Кем мы были друг для друга? История межкультурных контактов глазами жителей современнной Киргизии

Проблемы миллионов русских и русскоязычных, оказавшихся в результате распада СССР за пределами России, уже более восьми лет занимают прочное место в российской политике, в публикациях ученых и журналистов. Видимо, не будет преувеличением сказать, что особым вниманием пользовалась все эти годы Центральная Азия — регион, где численность русских весьма велика, также как велика и этнокультурная дистанция между ними и титульными этносами. До сих пор, несмотря на явный спад миграций, Центральная Азия остается главным поставщиком вынужденных переселенцев в Россию. При всех различиях методологии и концептуальных подходов к так называемой проблеме соотечественников, работы коллег объединяет преимущественный интерес к настоящему (к разнообразным аспектам жизни русскоязычных в ближнем зарубежье) и еще в большей степени к будущему (прогнозы миграций). Это вполне объяснимо — речь идет о динамично развивающихся процессах, к тому же политически весьма чувствительных.

Данная работа представляет собой попытку, оставаясь в рамках все того же проблемного поля, обратиться к прошлому , причем в первую очередь не реальному, а конструируемому массовым сознанием. Труднейшим вопросам здесь несть числа: каковы представления людей об исторических корнях переживаемых ими трудностей межэтнического общения; под влиянием каких событий и обстоятельств сформировалась их историческая память и где находятся ее основные "болевые точки"; меняются ли этноориентированные комплексы и фобии и если да, то в какую сторону; как представители народов, десятилетиями или еще дольше живущих бок о бок, оценивают свой вклад в развитие и благосостояние друг друга; наконец, какова взаимозависимость между исторической памятью, историческими стереотипами, с одной стороны, и оценками людьми новой этнополитической ситуации и их поведенческими реакциями, с другой. Представляет также большой интерес степень мифологизации сознания, ее истоки и проявления — таковыми могут быть, к примеру, следование социальным мифам советских времен или специфические групповые мифологизированные реакции, носящие компенсаторный характер.

Пролить свет на некоторые из этих вопросов мне поможет достаточно своеобразный социологический материал, собранный во время полевых исследований в Киргизии в 1996 г. Но вначале несколько слов о том, как возник замысел такого масштабного исследования, частью которого является эта статья, и как была создана его эмпирическая база.

В ходе осуществления международного научного проекта по изучению постсоветских этнических миграций на пространстве Евразии, инициированного сотрудниками Отдела стран СНГ Института востоковедения РАН, в 1996 гг. были проведены опросы русскоязычного и титульного населения Таджикистана, Казахстана и Киргизии по сопоставимой анкете, содержащей более 60 открытых и закрытых вопросов. Чтобы выяснить, как респонденты представляют себе историю взаимоотношений русскоязычных с коренными народами Центральной Азии, им было задано четыре следующих вопроса (открытого типа): "Что хорошего (плохого) сделали русские для киргизов, казахов..?" и "Что хорошего (плохого) сделали киргизы, казахи... для русских?". Собрана весьма представительная база данных — около тысячи анкет, содержащих практически синхронные по времени ответы таджиков и русскоязычных Худжанда (Ленинабадская область Таджикистана); киргизов и русскоязычных жителей Бишкека (Киргизия); русскоязычных Петропавловска и Чимкента (север и юг Казахстана).

Данная статья написана преимущественно на киргизском материале — именно в этом случае возникает удачная возможность соотнести разделяемые массовым сознанием представления о прошлом с настоящим, т. е. с тем, как складывались в последние годы отношения между русскоязычными и титульным этносом. Дело в том, что с 1992 г. я изучаю положение русскоязычного населения в Киргизской Республике; результаты шести социологических экспедиций обобщены в ряде работ, рисующих достаточно полную и объективную картину динамики этносоциальной ситуации в постсоветский период и, в этом контексте, борьбы миграционного и интеграционного вектора в настроениях и поведении "соотечественников".

Хотя необходимые вступительные слова сказаны, перед тем, как перейти к анализу полученных мнений и оценок, рискну занять еще толику читательского внимания некоторыми методологическими пояснениями, а также размышлениями концептуального характера.

Хочу еще раз подчеркнуть (и это отражено в названии статьи), что вопросы о "хорошем" и "плохом" имели своей главной целью прояснить, как массовым сознанием оценивается взаимодействие народов, культур *² , цивилизаций, но ни в коем случае не конкретных людей или их групп. В большинстве случаев они именно так и воспринимались без дополнительных пояснений.

Несколько слов о трудностях и подводных камнях исследования, во многом предопределяющих дискуссионный характер его выводов. Как уже отмечалось, "хитрые" исторические вопросы задавались менее всего с экзаменационной целью — выяснить, насколько хорошо люди знают историю (в данном случае историю взаимоотношений своих народов и культур); намного важнее было узнать, как они ее конструируют и насколько совпадают (или расходятся) оценки киргизов и русских, таджиков и русских и т. д. И все же наличие некоего устоявшегося массива исторических концепций и сведений о том, как "все было в действительности", оказалось бы в подобном исследовании весьма кстати. К сожалению, такого массива не существует.

Дело не только в том, что история в принципе наука неточная; даже вдоль и поперек изученные жизнь и смерть мировых империй так и не дали однозначного ответа на вопрос, чего больше — "хорошего" или "плохого", принесли эти империи на "переваренные" ими территории. Кроме всего прочего, мы, жители и народы бывшего Советского Союза, вынуждены по известным причинам переосмысливать и переписывать свою историю. А когда в таком многоквартирном с этнической и культурной очки зрения "доме", какой были Российская империя и СССР, жители всех квартир получили наконец-то свободу выражать и даже политически реализовывать свою "самость", едва ли не самым жгучим оказался для них соблазн переосмыслить именно имперский пласт нашего прошлого; написать, как теперь говорят, собственные, независимые, или национальные истории. Неудивительно, что в работах последних лет разноречивость или, по крайней мере, заметные расхождения интерпретаций и оценок являются скорее правилом, чем исключением, идет ли речь о масштабных социальных явлениях (например, сущность Российской империи *³ ), об их модификации во времени и пространстве (в частности, характер отношений имперского Центра с отдельными территориями в разные периоды *⁴ ) или, наконец, о конкретных исторических эпизодах.

Существенных пояснений требует, на мой взгляд, использование в вопросах о "хорошем" и "плохом" термина "русские", весьма условного в данном контексте и ни в коем случае не подразумевающего русских как этнос. Это своего рода кодовое название для обозначения всей совокупности этнических групп, являвшихся в разные периоды проводниками имперской политики в Центральной Азии; внешней силой, пришедшей с Севера. Собственно, если бы не было необходимости сделать вопросы "симметричными" (т. е. спрашивать о "вкладе" не только русских, но и киргизов, таджиков, казахов), то в формулировке можно было бы вообще обойтись без этнонима "русские", например, таким образом: "Что принесло киргизам пребывание в составе Российской империи?" или "Что хорошего и плохого дала киргизам Советская власть?" и т. д.

Этническая неоднородность открывателей, покорителей и преобразователей Центральной Азии имеет весомые фактологические и социологические обоснования. Так, в дореволюционный период исключительно русскими не были здесь ни "верхи" (чиновники колониальной администрации, офицерство, врачи, учителя), ни "низы" (гораздо более многочисленные крестьяне-колонисты). Тут важно вспомнить, что в Российской империи "вплоть до 1917 г. лояльность трону, профессионализм и знатное происхождение ценились гораздо выше, чем этническая или конфессиональная принадлежность... Благодаря этому между социальным статусом и национальностью отсутствовала связь, а политическая, военная, культурная и научная элиты России были многонациональными" *⁵ . Что касается волн крестьянской колонизации, то они, зарождаясь преимущественно в наиболее перенаселенных губерниях — южнорусских, малороссийских и в центральном районе, приносили в азиатские степи, кроме русских, значительное количество украинцев. Некоторые авторы используют поэтому термин "восточнославянская" колонизация. По данным переписи 1897 г., в киргизской части Семиреченской области проживало, например, 16,5 тыс. русских и 6,7 тыс. украинцев *⁶ .

В советский период, когда формы и причины переселения в Центральную Азию стали гораздо более разнообразными — от насильственных до добровольных, от движения целых "народов в эшелонах" до стремления одиночек к лучшей жизни в теплых краях, — этнический состав пришлого населения стал в регионе еще более пестрым, своего рода "вавилонским смешением культур и народов" *⁷ . Кроме представителей наиболее многочисленных восточнославянских этносов, здесь оказались немцы, татары, евреи, армяне и многие другие. Это "нерусское население, включенное в миграционные перемещения, либо изначально было населением русской культуры или, во всяком случае, русскоязычным, либо становилось таковым, расставшись с родной почвой и живя вдали от родины" *⁸ . Распространенный термин "русскоязычные" и его варианты характеризуют этот конгломерат как нельзя наиболее точно. Ш. и Р. Шукуровы называют русскоязычных трансэтнической группой *⁹ ; я же предпочитаю говорит о них как об этносоциальной группе, причем основной акцент тут делается не на "этническом", а на "социальном", учитывая общность их исторической судьбы и в особенности нынешнего социально-экономического положения, когда они резко "поменялись местами" с титульным этносом в ходе радикального перераспределения властных и экономических рычагов *¹⁰ .

Именно русскоязычные и имеются в виду в данной статье под термином "русские" , за исключением специально оговоренных случаев или тех, когда чисто этническое его содержание очевидно из контекста. Как показывают ответы на вопрос о "хорошем" и "плохом", и респонденты в своем большинстве восприняли слово "русские" в его "трансэтническом", более всего социальном смысле, называя те явления, которые были результатом взаимодействия не отдельных людей, а прежде всего обществ, социально-политических систем. А вот при ответах на вопрос об особенностях национального характера происходило "снижение" индивидуального восприятия до уровня межличностных отношений, и люди говорили о чертах и черточках различных этносов, заметных в первую очередь на этом уровне (что, собственно, и составляет образ, характер этнической группы в глазах "своих" и "чужих").

