Религиозная жизнь сибирских евреев в XIX столетии (по материалам Томской губернии)

Можно ли вообще говорить о какой-то специфически еврейской религиозной жизни в Сибири прошлого столетия? Один из сионистских деятелей начала века Авраам Высоцкий в автобиографическом романе "Суббота и Воскресенье" так описывает субботний день своего героя — недавно сосланного в Сибирь Залмана Тиница. В "поисках субботы" Залман заходит в дом местного доктора-еврея: "— Вам что нужно? — Я еврей... — Извините — у меня теперь гости... Вы, может быть, нуждаетесь? — Нет, нет! Я не нуждаюсь. Спасибо. — Так в чем же дело? Залман засмеялся, но губы у него кривились, как у маленького. Полу–повернувшись, ступив ногой на ступеньку вниз, он сказал. — Я искал субботу. Доктор глубже заглянул ему в глаза и деланно засмеялся. — Ах, вот что! Ха-ха-ха. Это хорошо сказано! Ну, эти изъяны у вас тут скоро пройдут. Отвыкнете"¹ .

К началу ХХ столетия в большинстве своем сибирские евреи, действительно, не соблюдали уже субботу, как, впрочем, и многие другие заповеди. Мало кто из них знал иврит и идиш. Почти не отличались сибирские евреи от местного населения в одежде, архитектуре своих домов. Считали ли они сами себя иудеями? Можно ли вообще говорить об иудаизме сибирских евреев? Чтобы ответить на эти вопросы, вернемся назад и проследим на примере Томской губернии, как складывалась здесь религиозная жизнь еврейской общины на протяжении ХIХ столетия.

Первые еврейские общины в Сибири начала прошлого века были настолько малочисленными, что для общественной молитвы в большинстве местностей не набиралось, как правило, требуемых еврейским законом десяти мужчин. Поэтому нередко евреи приглашали на свои молитвенные собрания единоверцев из местных батальонов военных кантонистов, а первые молитвенные дома появились в большинстве сибирских городов лишь во второй половине прошлого столетия. Впрочем, в Томске уже в 1837 г. еврейское общество обратилось к губернатору с просьбой разрешить им устроить "молитвенную школу" в приобретенном специально для этой цели доме по улице Магистратской и утвердить в должности раввина избранного общиной мещанина Нухима Фроймовича. При этом просители ссылались на высочайший указ 1835 г., разрешавший появление молитвенных домов в тех городах, где набирается 30 еврейских семейств. Согласно приложенному к прошению регистру, в этот период в Томске проживало уже 35 еврейских семейств и 10 холостых евреев. Томский губернатор, обращаясь за соответствующей санкцией к генерал-губернатору Западной Сибири, писал о том, что, на его взгляд, прошение следовало бы удовлетворить, ибо "если евреям не дозволить иметь правильную школу, то судя по привязанности их к обрядам своей веры, они непременно тайно собираются где-нибудь. Следовательно сие запрещение невольно приводит их к нарушению закона"² .

Однако томские евреи не успели получить разрешение на устройство молитвенного дома. Ибо в том же 1837 г. появились знаменитые "Правила, заключающие в себе меры против переселения евреев в сибирские губернии...", согласно которым, по замыслу Николая I, еврейское присутствие в Сибири следовало всячески ограничивать. Ссылаясь на это распоряжение, генерал-губернатор Западной Сибири не позволил открыть еврейский молитвенный дом в Томске, отказался он и утвердить избранного общиной раввина³ .

