Александр Кустарев

XXI век — репетиция "звездных войн"

Главный авианосец иракского флота носит имя Ибн Халдуна, первого мыслителя, рассуждавшего о цивилизациях и об их цикличности. Надо думать, что ход мыслей Саддама — примерно тот же, что и Хантингтона

Америка не устает выбрасывать на рынок идей все новые и новые товары. Фрэнсис Фукуяма несколько лет назад объявил, что наступил конец истории: либеральная демократия в войне идеологий победила, и невозможно вообразить, каково будет содержание истории в дальнейшем. Пол Кеннеди доложил нам, что эпоха сверхдержав кончилась, и что XXI век будет веком страшных последствий перенаселения.

Оба эти "товара" вызвали большой шум. По своему товарному виду (т.е. форме-содержанию) они оказались очень удобны для всеобщего обсуждения: у каждого было что сказать, и дело это было совершенно безответственное.

Похожая ситуация могла возникнуть вокруг статьи директора Института стратегических исследований при Гарвардском университете Самюэла Хантингтона (журнал "Форин афферз", ноябрь 1993 г.). Шум был не меньше. Статья не стала событием массовой культурно-политической жизни. Не исключено, что многие потенциальные участники дискуссии просто побоялись подымать голос, поскольку статья Хантингтона выглядит несколько провокационно: она ведь обсуждает будущий глобальный конфликт и, как всякий прогноз или пророчество, повышает шансы этого конфликта.

Хантингтон полагает, что мы стоим на пороге нового мирового конфликта между "большими цивилизациями". Вот его формула: "...Главным источником конфликта в новом мире будут не идеология или экономика... В мировой политике будет доминировать схватка цивилизаций ".

Характер конфликта меняется и еще в одном смысле. Когда-то, пишет Хантингтон, агентами конфликтов были владетельные особы. Затем их место заняли нации. Теперь на смену наций приходят "цивилизации", т.е. группы наций.

"Цивилизацию" Хантингтон определяет как "высшую культурную группировку на базе максимально широкой культурной идентификации ". Хантингтон подчеркивает, что такие образования — объективные реальности.

По Арнольду Тойнби, продолжает Хантингтон, на земле была 21 цивилизация. Теперь осталось только 6. Вот они: Западная, Конфуцианская, Японская, Славянско-православная, Латиноамериканская и, может быть, Африканская.

Вот им и предстоит в следующем столетии схватиться друг с другом насмерть. Почему? Причин в избытке. Во-первых, различия между цивилизациями не только реальны, но и фундаментальны. Во-вторых, мир стал тесен, и цивилизациям все больше приходится иметь дело друг с другом напрямую. В-третьих, модернизация стирает различия в образе жизни и затрудняет самоидентификацию, так что в целях идентификации все чаще используется религия, а религия — ядро культуры, а стало быть, и цивилизации. В-четвертых, вестернизация на уровне массовой культуры (рок, кока-кола, Макдональд, Мальборо) толкает интеллигенцию в противоположную сторону: таким образом усиливается самосознание цивилизаций. В-пятых, культурная конвергенция осуществляется труднее, чем идеологическая или в сфере материальных интересов. В-шестых, усиливается тенденция к образованию крупных экономических блоков, а они в свою очередь имеют тенденцию строиться на базе цивилизаций.

Затем Хантингтон рассматривает положение на границах между цивилизациями. Случайно или нет, все его иллюстрации касаются границ Исламской цивилизации с другими. Повсюду он обнаруживает очаги грядущего фронтального конфликта.

После этого Хантингтон отвечает на вопрос, который не может быть обойден, а именно: какие у нас основания полагать, что очень разные страны, даже принадлежащие к одной широко определенной цивилизации, найдут между собой общий язык, чтобы выступить единым фронтом против другой цивилизации? Хантингтон, обсуждая эту проблему, пользуется понятием "синдром родственной страны ", или "синдром родства". Этот синдром он обнаруживает в некоторых идущих сейчас конфликтах: у арабских стран во время карательной войны против Ирака, у России и Сербии — в югославской войне, у Азербайджана и Турции — в армяно-азербайджанской войне. Эти примеры, кажется Хантингтону, подтверждают, что синдром существует.