Столь пространный экскурс в этот сюжет сделан мной с одной-единственной целью — избежать чрезмерной "этнизации" рассматриваемых процессов, объяснения мотивов и побуждений участвующих сторон преимущественно особенностями их национального характера. В чувствительном пространстве взаимоотношений различных этнических групп, отягощенных бременем исторических обид и массой современных претензий друг к другу, оперировать категориями этничности нужно с большой осторожностью, не теряя из вида факторы геополитические, экономические, социальные.

Одно дело — русские такие-то по своей природе, по своему национальному складу, по свойствам души, и потому они действовали так-то и так-то, того-то и того-то следует от них ожидать и т. д.; и совсем другое дело — русские, оказавшись вместе с представителями других этносов в определенной исторической ситуации, будучи агентами тех или иных социально-политических систем, выполняли соответствующие функции и играли предписанные этими системами роли. Отсюда и различия в ответах на важнейший вопрос об исторической ответственности и исторических заслугах.

Между тем в нашей литературе необоснованная "этнизация" присутствовала и присутствует. Ярким примером является, в частности, прекрасный по своему стилю и убеждающей эмоциональности очерк Сергея Панарина "Восток глазами русских". С его основным посылом, если "очистить" его от этничности, нельзя не согласиться — речь идет об особом, "оценочном зрении" русскоязычных в их восприятии народов Востока как лишенных "этнической самости и цивилизационной неповторимости" *¹¹ . По крайней мере, так дела обстояли дела в период написания очерка, т. е. в начале 90-х гг. Сами же авторские аргументы, да и форма подачи материала пронизаны "русскостью" — в качестве субъектов действия, влияния и т. д. фигурируют исключительно русские в их этнической ипостаси; речь идет о русской душе, русских умах, особом предназначении русского народа, о клише старшинства и избранничества русских, о мессианских традициях русских, об исламофобии, превращающейся в "глубоко интериоризированный элемент сознания всего русского народа", о рецидивах "застарелой русской болезни" и пр.*¹² . Лишь одно упоминание о социально-исторической обусловленности поведения русских (замечу в скобках — и не только их) касалось "негативистского большевистского видения Востока" и его возможного влияния на взгляды "нового поколения участников русско-восточных контактов" *¹³ .

Аналогичную попытку "вывести" особенности российской/советской колониальной политики из свойств русского национального характера наблюдаем в уже упомянутой статье Ш. и Р. Шукуровых. На определенном этапе изложения они вводят понятие русскоязычных как трансэтнической группы (об этом упоминалось выше), и можно было бы считать многократно использованные обороты с эпитетом "русские" лишь фигурой речи (русский солдат, русская жестокость, русская власть — хотя по контексту речь явно идет о советской власти; русский колонизатор, русские штыки и т. д.), если бы, например, не объяснение злодеяний большевиков в Центральной Азии наличием, по Н. Бердяеву, ""женской" хаотической черты в русском духе" *¹⁴ . При этом "за кадром" остается антигуманная природа большевистского режима как такового, — режима, который "прошел катком" не только по Центральной Азии, но и по всей России и ее многочисленным народам, подминая, не в последнюю очередь, и самих русских. Кстати, из-за особенностей проводимой в Российской империи в начале ХХ в. национальной политики русские отнюдь не преобладали среди массы активных революционеров и лидеров революционных организаций, многие из которых и стали потом "преобразователями" среднеазиатской жизни *¹⁵ . И делали они это не как русские, а как носители, по их убеждению, бессмертной и всесокрушающей, причем наднациональной идеи — "Москва не как русскому мне дана, а как огневое знамя!" (В. Маяковский).

Аналогично, в силу стечения исторических обстоятельств и предшествующая советской Российская империя не была национальным государством русских (длительное время уступавших по важнейшим показателям качества жизни многим другим, нерусским народам), "и хотя имперский патриотизм, который лежал в основе ее интеграции, имел некоторые элементы, связанные с этническим самосознанием русских (православие, общая история и культура), все же преобладали в этом комплексе наднациональные черты" *¹⁶ .

В контексте сказанного хотелось бы обратить особое внимание на "нерусские" или, по меньшей мере, не столько "русские", сколько европейские корни того чувства превосходства по отношению к "отсталым народам", которое стало на столетия стержнем не только официальной имперской политики (заимствованной в этом своем качестве и большевиками), но и, вплоть до последнего времени, главной составляющей мироощущения оказавшихся на Востоке "детей империи" разных поколений и миграционных волн. Как отмечает А. Каппелер, копирование европейского опыта началось еще в первой половине XVIII в., когда, стремясь усилить давление на Степь, "Россия переняла на Западе европоцентристское сознание превосходства над Азией; дистанция по отношению к азиатам увеличилась, понятия "ислам", "кочевники", "Азия" и "Восток" приобрели однозначно негативный характер" *¹⁷ . В дальнейшем, на протяжении XIX в., эта ориентация постепенно усилилась, и "все меньше оставалось места для толерантности и понимания иного социального уклада, иной хозяйственной структуры, иной системы ценностей... как и западноевропейские колониальные державы, у которых Россия переняла это самосознание, она должна была якобы исполнить в Азии некую цивилизаторскую миссию, неся "примитивным" нерусским свет "более высокой" европейской культуры" *¹⁸ .

Сравнительная ценность материального и духовного

("Что хорошего сделали русские для киргизов?")

Перед тем, как будут проанализированы ответы русских и киргизов на каждый из четырех вопросов о "хорошем" и "плохом", несколько слов о построении выборок и принципах организации таблиц. Всего в октябре 1996 г. было опрошено 400 жителей Бишкека, из них 304 русскоязычных и 96 киргизов. В соответствии с принципом случайного отбора, в "киргизскую" выборку попали люди разных возрастов и занятий, включая пенсионеров и студентов. Обследование же русскоязычных имело во многом миграционную направленность, и это отразилось на составе респондентов. Поскольку обычно ни пенсионеры, ни проживающие с родителями и не имеющие своей семьи взрослые дети (в первую очередь студенты) не несут главного бремени решения вопроса о переселении и материальной ответственности за его реализацию, в выборку были включены лишь мужчины и женщины трудоспособного возраста (от 20 до 60 лет), преимущественно состоящие (или состоявшие) в браке. По признаку этнической принадлежности, участниками опроса стали представители многих "пришлых" русскоязычных этнических групп, населяющих Киргизию (кроме собственно русских, которых было большинство, это украинцы, белорусы, татары, немцы, евреи, корейцы и ряд других).

И киргизы, и русскоязычные респонденты проживали в случайно отобранных многоквартирных домах, расположенных в различных районах города. И это предопределило некоторые особенности "киргизской" выборки — в таких домах, как правило, проживают так называемые городские киргизы — образованные, во многом обрусевшие, уроженцы столицы либо приехавшие в город много лет назад. Обитатели маргинализированного "миграционного пояса" Бишкека, где осели в последние годы многочисленные выходцы из ближних и дальних сел — остались за пределами обследования. На данном его этапе необходимо было выяснить позиции именно городских киргизов, тех, с кем русскоязычные в основном и контактируют на бытовом и профессиональном уровнях.

Ответы русских анализировались не по всему массиву целиком, а по двум группам респондентов, значимо различающимся, как показали полевые исследования 1996 и 1998 гг., по своему поведению, взглядам и оценкам (именно так ответы и представлены в "русских" таблицах). Это, с одной стороны, те, кто хотел бы уехать в Россию (но не мог в силу многих обстоятельств), а также несколько людей, уже готовящихся к отъезду; с другой стороны, твердо решившие остаться в Киргизии *¹⁹ . Различия в позициях мужчин и женщин оказались для русских несущественными ни с содержательной, ни количественной точек зрения (за исключением того знакомого социологам обстоятельства, что при ответах на абстрактные вопросы об истории, политике и пр. доля женщин, затруднившихся с ответом, обычно выше доли мужчин). Иное с "киргизской" выборкой — гендерные различия здесь достаточно заметны, поэтому в таблицах ответы женщин и мужчин представлены раздельно.

Итак, что же хорошего, по мнению русских, они принесли киргизам? Различия между группами по содержательной структуре не очень существенны, впрочем, как и по частотному "весу" той или иной рубрики (см. табл. 1а). Нет значимых различий и по подбору слов и выражений, глубине обобщений; детализированности ответов, их стилистической красочности и эмоциональной насыщенности.

Ответы в массе своей свидетельствует о полной уверенности в значимости и огромной пользе миссии, выполненной русскими; киргизы видятся как сторона абсолютно пассивная, лишь воспринимающая импульсы извне. Особенно это заметно в ответах с "цивилизационной" нагрузкой, и тут симптоматичен сам подбор глаголов: внесли цивилизацию, принесли, ввели в Киргизию цивилизацию, внесли технический прогресс, основали, создали (на пустом месте), подняли сельское хозяйство, дали им культуру, дали толчок развитию, привили культуру, культуру привезли, открыли путь к.., приобщили к мировой цивилизации, оцивилизовали, окультурили, научили.., обустроили республику, практически с нуля создали..., дали самое лучшее и т. д. По численности им значительно уступают ответы либо более "мягкие", предполагающие хотя бы минимальное участие киргизов и наличие не только "пустого места" до прихода русских: помогли, обогатили, ускорили, повысили, совместно построили, обмен культур и пр., либо нейтральные, состоящие из одних существительных (образование; мировая культура; градостроительство; заводы; жилье и т. д.). Лишь одна женщина существенно смягчила тональность, переведя разговор из области результатов в область добрых намерений: "всегда старались сделать что-то лучшее, хорошее". Ответы явно шовинистического характера, правда, тоже единичны — "не загнали их в резервации, как индейцев"; "не истребили их как нацию"

Таблица № 1а. Русские
Смысловая структура ответов на вопрос "Что хорошего сделали русские для киргизов?", в % к числу ответов

*) Здесь и в последующих таблицах единицей учета является не респондент(ка), а, в соответствии с методикой content-анализа, некая смысловая единица. Поскольку некоторые ответы распадались по своему содержанию на два (или, реже, три) смысловых отрезка, базой для подсчета процентов стала величина, превышающая число опрошенных.