Только в 1859 г. томским евреям было, наконец, разрешено открыть собственную синагогу. Построил ее купец Каминер в ограде собственного дома и на собственные средства⁴ . Поэтому эту синагогу томские евреи так и называли — "каминерской". Но еще целый год после появления синагоги еврейская община города была вынуждена обходиться без раввина. В 1860 г. из Главного управления Западной Сибири в Министерство Внутренних Дел сообщалось: "Томское еврейское общество, с давнего времени по неимению в тамошней синагоге раввина, не могло устранить испытываемых им затруднений как в совершении обрядов, так и вообще в делах своей религии, ибо по недостаточно большой части членов общества невозможно было пригласить в Томск в звании раввина не только какого-либо ученого из Германии, как это требует 1083 ст. Х.Т. (1 часть), но даже из западных губерний"⁵ . И далее испрашивалось разрешение на утверждение в звании томского раввина "временно проживающего" в городе могилевского мещанина Берка Левина, имеющего свидетельство о знании им учения и умении толковать закон. К посланию была приложена бумага от томского гражданского губернатора, который подтверждает, что "еврей Берка Левин поведения примерного, богобоязнен и придерживается правил Еврейской веры... изучил и русскую грамоту"⁶ . Заметим, что ходатайство это было удовлетворено и вплоть до начала ХХ столетия второй гильдии купец Левин был бессменным раввином томской еврейской общины. Из сохранившегося в томском архиве формулярного списка Левина за 1903 г. мы узнаем, что за выполнение обязанностей раввина он получал от общины содержание в 300 рублей. В 1881 г. эа заслуги на почве народного образования император пожаловал томскому раввину серебряную медаль с надписью "За усердие" для ношения на шее на Станиславской ленте. А в 1895 г. Левин получил аналогичную золотую медаль⁷ .

В 1881 г. земля, на которой стояла "каминерская" синагога, перешла во владение русского купца Королева и община обратилась в томскую губернскую строительную комиссию с просьбой разрешить строительство синагоги на приобретенном общиной участке земли в районе переулка Подгорного (между улицами Дворянской и Почтамтской). После того, как предоставленный проект был утвержден комиссией, губернский архитектор и гражданский инженер дали разрешение на постройку деревянного на каменном фундаменте "еврейского молитвенного дома"⁸ . Во дворе этой синагоги вскоре появилась и первая в Томске микве*.

Микве (ашк.) или миква (ивр.) — ритуальная баня при синагоге.

В 80-е гг. при синагоге был отстроен дом призрения для престарелых и больных евреев, существовавший исключительно на благотворительные средства. Самое значительное пожертвование в обустройство дома — 25 тыс. руб. — внес томский купец И. Быховский, чье имя и носила впоследствии эта богадельня, считавшаяся долгое время чуть ли не лучшей в Сибири⁹ С 1885 г. в течении двух лет томская община ходатайствовала перед властями об открытии "Общества пособия бедным". В одном из прошений говорилось, что "в последнее время сильно размножились бродячие нищие евреи и между просящими милостыню замечено большое число людей физически здоровых и могущих работать. С ними просят дети, которые в результате неисправно посещают школу... поэтому для прекращения развития тунеядства между евреями следует прекратить подаяние милостыни, а для поддержания действительно нуждающихся и немощных учредить благотворительное общество и пригласить всех евреев, подающих милостыню, вносить ежемесячно в это общество ту сумму, которая у каждого расходовалась на подаяния". В состав такого благотворительного общества, говорится далее, уже согласились войти 14 известных в городе еврейских предпринимателей, которые берут на себя обязательства принимать взносы в пользу неимущих и рассматривать заявления желающих получать единовременное пособие. К прошению был приложен проект устава томского еврейского благотворительного общества и протокол совещания томских евреев, на котором этот устав и был выработан. Губернатор, однако, это и последующие ходатайства отклонил¹⁰ .

