Главная ?> Русский мир ?> Остров Россия ?> Внутренняя геополитика России: концепция Михаила Ильина ?> Этапы становления внутренней геополитики России и Украины

Этапы становления внутренней геополитики России и Украины

Внутренние геополитики Украины и России сходны как за счет их евразийских черт, так и общих традиций; в этой ситуации неконфронтационное взаимодействие Украины и России способно создать дополнительные возможности для снятия напряжений, порожденных внутренней геополитикой, а главное – последствиями демонтажа СССР

Данной статье необходимо предпослать краткое введение. Дело в том, что сегодня и в России, и в других странах, не исключая Украину, появилась своеобразная мода на геополитику, под которой понимаются прежде всего вольные фантазии, своего рода дилетантское философствование на темы политики, пространства и истории. Я бы назвал подобные упражнения геополитическими мечтаниями. Их смысл и польза малы, а то и вовсе ничтожны. Порой эти мечтания начинают навязывать другим, придавая им наукообразный вид, настаивая на их истинности. Возникает геополитическая мистика. Она опасна, поскольку появились политики, которые то ли делают вид, то ли действительно всерьез принимают такую "геополитику". В угоду им наиболее ретивые авторы пытаются представить свои наукообразные фантазии как руководство к действию. Не хотелось бы получить в результате очередное "единственно верное учение".

В научной литературе под маркой геополитики часто публикуются геостратегические исследования. Их особенность в том, что в условном пространстве или в лучшем случае на качественно неопределенной "контурной карте" строятся прежде всего — а то и исключительно — ресурсные, обычно силовые, а изредка функциональные модели государств-Левиафанов и отношений между ними. Такие модели имеют, вероятно, определенный практический и теоретический смысл для стратегов — военных, а в какой-то степени и для части дипломатов. Но это особая область со своей проблематикой, задачами и методами — геостратегия.

От геостратегии качественно отличается геополитика в строгом смысле. Это знание (учения) об организации политики в качественно определенном пространстве. Используются не контурные карты, а модели, соединяющие информацию о характеристиках пространств — климатических, бассейновых, зонально-ландшафтных, геоморфологических и т.п. — с информацией о способах политической организации в данных пространствах. Геополитика заключается прежде всего в выяснении взаимодействия природных и, шире, географических факторов, включая факторы искусственной, антропоморфной среды, с различными системами и способами политической организации. Прежде всего анализируется, какие ограничения накладывают географические факторы на политическую практику и какие из подобных факторов могут быть эффективно использованы при том или ином способе политической организации.

И для геополитических мечтаний, и для геополитической мистики, и для геостратегии типичен "внешний" взгляд — оценка возможностей той или иной политии в смысле воздействия на прилежащие территории и, наоборот, воздействия внешних сил на анализируемую политию. Не отрицая возможностей геополитики в рассмотрении подобных проблем, отмечу, что основным предметом изучения геополитики является внутреннее устройство (конфигурация сочленения географических возможностей и принципов политической организации) соответствующего пространства, а для современных политий — их внутренняя политика. Так или иначе осваиваемая территория в силу своих специфических качеств создает (и ограничивает) определенные условия для строительства инфраструктуры целедостижения или политической системы.

Для обустройства и эффективного функционирования той или иной политии мало овладеть организационными навыками и политическими технологиями. Надо понимать, насколько будут мешать или благоприятствовать их использованию те или иные факторы природной и антропоморфной среды. Одно дело — приступать к демократизации в пространствах с умеренным климатом и хорошо обустроенными средствами политической коммуникации, совсем другое — попытаться сделать это в пустыне Сахара с весьма эпизодическими и неустойчивыми контактами между племенами кочевников, или на каком-нибудь полинезийском архипелаге, разбросанном на тысячи миль по Тихому океану.

В данной статье предлагается самый общий и схематичный очерк тех геополитических факторов, которые определяют конфигурацию внутреннего устройства России и Украины и способны воздействовать на поведение основных политических акторов — нередко вопреки их воле и по большей части без отчетливого осознания такого воздействия политиками. Набор этих факторов вытекает из понимания геополитики как учения о взаимодействии географической среды с политической организацией. При таком подходе можно вычленить ряд уровней, на которых происходит качественное определение условий для политической деятельности.

Во-первых, это геоморфология, т.е. крупные геологические структуры континентальных плит, горных цепей, островных дуг и т.п. Во-вторых, это непосредственно связанные с геоморфологией и рельефом и накладывающиеся на них бассейновые разграничения. В-третьих, это климатические и, шире, природные зоны, увеличивающие вариативность условий жизнедеятельности и политической практики при их соотнесении с геоморфологией и рельефом. В-четвертых, это популяционные ареалы и конфигурация расселения, когда помимо антропобиологических качеств (физическая конституция людей, их расовые характеристики, отражающие приспособленность к условиям проживания и т.п.) все более важную роль начинают играть социальные факторы — языковые, этнокультурные и т.п. В-пятых, это хозяйственная и транспортная инфраструктура, или антропогенные системы использования и перемещения ресурсов. В-шестых, это инфраструктура коммуникационных и организационных взаимодействий, обеспечивающих эффективное целедостижение.

Мало, однако, просто проинвентаризировать отражение каждого из перечисленных уровней в политике России и Украины. Надо также учитывать и то, что они по-разному использовались на различных этапах политического развития, что ряд этих этапов един для обеих политий, наконец, что "память" о способах применения геополитических факторов не только сохраняется, но тем или иным образом проявляется в современной нам политике. В силу всех этих обстоятельств необходим хотя бы самый сжатый очерк геохронополитической смены основных структур политий-предшественниц нынешних России и Украины.

