Версия для печати

Заключение к докладу "Население России — 1997"

Уже в предыдущем докладе отмечалось, что пик демографического кризиса, который с большой остротой ощущался в 1992-1994 гг., по-видимому, остался позади. Минувший год подтвердил этот вывод: ка­кую бы сторону демографической жизни России мы не взяли, повсюду резкие неблагоприятные изменения ослабевали, уступая место стаби­лизационным тенденциям, а то и явному улучшению ситуации. Растре­воженная резкими потрясениями начала десятилетия жизнь страны по­степенно входит в нормальную колею.

Это одновременно и радует, и настораживает. Демографическая ко­лея, по которой катила жизнь населения РСФСР, как и всего СССР, была "нормальной" только по советским меркам, но, во многих отно­шениях, никуда не годилась по меркам мировым. Простой возврат на эту колею может считаться благом, если вести отсчет от 1992 —1994 годов, но он отнюдь не сулит решения острейших проблем, кото­рые накопились в России к середине 80-х — началу 90-х.

Прежде всего это относится к смертности. В середине 80-х годов, перед началом горбачевских реформ, смертность в России, по сравне­нию со смертностью в большинстве промышленно развитых стран, бы­ла настолько высокой, что заставляла вспоминать отставание царской России начала века. Скажем, около 1900 г разница в ожидаемой про­должительности жизни мужчин между Россией и Англией составляла около 13 лет, в 1980 — более 9 лет. Разрыв, конечно, сократился, но не слишком сильно. По продолжительности жизни СССР занимал послед­нее место в мире среди индустриальных стран, Россия была по этому показателю не лучшей среди других республик Союза и несла огром­ные демографические потери из-за высокой смертности. Подсчитано, что если взять для сравнения возрастные уровни смертности мужского населения Великобритании в соответствующие годы и сопоставить воз­можное при таком уровне смертности число умерших с их фактиче­ским числом в России, то только за 10 лет — с 1975 по 1985 г. — и только у мужчин в возрасте от 20 до 50 лет число «избыточных» смертей составит почти 1,6. млн. Это примерно соответствует совокупным потерям от повышенной смертности (потери вооруженных сил и гражданского населения) США, Великобритании и Франции во Второй мировой войне.

Разумеется, в первой половине 90-х годов потери России были еще большими, но сейчас смертность снижается, и возврат ее динамики на траекторию, существовавшую в советское время, становится вполне реальным. Однако можно ли удовлетвориться такой перспективой?

И в то же время, как ее избежать, если все еще сохраняются советские традиции "остаточного" финансирования всего, что связано с охраной здоровья? Продление жизни большинства народа стоит дорого, а Россия остается страной, тратящей на здравоохранение едва ли не самую малую, по сравнению с другими промышленно развитыми странами, долю своего не особенно большого внутреннего валового продукта.

Второй вопрос, который особенно беспокоит российское общественное мнение и в действительности очень важен, — это вопрос о рождаемости. Подобно тому, как смертность в России очень высока, рождаемость в ней очень низка. Тем не менее существует принципиальное отличие положения с рождаемостью от положения со смертностью. Оно заключается в том, что во втором случае мы резко разошлись со всем миром, тогда как в первом, напротив, находимся там же, где и все другие промышленно развитые страны. Возможность снижения смертности доказана опытом многих, повысить же рождаемость пока не удалось никому.

Некоторые российские политики и ангажированные журналисты, играя на общественных настроениях, упорно требуют повышения рож­даемости, опираясь на ходячие объяснения снижения или сохранения низкого уровня рождаемости неблагоприятной экономической или политической конъюнктурой. Научный взгляд давно уже отошел от по­исков столь прямолинейной связи и пытается опираться на более сис­темные объяснения. В самом деле, как можно согласиться с тем, что снижение рождаемости — следствие экономических трудностей, обнищания населения и т.д., твердо зная, что повсеместно уменьшение числа детей в семьях — спутник не снижения, а роста благосостояния, а массовая многодетность — удел бедных стран или бедных, маргинальных слоев в богатых странах? Низкую рождаемость нельзя рассматривать в отрыве от всех перемен, связанных с индивидуализацией человека и атомизацией общества, с рационализацией человеческой жизни. Такие перемены, как и любые другие, всегда имеют не только сторонников, но и противников, которые обычно рассматривают перемены на фоне не реального, а вымышленного, идеализируемого прошлого. Частная, семейная жизнь человека в XX в, по многим причинам, не может быть такой, какою она была в XVIII или XIX веках, но всегда есть люди, которые не желают мириться с отходом от традиционного кано­на давно уже изжившего себя, и воспринимают такой отход как свиде­тельство кризиса семьи вообще и даже всего современного общества. Низкая рождаемость для них — просто еще одно доказательство такого кризиса, а фанатичная убежденность в своей правоте мешает видеть другие точки зрения и затрудняет ведение общественного диалога и по­иски прагматических решений.