Достаточно развитая при всем том благотворительность свидетельствуют о сохранявшихся у местных евреев, вопреки всем ассимиляторским тенденциям, религиозных чувствах. И можно только предполагать, чего это им стоило. Любопытный в этом смысле источник — автобиографические заметки Герцеля Цама, прошедшего кантонистскую школу в Томске и ставшего впоследствии, насколько нам известно, первым евреем-офицером в царской армии: "...По вечерам нас собирали в одну комнату, — вспоминает о своем кантонистском детстве Цам, — приходили к нам священники и наставники из учителей (последние из крещеных евреев) и уговаривали нас принять православие разными обещаниями"¹¹ . Согласившимся мальчикам выдавали новые куртки и шинели с погонами и светлыми пуговицами. Кроме того, у выкрестов появлялись как бы родные люди — "крестные", в чьих домах дети могли проводить все праздники. И нетрудно себе представить, как это было важно для оторванных от своих семей кантонистов. Насильственного крещения в томской кантонистской школе, судя по воспоминаниям Цама, не было¹² . Однако увещевания продолжались в течение года и к концу этого срока около половины из 200 с лишним кантонистов, прибывших в Томск в 1854 г., согласились перейти в православие.

Как складывалось религиозное будущее так называемых выкрестов, можно лишь предполагать. Но судьбы некоторых из них восстанавливаются по архивным материалам. Так, в 1873 г. томский протоирей сообщает томскому губернскому военному начальнику о непреклонном желании перейти из православия в иудаизм некоего писаря Ицковича. На все увещевания, говорится в послании, писарь отвечал: "Никогда я не согласен переменить веру иудейскую, в которой я рожден... Как я рожден в вере иудейской, так я и хочу продолжать и держать эту веру и следовать закону Моисееву, а пришел по принуждению в малолетстве я к крещению в Архангельском батальоне военных кантонистов, в душе не был христианином, а казался таким только из боязни, равно и в церковь ходил из страха. Тайком же ходил к своим евреям и молился по их обрядам"¹³ .

Подобных прошений от бывших кантонистов в архивах немало. Так, в 1896 г. некий томский мещанин еврей Моисей Симонов Волондарский (по святому крещению Михаил Иванович Воскресенский) пишет письмо на имя самого государя. В письме автор рассказывает, что был принят на военную службу в Томске в 1847 г. и зачислен в томский батальон военных кантонистов в возрасте девяти лет. В том же году окрещен в православие "без моей доброй воли на то". После крещения, продолжает этот человек, "я держался своей прежней иудейский религии предков своих, каковую исполняю и по настоящее время... Хотя я и обращался в разные присутственные места и священный Синод с прошениями о восстановлении меня в прежней иудейской религии, но разрешения не получил, а томская духовная консистория за отпадение от православия 12 августа 1896 г. просила томского губернского прокурора возбудить против меня уголовное преследование..."¹⁴ . И далее Волондарский просит монарха даровать ему право исповедывать религию предков.

Как сложилась судьба этих просителей, мы не знаем, ибо лишь в 1905 г. появился указ монарха о том, что "лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую религию, к которой принадлежали до присоединения к православию они или их предки, подлежат по желанию исключению из православия." В том же году всем губернаторам из Министерства внутренних дел поступил циркуляр о недопустимости религиозных преследований в описанных случаях¹⁵ .

Но вернемся к заметкам Цама, согласно которым около половины томских кантонистов, несмотря на увещевания, сохранили верность религии предков. Повзрослев и закончив службу, они в большинстве своем оседали в Томске и играли особую роль в жизни местной еврейской общины. Именно усилиями бывших кантонистов в Томске была создана, насколько нам известно, первая в Сибири военно-молитвенная солдатская школа, историю которой описал все тот же Герцель Цам. Некоторое время, вспоминает он, бывшие и настоящие солдаты из евреев ходили в "каминерскую" синагогу, но "особым приветствием" там не пользовались. Однажды солдат, если верить Цаму, просто не пустили дальше раздевальни, и тогда они решили образовать отдельное молитвенное общество. В 1864 г. солдаты приступили к сбору пожертвований на выписку сейфер-торы*. К лету 1865 г. было собрано 150 рублей, на которые солдаты и приобрели собственный свиток. При освещении свитка было собрано еще 263 рубля, после чего было получено разрешение у начальства на аренду помещения для молитв в доме некой чиновницы в Затеевском переулке. К осенним праздникам 1865 г. был открыт сначала временный молитвенный дом, а в 1872 г. на собранные средства удалось построить постоянное здание для военно-молитвенной школы. Для управления ею старейшинами и казначеями в течении 34 лет избирались отставные и служившие солдаты. По мере того, как солдат становилось все меньше, в старосты стали выбираться и евреи из новососланных. А первым старостой и казначеем одновременно стал, естественно, Герцель Цам¹⁶ .

