Версия для печати

Экспертные советы как субъекты конфессиональной политики

Когда отдельный эксперт или экспертный совет в целом выносит заключение о религиозной или нерелигиозной природе организации, то оно, по существу, основывается только лишь на одном из нескольких десятков суждений о сущностных признаках религии

Государственная религиоведческая экспертиза введена сравнительно недавно, всего пять лет назад — срок по историческим меркам весьма скромный для проведения юбилейных торжеств. И все же это заметное явление общественной и духовно-религиозной жизни современной России, поскольку оно самым непосредственным образом связано с реализацией одной из фундаментальных конституционных гарантий на свободу совести. Медленно, преодолевая немалые трудности и препятствия, религиоведческая экспертиза становится существенным компонентом церковно-государственных отношений, способствуя их совершенствованию и нахождению оптимальной модели.

Пятилетнее функционирование религиоведческих экспертных советов выявило плюсы и минусы как в организации их работы, так и в качестве принимаемых ими заключений. К плюсам следует отнести сам факт конституирования религиоведческой экспертизы, задействования (пусть даже в скромной совещательно-рекомендательной роли) потенциала религиоведения при вынесении решения по сложным ситуациям. Ведь до введения религиоведческой экспертизы представители религиоведческого сообщества были лишены даже формальной возможности высказать свое суждение о вероучении, обрядовой практике, социально-этических ориентациях регистрируемых объединений, их соответствии российским законам. Решением всех этих проблем занимались только и исключительно служащие государственных учреждений, в большинстве своем не обладающие глубокими религиоведческими познаниями. Насыщенность религиозного пространства, возникновение новых, никогда ранее не существовавших в России религиозных групп и движений постоянно порождали ситуации, для правильной и своевременной оценки которых одного лишь опыта аппаратной работы уже становилось недостаточно. К этому следует добавить и качественно возросший уровень правосознания верующих, их нежелание мириться с чиновничьим произволом, для защиты от которого как отдельные верующие, так и религиозные объединения стали все чаще обращаться за помощью к квалифицированным и авторитетным юристам.

Существует немало недостатков и в использовании познаний о религии в деятельности государственных организаций. Многие из них обстоятельно проанализированы в сборнике научных статей «Основы религиоведческой экспертизы», изданном в 2002 г. Институтом религии и права. Правда, в сборнике рассматриваются преимущественно организационно-правовые аспекты религиоведческой экспертизы и значительно меньше внимания уделяется проблемам теоретического и практического религиоведения, существенно влияющим на деятельность религиоведческих экспертных советов. Выявление и анализ проблем такого рода и образует содержание настоящей статьи.

Статус государственной религиоведческой экспертизы базируется на п.8 ст.11 федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», предусматривающем возможность проведения экспертизы такого типа. Норма закона получила конкретизацию в постановлении Правительства РФ от 3 июня 1998 г. № 565 «О порядке проведения государственной религиоведческой экспертизы». Согласно этому постановлению экспертиза проводится по запросу регистрирующего органа, в то время как сами религиоведческие экспертные советы образовываются местными органами власти. В то же время Министерство юстиции РФ (регистрирующий орган) создало[1] Экспертный совет для проведения религиоведческой экспертизы. В отличие от других советов, Экспертный совет при Минюсте РФ проводит экспертизу только при государственной регистрации централизованных организаций, имеющих местные религиозные организации на территории двух или более субъектов Российской Федерации.

Уникальность состава Экспертного совета при Минюсте РФ — в преобладании в нем представителей столичных высших учебных заведений и академических институтов. Все они не только располагают высокими научными званиями и степенями, являются авторитетными специалистами в религиоведении и церковно-государственных отношениях, но, что не менее существенно, имеют устойчивый «иммунитет» к давлению на них каких бы то ни было светских и конфессиональных инстанций. В отличие от государственных учреждений научное сообщество в большинстве своем сегодня может высказывать свои суждения без оглядки на мнение как начальства, так и церковных иерархов. Видимо, этим обстоятельством объясняется отсутствие за все годы работы Экспертного совета каких-либо попыток повлиять (в письменной или устной форме) на членов совета при вынесении заключения по тому или иному религиозному объединению.