Следующая тема Хантингтона — "Запад против всего остального мира ". Здесь Хантингтон обсуждает процесс "вестернизации". Незападные страны показывают три варианта реакции на вестернизацию. Первый — изоляция от Запада (Бирма, Северная Корея); второй — примкнуть к Западной цивилизации; третий — модернизация без вестернизации (скажем, Южная Корея).

Далее Хантингтон называет несколько стран, находящихся на распутье и выбирающих свое место в ряду цивилизаций, а стало быть, в грядущих конфликтах. Это Турция, Мексика, Россия.

В конце статьи Хантингтон, соблюдая правила хорошего тона и чтобы обезопасить себя от упреков со стороны педантичной научной общины, делает ряд оговорок. Он пишет: "Я утверждаю, что самоопределение через цивилизацию заменит все другие способы самоопределения; что нации исчезнут; что каждая цивилизация станет единственной связной политической целостностью; что группы внутри цивилизаций не будут больше враждовать друг с другом ". Я настаиваю, пишет Хантингтон, только на том, что сознание цивилизаций возрастает. И далее: "Я вовсе не считаю конфликт между цивилизациями желательным ".

Но после этих оговорок Хантингтон пишет пассаж, который мы переведем полностью. "В ближайшей перспективе потребуется большее сотрудничество и единство внутри Западной цивилизации, в особенности между европейским и североамерикаским компонентами. В Западную цивилизацию нужно будет включить Восточную Европу и Латинскую Америку, чьи культуры близки Западу. Нужно развивать и поддерживать тесное сотрудничество с Россией и Японией. Нужно не допустить эскалации локальных межкультурных конфликтов и их превращения в межцивилизационные войны. Нужно замедлить сокращение военной потенции Запада и поддерживать военное превосходство (Западной цивилизации. — А.К.) над Восточной и Юго-Восточной Азией. Нужно использовать различия и конфликты между конфуцианскими и исламскими странами. Нужно поддерживать в других цивилизациях те группы, которые симпатизируют западным ценностям и интересам. Нужно укреплять международные институты, которые отражают и легитимизируют западные интересы и ценности, и вовлекать незападные страны в эти институты ".

Оговорки снимают напряжение и обнаруживают, что Хантингтон на самом деле думает гораздо более тривиально, чем сперва сказал. Категорический вариант его диагноза и прогноза мирового геополитического развития гораздо более интересен, чем оговорочный, хотя, конечно, и более уязвим для критики.

Категорический вариант концепции Хаттингтона становится еще интереснее, если мы примем во внимание политические рекомендации, которые Хантингтон дает своей родной Западной цивилизации. Хантингтон как бы демонстрирует на себе возрастающее самосознание Западной цивилизации. Появление статьи Хантингтона — самый сильный довод в пользу его концепции. В лице Хантингтона Западная цивилизация определенно готовится к войне со всеми остальными. Если лидеры Западной цивилизации будут проводить ту политику, на которой настаивает Хантингтон, то шансы на конфликт возрастут. Это не произойдет разве что в том случае, если стратегия, предложенная Хантингтоном, приведет к полному господству Запада и сделает сопротивление со стороны других цивилизаций совершенно бессмысленным. Выбор для "сторонников мира" и "единства человечества", таким образом, не богат.

Идет ли такое же возрастание самосознания в других цивилизациях? Чтобы ответить на этот вопрос, надо хорошо знать состояние умов в других мирах. Я не знаю. Опасаюсь, что и Хантингтон знает об этом очень немного. Впрочем, кое-какие указания на этот счет есть, и, вероятно, Хантингтон исходил из них, распространяя наблюдения над Западной цивилизацией на остальной мир.

Например, мы кое-что знаем о России. Самосознание России как цивилизации в свое время опережало самосознание Запада. Это — один из фактов в истории идей, повлиявший, очевидно, на теоретическое воображение Хантингтона.

Кое-какие признаки растущего общего самосознания есть и в исламском мире. Яркими носителями этого самосознания были Хомейни и Саддам Хусейн. Главный авианосец иракского флота носит имя Ибн Халдуна, первого мыслителя, рассуждавшего о цивилизациях и об их цикличности. Надо думать, что ход мыслей Саддама — примерно тот же, что и Хантингтона.