Единство геополитической традиции

Общие истоки и параметры геохронополитической традиции восточного славянства и всей России-Евразии определяются, на мой взгляд, двумя обстоятельствами. Первое заключается в том, что восточные славяне в течение длительного времени, вероятно, почти полтора тысячелетия, жили общей геополитикой. Последующие пять-шесть столетий постепенного разделения великороссов, украинцев и белорусов не только сохранили — пусть в преображенном виде — исходные геополитические стереотипы, но и создали новые геополитические связки. Второе состоит в том, что восточные славяне издавна заняли весь западный край огромной евразийской геополитической зоны, ставший ключевым для имперостроительства[1] Петербурга и затем Москвы, а тем самым для общеевразийской геополитики.

Последним и наиболее масштабным проявлением этой геополитики был Советский Союз. Возникновение после 1991 г. самостоятельных политий — Российской Федерации, Украины и Белоруссии — заставляет по-иному взглянуть на восточнославянские основы геополитики этих стран. Каждому из новых государств и гражданских обществ предстоит сделать немало усилий, в т.ч. и интеллектуальных, чтобы выявить и довести до отчетливой ясности логику самостоятельной геополитики братских земель. Становление наших геополититик будет, я убежден, не лихим фантазированием на контурной карте, а длительной и сложной работой, которая должна будет учесть все своеобразие и противоречивость геополитических традиций. В любом случае нам предстоит вновь и вновь возвращаться к обсуждению отнюдь не простых альтернатив, возникающих в связи с изменениями геополитического пространства нашей общей прародины.

Последнее утверждение представляется мне особенно важным, ведь родились-то мы все в Советском Союзе, который "сплотила навеки великая Русь". Не связала (как фантомная РСФСР), а именно исторически и хронополитически "сплотила", и именно "навеки" (свершившееся навсегда с нами!) та самая Русская земля, претерпевшая многочисленные геохронополитические превращения (1; 2). Обращая свой взор к политическим прародителям, видим мы кыян и русичей начальной Малой Руси. Здесь на древней Киевщине и следует искать истоки нашей общей геохронополитической традиции, а тем самым и нынешней геополитики и России, и Украины. "Это сравнительно небольшая область (около 180 километров по течению Днепра и 400 — в широтном направлении) располагалась на южном краю плодородной лесостепи" (3, с.85). Речь идет о днепровском секторе лесостепной полосы, который явственно выделяется как одно из наиболее благоприятных месторазвитий Евразии.

При фокусировании панорамного взгляда на бесконечные широтные полосы природных зон Евразии леса, степи и, особенно, срединная, лесостепная полоса четко делятся на сегменты речных бассейнов. Еще более пристальный взгляд позволяет увидеть точечные "оазисы" благоприятных для жизни малых месторазвитий около озер, излучин или слияний рек. Бескрайняя и монотонная равнина оказывается разделенной на горизонтальные и вертикальные последовательности малых и больших пространств, каждое из которых почти не отличается от соседних, но все они в совокупности дают небывалое разнообразие ландшафтов.

Днепровский сектор лесостепи с оазисным потенциалом мягких излучин и плесов Днепра, Десны, Тетерева, Ипреня, Стугны, Роси, Трубежа, слияния этих и многих других рек и ручьев уже в Х в. до н.э. стали месторазвием мощнейшего культурного очага, претерпевшего несколько больших и малых волн подъемов и угасаний (3, с.10). Сочетание климатических и бассейновых факторов привело к тому, что на крайнем западе Сердцевины Земли возникают две оси политической интеграции: вертикальная, днепровская, и горизонтальная, лесостепная. Расположившийся в перекрестье перевернутой Т-образной конструкции Киев — "матерь городов русских" — уже с VI — VII вв. стал выступать как центр консолидации геополитической общности восточных племен и племенных союзов (3, с.68-90).

Исходная геополитика Руси строилась, по-видимому, путем освоения все новых и новых урочищ, сначала более благоприятных мест (днепровский лесостепной узел), затем удаленных от них. Соответственно, зоны, освоенные ранее и расположенные ближе, отличались от позже освоенных, далеких. Так, в своем сочинении об управлении империей византийский автократор Константин Багрянородный (4) различал средоточие геополитической конфигурации, или Внутреннюю Русь, и Внешнюю Русь — земли, куда простирались перекладины перевернутой Т-образной конструкции. Горизонтальная ось шла от Карпат через днестровский и южнобужский секторы лесостепи, пересекала днепровское средоточие и уходила в донецко-донской сектор лесостепи. Вертикальная ось от лесостепного Поднепровья шла на север, чтобы через волоки соединить бассейн Днепра с бассейнами Западной Двины и Ловати.

Подобная геополитическая формула уже с самого начала предопределяет феномен многоликости Руси, задает алгоритм ее постоянных умножений. Различение Внутренней и Внешней Руси есть первое проявление многоликости. В нем уже ощущается логика противопоставления Малой и Великой Руси, которая, как показал академик О.Н.Трубачев (5; 6), предполагает противопоставление исконного, малого очага расселения и великого пространства экспансии.

Обращает на себя внимание, что в условиях своего постепенного продвижения из днепровской лесостепи во все новые края и украины восточнославянские "островитяне" поселялись вперемежку с балтийскими и угро-финскими соседями на огромных пространствах внешней, обширной Руси. "Ведь на огромной лесистой и полноводной равнине древней Восточной Европы местные племена охотников, рыболовов и примитивных земледельцев были по жизненной необходимости расселены очень редко. Новые "насельники", Русь, и местные племена продолжали жить "особе", сосуществовали; ни о каком безоглядном смешении не могло быть и речи" (6, с.19). Русь не вытесняла автохтонов, а занимала неиспользуемые или плохо ими используемые "оазисы" у рек и озер, осваивала волоки.