Некоторых ответы под рубрикой сделали "всё" звучат особенно патетически: "если бы не было русских, то киргизы вряд ли что смогли сами сделать"; "все, что сделали — все хорошо"; "все, что имела Киргизия до развала СССР"; "все, что есть хорошего в Киргизии, сделали русские", "подняли Киргизию во всем"; "помогли им во всем; дали то, чего не было; поступили, что называется, по-братски". Правда, объективности ради надо отметить, что категориями "все" и "цивилизация" мыслит все-таки меньшинство респондентов (20,6% среди "желающих остаться" и 27,4% среди "желающих уехать").

Говоря о цивилизационных сдвигах, которым один респондент дал яркую метафорическую характеристику: "русские для киргизов — это машина времени; перенесли их на много лет вперед", опрошенные не всегда использовали само слово "цивилизация". По сути, под эту рубрику можно подвести и ответы следующего типа:

— создали экономику, государство и социальные структуры;
— внесли технический прогресс, культуру и благоустройство быта;
— научили обрабатывать землю;
— из аграрного Киргизия стала промышленным государством;
— помогли приобщиться к мировому сообществу;
— помогли осесть, уйти от кочевого образа жизни;
— из феодального строя, минуя капитализм, пожили при коммунизме!
— помогли перешагнуть феодализм; из первобытного общества в капитализм;
— принесли социализм в эти края (в последних трех высказываниях обращает на себя внимание весьма вольное обращение с теорией общественных формаций);
— ускорили прогресс в ХХ веке;
— помогли встать на ноги;
— создали республику;
— построили новый строй;
— помогли становлению киргизской государственности;
— помогли киргизскому народу за 50 лет пройти от первобытнообщинного строя до нынешней перестройки на путь рыночной экономики.

Говоря о вкладе русских в развитие и становление культуры, опрошенные рассматривают ее не в вышеупомянутом академическом смысле, а в более практическом — "все от искусства до литературы, образования, быта, культуры". Наиболее часто употребляется само слово "культура", но упоминаются и образование, культурно-образовательный уровень, ликвидация неграмотности, подготовка кадров в вузах России, а также быт, производственная культура, градостроительство, медицина (создание системы бесплатного здравоохранения, ликвидация опасности эпидемий, излечение от сифилиса).

К идеям о культурном вкладе близки по смыслу и выделенные в отдельную рубрику высказывания, начинающиеся со слова "научили". Оно и здесь, и при использовании его в дальнейшем отражает восприятие себя русскими как учителей, а киргизов — как внимающих учеников; правда, смягчающим обстоятельством служит то, что и сами киргизы активно прибегают к этому обороту при описании "воздействия" на них русских.

Диапазон того, чему русские "научили" киргизов, весьма широк — начиная опять же от языка, культуры, конкретных производственных навыков и бытовых привычек, умения работать:

— научили сельскому хозяйству, показали, как надо работать;
— обучили тем или иным профессиям;
— научили работать;
— расширили кругозор, научили тому, о чем киргизы и не подозревали (сельское хозяйство, огород);
— научили обрабатывать землю;
— научили земледельческой культуре, строить дома, трудиться на производстве;
— многому научили: дали письменность, цивилизацию;
— научили языку, культуре;
— научили их мыться в бане и ходить в туалет, выдвигали, продвигали;
и кончая тем, что
— жить научили.

Небольшую группу, но стоящую выделения в качестве отдельной — "сохранили киргизов как нацию", составляют ответы типа:

— защитили нацию от вымирания;
— спасли от вымирания еще при царской России;
— сохранили как нацию;
— лечили, учили, убить друг друга не дали;
— сохранили самобытность киргизов.

Итак, комплекс превосходства русских, комплекс "старшего брата" или, как более изысканно его называют некоторые авторы, "коллективное демиургическое и мессианское сознание" *²⁰ , — казалось бы, налицо, во всей своей неприкрытой откровенности. Не будем, однако, спешить с осуждением.

Начнем с того, что это ощущение огромности своего вклада у русских практически лишено здесь мифологичности, по крайней мере, собственной, групповой (универсальный миф о великом советском народе не в счет), а значит, и придуманности в том смысле, что опирается на многообразные материальные и духовные достижения цивилизации, которые действительно пришли в Центральную Азию по мере того, как она вся глубже втягивалась в орбиту российского/советского влияния. Модернизационный импульс дореволюционного периода был достаточно скромным, и все же сюда начали проникать и знания, и новые технологии. (см. рис. 1, 2 — экскаватор, опытная станция) Я думаю, можно согласиться с А. Вишневским в том, что "южные или восточные районы империи, если бы они дожили до ХХ века, оставаясь в сфере имперского влияния Турции, Персии или Китая, вряд ли продвинулись бы в своем развитии дальше, чем это удалось им сделать, идя вместе с Россией" *²¹ .

Респонденты, правда, не задумываются об этом далеком периоде — ответы и русских, и киргизов на все четыре вопроса практически не вышли за временные рамки советской эпохи. И тут, хоть ученые и спорят о сравнительном весомости вклада двух империй и указывают на ограниченный характер советской модернизации в Центральной Азии *²² , для самих русских, а мы говорим сейчас именно о них, а не о позиции титульных этносов, — достижения более чем очевидны. Они зримы, реальны, масштабны и ежедневно являются здешнему жителю как часть его профессиональной жизни, культурного пространства, бытовой и природной среды обитания. Конечно, не все было сделано исключительно руками русских (напомню — русскоязычных!), но, по крайней мере, по их инициативе, настоянию, побуждению и т. д. И как минимум в силу именно этих обстоятельств в структуре самооценки русских идее "созидательного вклада" суждена долгая жизнь, хотя, естественно, в советский период подобные самоощущения были более органичны эпохе и потому проявлялись в более напористых и безапелляционных формах. Все это, однако, не означает, что в новой социально-политической среде не меняются и не будут меняться другие компоненты самосознания русских. И вряд ли можно будет говорить о комплексе превосходства в том случае, когда высокая самооценка сочетается с признанием собственных ошибок и достижений другой стороны.

Вернемся, однако, к анализу эмпирического материала. Общественный прогресс, сколь масштабным он бы ни был, имеет, как известно, свою оборотную сторону. Рано или поздно возникает вопрос — за счет чего или какой ценой? Что из материально-технических и социальных достижений имеет ценность безусловную, а что — относительную или даже сомнительную, для тех людей, например, кому эти достижения и были "принесены", "даны", "привиты", "преподаны" и т. д.? Посмотрим с этой точки зрения на ответы киргизов (см. табл. 1б) и сравним их с реакцией русских.

Две группы объединяет высокая степень, так сказать, "отвечаемости" на вопрос — доля затруднившихся здесь весьма невелика, сильно контрастируя с соответствующими показателями следующих таблиц. Понятно, что другие вопросы поворачивают проблему в более непривычную для респондентов плоскость; кроме того, задача была облегчена отмеченной выше "материальностью", "осязаемостью" предмета разговора. Различия же в видении проблемы русскими и киргизами весьма существенны, причем и в содержательном, и в количественном отношениях, несмотря на похожесть рубрик.

Во-первых, эмоциональный "градус" оценок киргизов значительно понижен, что характерно и для мужчин, и для женщин. Мы почти не встречаем здесь патетики и энтузиазма, куда больше спокойных, нейтральных констатаций, идет ли речь об образовании, культуре или экономике, а самые распространенные глаголы — "помогли", "способствовали", не подразумевающие иерархичности отношений между двумя взаимодействующими сторонами:

— внесли вклад в социально-экономическое развитие Киргизии;
— промышленность с их непосредственным участием была поднята;
— оказали поддержку в экономике;
— культуру помогли поднять на более высокий уровень;
— оказали содействие в получении образования;
— через русский язык мы приобщились к мировой культуре и т. д., и т. п.

Таблица № 1б. Киргизы
Смысловая структура ответов на вопрос "Что хорошего сделали русские для киргизов?", в % к числу ответов

Посмотрим, далее, на первые две рубрики таблиц 1а и 1б. Киргизы, и это вполне объяснимо, вообще не оперируют категорией "всё"; первая рубрика содержит всего-навсего один ответ: "по-моему, немало, но конкретно ответить затрудняюсь". Ответы, фиксирующие масштабность принесенных русскими изменений, не только малочисленны и принадлежат в основном мужчинам, но и довольно сдержанны по тону: "все преимущества социалистического общества"; "общий уровень во всех отношениях помогли поднять"; "цивилизации с их помощью достигли"; "современный уровень жизни во многом их заслуга"; "поставили на ноги государство".

Часть опрошенных сочла необходимым подчеркнуть, что правильнее ставить вопрос не о вкладе русских, а о совместно достигнутых результатах:

— думаю, друг для друга мы сделали много;
— экономическое, культурное развитие достигнуто совместным усилием;
— при общении любые народы обогащают друг друга;
— киргизы и русские друг друга взаимно обогащали — материально и духовно;
— поднимали вместе с киргизами культуру;
— все хорошее создавалось совместно.

Аналогичный "понижающий" смысл имеют и ответы с оговорками — сделано-то сделано, но..:

— они в какой-то мере способствовали развитию экономики, культуры;
— может быть, здесь заводы построили;
— после революции в рамках СССР поднималось на все более высокий уровень образование и пр., но это заслуга не только русских;
— немножко помогли быть образованными;
— кое-какую культуру переняли от них, образование.

На мой взгляд, здесь мы имеем дело со своего рода компенсаторной реакцией, естественной для периода пробуждения национального самосознания и направленной на снижение заслуг "другого" в целях поднятия собственной самооценки.

Объективности ради отметим наличие рубрики "научились у русских" (около одной пятой ответов), и сам этот оборот подразумевает достаточно высокую оценку деятельности последних. За исключением ответов нескольких мужчин, обративших внимание на производственный аспект ("научили работать неплохо"; "научили обращаться с техникой"; "обучили специальностям"), во всех остальных случаях речь шла о сферах культуры и образования:

— киргизы научились от них многому (работе, культуре);
— способствовали расширению мировоззрения;
— обогатили физически и духовно;
— научили культуре (этика поведения);
— только в тех местах, где живут русские, есть справедливость, этика;
— научили языку, цивилизации и культуре других народов;
— позаимствовали у них много положительного;
— многому от них научились и т. д.