* Сейфер-тора — синагогальный рукописный свиток торы.

Постепенно солдатский молитвенный дом обустраивался. Купец Шмуль Волобринский передал ему собственную библиотеку старых талмудических книг. В скором времени сыновья этого купца Мойше и Мордхе пожертвовали для библиотеки подходящий шкаф. Купец Григорий Хаймович купил в молитвенный дом висячую трех-ярусную посеребренную люстру на 32 свечи. Когда в 1906 г. солдатская синагога сильно пострадала от пожара, опять же на пожертвования (и не только солдатские) ее удалось восстановить и даже немного расширить. А в подвале с того времени появились две большие печи для изготовления мацы к пасхе.

История с солдатский синагогой в Томске — не только важное свидетельство сохранившихся у бывших кантонистов религиозных чувств, но и отражение специфически сибирских проблем, возникавших здесь внутри еврейских общин. Любопытен в этом смысле и другой документ. В 1889 г. томскому губернатору поступило прошение от проживавших в городе ссыльных евреев о разрешении им построить синагогу "с наименованием Александровской в память о чудесном избавлении Его Величества Государя Императора и Его Августейшей семьи от грозившей опасности при крушении железнодорожного поезда 17 октября 1888 г." К своему ходатайству просители добавляли, что строительство синагоги на собственные средства ссыльных необходимо "в виду неприязненного и пренебрежительного отношения к ним томских мещан и купцов из евреев, выражающегося даже в удалении их во время моления из синагоги..." Губернатор отправил прошение на рассмотрение Общего губернского правления, которое, в свою очередь, обратилось за разъяснениями к еврейскому духовному правлению. Последнее не согласилось с жалобами просителей на притеснения, но и не высказало возражений против постройки нового молитвенного дома. В итоге губернское правление постановило: "...в виду того, что неприязнь здешних жителей евреев к ссыльным, хотя и не выражается, быть может, в удалении их из молитвенных зданий, тем не менее вполне возможна и, проявляясь в чем бы то ни было, оскорбляет их, обостряет отношения, губернское правление полагало бы разрешить постройку не синагоги, а молитвенной школы в память чудесного избавления 17 октября 1888 года Государя Императора с Августейшей семьей от опасности с присвоением ей названия "Александровской"..."¹⁷ . Этот эпизод, как и история с солдатской синагогой, свидетельствуют о том, что еврейским общинам в Сибири были свойственны, видимо, совершенно не характерные для "черты оседлости" противоречия: между старыми и новыми ссыльными; между ссыльными и добровольно прибывшими в Сибирь евреями; между всеми этими категориями и кантонистами. Таким образом, старая еврейская присказка "на двух евреев — три синагоги" вполне применима, как ни странно, и к реалиям жизни народа в Сибири прошлого столетия.

Наличие синагоги само по себе свидетельствует, конечно, о сохранившихся у евреев Сибири религиозных чувствах. В 1908 г. из Министерства внутренних дел всем губернаторам было разослано предписание ежегодно подавать в департамент духовных дел сведения о числе "богослужебных и молитвенных сооружений, а также о числе духовных лиц, настоятелей и наставников по еврейскому вероисповеданию". Из соответствующего отчета томского губернатора за 1913 можно восстановить общую картину по губернии в предвоенный период. Итак, в Томске в этот период было два молитвенных дома, одна синагога и один раввин; в Мариинске — один молитвенный дом и один раввин; в Ново-Николаевске — одна синагога, в которой службу совершал не раввин, а резник; в Каинске — один молитвенный дом и помощник томского раввина; в Татарске — два молитвенных дома, раввина нет; в Барнауле — один молитвенный дом, раввина нет¹⁸ .