При всей продолжительности племенной геополитики медленного просачивания в пространства Западной Евразии и создания все новых обитаемых "островов" у речных и озерных урочищ она должна была рано или поздно завершиться, смениться на более сложную. Определялось это отнюдь не изменениями природных условий, а усложнением политической организации. Племенные "острова" образовывали целые "архипелаги", внутри которых и между которыми развивались контакты. Возникали союзы племен, а там, где благоприятствовала среда, — городища и грады, становившиеся в условиях войны убежищами для окрестных племен, а при мире — местами их общения, торговли, общих празднеств и принятия политических решений. Результатом этих процессов стало формирование полисной геополитики (7), которой противостояла деспотическая. Последняя предполагала "собирание земель" с помощью экзополитарного народа-войска[2], т.е. дружины, которая вставала над градами и весями, над племенами, чтобы выступать как дисциплинирующая сила. Эта модель и отражена в легенде о призвании варягов.

Полисно-деспотическая контроверза представлена политическими концепциями Владимира Мономаха и Олега Гориславича. Первый исходил из традиций "островитянства" и делал ставку на то, что можно было бы назвать "местническим державничеством" — на дифференциацию земель ради усложнения и тем самым более прочной политической организации Руси. Его оппонент рассчитывал путем южной экспансии, закрепления в тьмутараканском анклаве создать степной плацдарм для силовой централизации "выходящей из себя" Руси, для ее обратного внутреннего завоевания-деспотизации.

Формирование политической инфраструктуры Руси было связано с использованием обеих стратегий. Так, полк ранних рюриковичей сыграл важную роль в консолидации восточнославянской государственности. Однако значение деспотического начала не следует и преувеличивать. Оно достигло пика при Святославе Игоревиче, одновременно выявив свою неадекватность задачам серьезного имперостроительства. Пожалуй, со времен крещения Руси более важным в осуществлении уже собственно имперской политики стало развитие полисных начал геополитики.

Каждая из обретающих свою самость земель становится центром консолидации экологически и геополитически тяготеющих друг к другу пространств. Естественными нишами в этих условиях оказываются речные бассейны. Вполне ожидаемо наибольшая дробность возникает в наиболее обжитом бассейне Днепра. Здесь образуется своего рода пятилистник: Смоленское княжество в верховьях, справа Турово-Пинское в бассейне Припяти, слева Черниговское в бассейне Десны, наконец, правобережное Киевское и левобережное Переяславское княжества. Галицкое княжество заняло бассейны Днестра и Прута. Южный Буг контролировался в основном половцами, но его верховья и далее земли по притоку Днепра Роси занимали Черные Клобуки, образуя своего рода имперский лимес. На Западном Буге консолидировались земли Владимиро-Волынского княжества. Бассейн Немана и Западной Двины был освоен Полоцким княжеством. Северный, невский сток стал нишей Новгородской земли, волжский — Ростово-Суздальской. В сторону Донца было развернуто Новгород-Северское княжество, а Дона — Рязанское княжество.

Поскольку геополитическая консолидация начинает тяготеть к бассейновым ядрам, структурным каркасом Русской земли становятся шеломяни (так именовались холмистые водораздельные гряды), в первую очередь гребень Среднерусской возвышенности. Здесь на пространстве от Оковского леса (10), разделившего истоки Западной Двины, Днепра и Волги, до щигровского междуречья Оки, Дона и Сейма возникла еще одна внутрирусская "украина" — периферия новых бассейновых геополитических общностей.

Разделенная геополитика русского Востока и Запада

Ордынское завоевание прервало процесс умножения Руси, создало качественно новую геополитическую ситуацию. До той поры продолжалась единая геополитика. Теперь она резко перекрывается степным диктатом. Сама же Русь дробится. Возникают внутрирусские контроверзы. Отдельные земли многоликой Руси оказываются в разной степени охвачены процессом интеграции в степную империю чингизидов. Наиболее обезлешенные и близкие к Полю — от Киевщины до Рязанщины — стали окраинами степных кочевий выдвинутых на запад теменов. Следующая полоса, уже немного прикрытая лесом, сохранила бoльшую самостоятельность. Наконец, дальние лесные земли чисто номинально признали зависимость от Орды. Самые же глухие лесные и, главное, болотистые земли так и остались недосягаемыми для ордынцев.

Разгром и запустение Киевщины на юге, маргинализация новгородской земли на севере привели к быстрому возвышению новых геополитических центров. Один был привязан к верхневолжско-окскому бассейну, второй — к балтийскому. В одном образуется Великое княжество Московское, в другом — Великое княжество Литовское. Геополитический раздел между ними пролег первоначально по общерусскому шеломяню Среднерусской возвышенности.

Послетатарский период характеризуется не только болезненным расколом Руси, но и выбором новых ориентиров для усиления внутренних геополитических связей и восстановления единства.

Русский Запад, объединенный парадоксально-периферийным центром Тракая в Великое княжество Литовское, тяготел то к воссоединительному варианту — поглощению Московии за счет сделки с татарами, то к отъединительному — признанию Московии частью Татарии и повороту на еще более дальний запад, к Польше. Торжество Москвы над Тверью и татарами, превращение ее в геополитический центр Евразии определило западный поворот Гедиминовичей, но не уничтожило унаследованный Речью Посполитой роковой соблазн овладеть всей Русью.