И тут мы подходим ко второму важнейшему отличию позиции киргизов — культурный, образовательный вклад русских представляется им гораздо более заслуживающим внимания, нежели преобразования в материальной сфере. Посмотрим, к примеру, на таблицы. Почти 36% русских респондентов говорили о развитии экономики, промышленности и пр., либо ограничиваясь этим, либо упоминая об экономике в ряду с другими своими успехами (и это без учета тех почти 13%, которые мыслили категорией цивилизационных сдвигов, куда опять-таки включались масштабные социально-экономические преобразования). Велико и разнообразие названных русскими достижений — экономический, технический прогресс; создание легкой и тяжелой промышленности; перестройка быта; строительство городов, ГЭС, дорог, мостов; подъем сельского хозяйства; развитие архитектуры, создание системы здравоохранения, жилого фонда и пр. Что касается респондентов-киргизов, лишь 14,4% из них упомянули об экономических преобразованиях, причем в самом общем виде: "вклад в социально-экономическое развитие Киргизии" и т. д. (некоторые из подобных высказываний приведены выше).

Интересно, что никто (!) не вспомнил о развитии медицины и здравоохранения, создании сети больниц, поликлиник и пр., что составляет разительный контраст с ответами русских. А ведь речь идет о ценности безусловной, по отношению к которой трудно говорить о каких-то издержках и перекосах; о плодах цивилизации, нужных каждому человеку. Видимо, для нынешнего поколения киргизов, тем более городских, все созданное в этой сфере представляется привычным и само собой разумеющимся, и они мало задумываются о "точке отчета" — о тех страшных болезнях, которые преследовали киргизов и других кочевников до прихода русских (см. об этом, в частности, статью Н. Единарховой в данном номере).

Обращают на себя внимание и другие "незамеченные" респондентами плоды прогресса: лишь один ответ касался сельского хозяйства ("в сельском хозяйстве много чего сделали"), а про строительство и обустройство городов, которых не знали киргизы-кочевники, вообще никто не упомянул. Между тем перемены произошли действительно грандиозные, и роль русских тут трудно переоценить. Воспользуюсь для иллюстрации поэтическим их описанием самими же киргизами. Вот, например, выдержка из стихотворения Алыкула Осмонова "Город Фрунзе":

...Помню в детстве, был ты темен, и уныл, и глух.
Над тобою пыль парила, пышная, как пух.
Вырос я. А ты, мой город, начал молодеть —
В каждой линии мне виден юношеский дух.

Льются струны телеграфа ниже твоих крыш.
Меж проспектов заблудился деревенский стриж.
Здесь — музей, а там — театры, школы, институт.
Ты витринами сияешь. Ты в огнях горишь.

Ты прошел, как тень былого, старый мой Пишпек.
Пыльно-серый, был от грязи чуть не черно-пег.
Но из ветхого столетья русская рука
Соколом тебя пустила прямо в новый век...*²³ .

И строительство городов, и колхозные эксперименты на базе чуждой кочевникам земледельческой формы сельскохозяйственного производства, при всех их очевидных (как минимум, для советского периода) плюсах означали для киргизов радикальную перестройку привычной социально-природной среды и образа жизни, так называемое оседание. И, судя по ответам даже городских киргизов, которые сами вряд ли мечтают сменить благоустроенную городскую квартиру на юрту чабана, на подсознательном уровне ощущение навязанности, ненужности этих перемен сохраняется или, по крайней мере, их ценность воспринимается как далеко не безусловная. В еще большей степени это относится к советскому индустриальному проекту — вспомним, что респонденты-киргизы пусть не проигнорировали полностью эту сторону созидательной деятельности русских, но сдержанность в оценках проявили.

Тут уместным будут обращение к весьма продуктивной, на мой взгляд, идее А. Вишневского о "восточнославянской метрополии" и, соответственно, о том, что реализованная советским режимом модель консервативной модернизации наиболее органично соответствовала потребностям восточнославянских народов и тем условиям, которые сложились в первой половине ХХ в. на основных территориях их расселения. А при "пересаживании" ее в иную социокультурную почву, будь то продвинутый Запад или традиционалистский Юг империи, неизбежно возникали пробуксовки и отторжение ее местным населением, естественно, по разным причинам, но с одинаковым результатом — модернизационный прорыв приходилось осуществлять населению пришлому, в первую очередь русским, украинцам, белорусам *²⁴ . Если говорить о Центральной Азии, то даже в конце 80-х гг. среди занятых в промышленности было лишь 53% узбеков и того меньше киргизов — всего 25% *²⁵ . "Догоняющее развитие, которое несколько веков держало в напряжении восточнославянскую Россию, не играло большой роли в жизни неславянских народов ее восточных и южных колоний. Новые ценности промышленно-городской жизни здесь вообще долго не осознавались как ценности,.. не получали широкой общественной поддержки, встречали пассивное неприятие, а нередко вызывали и активное противодействие" *²⁶ .

Неудивительно, что предмет особой гордости русских, их созидательная мощь и ее воплощения в Центральной Азии — великие стройки, перекрытия рек, обводнение пустынь и "взятие штурмом" хлопковых полей (см. рис. 3), — не встречали адекватного энтузиазма со стороны коренных народов.
Отзвуки этого пассивного неприятия слышны и в ответах респондентов-кир-гизов, однако на общую закономерность, порожденную советским временем, не могли не наложить своего отпечатка локальная специфика и резкая смена исторической ситуации (как мы увидим ниже, особенности постсоветского развития различных стран региона и положение отдельных групп титульного населения также могут иметь значение). На мой взгляд, на оценках киргизов отразились два взаимосвязанных фактора — во-первых, специфика Бишкека, нашпигованного предприятиями ВПК, на которых работали преимущественно русские за очень большие, по советским меркам, зарплаты; во-вторых, экономические трудности, вызванные распадом СССР и разрывом межхозяйственных связей, что превратило советское индустриальное наследство в почти недееспособный организм, гирю на ногах слабой национальной экономики.

А вот ценность советского культурного наследства в глазах респондентов-киргизов гораздо выше. Более 36% ответов фиксируют вклад русских в развитие образования; приобщение киргизов к русскому языку, русской и мировой культуре; кроме того, как уже указывалось, об этом же были и многие ответы, помещенные в рубрику "научили"; в то же время об экономических сдвигах было упомянуто лишь примерно в 14% ответах. Видимо, опрошенные исходили из жизненного опыта — знания имеют ценность во все времена. Возможно, повлияло на них и то обстоятельство, что культурная революция, в сравнении со всеми другими "рывками" советской власти, в первую очередь с индустриализацией и коллективизацией, прошла без колоссальных жертв и перекосов. Важно и то, что переход Киргизии к независимому развитию почти не привел, как становится ясно сейчас, по прошествии почти десяти лет, к существенному сокращению сферы функционирования русского языка и, соответственно, к девальвации тех знаний и умений, которыми располагают опрошенные нами киргизы, люди, представляющие образованную и модернизированную часть нации (возможно, киргизы традиционно сельских территорий, например, нарынские, ответили бы на наши вопросы по-иному). Не будем забывать и о том, что Киргизия достаточно открытое общество, где русский язык и образованность являются для многих людей "окном в мир".

Мне кажется, что хрестоматийный, созданный по все канонам социалистического реализма образ девушки-киргизки, идущей по степи к светлому будущему в книгами в руках, образ "Дочери Советской Киргизии" художника С. Чуйкова (см. рис. 4), рано списывать как "реликт" советской эпохи. Это дочь новой, независимой Киргизии смотрит в лицо своему будущему, которое ей никто уже не навязывает, но в котором знания и образованность будут цениться не меньше, а может быть, даже больше, чем при жизни под патронажем "старшего брата".

Цивилизация ценой самобытности

("Что плохого сделали русские для киргизов?")

Итак, культурный вклад русских оценен весьма высоко, но даже у этого, казалось бы, безусловно позитивного проявления цивилизации, принесенного русскими, есть оборотная сторона — потеря киргизами, во многом невосполнимая, своей самобытности. Именно на это обратили основное внимание респонденты — русские и киргизы, отвечая на второй вопрос (см. табл. 2а и 2б).

Таблица № 2а. Русские
Смысловая структура ответов на вопрос "Что плохого сделали русские для киргизов?", в % к числу ответов

Начнем с анализа позиции русских. Главная содержательная рубрика объединяет здесь высказывания о негативном воздействии русских на киргизскую культуру и образ жизни, что привело к потере киргизами своего национального лица. Обращает на себя внимание высокая самокритичность респондентов; ответы более мягкие, нейтральные, уводящие мысль от субъекта воздействия и делающие акцент на результате — в меньшинстве ("долгое время обучение в школах шло на русском языке"; "в городе киргизы перестали общаться на родном языке"; "киргизы стали забывать свои обычаи, культуру, язык"; "киргизы утратили элементы своей культуры"; "киргизами утрачена на некоторое время индивидуальность" и пр.). Преобладают высказывания с глаголами, весьма жесткими по отношению к русским — оторвали от..., запретили, лишили, навязали, поломали, уничтожили, помешали, заставили, искусственно прививали, вмешались в..., нарушили, задавили, — причем различий в этом отношении между желающими остаться и желающими уехать практически нет:

— запретили кочевой образ жизни;
— оторвали от национальных традиций;
— лишили национальной самобытности;
— навязали свою идеологию;
— навязали им свои устои: культуру, обычаи, и киргизы постепенно стали утрачивать свои традиции
— лишили их родного языка, всячески игнорировали традиционную, веками сложившуюся культуру и свой путь развития;

— во многом поломали отношение к святому;
— уничтожили киргизский быт;
— заставили забыть свою культуру, задавили самобытность киргизов;
— лишили их родного языка;
— искусственно прививали любовь ко всему русскому;
— вмешались в развитие киргизов;
— лишили национальных традиций, индивидуализма и т. д.

Высказывания, иначе построенные грамматически, идентичны по смыслу; в частности, активно используется слово "русификация": "заметно русифицировали все городское население", "постепенно вытеснялись национальная культура, язык и т. д."; "произошла сильная русификация киргизов"; "была махровая национальная русская идеология"; "везде все было точно по-русски, а надо было наоборот".

