Памяти Д.С. Стеллецкого

30-го января по старому стилю, на 73-м году жизни, после непродолжительной болезни, скончался в Русском Доме в Sainte Genevieve des Bois крупный русский художник Димитрий Семенович Стеллецкий. Умер он окруженный всеобщей любовью и трогательными заботами своих соседей по комнатам, которые скрашивали ему его тяжелое состояние духа: кроме грудной жабы, от которой он погиб, он за последний год жизни почти совсем ослеп, и это было для него неизживным горем. Похоронить его и помолиться над его гробом собрались почти все насельники Русского Дома, многие его друзья и знакомые из Парижа. Богословский Институт и приход Сергиевского Подворья приняли горячее участие в этих похоронах. Отпевал усопшего декан Института протоиерей Василий Зеньковский в сослужении с местным духовенством; пел хор из храма Сергиевского Подворья; на гроб были возложены большой лавровый венок с надписью "Memoire reconnaissante" от Богословского Института и цветы от прихода Сергиевского Подворья "А l’illustre Artiste".

В сороковой день его смерти Богословский Институт, Общество "Икона", приход Сергиевского Подворья и Общество охранения русских культурных ценностей организуют на Сергиевском Подворье торжественное собрание памяти почившего, где, конечно, будет освещен его художественный облик и вклад, который он внес своим творчеством в русское искусство. Вряд ли возможно охватить всю плодотворную роль, которую он сыграл своим всесторонним талантом, и, хотя об этом уже много писалось и говорилось, думается еще не раз в будущем затронется специалистами. И не это задача моей настоящей заметки.

Хочется сказать, прежде всего, что Д.С. был до мозга костей русским православным человеком и все свои дарования он прежде всего готов был принести в дар Православной Церкви. В России он в свое время полностью расписал внутренность храма, сооруженного на Бородинском поле к столетию этой битвы. Здесь, заграницей, на наших глазах, кроме нескольких переносных и походных иконостасов или икон в домовых и лагерных церквях, он воздвиг себе незабываемый большой памятник, одной из самых крупных работ своей жизни — росписью храма Сергиевского Подворья. Так как мне суждено было принимать в этом деле деятельное участие, хочется более подробно этого коснуться.

Как сейчас помню, когда через два месяца после покупки Сергиевского Подворья на официальных торгах в Palais de Justice 5-18 июля 1924 г., впервые возникла мысль о необходимости поручить какому-нибудь компетентному лицу роспись иконостаса и храма, я случайно в разговоре с ныне покойным моим дядей, большим художественным авторитетом, кн. Ник. Вик. Гагариным узнал от него, что на юге в Сannes проживает Стеллецкий и что такую крупную и ответственную работу, на его взгляд, нельзя никому поручить, кроме него. Я решил, не будучи с ним знакомым, написать ему, чтобы узнать, как отнесется он к такой работе, если к нему обратятся с официальным предложением. Чтобы дать ему хоть элементарное понятие о размерах и внутренности храма (бывшего до войны 1914 г. протестантской кирхой), я приложил к своему письму три старые немецкие фотографии, найденные мной на чердаке здания, наружного вида храма и внутренности его с немецкими детьми, ёлкой и портретом императора Вильгельма в апсиде храма. На пятый или шестой день получаю я увесистый пакет от Стеллецкого с восторженным письмом, безоговорочно соглашающегося на совершенно безвозмездных началах взять на себя роспись храма с приложением двух эскизов, на основании посланных фотографий, иконостаса и росписи стен внутренности храма и наружный "оправославленный вид", как он писал, здания. В этой горячности, готовности отдать всего себя на пользу Церкви и полной бескорыстности красочно сказался Д.С... А сколько трудностей предстояло преодолеть, раньше чем он, наконец, был приглашен официальным образом!