Что касается русского Востока, то объединившим его московским государям также предстояло сделать свой выбор. Сложившаяся было оригинальная модель самодостаточного Третьего Рима, игнорирующего в своем православии весь остальной мир и находящегося в "симбиозе" на западе с Литвой, а на востоке и юге — с татарами (восстановленная Иваном III мономаховская стратегия), была заменена моделью имперского доминирования, подражания Риму первоначальному (восстановленная Иваном IV гориславичская стратегия обратного завоевания-деспотизации Руси "кромешниками" из опричнины).

Новая имперская политика (взятие Казани и Астрахани, Ливонская война и т.п.) привела не только к перемещению евразийского геополитического центра в Москву, не только к появлению новых краев и украин (Поволжье, Урал, Сибирь, области казачьих войск), но и к попыткам изменить сложившуюся уже внутреннюю геополитическую конфигурацию (разделение на земщину и опричнину и т.п.). Все это существенно дестабилизировало геополитические балансы. В конечном счете была спровоцирована внутрирусская гражданская война, так наз. Смута начала XVII в., и попытка Речи Посполитой овладеть всем общерусским наследством.

Последовавшие за Смутой восстановление западно-восточного разделения и стабилизация Московии, казалось, могли быть использованы для воспроизводства модели самоизолированного Третьего Рима, но уже в евразийской версии. Однако искушение прорваться на запад оказалось сильнее. В середине века произошло воссоединение Украины (великоросско-малоросского пограничья) и частично Малороссии с Великороссией. Ценой за это воссоединение стал самоотказ "вышедшей из себя" восточной Руси: латинизация Московии, церковный раскол и возникновение весьма необычной, до абсурда прихотливой формулы имперской экспансии.

Впрочем, западная Русь пострадала не меньше. Правда, не за счет самоотказа, а за счет маргинализации ("украинизации") русичей в Речи Посполитой. Здесь создается многоярусная система периферий. В ее основу легла Польша со своим исконным малопольским ядром и великопольским расширением, на которые наложилась конфигурация сместившегося в Варшаву центра и новых внутренних периферий. К этому первому комплексу двойного центра и двусмысленных периферий примыкало на правах унии белорусско-литовское государство со старым, фактически изжившим себя "имперским центром" Тракая и прилегающими к нему перифериями: с севера — Литвы, а с юга — последовательной чередой "полос" Черной (бассейн Немана), Белой (бассейн Западной Двины и шеломянь Белорусской гряды) и Красной Руси (Волынь и Галичина), парадоксально развернутой, впрочем, принадлежностью к бассейну Западного Буга и прямым польским господством в сторону старого центра Малой Польши. В этой конструкции еще более периферийной оказывалась малоросская Киевщина с совсем уж дальними полтавскими, винницкими и прочими "украинами". Впрочем, Смоленщина и брянские земли были "украинизированы" в ничуть не меньшей степени.

Справедливости ради надо признать, что южные и юго-западные окраины Московии были по-своему столь же "украинизированы". Ставшие при ранних Романовых орудиями имперской политики малоросская латинизация и "исправление веры" насаждались из Москвы и прежде всего в Москве — чем дальше, тем большие земли оборачивались "краями". Точно таким же образом дальними перифериями Оттоманской империи — а точнее, вассального Крымского ханства — оказывались "украины" от Подолья до Запорожья. В этих условиях геополитикой "ничейной" казачьей Сечи стало балансирование между тремя империями и постепенное экзополитарное, на чингисидский манер, прихватывание "украин". В этой геополитической стратегии начинает просматриваться не только устремленность к деспотической консолидации казачьим "народом-полком" трех "украин" — польской, османской и московской, но и само базовое трехазимутное членение будущей Украины.

Днепровский геополитический узел становится в XVII в. средоточием противоборства трех империй за древнекиевское наследство. В этот спор к концу столетия втягиваются также Швеция и перехватившая роль орденских государств Пруссия. Противоборство охватывает всю балто-черноморскую лимитрофную зону поглощения экспансионистских импульсов двух закрывающих Европу с востока полуколец — внутреннего, образованного Речью Посполитой и Габсбургской империей, и внешнего, представленного Российской и Османской империями. Успехи России в борьбе на балтийском, а затем и черноморском флангах, как и ослабление Речи Посполитой, предопределили перестройку балто-черноморской системы. В четыре приема происходит раздел Речи Посполитой. Функционально ее место занимает Пруссия. Наследие же древнего Киева, а заодно и польское геополитическое ядро (сопредельные части Малой и Великой Польши с Мазовией) достаются возвысившейся Российской империи.

Имперская политика Петербурга и Москвы

Геополитика Российской империи, в значительной мере воспроизводившая гориславичскую стратегию броска вовне и обратного завоевания-деспотизации, тем не менее, по праву может именоваться петровской. Ее символическим выражением стало создание новой столицы — Петербурга, которой надлежало утвердить господство над многоликой и потому опасной для деспотов Россией. Этим, конечно, не исчерпывается геополитический смысл переноса столицы. Сердцевина Великороссии, а с ней и прочие общерусские земли политически маргинализируются. Есть в создании среди невских болот, почти "за рубежом", некоей квинтэссенции европеизма и претензия на удвоение столицы: одна для европеизируемой Евразии, другая для грядущей "третьеримизации" Европы. Произошло и своеобразное восстановление геополитической вертикали пути из варяг в греки: указание на направление натиска северной (балтийской) Европы на дикое поле Черноморья. Наконец, основание столицы на Балтике — в этом североевропейском Средиземноморье — становится также вполне определенным знаком вступления в европейскую историю.