Привлекает внимание один аналитический ответ, автор которого отстаивает идею недопустимости вмешательства высокоразвитых цивилизаций в ход развития культур иных народов, пусть даже и с благими намерениями : "насильно заставили задуматься о смысле их прошлой жизни, о необходимости изменить ее; надо было, чтобы они сами до этого "дошли", тогда, может быть, не было бы такого отношения к русским как к "чужим", которые, по их мнению, ничего хорошего для них не сделали".

Следующая по удельному весу рубрика объединяет высказывания, фиксирующие внимание на том плохом, чему русские научили киргизов или (реже), на том хорошем, чему их научить не удалось. Здесь также проявилась самокритичность русских, правда, она не простирается до признания той простой истины, что плохому, как правило, никто специально не учит и усвоение плохого происходит в режиме копирования недостатков воспитателей. В первую очередь это относится к тому неудачному заимствованию, которое чаще всего упоминается респондентами – "научили пить". Лишь два человека при этом сказали и об "учителях": "научили пить водку, русская национальная черта"; "познакомили с изнанкой русской культуры (пьянство и т. д.)".

Среди других усвоенных киргизами недостатков назывались следующие:
— научили не уважать старших, плохо работать;
— слишком опекали; побольше бы им самостоятельности, а так — воспитали в некотором смысле иждивенцев; сейчас они только торговать и обманывать умеют;
— отношение как к "младшему брату", который так и не вырос из коротких штанишек за 70 лет;
— развратили этот народ;
— разрушили многие этические установки;
— научили быть иждивенцами у государства;
— научили бездельничать, из ничего делать деньги и пить водку;
— научили чинопочитанию;
— не научили молодежь самостоятельности и интернационализму и пр.

В целом доля респондентов, ощущающих свою вину перед киргизами, для "желающих остаться" в точности равна доле тех, по мнению которых русские "ничего плохого не сделали" (34,7%), а для ориентированных на отъезд — несколько ниже (30,1 против 37,6%). Подсчеты были сделаны по двум уже рассмотренным рубрикам и рубрике "разное": практически все вошедшие в нее ответы касались тех или иных негативных аспектов деятельности русских ("репрессии, раскулачивание"; "нанесли экологический ущерб" и пр.).

Особое место среди ответов русских — и своей неоднозначностью, и отсутствием аналога среди мнений киргизов, — занимает рубрика № 3, не очень, правда. весомая по размеру. Эти ответы, судя по всему, нужно понимать не в прямом, а в переносном, метафорическом смысле, ибо формально речь идет не о плохом, а о том хорошем, что было сделано для киргизов:

— дали свободу;
— построили промышленные предприятия;
— ускорили темпы социального развития;
— довели до цивилизационного уровня и дали самостоятельность;
— они их учили;
— многому научили — читать, писать;
— принесли цивилизацию;
— заставляли их работать;
— принудили к труду — они ведь не любят работать;
— перетащили из феодализма;
— оторвали от феодализма;
— вытащили их из юрт;
— подняли экономику, переселили из юрт в дома, научили мыться;
— не дали возможности жить по своему желанию (в юртах) и др.

Ход мыслей респондентов состоит, как мне представляется, в следующем: делали хорошее, которое обернулось плохим и поэтому не стоило его делать; старались научить только хорошему, а оно не было в должной мере усвоено или "урок был не впрок". Под "плохим" результатом, как можно прочитать между строк, имеется в виду вред, нанесенный киргизам (чрезмерное и искусственное ускорение хода их общественного развития — последние пять высказываний), и некоторые респонденты искренне сожалеют об этом или же иронизируют — все равно "не в коня корм", "пусть бы кочевали дальше". "Хорошее" способно было обернуться "плохим" и против самих русских — подтекст приведенных ответов может состоять и в том, что жаль затраченных усилий, что русским от этих "свобод" и "самостоятельности" киргизов только хуже, что за все они отплатили неблагодарностью ("все, что сделали хорошего, лучше бы не делали").

Обратимся теперь к ответам киргизов, которые оценили последствия деятельности русских гораздо критичнее. Лишь одна пятая респондентов полагают, что "русские ничего плохого не сделали" (в сравнении с более чем одной третью русских). Выше, в особенности среди женшин-киргизок, процент тех, кто отметил заимствование от русских вредных привычек, причем в ответах киргизов речь идет в основном об алкоголизме, курении, сквернословии. А вот об искоренении киргизской культуры, языка, традиций, игнорировании киргизов как нации киргизы говорили даже несколько реже, чем русские респонденты (11,3% против 17,6%). Зато появились две отсутствующие у русских рубрики с претензиями более глобального характера, и мужчины-киргизы здесь выступили намного активнее, чем женщины. Так, исключительно из ответов мужчин состоит рубрика, в которой оценивается роль русских в развитии Киргизии в целом, в том числе и с экономической точки зрения:

— Киргизию сделали сырьевой республикой;
— недостаточно развивали инфраструктуру в Киргизии;
— развитие страны вели в неправильном направлении.

Самой же весомой содержательной рубрикой стала та, где собраны ответы, подчеркивающие постоянную дискриминацию киргизов и жесткую иерархичность в отношениях между ними и русскими:

— проявляли шовинизм, господствовали здесь;
— держали нас все 70 лет в неволе;
— поступали как будто завоеватели;
— ни один первый руководитель республики не решал ни одного кадрового и других важных вопросов без Москвы; они командовали все время;
— шовинизм проявляли;
— в свое время ущемляли права киргизов;
— дискриминация по национальному признаку
— делили людей на нации;
— воспользовались неправильной политикой в межнациональных отношениях, чувствовали себя великими, указывали, принижали;
— раньше явно было заметно их превосходство во всем; могли указывать, обзывать и т. д.;
— привыкли указывать, учить, даже если это некорректно, не к месту;
— некоторые из русских пренебрежительно к нам относились;
— ущемляли права, обзывали, унижали; если начальник был русский, киргизов не принимали на работу;
— при советской власти старшее поколение привыкло командовать, указывать, а для современной молодежи это нехарактерно, и пр.

Итак, главным злом, принесенным русскими, и в этом сходятся во мнениях и опрошенные русские, и киргизы, стало подавление, искоренение народного духа, национальной культуры, ценностей, языка и пр. Возникает, однако, резонный вопрос, хотя во многом и риторический — как пошли на все это сами народы, над которыми был поставлен коммунистический "эксперимент"? Мы говорим именно о советском времени, поскольку дальше него в глубь истории ответы респондентов не проникали и, главное, в период Российской империи, как уже указывалось, по отношению к Центральной Азии проводилась политика "невмешательства", а при большевиках, наоборот, это вмешательство стало тотальным и всеобъемлющим. Риторический характер вопроса состоит в расхожей, но оттого не менее правильной формуле "такое было время" — время, почти никому, и прежде всего массам простых людей, не оставившее никакого выбора; а судьба тех немногих, кто реализовал свое право на выбор, т. е. на вооруженное сопротивление, хорошо известна (это относится, естественно, не только к Центральной Азии, но ко всей территории СССР). В результате русификация в данном регионе, и в первую очередь среди кочевников, прошла с полным успехом, хотя и провоцировала, несмотря на многочисленные даже позитивные новшества, то пассивное неприятие людей, о котором говорилось выше и которое вышло наружу с распадом СССР. Все эти рассуждения, однако, не означают, что киргизы именно так и интерпретируют свое участие в "эксперименте" — их восприятию своей роли и посвящена, среди прочего, следующая часть статьи. Закончить же эту часть хотелось бы замечанием о том, что при рассмотрении негативных культурных последствий "русского" присутствия в Центральной Азии нельзя сбрасывать со счетов соглашательскую позицию национальных элит, заинтересованных в сохранении и укреплении своей власти (об этом, кстати, не упомянул никто из опрошенных). Приведу в качестве иллюстрации отрывок из интервью с В. П. Мокрыниным, историком из Бишкека, известным специалистом в области взаимоотношений России и Киргизии:

— В. М. "Советская власть очень много добра сделала... Если разбить это на отдельные вопросы, то плохого осталось бы очень мало, только то, что в процессе этого добра она уничтожила национальную культуру.
— Н. К. Да, русские в этом духе и отвечали... навязали свою культуру и пр.
— В.М. Именно навязали... прошла русификация вместе с этим добром...
— Н.К. Это что же, неизбежное зло?
— В.М. Нет, наоборот; киргизские деятели считали, что это добро; зачем этот язык, зачем этот образ жизни, зачем эта наша культура традиционная? Нужно быть как русские, вот и всё... Нормальные киргизские деятели, которые занимались русификацией, чаще всего это был министр народного образования, они-то считали, что стыдно говорить по-киргизски: "Если ты русский язык знаешь, зачем же ты говоришь по-киргизски? Ты же не в аиле, ты же в городе Фрунзе, понимаешь, так и говори, понимаешь, как человек!"" *²⁷ .

Таблица № 2б. Киргизы
Смысловая структура ответов на вопрос "Что плохого сделали русские для киргизов?", в % к числу ответов

В объятиях мифа

("Что хорошего сделали киргизы для русских?")

Начнем с ответов, прозрачных по своему смыслу и привлекающих внимание к культурному вкладу, культурному влиянию киргизов на русских. В интерпретации русских (см. табл. 3а), киргизы в большинстве случаев представлены активной, дающей стороной (а не так, что русские сами усвоили что-то полезное для себя). Запомним этот момент как знаковый для трактовки респондентами "хорошего", сделанного киргизами. Подбор глаголов и тональность вполне схожи с теми, которые использовались при описании вклада русских — "обогатили знания о жизни и культуре людей республик Средней Азии"; "познакомили с основами национальной культуры, национальной кухни"; "внесли киргизскую культуру"; "приобщили к своей культуре"; "приобщили русских к восточной психологии"; "обогатили внутренний мир русских культурой Азии"; "внесли весомый вклад в культуру народов, в том числе и русских"; "культурный обмен"; "объединение культурных традиций". О кулинарии, заимствовании сравнительно неглубоком, говорилось достаточно редко; в более конкретизированных ответах упор делался на морально-этических моментах:

— научили своей культуре, уважению к старшим, доброжелательности;
— русские из Киргизии отличаются от остальных русских своим воспитанием, характером, т. е. сказывается традиционная восточная культура: терпимость, такт, уважение;
— они более коллективны и всегда действуют вместе — есть чему поучиться;
— уважают родителей и прежде всего — мать;
— киргизы очень сплоченный народ, дружный; это то, что можно и нужно позаимствовать русским;
— привили любовь к природе;
— научили азиатской предприимчивости;
— произошло слияние лучшего в воспитании подрастающего поколения и пр.