Конечно, нельзя отрицать хорошо известных проблем, возникающих в связи с падением рождаемости, старением населения, нестабильностью брака, ростом числа свободных союзов и внебрачных рождений, большим числом искусственных абортов, распространением СПИДА и т. п. Но не следует забывать и о другой чаше весов, на кото­рую ложатся приобретения XX века: расширение свободы выбора для мужчины и женщины как в семейной, так и в социальной области, рост мобильности, в том числе и матримониальной, равенство партнеров, большие возможности контактов между поколениями, удовлетворения «личных потребностей, самореализации, растущее замещение семейной солидарности солидарностью социальной, эмансипация женщин, детей и пожилых, упрощение семейных нравов, гибкость семейной морали и т. д.

Снижение числа детей в российских, европейских или американских семьях — плата за расширение других жизненных возможностей семей, женщин, самих детей, рождающихся теперь в меньшем количестве. Малодетность — сознательный выбор, сделанный семьями во всех более богатых странах с общим населением не менее миллиарда чело­век, и трудно представить себе, что этот выбор будет пересмотрен в ближайшие десятилетия.

Признание всего этого вовсе не значит, что надо закрыть глаза на проблемы, создаваемые низкой рождаемостью. Она несомненно представляет собой вызов современному обществу. В чисто демографическом плане она чревата постарением населения и сокращением его численности. Хотя и то, и другое кажется нежелательным, никаких неос­поримых доказательств того, что население всегда должно обязательно увеличиваться в размере или иметь более молодую возрастную струк­туру, нет. Но в конкретных условиях места и времени, в частности, в условиях современной России оба названные последствия снижения рождаемости создают вполне определенные и достаточно серьезные трудности, и российскому обществу приходится искать способы их пре­одоления. Эти способы не обязательно должны быть демографическими. В какой-то мере они, напротив, могут сводиться к приспособлению социальных институтов к новым демографическим реальностям.

Как может российское общество ответить на ставшее хроническим «превышение смертности над рождаемостью» (точнее, на превышение числа смертей над числом рождений) и вытекающее из него сокращение численности населения? Здесь и в самом деле есть повод для беспокойства.

После распада СССР в России осталось три четверти его территории, но только половина его жителей. Низкая плотность населения — ахиллесова пята России. Современная экономическая да и вся общественная жизнь требует концентрации людских масс, в России же они, по неизбежности, "размазаны" по огромным пространствам. Некем заселять Сибирь и Дальний Восток, не хватает населения для поддержания достаточно густой сети поселений, нельзя создать значительного числа по-настоящему крупных городов. К тому же Россия соседствует с густонаселенными государствами, и некоторые из них время от времени заявляют претензии на российские территории.

Изменить это положение практически невозможно. Из-за превратностей отечественной истории XX века Россия упустила свой "демогра­фический взрыв" — не будь огромных потерь от войн, репрессий и голода, ее сегодняшнее население могло бы быть миллионов на 50-60 больше. А сейчас Россия вступила в стадию демографического раз­вития, свойственную всем индустриальным странам, — большой естественный прирост населения на этом этапе невозможен. Более того, с 1992 г. он стал отрицательным и, как было показано в гл. 3, то, что этого не произошло намного раньше, было оплачено демографически­ми катастрофами прошлых лет. Все прогнозы указывают на то, что от­рицательный естественный прирост населения России в ближайшие 10-20 лет, а может быть, и дольше, более вероятен, чем положитель­ный или даже нулевой.