В конечном счете иррациональность экспансионистской геополитики привела к тому, что Россия вышла за пределы евразийской геополитической ниши и стала бесполезно растрачивать силы на тщетное освоение заведомо "несвоих" (неосваиваемых геополитически) территорий (Польша, Кавказ и Закавказье, Средняя Азия, Забайкалье, Дальний Восток, Аляска), которые скорее имело смысл превращать в мирную, благоприятную среду лимитрофов.

Характерно, что даже попытки "сосредоточиться", обратиться к земской политике для имперского правительства оставались мерами временными и половинчатыми. Развитие же "местнического державничества" было, в основном, результатом частной или в лучшем случае локальной инициативы. Единственным, пожалуй, общеимперским проектом, оказавшимся исключительно важным для внутренней евразийской геополитики, стало строительство Великой Сибирской магистрали, способствовавшей консолидации геополитических "двойников" Великороссии — урало-сибирского ядра, а также очагов восточно-славянской колонизации в Предбайкалье (Иркутск), Забайкалье (Чита) и на Дальнем Востоке.

В конечном счете геополитическая конструкция Российской империи, увенчанная "иностранным" Петербургом, оказалась весьма прихотливым соединением традиционных центров (Киев, Москва) и ядер (Великороссия, Малороссия), а также приоритетных зон освоения, прежде всего фланговых — обращенных в Европу Прибалтики и причерноморской Новороссии, с различными перифериями: общеимперскими, субрегиональными и даже областными, не говоря уже о заевразийских краях.

Что касается первичных общерусских основ геополитики, то они воспроизводились стихийно и противоречиво. Весьма неясным и незавершенным осталось геополитическое соотнесение старой конфигурации малоросской Киевщины и бассейновых областей с напластовавшимися на нее "украинами" и с отвоеванной у Турции Новороссией. Стихийно намечавшаяся консолидация украинской геополитики была явно ущербной и неполной из-за выключенности из этого процесса западноукраинских земель Галичины и Волыни. Белорусские земли, зажатые между формирующейся Украиной (прежде всего киевским ее ядром), Великороссией, Прибалтикой и Польшей, в общеимперской перспективе оказались перифериями периферий. В целом успешно внутриполитически развивался старый общерусский шеломянь — области на Среднерусской возвышенности, где "местническое державничество" давало свои плоды.

Крах империи в 1917 г. и последовавшая затем гражданская война обнажили внутренние геополитические контроверзы. Зоны контроля тех или иных правительств тяготели к геополитическим разделениям, а последовавшее воссоздание имперской конструкции проходило в целом по исторически сложившимся траекториям консолидации.

Внутренняя геополитика СССР определялась серией попыток, во-первых, упростить, во-вторых, рационализировать управление страной. Перенос столицы в Москву, образование союза республик, установление внутренней автономии или областного деления в ряде из них — все это было призвано компенсировать и выправить геополитические деформации. Крайне важным шагом в этом направлении было создание западной границы, которая, с одной стороны, совпала с крайними рубежами Евразии, а с другой — позволила восстановить целостность древнерусских геополитических пространств.

Одновременно, однако, еще более отчетливо и рьяно проводилась гориславичско-петровская формула внутренней деспотизации. При этом старые очаги внутренней геополитики, прежде всего малоросский и великоросский, игнорировались, в их естественное воспроизводство вносились помехи. И Москве, и Киеву навязывались имперские функции — общесоюзная и республиканско-украинская. Геополитические членения России и Украины игнорировались: шла тоталитарная гомогенизация политико-административных образований, навязывался миф о полной национальной (этнокультурной) однородности и русских, и украинцев. Наконец, на Украине и в России создавалось множество тоталитарно-имперских анклавов: военно-промышленных поселений, "строек союзного значения" и т.п. Старые, якобы ликвидированные деформации в результате были загнаны внутрь, а на них, в свою очередь, наслаивались новые. Кризис советской системы не в последнюю очередь был усугублен тем, что все эти деформации и противоречия начали проявлять свой деструктивный потенциал.

С точки зрения внутренней геополитики распад СССР произошел, казалось бы, довольно безболезненно. Разделение прошло по границам советских союзных республик. Однако эта простота и безболезненность только кажущиеся. На деле политические структуры новых независимых государств унаследовали и частные геополитические проблемы, и общие стереотипы геополитического поведения, включая имперский приоритет гориславичско-петровской стратегии и советскую установку на упрощение и гомогенизацию внутренней геополитики. Проблемы незавершенного еще перехода к новой геополитической конфигурации Евразии приходится оставить вне поля этого исследования, чтобы сосредоточиться на обещанном рассмотрении внутренних геополитик нынешних России и Украины по шести основным уровням их географического определения.

Внутренняя геополитическая структура Российской Федерации

С геоморфологической точки зрения Российская Федерация занимает большую часть Восточно-Европейской платформы и продолжающих ее структур Западной Сибири, простирающихся до Алтая и енисейских кряжей. Значение Урала, а точнее, зауральского разлома так наз. Урало-Оманского линеамента (наметка "неудавшегося" океана) в том, что он геологически разделяет этот огромный континентальный блок на две части — европейскую и азиатскую Евразию. К основному евразийскому массиву примыкают структуры Сибирской платформы, в значительной степени совпадающие с территорией Якутии и Красноярского края, а также зоны складчатости от Алтая и Байкала до Тихого океана. Данные пространства уже не являются евразийскими в узком смысле и представляют собой набор дополнительных ниш геополитического освоения (11, с.35—37).