Примерно равная по весу и близкая по смыслу рубрика присутствует и в ответах киргизов (см. табл. 3б):

— обогатили духовно;
— русские позаимствовали очень хорошие традиции киргизов;
— русские стали под влиянием киргизов более человечными по отношению к старшим;
— научили киргизскому гостеприимству, познакомили со своей культурой и пр.

Таблица № 3а. Русские
Смысловая структура ответов на вопрос "А что хорошего сделали киргизы для русских?", в % к числу ответов

Достаточно часто встречающиеся ответы русских в рубрике № 3 под кодовым названием "приютили" так же выглядят достаточно прозрачными, одномерными — положительная роль киргизов здесь очевидна как с человеческой, так и исторической точек зрения. Речь идет о годах войны, об отношении к попавшим в Киргизию ссыльным и т. д.: "приютили во время сталинских репрессий"; "приютили в годы войны"; "поделились кровом и хлебом в трудные времена"; "на этой территории находили приют те, от кого избавлялись в России"; "изгнанные со своей родины люди нашли здесь приют (после раскулачивания), а также в другие исторические периоды"; "во время войны приняли как родных" и т. д. В высказываниях киргизов этот мотив тоже присутствует, причем эта самая представительная рубрика (18,4% ответов). Основная мысль киргизов состоит в том, что они "приняли и вместили русских как своих", "всегда доброе отношение проявляли", "гостеприимно встречали", "как своих близких приняли" и т. д.

Чувства людей, отвечающих в таком духе, вполне понятны, особенно русских. Родители (деды) немалой части русскоязычных респондентов, судя по ответам на другие вопросы анкеты, попали в Киргизию как ссыльные, раскулаченные, эвакуированные, спасаясь от голода и т. д., поэтому не исключено, что, говоря о доброте и гостеприимстве киргизов, они в опираются и на конкретные факты из семейной биографии. И все же в данной группе ответов нельзя не видеть и важный социальный подтекст — следы приверженности мифологии советского времени.

Вот как прокомментировал обсуждаемый сюжет В. П. Мокрынин:

"Это все отголоски мифа о том, что была такая общность, советский народ... Это в нашей коммунистической пропаганде постоянно муссировалось, что во время войны, когда бедствовали народы Украины, России, Белоруссии, здесь наши народы дали приют, дали кров, дали хлеб и т. д. Да какое там "приютили"! Просто приходили люди из соответствующих органов, выселяли, разграничивали... Конечно, было и человеческое участие, но главное, что все организовывалось сверху. В этот город вселяется столько-то и оттуда-то, вместе с заводом... И местные жители обязаны были их принять, но это преподносилось как личная готовность киргизов, узбеков и т. д. Это полный нонсенс, когда говорят, что киргизы что-то там разрешили. Они бы ни за что не разрешили, если бы их спрашивали, если можно было бы выбирать... " *²⁸ .

Мифологизация присутствует и в остальных содержательных ответах той и другой стороны, однако "докопаться" до ее истоков уже не так легко, прежде всего потому, что и киргизы, и русские играют тут в своеобразную психологическую игру, правда, с разными целями и разными мотивациями. Киргизы демонстрируют, на наш взгляд, игру воображения — инструмент, мифилогизирующий и таким образом "подправляющий" достаточно болезненную для этнического самолюбия историческую правду.

Действительно, посмотрим на достаточно весомые (13,6 и 16,5% ответов) рубрики № 4 и № 6 (таблица 3б), в которых киргизы описывают свою реакцию на появление русских в категориях, более чем далеких от реальности — "создали условия", "дали возможность", "дали право" и пр.:

— создали условия для свободного проживания в Киргизии;
— дали возможность освоиться на самых лучших землях нашей территории;
— предоставили необходимые условия, обеспеченную жизнь;
— создали условия для спокойной жизни;
— дали право жить в Киргизии;
— дали возможность жить, работать, учиться как они хотели; все им позволяли;
— давали им все необходимое;
— дали землю;
— предоставление работы, жилья, образования;
— вместили их на своей земле, давали возможность развиваться по всем направлениям;
— решили социально-экономические проблемы и т. п.

Интересно, в ответах русских также присутствует немало формулировок подобного рода, некоторые из которых дословно совпадают с ответами киргизов (самая весомая количественно часть рубрики № 3 — "приняли все новшества", см. табл. 3а).

Общий смысл этих высказываний сводится к тому, что киргизы "предоставили свою территорию для советского эксперимента","приняли русских в своей стране", "разрешили" всем пользоваться, "позволили жить на своей земле" и в итоге "позволили осуществить задуманное" и даже сами кое в чем поучаствовали: "активно подключились к работе, переняли самый лучший опыт", "всегда шли навстречу с особой охотой, воспринимали культуру, быт, вместе строились, обзаводились", "благосклонно отнеслись ко всем приводимым новшествам", "охотно шли навстречу всему прогрессивному со стороны русскоязычного населения" и т. д. В общем, "терпимо отнеслись к революционным экспериментам России".

Таблица № 3б. Киргизы
Смысловая структура ответов на вопрос "А что хорошего сделали киргизы для русских?", в % к числу ответов

Если то, что киргизы постепенно начали осваивать все новшества, "помогали строить новую жизнь на местах", вполне правдоподобно, вряд ли можно всерьез говорить о том, что они "дали землю", "дали жилье, работу", "обеспечили жильем", "создали условия для жизни" и пр.

Киргизы представлены здесь чуть ли не главной принимающей решения стороной и главными распорядителями находящихся на их территории материальных ресурсов. Однако любому здравомыслящему человеку, прожившему большую часть жизни при социализме (а именно таковыми и являются респонденты), понятно, как функционировала тоталитарная Система: никто не спрашивал никаких разрешений у простых людей, будь-то киргизы, русские и прочие, а любые возникающие, в основном на начальном этапе, попытки сопротивления и неповиновения безжалостно подавлялись. Если же говорить о более раннем периоде вхождения киргизов в состав Российской империи, то картина тут, естественно, сложнее — среди северных племен многие сделали это не просто добровольно, а сами активно искали заступничества России; южные киргизы оказывали вооруженное сопротивление и их пришлось "усмирять" силой; однако при любом варианте развития событий решения принимались вождями, манапами, а "позволения" у простых киргизов опять же никто не спрашивал.

Почему же тогда были получены ответы, идущие, казалось бы, вопреки здравому смыслу? Если говорить о киргизах, то мы имеем дело, на наш взгляд, со своеобразной формой мифологизированного сознания. В отличие от мифов глобального уровня, пронизывающих все общество и создаваемых мощными многолетними усилиями официальной пропаганды (как уже упомянутый миф о великом советском народе), тут имеет место скорее самопроизвольная, но тоже компенсаторная реакция отдельной этносоциальной группы, переживающей фазу возрождения этнического самосознания. Киргизы, если можно так выразиться, играют на повышение – повышение своего нынешнего статуса через реконструирование прошлой исторической роли; они как бы приподнимают, активизируют свой образ, приближая его таким способом к воплощаемому русскими активному, деятельному началу (весьма сдержанные оценки цивилизационного вклада русских выполняли ту же функцию, но уже с другого конца, через "понижение" образа "другого"). "Игра на повышение" присутствует, на мой взгляд, и в небольшой группе ответов, выделенных в рубрику № 7 — не притесняли, не ущемляли права русских и т. д. (подтекст — а ведь могли бы это делать). Лишь очень немногие из киргизов (трое мужчин) дали ответы, отражающие реальное положение вещей (рубрика № 5, табл. 3б): "никогда не мешали русским"; "делали все, что они (русские — Н. К.) говорили"; "русские получили все, что хотели".

А что же русские? Как мне представляется, их ответы свидетельствуют о том, что они включились в игру, как бы подыгрывают киргизам. Причем это, судя по всему, не экспромт для анкеты, а достаточно устойчивая реакция русских в ответ на известную им позицию киргизов — ведь респонденты той и другой стороны, незнакомые друг с другом, дали во многом совпадающие ответы (либо дословно, либо по своей тональности). Опять же, как и у киргизов, число реалистичных (ироничных) ответов крайне невелико: "предоставили себя для эксперимента — заехали в социализм без особых затрат"; "всегда исполняли приказы "старшего брата""; ""разрешили" русским жить с ними".

"Подыгрыванием" можно считать не только уже упомянутую группу ответов в духе "киргизы создали условия" и т. п., но и, к примеру, рубрику № 4 (см. табл. 3а) "не навязывали своего, своей культуры", имеющую прямую аналогию с ответами киргизов:

— не мешали жить, развиваться;
— давали возможность жить свободно;
— не притесняли (русских — Н. К.) и не угнетали чувство собственного достоинства, не делали различий между киргизами и русскими;
— не досаждали своей культурой и бытом;
— не распространяли свою культуру на русскоязычных;
— не делали и не притесняли нас в чем-то, не унижали собственного достоинства;
— не навязывали своего образа жизни и т. д.*²⁹

Что касается мотиваций "подыгрывания", то они могут быть весьма разнообразными; для кого-то это стремление, возможно, неосознанное, гармонизировать прошлые контакты и таким образом несколько уменьшить груз "русификаторской" вины; кто-то, наверное, действует по принципу "пусть будет так, если это вам приятно", что тоже является своеобразным желанием гармонизировать отношения, но уже в настоящем. Не исключено, что в подтексте ответов "не навязывали" лежит следующее:"тогда этого не делали, это хорошо, а почему же сейчас делаете?", хотя очевидно, что "тогда" у киргизов не было никакого выбора и ничего "навязывать" русским они не могли.