"Синдром родственной страны" существует, как и синдром классовой солидарности, — тут Хантингтон прав. Но достаточно ли он силен, чтобы возобладать над возможными противоречиями между соседними и культурно-родственными странами, неясно. То, что он не был достаточно силен в прошлом, конечно, не доказывает, что так же будет и в будущем. Но самый близкий исторический пример — саддамовская война — как будто свидетельствует о том, что мы все еще весьма далеки от коллизии, предвидимой Хантингтоном. В тот раз между Саудовской Аравией, например, и Соединенными Штатами оказалось гораздо больше общего, чем между Саудовской Аравией и Ираком. В то же время позиция Иордании оказалась гораздо более двусмысленной, если не просаддамовской, и это, надо полагать, не на почве ислама.

Пожалуй, не следует спешить и предвидеть в обозримом будущем, что культурные мотивы вытеснят в геополитических играх экономические и идеологические. На уровне деталей спор по этому поводу с помощью всякого рода иллюстраций может идти бесконечно долго с переменным успехом. Это удобно для аргументалистов, поскольку обеспечит их постоянной работой, но вряд ли приведет нас к недвусмысленному суждению.

Но кроме иллюстрационно-фактологического пинг-понга на этой почве неизбежна (и это гораздо важнее) тяжелая казуистика по поводу соотношения "культурного", "идеологического", "экономического" и "статусного" начал. Совсем необязательно думать, что природа любого геополитического конфликта всегда экономическая. Но несомненно, что она вполне может быть экономической даже тогда, когда она прикрыта густым туманом культурной пропаганды.

Между прочим, вся пропаганда во время Первой мировой войны велась на языке культурного противостояния. Немцев называли гуннами и варварами. А Германия, со своей стороны, считала своих противников либо декадентами, либо плутократами. Следует ли из этого, что противостояние было культурным по существу, а не экономическим? Нет, не следует. Столь же осторожными нужно быть при интерпретации конфликтов будущего. Совершенно не ясно, в какой мере культурная риторика конфликта, даже если она усилится в будущем, будет выражать сущность конфликта.

Другую возможность для казуистики представляет пара понятий "культура" и "идеология". Наивно было бы думать, что идеология бывает только классовая. Вообще, иногда кажется, что понятия "культура" и "идеология" различаются лишь тем, что вносят разный оценочный оттенок в одно и то же.

Но и это не все. Если мы придерживаемся известного мировоззрения, то будем упрямо видеть во всех конфликтах экономическую основу. Но поменяем мировоззрение, и тогда мы сможем утверждать, что подлинная борьба в нашем мире — всегда по своей сущности борьба культур, а все остальное побочно. Эволюция человека, как настаивал Хайек, — это культурная эволюция. В этом процессе выживают наиболее приспособленные культуры. Вебер тоже придавал большое значение противостоянию культур. Это противостояние уходит корнями в иррациональную потребность в самоутверждении и оформляется на коллективном уровне как чувство этнической чести и статусной гордости.

Но если такое представление (напомним, сильно зависящее от мировоззрения) правильно, то конфликт в обществе — всегда конфликт культурный. И в этом случае предположение Хантингтона, что мы вступаем в эпоху культурных по содержанию конфликтов, просто теряет смысл: мы не можем вступать в эту эпоху, поскольку никогда из нее не выходили.

Есть и еще одна возможность говорить о грядущем конфликте культур, придавая слову "культура" совсем другое значение, а именно имея в виду культуру как сферу производства. Тогда можно себе представить конкуренцию (а стало быть, и конфликт, коль скоро конкуренция — это конфликт) между крупными производителями разных культур. Но тогда это не будет иметь отношения к содержанию культур, а будет чисто экономической коллизией: борьбой за рынки сбыта разных комбинаций "символических благ". Похоже, что такой вариант даже не приходил Хантингтону в голову, хотя в пределах Запада такая конкурентная борьба — уже внушительная реальность.