О росписи храма начали все больше говорить: у многих членов нашего Комитета по сооружению Сергиевского Подворья оказались свои кандидаты. Наконец, был объявлен официальный конкурс проекта иконостаса и внутренней росписи храма, и тут сам Д.С. чуть не погубил возможность получить приглашение, так как на предложение представить свой проект он ответил резким отказом, говоря, что он мне проект уже послал (а ведь это был не проект, а лишь эскиз, и сделанный отдельными широкими мазками), и что более детального он ничего посылать не будет, что как художник он знает, что он делает, и или ему всецело доверяют, или он от какой-либо работы отказывается. С другой стороны, его конкуренты, из которых более всех поддерживаемый несколькими членами нашего Комитета был ныне покойный кн. М.С.Путятин, представили подробнейшие проекты иконостаса. Проект кн. Путятина многим нравился, а резкий тон Стеллецкого многих, не знавших его, решительно восстановил против него.

Большим препятствием для принятия окончательного решения являлось отсутствие денег на роспись, и это обстоятельство, как ни странно, способствовало, в конце концов, приглашению Стеллецкого: мне случайно удалось узнать, что у Вел. Кн. Марии Павловны хранится ценный изумруд, данный ей ее покойной теткой Вел. Кн. Елизаветой Федоровной с пожеланием, чтобы этот камень был использован на украшение какого-нибудь храма. Когда я начал просить Вел. Княгиню, чтобы она этот камень пожертвовала на наш храм, она ответила, что готова это сделать, но ставит определенным условием, чтобы храм расписывал Стеллецкий и никто другой, и что в этом случае она готова взять на себя председательствование в художественном комитете для сбора дальнейших средств на роспись. В результате кандидатура Стеллецкого была нашим Комитетом принята, и Вел. Княгиня принялась энергично за сбор денег, которых она за два года набрала около 400 тысяч франков. Стеллецкий приехал в Париж, поселился в Подворье и принялся за работу. На внутренней стороне северных дверей главного придела имеется собственноручная надпись Стеллецкого: "начал расписывать церковь 6 ноября 1925 года, пятницу. Кончил 1 декабря 1927 г., четверг. Димитрий Семенович Стеллецкий". Этот рекордный по краткости срок для такой большой художественной работы лишний раз характеризует талант Стеллецкого как и то, что работал он без малейших колебаний, заранее имея до мельчайших деталей всю общую композицию росписи в голове. Помню, с какой виртуозной быстротой (около 10 дн.) все белые доски пролевкашенного, сооруженного по его чертежам иконостаса, были расписаны Стеллецким углем, и контуры святых имели вполне определенный вид, и сотрудники (их число колебалось от двух до трех) Стеллецкого обводили лишь эти угольные контуры иголкой. А все потолочные рисунки ангелов, символических изображений Евангелистов. Имея точный размер длины и ширины расписываемого участка потолка, Стеллецкий на полу расстилал соответствующей величины бумагу, навязывал на конец палки уголь и твердой рукой расписывал на полу бумагу такими законченными контурами, что соработникам оставалось лишь ножницами вырезать рисунки, прикладывать к потолку полученный трафарет и расписывать его красками по указанию Стеллецкого, командовавшего снизу. Верная сотрудница Д.С. по росписи храма кн. Е.С. Львова со свойственным ей талантом выписывала все лики святых на всех иконах, которые сам Стеллецкий иногда не дописывал, всецело доверяя эту работу ей.

А как любил Стеллецкий наш храм. Сколько раз впоследствии приезжал он в Париж, чтобы полюбоваться на свою работу, которая ныне приобрела всемирную известность. За последние два года его жизни в Русском Доме на мои неоднократные уговоры съездить в Подворье, он всегда отвечал решительным отказом, ссылаясь на то, что он ничего не увидит из-за плохого здоровья и будет только плакать.

Ныне, когда его больше не стало, как-то особенно остро ощущаешь, как все мы, его друзья, осиротели, и утешаешься лишь мыслью, что Господь сжалился над смиренным Своим рабом Димитрием, прекратил его страдания, взял его к Себе и вознаградит его за его чистую детскую веру и за его пламенное самоотверженное служение нуждам Православной Церкви.

Вечная ему память!

Париж, 3-16 марта 1947 г.

Источник: "Церковный Вестник Западно-Европейской Епархии", №6, апрель 1947.