При всем том, в любом местном архиве нетрудно найти многочисленные дела о евреях, переходивших из иудаизма в христианство. Подобные переходы совершались, конечно же, не только в упомянутых нами кантонистских школах. Так, в 1831 г. в Томское губернское правление поступил рапорт от томского Земского суда, в котором говорится: "24 числа сего августа ссыльный из евреев Лейба Перанский изъяснил, что он, убеждаясь истинностью христианской веры, желает ныне принять оную, почему и просил Земской суд о приличном со стороны оного действии в приведении Перанского в Святое крещение"¹⁹ . В подобных ситуациях, как явствует из дел, желающий получить Святое крещение должен был подать прошение в томское духовное правление, а также епархиальному архиерею с приложением документов из присутственных мест о звании и религии. Затем с предполагаемым выкрестом непременно беседовал протоиерей, дабы выяснить, "искренне ли он желает принять святую православную веру, и содержать оную до конца своей жизни неизменно, а не притворно ли, только ради каких-то выгод или пристрастий желает он креститься..."²⁰ .

И многие евреи, как явствует из дел, проходили весь этот путь крещения. Ясно, что помимо искренних религиозных чувств, их могли побудить к этому и многие другие, чисто житейские причины. Но удивляет другое — сохранившиеся в архивах тома дел с просьбами крещеных евреев разрешить им совершить обратный переход из православия в иудаизм. Количество таких дел резко возрастает после упомянутого указа 1905 г. о веротерпимости. Приведем отрывки из некоторых документов, за которыми стоят нелегкие религиозные искания сибирских евреев. В 1905 г. мариинский мещанин Владимир Завальский обращается со следующим прошением к томскому губернатору: "В 1893г. я в городе Красноярске по совету крещеного еврея принял православие в тюремной церкви. Мне было тогда 15 лет и совершил я этот поступок не по убеждению, которого у меня не могло тогда быть, а вследствие внушения. Ныне я глубоко раскаиваюсь в своем поступке и, тяготея к своему несчастному народу и старой вере — иудейству, окрыленный высочайшим указом от 17.04. сего года, решил начать молиться по еврейскому обряду и этим очистить душу свою от того гнета, в коем она пребывала. Все годы крещения я находился при своих одряхлевших родителях, для которых я составлял опору в смысле материальной поддержки; ныне же я решил стать опорой для них также и в нравственном смысле. А посему имею честь покорнейше просить Ваше Первосвященство разрешить мне перейти в еврейство на основании Высочайшего указа 17.04. этого года о веротерпимости"²¹ . К делу прилагается рапорт в томскую духовную консисторию от причта села, в котором проживал проситель. Из рапорта следует, что Завальский "никогда христианских обязанностей не исполнял, в церкви при богослужении был только один раз, в Великий Четверг, и то по настоянию священника". В итоге проситель получил разрешение духовных и светских властей на обратный переход в иудаизм²² .

В 1907 г. с аналогичным прошением к губернатору обратилась томская мещанка Мария Фельдман. В прошении говорится: "на преподанное мне увещевание оставаться верной православной церкви заявляю, что желание мое о переходе в иудаизм непреклонно, так как воспитывалась я в еврейской семье, крестили меня по настоянию моей матери, когда мне было всего четыре года, которая о воспитании меня в христианском духе совсем не заботилась. Результатом такого воспитания явилось то, что теперь у меня нет определенных религиозных убеждений, но чтобы не порывать связи с моей нацией, я и решила исповедывать веру моих отцов, в чем и подпишусь"²³ .