Особого внимания заслуживает тот факт, что балто-черноморский комплекс новых независимых государств фактически лежит в коренной геоморфологической нише Евразии, т.е. на Восточно-Европейской платформе, что предопределяет тесную связь и взаимопереплетение геополитических структур указанных государств и России. Под этим углом зрения интеграционные тенденции могут быть связаны не только с теми или иными конъюнктурными расчетами или с институциональными построениями типа СНГ, но и с проявлением воздействия геополитических факторов.

Бассейновые разграничения еще более акцентируют евразийский характер геополитической структуры РФ. Основная часть ее пространств относится к зонам континентального (бассейн Волги, Урала, Терека и т.п.) или функционально сходного арктического стока (бассейны северных рек от Печоры до Колымы).

Собственно океанический сток затрагивает лишь крайние зоны на западе и востоке России. На Дальнем Востоке бассейновые разграничения и прежде всего так наз. мировой водораздел проблематизируют геополитическую связь тамошних краев с основными пространствами евразийской России (11, с.37-38). На западе отдельные области находятся в зонах атлантического стока, да и то это бассейны рек, питающих эпиконтинентальные моря — Балтийское, Черное и Азовское (Волхов, Нева, Днепр, Десна, Дон и т.п.). Фактически же западные области России скорее тяготеют к верховьям рек балто-черноморского стока (Днепр, Северная Двина, Северский Донец и т.п.) или даже к соответствующим водоразделам. Последнее обстоятельство формирует логику отношений между Россией и странами балто-черноморского пояса по принципу "верховья-низовья". Политический вывод: изоляционистский курс по отношению к ближайшим западным соседям противоречит геополитическим императивам — геоморфологическим, бассейновым и климатическим.

Климатические и природные зоны еще более подчеркивают евразийский характер геополитики России. Нынешний баланс температур и влажности позволяет распространить широтное расположение природных зон чуть ли не до Тихого океана. Во всяком случае, полосы тундр и тайги тянутся от скандинавских пределов России (Карелия, Кольский полуостров) до Охотского и Баренцева морей, что, естественно, способствует политической целостности, хотя именно эта кажущаяся однородной монотонность работает скорее на имперскую, чем на федеративную организацию России (11, с.39).

Впрочем, подобная однородность далеко не безусловна. Дело в том, что значительная часть российского Севера, а также тундра и тайга Восточной Сибири и Забайкалья выделяются влиянием Арктики и глубоко вторгающейся на континент зоны вечной мерзлоты. Более того, лесостепная, степная и до известной степени лесная (без тайги) зоны отнюдь не столь однородны, как это может показаться. Они весьма существенно дробятся геоморфологическими и бассейновыми разделениями, образуя или сегменты весьма различных по продуктивности и условиям жизни полос леса, лесостепи и степи в основной евразийской зоне, или прихотливую чересполосицу горной зональности восточнее Алтая. Что же касается Дальнего Востока, то тамошние зонально-климатические особенности позволяют выделить общий природный комплекс Маньчжурии, Приамурья, Приморья и Кореи, отъединенный как от российской Северо-Восточной Азии, так и от китайской Восточной Азии (11, с.38).

Популяционные ареалы и конфигурация расселения отчасти сохраняют воздействие исходных геополитических формул разграничения внешних и внутренних зон расселения, а также "островной" его организации. Последняя особенно очевидна на пространствах Севера и Востока, где невелика плотность населения и восточнославянское по происхождению население нередко живет вперемежку с автохтонными народностями. Оставляя в стороне детальное описание конфигураций расселения, можно выделить следующие крупнейшие структуры, построенные по принципу ядра-оболочки.

Прежде всего это основное великорусское ядро, образуемое плотно заселенным ареалом центральной России с московским — не столько великорусским, сколько имперским "русскоязычным" — мегаполисом ("плавильным котлом") в его центре. Оболочка ядра формируется прежде всего кольцеобразной чередой сначала менее заселенных, уже нередко "островных" по внутренней структуре великорусских областей, а затем и краев смешанного, еще более "островного" расселения великороссов, автохтонных народностей и "русскоязычных" имперцев. Это кольцо простирается от Карелии через северные автономии ненцев к Коми, а затем к поволжским "национальным" республикам и "русским" областям, почти столь же по-островному смешанным. Наконец, оно поворачивает к западу через Мордовию и воронежское ответвление "слободской украины". С запада кольцо функционально продолжено новыми независимыми государствами. В данном кольце практически отсутствуют видимые разрывы. Из тех, что все-таки можно заметить, основной — это питерская "аномалия", претендующая на переориентацию не только великорусского ядра, но всей геополитической конфигурации России вовне.

Своего рода южным довеском великорусского ядра становится Новороссия, простирающаяся от низовьев Дона и Кубани до нижней Волги и Урала. В ней скорее ощутимы модели не столько "островного" освоения, сколько имперского "плавильного котла", хотя и здесь довольно отчетливо выделяется северо-кавказское "обрамление" сначала из казачьих краев, а затем из горских племенных республик.

Второе ядро образуют "русскоязычные" области Урала и Западной Сибири, которые формально выступают в роли как бы "второй Великороссии". Идентификация себя как сибиряков и уральцев свидетельствует не столько об ослаблении исторических, этнокультурных связей со своим великорусским и вообще восточнославянским происхождением, сколько о восприятии себя особенными, "дважды" великороссами — представителями еще более дальней и в силу этого более значимой экспансии Руси изначальной.

