, но и к многоликому "этническому возрождению", возвращающему мир в "доосевое время". Нормы— обычаивозрождающейся архаики нередко выступают как обоснование враждебного поведения по отношению к представителям других народов. “Чужие” — не люди и к ним допустимы любые проявления неприязни и жестокости.

Проблема заключается в том, что, будучи мировой экономической системой, капитализм в социокультурном плане остается привязанным к специфичной и локальной западноевропейской–северо- американской цивилизации. Он является не универсальным, а уникальным (по формулировке того же С. Хантингтона). Как показывает исторический опыт, рыночные отношения совместимы с разными социокультурными условиями, в которых капитализм, в его западной разновидности, не имеет собственных генетических корней и не играет существенной роли в социокультурной или политической регуляции.

Финансовый капитал, не связанный прямо с производством и с его непосредственными участниками, в еще меньшей степени озабочен собственно этическими соображениями, чем индустриальный капитал, вынужденный выполнять социальные функции и прибегать к моральной и ценностной легитимации. Величина финансов может возрастать и с помощью “теневых” или “грязных” способов — посредством отмывания денег, нажитых на организации нелегальных производств, торговле наркотиками или “живым товаром”, наряду с более “чистыми” методами (финансовые аферы и спекуляции, “приватизация”, невыплаты зарплат, перевод средств в многочисленные “офшорные зоны” или попросту в надежные западные банки, манипулирование ценами, подкуп бюрократиии т. д. ) Тем самым он систематически порождает криминал и никакой размах антикриминальной борьбы не может возместить ущерба, вызванного моральной индифферентностью крупного капитала. Тень транснационального капитала может затмить любой свет от высокой культуры.

Несмотря на все благие намерения и гуманитарные усилия, общее воздейстыие Запада на не-западные цивилихзации остается пагубным. Оборотной стороной глобализации в ее нынешних формах становится “глобальный анти-этос” как продукт разрушения прежних аскриптивных связей и смыслов. Неизбежным результатом этого становится не только принятие безличных рыночных связей, но и привыкание к поведению,считавшемуся ранее девиантным, а затем и незаметное свыкание с криминализацией всех сфер жизни. По существу, вся культура постмодерна пропитана символикой потребительства и достижительства, лишенной моральных измерений. Не принципы, ценности или законы, а только условия и обстоятельства принимаются во внимание. Растущая массовая аномия и разрушение нормативных, ценностных и смысловых структур создают почву для массовой криминализации.

В описываемых процессах просматриваются и перспективы "конца истории", — но совсем в духе не торжествующего либерализма, а повторения пророчеств Римского клуба о приближающемся истощении основ воспроизводства Цивилизации (в единственном числе). Впрочем, окончание истории, опять-таки выглядит структурированным: "первый мир" может вновь и вновь выигрывать время и лидерство в этой гонке, в то время как многие страны и народы, уже никуда не бегут и для них время течет в обратную сторону. Для них наступает антиистория.

Нередко структуры "Нового третьего мира" совмещаются со структурами первых двух более благополучных “миров”. Его границы не всегда совпадают с государственными, так как деградирующая социальность способна распространяться по различным каналам, включая современные финансовые, информационные и торговые (наркотики, оружие, "живой товар") потоки, на остальной мир. При этом “мировое сообщество”, принимая жесткие меры по ограничению диффузии продуктов распада бывшего "третьего мира" на собственные территории, создает различные способы утилизации продуктов, в благоприятном для него случае — на свою потребу.