Таким образом, возможно не только религиозными чувствами, но зачастую стремлением не порывать с семьей, с общиной руководствовались в подобных ситуациях просители. Так или иначе, но даже после десятилетий пребывания как бы в лоне православной церкви у местных евреев сохранялись и связи с общиной, и, главное, стремление оставаться все же именно евреями. В 1916 г. губернатору поступило ходатайство от проживающих в Томске мещан Мануэля Лейбовича и Марии Наумовны Езеровых, принявших в 1912 г. лютеранское вероисповедание: "не будучи больше в силах бороться с невероятными угрызениями и уколами совести, — говорится в прошении, — мы желаем вернуться обратно в веру отцов наших..."²⁴ .

Получая подобные прошения, власти пытались выяснить мотивы, которые побуждали просителей в свое время креститься. Так, в 1907 г. томская духовная консистория пытается выяснить у настоятеля томской Никольской церкви, при каких обстоятельствах был крещен некий Евсевий Мартинианович Лихтерман, заявивший о своем желании перейти из православия в иудаизм. "Крестил я Лихтермана не торопясь, а готовил его к принятию святого крещения несколько месяцев, — сообщает настоятель, — ...ныне ясно обнаружилось, что Лихтерман обманул меня; крестился он не по убеждению, а из-за каких-либо видов, как это и присуще нации жидовской..."²⁵ .

В этом же году благочинный второго округа Томской епархии, рапортуя в томскую духовную консисторию о всех крестившихся за последнее время евреях, замечает: "Не могу не сказать, что многие из выкрещенных евреев, по принятию ими святого крещения, выбывают из города Томска, да и из немногих-то, оставшихся здесь, большей частью стараются жить скрытно от православно-пастырского ока. Отсюда можно вывести заключение, что евреи ищут крещения большей частью из расчетов, хотя они ловко умеют скрывать это от пастырей церкви, приготовляющих к святому крещению"²⁶ . В 1913 г. каинский уездный исправник сообщает губернатору о результатах предпринятого им расследования причин обращения в христианство крестьянина Абрама Григорьевича Фугенфирова: "Как оказалось по собранным сведениям, — говорится в документе, — он перешел из иудаизма в лютеранство лишь из-за коммерческих целей, так как он открывал торговлю в селе Алексеевское Алексеевской волости Барнаульского уезда, где проживать как еврей не мог. Сейчас торговлю свою там он прикрыл и проживает в месте приписки в черте своей оседлости"²⁷ .