Члены религиоведческих экспертных советов, осознающие свою гражданскую и профессиональную ответственность, не должны мириться с попытками рассматривать их как послушный придаток регистрирующей организации. Они вправе не согласиться с содержанием и формулировками вопросов, адресованных Экспертному совету, если таковые выходят за рамки не только его полномочий, но и научного религиоведения. Именно так поступил Экспертный совет Пермской области, оставивший без рассмотрения представление Пермского облюста, находящееся в противоречии с упоминавшимся постановлением Правительства России «О порядке проведения государственной религиоведческой экспертизы».

Независимость и высокий уровень религиоведческой культуры проявились в вынесении Экспертным советом при Минюсте РФ экспертных заключений по религиозным организациям, вызывающим в российском обществе немало весьма острых споров — Свидетелям Иеговы, Церкви объединения и Церкви Последнего Завета, Армии Спасения и т.д. Эти качества позволяют Экспертному совету при Минюсте РФ выступать в качестве организации, в профессиональных оценках которой заинтересованы в равной степени как государственные органы, так и религиозные организации, в отношении которых проводится экспертиза.

Религиоведческий подход к религии означает непредвзятое понимание природы данного феномена. Представление о нем формируется на основании определенных фактических данных о сущности как религии в целом, так и наличных особенностей ее конкретных типов. Вопрос об истинности или ложности религиозных представлений не ставится, поскольку попытки его решения заводят в методологический тупик, и, как многократно подтверждалось практикой, дезорганизуют работу экспертных советов. Религиоведу, проводящему экспертизу, надлежит воздерживаться от суждений об истинности или ложности вероисповедания еще и потому, что вероучительная доктрина является объектом веры последователей религиозного образования вне зависимости от того, как такое вероучение квалифицируется светским религиоведением или иной конфессией.

Сегодня российское и международное законодательство защищают права индивида на свободу совести, гарантируя возможность его самоидентификации с той или иной конкретной духовно-религиозной традицией. Под влиянием самых различных факторов и обстоятельств в современной России существенно разнообразились типы конфессиональных и внеконфессиональных образований, принадлежащих к традиционным верованиям и совсем недавно появившимся. Существенно различаются они и по численности последователей, социально-этическим программам, организационному строю. Насыщенность религиозного пространства, непростые взаимоотношения между некоторыми конфессиями предъявляют повышенные требования к профессиональной компетентности религиоведов-экспертов.

Религиоведческая экспертиза не должна взваливать на себя решение проблем, для вынесения заключения о которых религиоведение не располагает ни соответствующим методологическим инструментарием, ни категориальным аппаратом. Поэтому, по нашему мнению, использование в лексиконе религиоведческих экспертиз таких терминов, как «псевдорелигия», «лжерелигия», вполне уместных в конфессиональной среде, следует расценивать как выход за пределы компетенции предмета и задач рассматриваемого типа экспертизы. Высказанное замечание отнюдь не следует истолковывать как призыв автоматически признавать религиозными любые образования только лишь на том основании, что по тем или иным причинам они считают себя таковыми. Предметом тщательного религиоведческого анализа должны стать все случаи использования религиозной символики, догматики, обрядовой практики для достижения целей, весьма далеких от образований, создаваемых для совместного исповедания и распространения веры, совершения богослужений. Выявленная в ходе экспертизы несостоятельность претензий выдать то или иное образование за религиозное надлежит аргументированно обосновать в заключении о нерелигиозном характере данного образования.