Теперь “уходящие в прошлое” общества мало кого интересуют. Им, как правило, нечего предложить мировому рынку, кроме исходного сырья для изготовления наркотиков, примитивного артизаната или "живого товара". В них словно остановилось время великих цивилизаций Востока или локальное, но собственное время африканских культур — чтобы там ни говорили об "африканском присутствии" или "африканской философии". Они представляют собой гигантский "архипелаг", отделенный от остального мира не колючей проволокой, а хорошо организованным межгосударственным и миросистемным управлением, при котором их собственные правители выступают в роли "петэнов" и "квислингов" внешнего управления. Удовлетворение их властных инстинктов и жадности в пределах “своих стран" вполне уравновешивает снисходительность или даже поношение в международных кругах. А миллиарды долларов, которые они “накапливают” в течение своего бессменного правления, еще и еще раз доказывают истину древнего афоризма “деньги не пахнут” и, вопреки всем стараниям юристов и праведников, правосудие срабатывает слишком редко и слишком медленно.

В тех случаях, когда в тех или иных странах находятся силы, способные ниспровергнуть такие режимы и противостоять внешнему диктату, эти страны становятся объектом жесткой изоляции, экономического и силового давления, включая воздушные бомбардировки.

На международных конференциях и совещаниях по проблемам международного терроризма обсуждаются политические, социологические, психологические, силовые и прочие аспекты борьбы с этим злом. Все большие усилия первый мир тратит на создание "системы ВОХР", на укрепление барьеров против проникновения внешнего и активизации внутреннего "пролетариата". Впрочем, эти две социальные категории все больше сливаются в условиях глобалитзациию. Но слишком велики масштабы антицивилизации. чтобы ограничиться принятием полумер и обсуждением "рабочих концепций".

Россия в этом плане представляет собой опять-таки явление, малодоступное пониманию по аналогии с другими обществами. Столь жестокие потрясения, разрушение не только привычных норм, но и просто основ жизнеобеспечения, почти не вызывает сколько-нибудь заметного протеста, а сопротивление общества большей частью выражается либо в уходе от активного участия в столь насыщенной политическими и криминальными разборками жизни, либо в поисках своей маленькой “тени”, обеспечивающей выживание в ожидании перемен.

За частными причинами столь пассивного поведения стоит некоторая фундаментальная причина: слабость ценностной и смысловой структуры российской цивилизации, ее неорганичность, наличие многих гетерогенных начал — культурных, конфессиональных, этнических, исторических, территориальных, отсутствие сложившегося срединного начала и огромная дистанция от высокой до низкой культур духовного поля.

На протяжении многих веков Россия так и не преодолела этой разнородности и противостояния разных ценностей, смыслов и мировоззрений. Именно государство выступало здесь заменой цивилизационного устроения, объединяющим, регулирующим и направляющим началом. Но государство, располагавшее своим кредо, своей идеологией и идеей. В ходе ускоренной ликвидации прежнего косного режима, действительно сковавшего развитие общества, были попутно подорваны и основания цивилизации, вызревавшей в России. В разрушенном пространстве утверждается хаос, в котором Криминал становится неизбежным сопутствующим и “прогрессирующим” элементом.

Ерасов Борис Сергеевич – доктор философских наук, профессор, академик РАЕН, гл. научный сотрудник Института Востоковедения РАН, зам. Директора Центра евразийских исследований РАЕН, гл. ред. Научного альманаха

*Часто встречающийся в расхожей публицистике термин “социалка” уже на семантическом уровне выражает презрительно-измывательское отношение к этой сфере.

* Цивилизация в этом контексте рассматривается как система отношений и социальная общность, основанные на некоторой высокой культуре с соответствующими нормами, ценностями и значениями. Целостная, органичная и полноценная цивилизация естественно подавляет беспорядок посредством ценностной регуляции, морального воздействия и символических ориентаций, дополняемымых административным или политическим воздействием. Надломленная цивилизация порождает преступность и хаос, что и ведет к ускорению ее распада.

Примечания

[1] Как наиболее содержательные и аналитически точные исследования следует привести публикации: К. Л. Майданик. Коррупция, криминализация, клептократия. . . “Переходная фаза”? Тупиковая ветвь? Основополагающие структуры? — “Свободная мысль”, 1997, № 1,2; он же От уголовной статьи к глобальной проблеме // Восток, 2000, № 2. В. Г. Федотова Криминализация России. Автохтонный капитализм как реакция на правыйрадикализм. — “Свободная мысль”, 2000, № 2.