Снижение смертности и повышение рождаемости в тех пределах, в которых они реально возможны в России при самом благоприятном развитии событий, способны несколько улучшить положение дел, но не изменить его кардинально. Единственным источником роста населения и даже хотя бы поддержания его неубывающей численности может служить только иммиграция. Роль страны иммиграции не вполне обычна для России, но и не совсем нова. Уже начиная со второй половины 70-х годов Россия из республики, отдающей население, превратилась в принимающую (тогда речь шла об обмене населением между республиками СССР), и с тех пор привыкшая за несколько столетий к центробежным миграциям Россия все больше становилась ареной центростремительных миграционных движений. Однако масштабы их были не очень велики, а иммиграция никогда явно не рассматривалась как важный источник демографического роста.

Сейчас настало время всерьез задуматься над этой новой для России ролью иммиграции и притом иммиграции крупномасштабной. Такая иммиграция, если она станет реальностью, породит множество проблем, однако иного выхода у России нет. Чем раньше будет выработана миграционная стратегия страны, чем лучше будет осмыслен весь комплекс связанных с нею вопросов, тем большего числа ошибок удастся избежать и тем меньшую цену придется заплатить за то, что все равно придется делать.

Не менее важны поиски стратегического ответа на старение населения и связанные с этим проблемы растущей экономической нагрузки на его работающую часть. Теоретически демографическое старение может иметь две причины: снижение рождаемости и снижение смертности в старших возрастах (снижение смертности в младших возрастах противодействует старению, оно, в каком-то смысле равнозначно росту рождаемости). В преуспевших в снижении смертности западных странах наличествуют обе эти причины, благодаря чему они получают некоторую свободу действий, в частности, возможность отодвинуть верхнюю границу трудоспособного возраста. Улучшение здоровья и снижение смертности пожилых позволяет повысить возраст выхода на пенсию, не сокращая "свободного времени" пенсионной жизни. В России же пока единственная причина старения — снижение рождаемости.

В этих условиях повышение возраста выхода на пенсию — не более, чем способ отобрать у пожилых несколько лет "свободного времени", ничего не дав им взамен. Такое повышение способно, конечно, принести экономию бюджетных средств. Но если следовать только экономи­ческой логике, то еще выгоднее было бы вообще отменить пенсии и заставить человека работать до самой смерти.

К счастью, ни одно общество не может жить, открыто пренебрегая принципами социальной солидарности, которые ограничивают область действия чисто экономической логики. Но это не значит, что экономи­ческие интересы не заявляют о себе и не пытаются расширить область своего диктата за счет сужения области социального. Поскольку речь идет о повышении пенсионного возраста, они пытаются при этом опи­раться на демографические соображения (старение населения). Однако, как показано в докладе, как раз сейчас демографических оснований для повышения пенсионного возраста нет. С точки зрения соотношения рабочих и нерабочих возрастов, Россия вошла в благоприятный период, который необходимо использовать для подготовки к более суровым временам: для снижения смертности, особенно в младших и средних возрастах (это несколько замедлит старение), для резкого повышения эффективности экономики, реформирования системы социальной защиты, проведения военной реформы и т. д. Примерно через десять лет "окно демографического благоприятствования" захлопнется, и если этот отпущенный историей короткий срок не будет использован должным образом, демографические подвижки, на которые российское общество не привыкло обращать большого внимания, могут поставить его перед экономической, социальной, а может быть и политической катастрофой.

Политизированные дилетанты настойчиво пытаются убедить общество, что вековые демографические тенденции можно изменить: повысить рождаемость, восстановить естественный прирост населения, прекратить старение и пр. Анализ демографической ситуации часто понимается у нас как необходимая предпосылка ее целенаправленного изменения. Выявить неблагополучия — и устранить их с помощью демографической политики! Такой "мичуринский" подход вообще был свойствен советскому, свойствен и постсоветскому сознанию. Но изменить можно далеко не все. Хорошо бы сделать то, чего можно добиться наверняка, в частности, снизить смертность, как это сделали уже во множестве стран. В других же случаях гораздо важнее понять объективный и необратимый характер перемен и выработать адекватный социальный ответ, приспособить к новым условиям всю систему институтов и норм, все виды социального действия.