Подобно западным государствам, возникшее российское государство позволило себе «роскошь» предоставить гражданам свободу выбирать и изменять вероисповедание, беспрепятственно распространять свои религиозные взгляды. И это также существенно повлияло на многообразие проявлений религиозного опыта, появление таких их форм и организационных версий, с которыми ранее народы России никогда не сталкивались, а государственные инстанции противодействовали появлению «новичков» на духовно-конфессиональном пространстве России. Зачастую в экспертных заключениях гипертрофируются негативные оценки наличной мирской реальности, обычно характерные для вероучений некоторых религиозных новообразований, повышенные требования к их последователям. Эти и иные своеобразия новых религиозных движений нередко квалифицируются как проявления экстремизма, тоталитаризма, деструктивности. Между тем заключение об антиобщественной направленности того или иного религиозного объединения должно основываться не только на изучении одних лишь вероучительных документов, но и деяний, нарушающих общественный порядок, подрывающих безопасность государства, посягающих на права и свободы личности. При этом эксперту необходимо оценивать современные (желательно самые последние) версии вероучительного комплекса, обрядовой практики, социальных программ и деятельности религиозного объединения. Вместе с тем предметом религиоведческой экспертизы порой выступают устаревшая документальная база, в то время как, по самым различным причинам, в том же самом религиозном объединении уже произошли заметные отступления от «стартовых», первоначальных вероучительных доктрин и особенно от социально-нравственной ориентации. И прежняя радикальная «мироотвергающая» модель отношения к социуму может смениться «мироисцеляющей» или «мирореформирующей» моделью, сопровождаться отказом от ранее декларировавшейся бескомпромиссной конфронтации с греховным миром.
Немало проблем порождает коллизия, существующая между нормами закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» и отсутствием в современном теоретическом религиоведении единого подхода к пониманию природы религии и ее сущностных характеристик. В законе устанавливаются такие признаки религиозных организаций, как наличие вероисповедания, совершения богослужений, обучения религии и религиозного воспитания. Таким образом законодательно закрепляется только лишь одно из значений слова «религия» — объективно общее (религия как институальное вероисповедание, конфессия, традиция). Наряду с этим существует субъективно-личная трактовка значения термина религии (как индивидуальная вера, религиозность). Кроме того, в переносном смысле религией называют все, чему поклоняются.

Было бы крайне ошибочно истолковывать многообразие определений сущности религии как симптом интеллектуальной немощи или недисциплинированности мышления религиоведов, социологов религии и теологов. Основная причина методологической разноголосицы коренится в сложности самого феномена религии, гигантское множество форм и способов проявления которого побуждает искать различные подходы к их изучению. Даже само слово «религия» трактуется двояко, исходя из разных исторических традиций: философской, идущей от римского оратора и философа Цицерона, выводившего ее из глагола relegere — «перечитывать», «размышлять», и теологической — от раннего христианского писателя Лактанция, выводившего его от глагола religare — «связывать»[2].

В монографии проф. Е.И. Аринина «Философия религии. Принципы сущностного анализа»[3] приводится свыше 80 определений религии, сформулированных в разное время философами, теологами, социологами. Хотя эти дефиниции не являются исчерпывающими, все же они достаточно убедительно свидетельствуют о многообразии подходов к пониманию религии. И даже принадлежащие авторитетным мыслителям определения сущности религии не воспринимаются современным религиоведческим сообществом как аксиомы, безошибочные мерила при оценке религиозного характера конкретного объединения. Поэтому когда отдельный эксперт или экспертный совет в целом выносит заключение о религиозной или нерелигиозной природе организации, то оно, по существу, основывается только лишь на одном из нескольких десятков суждений о сущностных признаках религии. Таким образом, коллизии между «юридизмом», предусматривающим четкие и однозначные формулировки и не допускающим различные их толкования, и множественностью существующих в религиоведении дефиниций сущности религии — это вовсе не только лишь одна из тем теоретических дискуссий. И регистрирующий орган, обращающийся к помощи религиоведов, но руководствующийся в своей работе прежде всего предписаниями закона, не должен и не может выступать в этих дискуссиях в роли арбитра. Задача минимизации нежелательных последствий существующей коллизии должна решаться во многом усилиями религиоведов.

Существенно препятствуют проведению объективной и квалифицированной религиоведческой экспертизы все еще сохраняющиеся рецидивы идеологизированных и политизированных суждений о религии. Проявления такого рода рецидивов порой даже не маскируются, поэтому не так сложно установить, под влиянием каких идеологических и политических установок выносилось религиоведческое экспертное заключение. Обычно в таких заключениях наличествует полный набор методологических пороков: превышение ясно сформулированной сферы компетенции религиоведческой экспертизы, подчас принимающее форму откровенной криминализации исследуемых религиозных объединений, использование при квалификации их истории, вероучительной доктрины и обрядов преимущественно обличительной лексики. Поэтому подобная «экспертиза» больше похожа на обвинительное заключение, нежели на объективную религиоведческую оценку религиозного объединения. К сожалению, такие «экспертизы» не являются редким исключением, и они только дискредитируют религиоведческое сообщество. Передоверившись им, регистрирующие организации выносят постановления об отказе в регистрации или перерегистрации религиозной организации или признании ее религиозной.