Могут быть и иные интерпретации, но русские явно ищут возможность дать какой-либо ответ, т. е. найти в поведении и отношении киргизов что-то хорошее, позитивное — пусть это многим не удалось, но все-таки гораздо больше таких респондентов нашли выход в нейтральном "затрудняюсь ответить" (около 25%), чем в однозначно негативном "ничего хорошего не сделали" (около 11%).

А русские, ответившие-таки на данный вопрос, стремятся, тем ли, иным ли способом, сознательно или неосознанно, но активизировать образ "другого", своих главных этнических партнеров, и тем самым пытаются преодолеть жесткую иерархичность прежних этнических стереотипов, прежнее видение киргизов лишь пассивным, воспринимающим, берущим началом. Собственно, такая активизация как элемент массового сознания, пусть в действительности до этого еще далеко, является совершенно необходимым, хотя и недостаточным условием нормального межэтнического диалога. Русские респонденты в поисках опоры либо обращаются к реально существующему "позитиву" (положительное культурное воздействие киргизов), либо, обобщая опять же реальный опыт конкретных людей ("приютили"), оказываются вместе с киргизами в объятиях расхожего советского мифа; либо подыгрывают киргизам на этот раз уже в их собственном мифотворчестве.

Проблем много, а виноватых нет

"Что плохого сделали киргизы для русских?"

Ответы на данный вопрос и русских, и киргизов были самыми легкими для анализа, во-первых, в силу упрощенной смысловой структуры (всего две содержательных рубрики, см. табл. 4а и 4б), и во-вторых, по контрасту с предыдущим вопросом, позиции двух сторон здесь наиболее поляризованы.

Суть содержательных ответов русских сводится к перечислению разнообразных проявлений дискриминации и ущемления их прав в постсоветский период. Все они были объединены в рубрику №1 "национализм, дискриминация и пр.". Здесь можно встретить достаточно общие формулировки ("ущемление прав русскоязычного населения"; "подняли вопрос о национальности"; "в последнее время стали проявлять националистические амбиции"; "отношения в последние годы стали не как раньше и т. д.) или еще проще: "национализм", "изменили свою национальную политику". Более широко представлены детализированные ответы, в которых называются конкретные проявления дискриминации или те сферы жизни, в которых русские ощущают ее наиболее остро.

Естественно, говорится о языковой политике:

— введя киргизский язык как единственный государственный, поставили русскоязычное население в сложное положение;
— ввели киргизский язык как государственный, а как ему научить — не знают;
— ввели киргизский язык как государственный, и отсюда все и началось, и т. д.

Перечислим и другие проблемы, беспокоящие респондентов. Русские почувствовали свою ненужность:

— напомнили русским, что их Родина — Россия;
— мы почувствовали, что можем быть ненужными;
— мы почувствовали, что можем быть ненужными (перемены власти), что мы не дома.

Таблица № 4а. Русские
Смысловая структура ответов на вопрос "А что плохого сделали киргизы для русских?", в % к числу ответов

Киргизы заняли лучшие места, дискриминация на рынке труда:

— стали своих на лучшие места загонять;
— недоступность определенных должностей и профессий;
— методично перекрывают путь по службе;
— не пропускают на ведущие должности, подъем по служебной лестнице;
— стали домогаться руководящих постов.
— национальность играет большую роль при устройстве на работу, при поступлении в вузы;
— киргизы считают, что в советское время русские захватили лучшие места, квартиры, земли и теперь стараются отыграться.

Киргизия стала независимым государством:

— отделились от России, стали суверенным государством;
— изолированность от России.

Киргизы стали хуже относиться к русским:

— стали все более замыкаться в себе и нередко проявлять недружелюбность;
— стали немного агрессивнее, недоброжелательнее, особенно после перестройки;
— отношения изменились сразу же после 1991 г. во всех социальных вопросах;
— после этого суверенитета и независимости отношения стали неважными;
— много говорят о том, что русские плохие и не дают им спокойно жить;
— наплевали на них (русских — Н. К.) и до сих пор это делают, и т. д.

Киргизы выживают русских, провоцируют миграцию:

— создали такие условия. что русскоязычному населению приходится уезжать с насиженных мест;
— твердят "Уезжайте в свою Россию";
— выгоняют нас;
— планомерно выживают русских из страны;
— пытаются согнать с тех мест, которые для многих стали уже малой родиной, и т. д.

Если говорить о межгрупповых различиях, именно здесь количественный разрыв наиболее заметен, причем по ключевому показателю — существенно больше желающих уехать обвиняет киргизов в ущемлении, ухудшении межнациональной ситуации и т. д., чем среди остающихся. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что желающие уехать нарисовали более многообразную картину дискриминации, упомянули большее число ее проявлений. Кроме того, лишь среди женщин, желающих уехать, нашлось две респондентки, которые ответили "многое" и "всё"; у этой же категории опрошенных высказывания наиболее жесткие и безапелляционные и весьма далекие от объективности:

— везде не дают работать и жить, все делается негласно;
— забрали свободу у русских;
— воспитывают в детях чувство ненависти к русским;
— убивают, насилуют русских девушек, оскорбляют, унижают;
— после введения киргизского языка везде на работу стали принимать людей, знающих его.

В ответах небольшой по удельному весу рубрики № 2 (см. табл. 4а) ухудшение межнациональной ситуации фиксируется с либо с оговорками, несколько оправдывающими киргизов ("немного стали злее; может, потому, что время изменилось"), либо респонденты подчеркивают, что свои претензии они не распространяют на всех киргизов, на весь народ. Вот примеры ответов: "возможно, нынешнее время создало большие трудности в отношениях этих народов, но вскоре они улучшатся"; "изменили свою политику, а теперь вновь выправляются"; "это все подогревается политиканами и интриганами, и виной не киргизский народ".

Итак, хотя анализируемый вопрос, в отличие от остальных трех, затронул для русских сложные реалии сегодняшнего дня, всколыхнул в сознании насущные заботы и тяжесть постсоветского бытия, далеко не все, а лишь менее одной трети (для желающих остаться) и около 38% (в среднем для выборки) поспешили обвинить в этом киргизов. Тех же респондентов, кто в этих обстоятельствах все-таки ответил, что киргизы "ничего плохого не сделали", не меньше, а даже чуть больше (а для желающих остаться — заметно больше) в сравнении с долей киргизов, ни в чем не обвинивших русских в их — уже прошлых, — деяниях.

Интересно также, что именно здесь самой высокой оказалась доля затруднившихся с ответом, особенно среди желающих остаться (примерно 29%), хотя ответ на четвертый вопрос, казалось бы, лежит на поверхности: все "плохое" связано с событиями последних лет, когда киргизы круто "переложили руль". Видимо, это связано не только с неохотой людей говорить о неприятных для себя обстоятельствах жизни, но и с нежеланием обвинять другую сторону.

А вот когда речь заходит о способности "на себя оборотиться", русские проявляют относительно большую самокритичность — 36,7% респондентов ответили, что они киргизам "ничего плохого не сделали"; среди же всех респондентов-киргизов таких более половины (54,2%), а среди женщин-киргизок — 58% (см. табл. 4б).

Таблица № 4б. Киргизы
Смысловая структура ответов на вопрос "А что плохого сделали киргизы для русских?", в % к числу ответов

Лишь около 10% опрошенных киргизов сочли возможным назвать то "плохое", что в конечном итоге и подняло с насиженных мест в первые постсоветские годы десятки тысяч русских. Однако эти респонденты были в своих оценках очень сдержанны и прибегали зачастую к различным оговоркам ("иногда", "некоторые"):

— были проявления бытового национализма, но в масштабе нации ничего;
— если не считать бытовые конфликты, ничего не сделали;
— иногда выпившие ребята угрожают русским (отдельные люди);
— после введения государственного языка многие реагировали и некоторые задевали русских;
— иногда проявления агрессивности на бытовом уровне;
— в последние годы были моменты плохого отношения к ним;
— может быть, то, что сделали один киргизский язык государственным;
— когда суверенитет приняли, решили отгородиться от русских; это неправильно было;
— не отнеслись к ним терпимо.

* * *

Заключение не будет пространным — промежуточные выводы уже были сделаны, к тому же приведенный материал, в силу своей многозначности и многослойности, нуждается в дальнейшем осмыслении. Отмечу лишь ряд наиболее важных моментов.

1. Слабые различия между группами "желающих остаться" и "желающих уехать" при ответах на вопросы абстрактно-исторического характера контрастируют с выявленным уже двумя обследованиями в Киргизии очень заметным водоразделом между группами по большинству характеристик сознания и поведенческих моделей. Объяснение, видимо, состоит в том, что большая часть вопросов использованной и в 1996, и в 1998 г. анкеты были в основном привязаны к текущей этнополитической ситуации и носили персонализированный характер; зато четыре рассмотренных здесь вопроса были повернуты в прошлое и не касались личного опыта респондентов. В том единственном случае, когда ответ на вопрос о негативном влиянии киргизов неизбежно должен был затронуть повседневную жизнь людей, и имело место заметное расхождение позиций двух групп.

2. Русские респонденты выглядят достаточно консолидированной группой, выступающей со взвешенными оценками и суждениями, в которых практически отсутствуют такие крайности, как шовинизм, этническая неприязнь, самовозвеличивание, с одной стороны, и комплекс неполноценности, с другой. На этом фоне чрезмерно обобщенные, без учета обстоятельств места и времени характеристики самоощущения русских после распада СССР представляются, мягко говоря, не вполне корректными. Явно поторопился, на мой взгляд, О. Л. Воронин, объявив сдвиги в сознании русскоязычных переходом "от колониально-патерналистского менталитета к комплексу гонимого меньшинства.. .(выделено мной — Н. К.)", который "толкает русские диаспоры к самоликвидации" *³⁰ . С осторожностью надо относиться, как мне представляется, и к распространенному среди наших ученых мнению о том, что подспудно, на глубоком психологическом уровне, главной причиной миграций русскоязычных в Россию стала неудовлетворенная потребность личности в самоуважении, утраченном в силу изменившегося социального статуса русских в новом зарубежье *³¹ . Уехавшие, скорее всего, и действовали в рамках этой парадигмы, а вот оставшиеся? Опрошенные в Бишкеке русские явно не производят впечатление людей, утративших самоуважение. В то же время они не демонстрируют и многократно приписываемого русским в Центральной Азии "упертого" комплекса превосходства.