Урало-сибирское ядро далеко не монолитно. Оно образовано слившимися или соединенными лишь тонкими нитями путей островами, хотя и здесь структурную основу составляют несколько заметных мегаполисов, действующих как мощные "плавильные котлы" (Екатеринбург, Омск, Новосибирск, Кемерово). Здесь "островитянство" российской геополитики представлено куда более очевидно, чем в собственно Великороссии.

У этого второго ядра также есть свое обрамление. С запада — все та же печорско-поволжская полоса "национальных" республик от Коми до Башкирии. С юга — Казахстан, а затем алтайские края и автономии. С востока — Красноярский край — в самом названии которого (край) подчеркнута пограничная, украинная идентификация — с его автономными образованиями. С севера — еще одна полоса автономий.

Восточно-Сибирским продолжением, своего рода "двойниками" урало-сибирского ядра выступают предбайкальская Иркутская и забайкальская Читинская области — малые сибирские ядра со своими обрамлениями, а также Якутия — зона особенно ярко выраженного "островитянства", дальняя периферия Восточной Сибири. Здесь образование единого ядра осложнено, во-первых, сравнительно недавним колониальным освоением и суровыми природно-климатическими условиями, во-вторых, несоизмеримо большей дробностью геоморфологических и климатических разделений, и наконец, в-третьих, разделенностью верхнеамурско-керуленской котловины, которая могла бы стать естественным средоточием геополитической консолидации между Россией, Монголией и Китаем.

Конфигурация расселения и состав населения Дальнего Востока как будто вновь позволяют выделить основное ядро и его оболочку. Здесь, однако, ярко выражено "островитянство", налицо множество контрастов и противоречий (11, с.40-41), а главное — неопределенной остается самоидентификация жителей этих краев.

Коммуникационная и хозяйственная инфраструктура России воспроизводит и даже заостряет те конфигурации, которые созданы расселением великороссов, "русскоязычных" имперцев, а также автохтонных и пришлых народностей. Главные проблемы заключаются в слабости российской коммуникационной и хозяйственно-транспортной инфраструктуры жизнеобеспечения, которая по мере продвижения к северу и востоку истончается все более и более. В условиях современного кризиса это обстоятельство способно обернуться фактором дезинтеграции Российской Федерации.

Конфигурация политической организации учитывает до известной степени геоморфологические, бассейновые и климатические разделения России, однако в наибольшей мере она ориентирована на учет популяционных и хозяйственных факторов. Особенно важна в данном контексте фактическая асимметрия отношений между так наз. центром и регионами, а также между регионами в рамках больших межрегиональных блоков (Поволжье, Урал, Сибирь и т.п.). Консолидация таких блоков, в частности их институциональное оформление, свидетельствует о том, что внутренняя геополитика ядер и их обрамлений является довольно значимой, хотя формально и не зафиксирована законодательством. Последнее обстоятельство подтверждает, что российские политики все еще продолжают цепляться за имперские и, особенно, советские установки.

Таким образом, внутренняя геополитика Российской Федерации остается весьма рыхлой и неопределенной, хотя существует немало латентных или слабопроявленных моделей, в т.ч. и унаследованных от общего прошлого, которые могут быть использованы для ее рационализации и усложнения.

Внутренняя геополитическая структура Украины

Для рассмотрения внутренней геополитической структуры Украины целесообразно использовать те же шесть уровней анализа, что были применены к российской геополитике.

Украина расположена на юго-западной оконечности Восточно-Европейской платформы и геоморфологически вписана в единое пространство западной Евразии, наряду с Белоруссией, Россией, Прибалтикой и Молдавией. Правда, середина украинской территории отмечена выходом щитовых структур так наз. Украинского массива с характерным Днепровско-Донецким авлакогеном (следом древнего разлома), который дает такие формы рельефа, как Приднепровская возвышенность, днепровские пороги и Донецкий кряж. В то же время Карпаты и Закарпатье принадлежат к альпийской зоне складчатости, образующей главные горные системы собственно Европы. Обособленной геологической структурой является Крым.

Основная евразийская часть Украины полностью находится в зоне стока Черного моря. Крым также принадлежит к этой зоне, но его бассейновые стоки совершенно автономны. Сравнительно небольшая территория, отделенная знаменитым шеломянем из "Слова о полку Игореве" (водоразделами Донецкого кряжа и Приазовской возвышенности), образует сток Азовского моря.

Днепровский речной бассейн соединяет Украину с Белоруссией и Россией, а Донской — с Россией. В иные геополитические пространства рельефом и стоками обращены лишь некоторые окраины. Так, малые части Волыни и Львовщины через бассейн Западного Буга развернуты в сторону балтийского стока, а тем самым тяготеют к польской геополитической нише. Реки большей части Волыни и Полесья текут в Белоруссию, но через Припять оказываются связаны с бассейном Днепра. Закарпатье принадлежит бассейну Дуная и непосредственно примыкает к Среднедунайской низменности. Тем самым западные склоны Карпат и Закарпатье фактически связывают Украину со Средним Подунавьем — вероятной колыбелью славянства (5).

Распределение климатических и природных зон уже было охарактеризовано в начале статьи. Отмечу лишь, что Днепровско-Донецкий авлакоген расположен в зоне перехода степи в лесостепь, а Карпаты и Закарпатье обладают своей горной зональностью, равно как и Крым.