Особую значимость приобретает категориальный аппарат, применяемый в религиоведческой экспертизе. Из него должны быть исключены термины, оскорбляющие взгляды и чувства верующих, независимо от их конфессиональной принадлежности. Поэтому в наименованиях религиозных объединений лучше всего использовать их самоназвания. Кроме того, следует иметь в виду, что закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» вводит в оборот такие типы религиозных образований, как «религиозная группа», «религиозная организация», «местная и централизованная религиозная организация», «иностранная религиозная организация». Применение в религиоведческих экспертизах понятий «тоталитарная секта», «деструктивный культ» можно расценивать как отступление от объективности и непредвзятости — необходимых условий честного и квалифицированного суждения о религиозном объединении. По мнению большинства отечественных религиоведов, названные понятия не имеют устойчивых, повторяющихся признаков и применяются избирательно.

Изучение опыта работы экспертных советов позволяет говорить об инерционности мышления у части отечественных религиоведов, участвующих в подготовке заключений, устойчивой привычке к мировоззренческой комфортности, одномерным оценкам многообразия религиозных образований, их вероучений и обрядовой практики, организационных форм. К сожалению, упрощенчеством и схематизмом в оценках сущности религии страдают заключения экспертных советов, в которых состоят религиоведы, облеченные высокими научными званиями. Перечисленные изъяны проявляются главным образом в оценках вероисповедания и обрядов религиозных объединений через призму какой-то одной религиозной традиции, которая берется в качестве «образца», «стандарта» религиозной организации. В таком качестве чаще всего выступает иудейско-христианская традиция, для которой характерны вера в существование Бога-творца, персонифицированного существа, отдельного и отличного от человека, а также в то, что молитва этому Богу является высшей формой человеческой деятельности. Согласно этим критериям некоторые религиоведы судят о религии, тем самым не считая организации, не отвечающие таким критериям, религиозными. В то же время современные отечественные и зарубежные исследователи религии сходятся на том, что установление того, имеем ли мы дело с религией или нет должно быть объективным, и не может основываться на понятиях, взятых только из одной традиции[4].

В свете сказанного представляется чрезвычайно важным и необходимым осмысление зарубежного и отечественного опыта минимизации нежелательных последствий коллизий между жесткими предписаниями законодательных актов и отсутствием среди религиоведов единства в понимании сущностных признаков религии. В конвенциях, резолюциях и докладах ООН по правам человека рекомендуется использовать достаточно объективные и широкие определения религии, не допускающие дискриминации к каким бы то ни было религиозным течениям. Были отклонены как устаревшие и неоправданно узкие критерии религиозности, основанные на понятиях одной конфессиональной традиции. Вместо этого предложен «этически нейтральный подход», не умаляющий и не возвышающий какое-либо вероисповедание.

Несмотря на сравнительно непродолжительный период функционирования религиоведческих советов (кстати, до сих пор работающих безвозмездно) уже сегодня можно говорить об их положительном влиянии на реализацию конституционных гарантий свободы совести и противодействие ущемлению и умалению этих гарантий. Высокий уровень религиоведческой культуры — залог и непременное условие не только вынесения квалифицированного и аргументированного экспертного заключения. В нашей стране сегодня теоретическая и методическая «оснастка» эксперта-религиоведа имеет и очевидное гражданско-правовое содержание, способствуя, с одной стороны, обретению религией достойного места в жизни российского общества, а с другой — воспрепятствованию нагнетания религиозной нетерпимости, порой принимающей форму межконфессиональных конфликтов. Поэтому результаты религиоведческой экспертизы должны быть доступны максимально широкой аудитории, освещаться через средства массовой информации. Позицию религиоведческого сообщества по сложным и дискуссионным проблемам религиозной жизни необходимо учитывать как государственным, так и общественным и религиозным структурам при выстраивании взаимодействия с различными субъектами конфессиональной политики. Келейность никогда не была и не будет впредь доброй помощницей тем, кто искренне заинтересован в том, чтобы каждому была на деле гарантирована свобода совести, свобода вероисповедания.