Заметим, что некоторые евреи в процессе разбирательств сами чистосердечно раскрывали свои мотивы. Так, мариинский мещанин Алексей (до крещения Янкель) Абрамович Бородовский в 1913 г. честно признается полицмейстеру, что обратился к православию лишь потому, что увлекся русской девушкой и хотел на ней жениться. Однако избранница оказалась замужем, и Бородовский, не пробыв в православии и нескольких месяцев, принял решение вернуться к иудаизму²⁸ . В 1916 г. проживающая в Томске польская еврейка Феодора (до крещения Фрейда) Марковна Маркман признается губернатору, что крестилась в 1901 г. лишь "по настоянию мужа моего, основанного главным образом на том, что в то время мы не имели права жить в сибирских городах"²⁹ . Видимо, несмотря на всю силу тенденций к ассимиляции и очевидные, зачастую житейские выгоды обращения к христианству, большинство евреев в Сибири все же сохраняло верность иудаизму. Более того, можно, пожалуй, говорить не только о влиянии христианских религиозных традиций на проживавших в Сибири евреев, но и об обратном воздействии. Свидетельство тому — сохранившиеся архивные дела местных духовных консисторий с разбирательствами по поводу переходов местного русского населения в иудаизм. Первые "жидовствующие" появились в Сибири, как известно, в 20-е гг. ХIХ столетия. В 1823 г. граф Кочубей представил в Комитет министров подробную записку о "жидовствующих" и о мерах борьбы с этой сектой. По его сведениям, говорилось в записке, деятельность секты в тот момент охватила почти всю Россию. Предлагались срочные карательные меры борьбы с ересью: "начальников и распространителей секты или совершающих обряды немедленно определить в военную службу, а негодных к оной сослать в Сибирь на поселение в отдаленные места и разместить на сколь можно отдельно"³⁰ . В итоге подобных мероприятий в ряде сибирских губерний возникли значительные поселения так называемых субботников. Самое известное среди них возникло в 20-е гг. ХХ в. в селе Зима Иркутской губернии³¹ . О трогательных и непростых взаимоотношениях местных ссыльных евреев и оказавшихся волею судеб в Сибири "жидовствующих" рассказал в свое время в "Еврейской старине" иркутский "субботник" М. Кузьмин³² . Однако интереснее то, что "жидовствующие" в Сибири появлялись не только в результате ссылки из центральных частей России. Так, в 1839 г. в томской духовной консистории рассматривалось дело 17 каинских мещан, называвших себя "субботниками", справлявших пасху по еврейскому обряду, вступавших в браки с евреями и еврейками и хоронивших своих родственников по еврейским обрядам. Все они не были коренными сибиряками, но попали в Каинск из центра России. Для духовных властей важнее всего в этой ситуации было выяснить, где и в какой момент произошло "совращение" этих "субботников" — до или после их прибытия в Сибирь. Как явствовало из документов, полученных с прежних мест их жительства, все они до прибытия в Сибирь исповедывали православие и ни в чем "предосудительном" замечены не были. Стало быть, делала вывод консистория, их "совращение" произошло именно в Сибири под влиянием местного еврейского общества. В итоге судебного разбирательства сами "субботники", не поддавшиеся ни на какие увещевания, были сосланы на поселение в отдаленнейшие места Сибири для водворения "особо от других поселенцев". Их сыновья отдавались в кантонисты. Каинская городская полиция предписала местному еврейскому обществу, чтобы "они людей, под именем субботников, исповедующих еврейскую веру, в свои синагоги или молитвенные дома не пускали." Евреям было запрещено также держать у себя христиан в услужении. Два каинских купца второй гильдии, заподозренные в "совращении" людей из православия в иудаизм, были допрошены и подвергнуты денежным взысканиям. Нескольких евреев, позволивших своим детям вступить в браки с этими "субботниками", сослали в Якутскую область под строгое наблюдение полиции. Всем причастным к делу евреям "внушили на будущее, что малейшее с их стороны покушение к распространению между христианами их религиозных понятий будет наказано по всей строгости закона"³³ .

И тем не менее, несмотря на суровые преследования, переходы из православия в иудаизм местного русского населения продолжались, судя по архивным документам, на протяжении всего ХIХ столетия. Так, в 1865 г. томский епископ Петр переслал губернатору на утверждение дело об удалении из села Усть-Тарского крестьянина Степанова, полученное от каинского окружного полицейского управления. Крестьянин этот, говорится в документе, "притесняет семейство своего сына Федора тем, что в дни Воскресные и праздничные заставляет работать, в присутствии его семейства хулит имя Христово, производит соблазн исполнением еврейских обрядов в своей семье и при сторонних православных внушает малолеткам не соблюдать посты, установленные святой церковью и поселяет к сей церкви вражду; покорнейше прошу Ваше Превосходительство сделать зависящее распоряжение о привлечении Степанова к ответственности и удалении его из мест жительства, как вредного для общества верующих во Христа". Несмотря на многочисленные увещевания, подчеркивает епископ, Степанов "оказался упорно коснеющим в своем заблуждении"³⁴ .

Итак, во многом ассимилированное сибирское еврейство все же сохранило на протяжении ХIХ столетия в большинстве своем приверженность вере предков: строились синагоги, развивалась еврейская благотворительность, волею обстоятельств отошедшие от иудаизма евреи возвращались к вере порой спустя десятилетия. Более того, присутствие в далекой Сибири еврейского населения способствовало возникновению прозелитизма, что позволяет по-новому взглянуть на проблему сосуществования христианства и иудаизма в этом регионе.