3. В контексте последнего замечания напрашивается важный вывод о том, что стереотипы и установки массового сознания — какими бы незыблемыми, имманентными тем или иным группам и жестко привязанными к тем или иным объективным обстоятельствам они не казались, подвержены пусть медленным, но верным адаптационным изменениям. И познается это лучше всего в сравнении. Так, в сравнении с ответами киргизов на аналогичные вопросы видно, что русские заметно дальше отошли в своем суждениях и оценках от края шкалы (пресловутого комплекса превосходства), чем киргизы отошли от своего аналога — комплекса национальных обид и чувства униженности. У русских высокая оценка своей роли в Центральной Азии сочетается с достаточно выраженной самокритичностью в признании собственных ошибок; у киргизов же налицо стремление принизить чужие достижения (естественная защитная реакция) и "не замечать" свои просчеты; они пытаются приподнять, активизировать образ "себя", а русские — образ "другого". И происходит все это совсем не потому, что русские более гибки и адаптабельны. Просто в сложившихся социально-экономических обстоятельствах они оказались перед лицом гораздо более жестких жизненных императивов — "жизнь заставляет". Более того, действует не только общий постсоветский фактор, но и конкретная страновая ситуация — как показывают мои исследования в Киргизии, на фоне резкого снижения миграций последних лет тут дает о себе знать тенденция к интеграции русскоязычных в складывающийся на этноцентристской основе социум. В данном контексте представляет особый интерес сравнительный анализ самосознания русских в других постсоветских странах.

4. Казавшиеся незыблемыми стереотипы массового сознания обладают изменчивостью не только во времени, но и в пространстве. И относится это не только к русским, но и к их основным этническим партнерам на той или иной территории, к титульным этносам, пусть они и связаны общностью исторических судеб в последние полтора столетия и в особенности в советский и постсоветский периоды. И познается эта изменчивость опять-таки в сравнении. Выявленные в статье особенности мироощущения киргизов, видимо, являются "модельными" для страны с достаточно стабильной социально-политической ситуацией (во многом благодаря этому обстоятельству и удалось сохранить большую часть проживавших здесь русских). А вот результаты синхронного по времени опроса 120 таджиков (Ленинабадская обл.) являют нам совершенно другую модель восприятия себя и русских, отражающую осознание тяжести потерь последнего времени и запоздалое раскаяние (более 67% опрошенных полагают, что русские для таджиков "ничего плохого не сделали", а более 40% высказали мнение, что русские сделали "всё" или "очень много хорошего").

1 См., напр.: Космарская Н. П. "Я никуда не хочу уезжать". Жизнь в постсоветской Киргизии глазами русских // Вестник Евразии. М., 1998, № 1–2. С. 76–100; она же: Хотят ли русские в Россию? (Сдвиги в миграционной ситуации и положении русскоязычного населения Киргизии) // В движении добровольном и вынужденном. Постсоветские миграции в Евразии. Под ред. А. Р. Вяткина, Н. П. Космарской, С. А. Панарина. М., 1999. С. 180–214.

2 Под "культурой", термином, используемом здесь в научном, т. е. самом широком смысле и близком термину "общество", имеется в виду характерный именно для человека, в отличие от животных, способ организации материального и духовного пространства (см., напр.: Белик А. А. Культурология. Антропологические теории культур. М., 1999. С. 9–11).

3 Как отмечал Б. Миронов, "о российской экспансии написано много... и высказано несколько точек зрения: от признания России агрессивной империалистической державой, стремящейся к бесконечному расширению своих границ, до оправдания колонизационного движения интересами не только русских, но и самого населения присоединенных территорий" (Миронов Б. Н. Социальная история России. Т. 1. С.-Петербург, 1999. С. 19). Этот ученый приходит выводу о том, что "Российская империя никогда не была колониальной державой в европейском смысле этого слова (хотя элементы колониализма наблюдались, например, по отношению к народам Сибири)", и приводит в качестве обоснования ряд серьезных аргументов (Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 62–65). Другой авторитетный исследователь имперской истории России, А. Каппелер, полагает, что "штамп "колониальной державы"" не подходит лишь к российской дореформенной империи, а впоследствии ее колониальный характер усилился: "...азиатские области России без каких-либо оговорок могут охарактеризованы как колонии" (Каппелер А. Россия — многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 1997. С. 122; 154–155; 238). Есть в литературе и значительно более осторожные высказывания по данному вопросу (см., напр.: Вишневский А. Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., 1998. С. 275).

4 Значительны расхождения и в трактовке такого важного аспекта нашей темы, как сравнительная оценка результатов российско-имперского влияния на Центральную Азию, с одной стороны, и советского, с другой. Иными словами, речь идет о локальном варианте разрешения вечной дилеммы о соотношении колонизаторского и цивилизаторского начал в имперской политике. Хотя отечественная историческая наука, естественно, уже отошла от советских штампов об "ужасах царизма", модернизационный вклад Российской империи в развитие данных территорий оценивается тем не менее как весьма скромный (в сравнении с советским временем), а генеральная линия в отношениях с ними видится как "сосуществование" и "невмешательство". На этом фоне выделяется во многом противоположное видение данных проблем Ш. и Р. Шукуровыми. Воздействие большевистского режима, "советского катка", трактуется ими как почти полностью деструктивное, а вклад дореволюционной России — и духовный, и материальный, оценивается, напротив, как очень весомый и позитивный (см., напр.: Шукуров Ш., Шукуров Р. О воле к культуре // Центральная Азия и Кавказ. 1998. № 1. С. 167, 168).

Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 32, 33.

5 См., напр.: Каппелер А. Указ. соч. С. 219.

6 Кронгардт Г. К. Население Кыргызстана во второй половине XIX — начале ХХ в. Бишкек, 1997. С. 33.

7 Шукуров Ш., Шукуров Р. О воле к культуре // Центральная Азия и Кавказ. 1999. № 2(3). С. 202.

8 Вишневский А.Г. Указ. соч. С. 259.

9 Шукуров Ш., Шукуров Р. Указ. соч. С. 202.

10 Как мы видим, содержание термина "русскоязычные" весьма емкое; поэтому трудно согласиться с чрезвычайно упрощенным его пониманием как той части населения новых независимых государств, которые свободно говорят по-русски и считают этот язык родным. Так, по мнению С. Градировского, "словосочетание "русскоязычная диаспора", важное для одних целей, оказалось ложным и вредным для других" (см. его статью в настоящем номере журнала, с.. ). Я бы предложила говорить не о важности термина для одних целей и ложности и вредности для других, а более научно — о необходимости его в одних контекстах (именно таким является анализ межэтнической ситуации в новых независимых государствах) и, возможно, о недостаточности в других (например, при выяснении того, кто такие "соотечественники").

11 Панарин С. Восток глазами русских // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы одноименной конференции. Ч. I. М., 1993. С. 62–74.

12 Там же. С. 63, 65, 70, 71, 73, 74.

13 Там же. С. 70. Необходимо отметить, однако, что в своих последних работах С. Панарин снизил акцентацию на этничность и перешел при рассмотрении главных субъектов имперского воздействия на центральноазиатские общества к более расширительным и социализированным понятиям — "дети империи" и "русскоязычные" (см., напр.: Панарин С. .Этническая миграция в постсоветском пространстве // В движении добровольном и вынужденном... С. 61, а также статью данного автора в настоящем номере журнала, с... ).

14 Шукуров Ш., Шукуров Р. О воле к культуре. С. 197.

15 См., напр.: Миронов Б. Н. Социальная история России. Т. 1. С. 42–43.

16 Каппелер А. Россия — многонациональная империя. С. 177.

17 Там же. С. 124.

18 Там же. С. 153. На Западе научной основой подобной политики стали ые эволюционистские концепции происхождения культур (пик популярности их приходится на вторую половину XIX в.), исходящие из постулата "лучше то, что более развито" (подр. см.: Белик А. А. Культурология. С. 25–33, 43–47.

19 Подробнее о характеристике этих групп и различиях между ними см. указанные в примечании 1 работы автора о межэтнической ситуации в Киргизии.

20 Шукуров Ш., Шукуров Р. Указ. соч. С. 202.

21 Вишневский А. Серп и рубль. С. 280.

22 "...советская система, несомненно, смогла запустить механизм модернизации в Средней Азии, но она не сумела довести ее до конца...", хотя "в экономической и социальной структуре, в политике и культуре, в повседневной жизни Средней Азии — повсюду были видны признаки "современности"..." (Вишневкий А. Указ. соч. С. 290).

23 Антология киргизской поэзии. М., 1957. С. 286.

24 Подр. см.: Вишневский А. Указ. соч. С. 271–282.

25 Там же. С. 292.

26 Там же. С. 280.

27 Из записи интервью автора с В. П. Мокрыниным, с. 15).

28 Там же. С. 16.

29 В этой группе выделяются высказывания, касающиеся сохранения русскими своей идентичности — "возможность чувствовать себя русским", "позволили сохраниться русским как русским". Подобные мнения, которые вряд ли могли быть высказаны в советский период, являются логическим продолжением (хотя и не очень весомым количественно) ответов на уже проанализированный вопрос о том, что русские сделали плохого для киргизов ("навязали им свою культуру"). На мой взгляд, эти ответы можно интерпретировать и в том смысле, что часть русских начинает осознавать происходящее с ними в этноцентристском государстве как следствие пороков своей собственной политики.

30 Воронин О. Л. Русские в Средней Азии — исчезающая диаспора // Диаспоры в историческом времени и пространстве. Национальная ситуация в Восточной Сибири. Иркутск, 1994. С. 128.

31 См., напр.: Лебедева Н. М. Психологические проблемы миграции из нового зарубежья // Российская диаспора и проблемы недобровольной миграции на постсоветском пространстве. М., 1997. С. 63; Гриценко В. В. Русские среди русских. Проблемы адаптации вынужденных мигрантов и беженцев из стран ближнего зарубежья в России. М., 1999. С. 160.

Источник: журнал "Диаспоры", №2-3, 1999 г.