Популяционные ареалы и конфигурация расселения не образуют сильных контрастов, плотность населения в целом довольно значительная, и распределено оно относительно равномерно. При этом несколько более высокая плотность населения отмечается в правобережной Украине, возрастая к западу и достигая максимума в бассейне Днестра. На общем фоне выделяются городские агломерации — киевская, харьковская, донбасская, днепропетровская и одесская. В этнокультурном, языковом и, отчасти, конфессиональном отношениях выражены различия между жителями западных и восточных земель Украины. Первые говорят на так наз. юго-западном наречии, включающем карпатские, галицкие и волынско-подольские говоры. Вторые — на юго-восточном, в который входят среднеподнепровские, слобожанские и степные говоры. Несколько особняком стоят северяне с их малороссийскими и волынско-полесскими говорами. Практически исчезающим вкраплением можно считать отдельную восточнославянскую народность — закарпатских русинов.

Плотность русскоязычных граждан особенно высока в Новороссии, Крыму, в основных городских агломерациях и многих городах Украины. Эту популяцию не следует, однако, считать великорусской. Она образовалась путем имперского перемешивания людей различного происхождения и традиций со значительной долей элементов не восточнославянского и вообще не славянского происхождения. В городах и в Новороссии относительно велико также число людей, принадлежащих к еврейским, греческим, армянским, немецким и прочим национальным общинам.

При всей этнокультурной пестроте различия являются в целом сглаженными и не мешающими культурной интегрированности Украины, за исключением, пожалуй, культурной напряженности между юго-западными и юго-восточными украинцами.

Коммуникационная и хозяйственная инфраструктура образует достаточно плотную сеть, которая обеспечивает благоприятные условия для политической организации. Некоторые перепады между русскоязычными городскими и украинскими сельскими регионами, усугубленные характером первых и особенностями вторых, в целом не составляют проблемы и не являются чем-то специфически присущим Украине. Примерно с теми же контроверзами приходится сталкиваться и в России.

Конфигурация политической организации носит, как представляется, отчетливый отпечаток имперства, тщательно маскируемого советской установкой на "монолитное единство" и однородность. Киев выступает как центр, консолидирующий три разных "украины". Это "Слободская Украина" или бывший полтавско-харьковский лимес Московии. Это Галичина или бывший лимес Австро-Венгрии. Наконец, это причерноморская Новороссия, или бывший лимес Османской, а затем и Российской империй. У каждой из таких "украин" есть свое псевдозарубежье — выдвинутый вовне, "зависающий" регион, который выступает в роли геополитического имитатора внешней зоны. Для "Слободской Украины" — это фактически русскоязычный Донбасс, для Галичины — исторически русинское, геологически и бассейново как бы "потустороннее" Закарпатье, для Новороссии — черноморский, почти "татарский" Крым.

Чтобы эффективно использовать наличные возможности имперской государственности, следует их реально оценить. Попытки выдавать желаемое (Украина как современное суверенное территориальное государство-нация) за действительное могут лишь привести к спонтанным и уродливым проявлениям имперскости. Понимание же имперской по сути структуры государственности способно, на наш взгляд, помочь, во-первых, лучше использовать наличные механизмы власти, а во-вторых, планомерно изживать все устаревшие и мешающие структуры, постепенно вытесняя их более современными, например, империю — федерацией. В данном конкретном случае с учетом большого культурного, лингвистического, конфессионального и этнографического разнообразия Украины вполне разумным представляется использование и горизонтального (территориального), и вертикального (консоциального) федерирования. Как внутренняя геополитика, так и геополитические традиции — за исключением гориславичской установки на самодеспотизацию извне — подобному подходу не мешают.

* * *

Таким образом, внутренние геополитики Украины и России сходны как за счет их евразийских черт, так и общих традиций. Высокая доля "трудных пространств", слабость инфраструктуры, наличие острых противоречий и некоторые специфические обстоятельства (отделенность Калининградской области, районов Крайнего Севера, Забайкалья и, особенно, Дальнего Востока, обрыв геополитических структур новыми границами на западе и юге и т.п.) делают внутреннюю российскую геополитику даже более проблематичной. В этой ситуации неконфронтационное взаимодействие Украины и России способно создать дополнительные возможности для снятия напряжений, порожденных внутренней геополитикой, а главное – последствиями демонтажа СССР.

1998 г.


[1] Слова имперостроительтсво и империя употребляются здесь не в оценочном смысле, а для научно строгого обозначения открытых структур политической организации, образованных цивилизационным центром "Вечного города", в идеале вчиняющим политический порядок всей "поднебесной" с помощью "умиротворяющего" варварскую среду лимеса, пограничья, "украины".

[2] Экзополитарность — способ организации, осуществляющийся обособленным этносом, полком (9, с.211-214), присваивающим себе функции дисциплинирования, сбора дани и т.п. (8).


1. Ильин М.В. Русь, куда же несешься ты? — "Бизнес и политика", 1995, № 2.

2. Ильин М.В. Проблемы формирования "острова России" и контуры его внутренней геополитики. — "Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки", 1995, № 1.

3. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII — XIII вв. Изд. 2-е, доп., М., 1993.

4. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.

5. Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. М., 1991.

6. Трубачев О.Н. В поисках единства. М., 1992.

7. Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988.

8. Крадин Н.И. Структура власти в государственных образованиях кочевников. — Феномен восточного деспотизма: структура управления и власти. М., 1993.

9. Ильин М.В. Слова и смыслы. М., 1997.

10. Алексеев Л.В. "Оковский лес" Повести временных лет. — Культура средневековой Руси. Л., 1974.

11. Ильин М.В. Российский Дальний Восток в геополитической системе координат Азиатско-Тихоокеанского региона. — Россия и Корея в меняющемся мире. М., 1997.

Источник: "Полис" ("Политические исследования"), 1998 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.