[2] Перечитывание работы Э. Гиббона “Закат и падение Римской империи” может составить утешительное чтение для тех, кто находит слишком драматичными текущие проявления социальной патологии в окружающем мире. Основательную картину связи между регрессом цивилизации и ростом преступности дает Ибн Халдун в своей монументальной работе “Мукаддима” ( “Изучение истории”), написанной в конце XIV в.

[3] The Civilization of Crime. Violence in Town and Country since the Middle Ages. Urbana- Chicago, 1996.

[4] См. : А. В. Кива. Криминальная революция: вымысел или реальность: // Общественные науки и современность, 1999, № 3.

[5] Этой теме — “теневые отношения” в России был посвящен специальный выпуск журнала “Pro et Contra” (1999,т. 4, № 1), а также ряд материалов настоящего издания.

[6] Обоснование такой позиции см. Н. А. Косолапов. Круговорот “света” и “тени “ как механизм общественного развития // Восток, 2000 № 2.

[7] См. : А. Фурсов. Колокола истории. "Рубежи", 1997, № 2. С. 14.

[8] А. С. Ахиезер, И. Г. Яковенко. Что же такое общество? — Общественные науки и современность, 1997,№ 3. С. 37.

[9] См. материалы “круглого стола” в фонде Горбачева “Этос глобального мира. (М. , 1999. С. 32-33).

[10] Бывший глава Госкомимущества РФ публично признав допущенныенарушения, заявил, что задача состояла в том, чтобы как можно быстрее раздать госсобственность, так как “только частная собственность создает предприимчивых людей”.

[11] Образцом такой литературы с напряженным сюжетом и ценностно нейтральным изображениемтотальной криминализациироссийской действительности — или же ее крайнего культурного убожества — могут служить повести Ю. Латыниной “Стальной король”, “Охота на изюбра” и ”Саранча”.

[12] См. , например, журнал “Альтернатива”. Ответ. редактор А. Бузгалин.

[13] С разных сторон эта проблематика получила содержательное раскрытие в работахА. И. Неклессы и А. С. Панарина. См. , например,А. И. Неклесса. Россия в новой системе координат — цивилизационных, геополитических, геоэкономических // Цивилизации и культуры. Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения. М. ,1995. А. С. Панарин. Россия в циклах мировой истории. М. , 1999.

[14] В. Федотова Криминализация России. . .

[15] См. Crime and Deviance; Criminology. InThe Blackwell Dictionary of Twentieth-Century Social Thought. Cambridge, 1993, p. 119-125.

[16] Преступность прямо соотносится с проблемой насилия. Из недавних содержательных исследований этой проблемы следует назвать книгуА. И. Кугая. Насилие в контексте современной культуры. СПб. , 2000.

[17] См. Ш. Эйзенштадт. Революция и преобразование обществ. М. , 1998.

[18] К. Майданик. От уголовной статьи к глобальной проблеме // Восток 2000 №1, с. 67

[19] Эти процессы получили содержательное освещение в работах В. Федотовой.

См. ее статью “Криминализация России” // Свободная мысль, 2000, № 2.

[20] К. Майданик. От уголовной статьи к глобальной проблеме // Восток, 2000,

№ 2, с. 70.

[21] S. Huntington. The Clash of Civilizations and the Remaking of the World Order. N. Y. 1997. P. 183.

[22] Roger W. Wescott, "Civilizations Galore" The Comparative Civilizations Review. No. 39, Fall 1998, p. 91.

[23] Критику таких позиций см. Б. С. Ерасов. Феномен восточного деспотизма” как явление «нового мышления» // Восток, 2000, № 4.

журнал «Восток», 2001 год.