* * *

Статья Хантингтона на самом деле очень увлекательна; читая ее, не перестаешь думать: "А ведь в этом что-то есть ", — хотя сомнения и возражения возникают на каждом шагу. Хантингтон, безусловно, нащупал какой-то важный нерв. Но, к сожалению, его макроисторическая геополитическая схема слишком прямолинейна и проста. В ней перепутаны три разных аспекта эволюции: 1) смена агентов конфликта; 2) изменение содержания конфликта; 3) изменение масштабов конфликта.

Внутри Западной цивилизации (я предпочел бы сказать Северной или Христианской, включая Россию, но это дело вкуса) войны между феодальными сеньорами сменились войнами между народами и нациями. Это была смена агентов конфликта. Если считать, что прямая, проведенная через две точки, должна пройти через какую-то третью, то естественно спросить, что находится в этой третьей точке. Хантингтон считает, что цивилизация.

С этим соблазнительно согласиться, но мы сейчас увидим, что с этим очень легко не согласиться. На самом деле "цивилизация", приходящая на смену "нации", вовсе не есть агент нового типа. Смена типа произошла при переходе от "владетеля" к "нации". А "цивилизация" — это просто "сверхнация". Во всяком случае, у Хантингтона мы не можем найти никаких признаков другого понимания "цивилизации". Таким образом, если мы согласимся с Хантингтоном, то вместе с ним нарушим логику: сперва мы обнаружим смену агента, а затем — масштаба. Мы перешли с одной прямой на другую. Поскольку речь идет о масштабе, то лучше не пользоваться понятием "цивилизация", а пользоваться понятием, которое подчеркивает именно масштаб. Например, "группа стран", или "геополитический конгломерат", или что-то в этом роде. Отступая в прошлое, мы обнаружим на этой прямой "страну" и "местность". Итак, речь идет о территориальном разрастании конфликта. Шансов на союзничество между соседними или культурно похожими странами, разумеется, больше. Но это вовсе не означает, что союз соседей будет заключен.

Еще одна прямая идет от одного содержания конфликта к другому и к третьему. Если действительно идет. Потому что движение от статусного конфликта (Хантингтон его не упоминает) к экономическому и идеологическому, а затем к культурному (религиозному) представляется сомнительным. Эта сторона дела обсуждалась раньше, и с этим связано самое принципиальное сомнение в том, что Хантингтон прав, несмотря на кажущуюся элегантность его формулы.

Позволим себе еще немного порассуждать на тему "агентов" и "масштабов" конфликта. Поскольку мы разделили эти два аспекта, то попытаемся себе представить, как идет эволюция конфликта в этих двух аспектах по отдельности. Превращение династических войн в национальные — действительно яркая черта политического перехода, происшедшего в XIX в. Но какой новый агент конфликта придет на смену нациям, или, как мы предпочли бы выразиться, национальным государствам?

При этом не следует забывать, что так называемые "национальные" войны никогда не были до конца всенародными. Их вели элиты. Эти же элиты и занимались развитием национального самосознания, или, если угодно, националистической пропагандой, внушая массам, что нация — объективная материальная сущность.

Всегда были основания полагать, что эта пропаганда затемняет более сложную реальность, где возможных агентов конфликта гораздо больше. Наряду с нациями существуют общественные классы (или, если угодно, статусные группы неэтнического самосознания), а также фирмы (или финансовые группы).

Почему мы должны считать, что на смену национальным конфликтам придут конфликты между цивилизациями или сверхнациональные? Почему не конфликты между финансовыми группировками или общественными классами мирового сообщества, т.е. бедными и богатыми странами? Хантингтон говорит о конфликте "Запад против остального мира " и толкует его как конфликт западной культуры и всех незападных культур. Но как раз при таком раскладе появляются сильные основания считать этот конфликт экономическим. Так его толковали в свое время китайцы и тьермондисты. Этой трактовкой были очень недовольны московские марксисты. Хантингтону тоже, по-видимому, это толкование не подходит. Как видим, вопрос об агентуре конфликта тесно связан с интерпретацией его содержания.

Теперь о масштабах конфликта. Глобализация общества должна как будто бы вести к росту масштабов конфликта. Достаточно вспомнить, например, как история двигалась к двум мировым войнам. Но при ближайшем рассмотрении процесс оказывается не таким уж прямолинейным, как нам было бы удобно думать.

В самом деле, в эпоху династических конфликтов имел место свой рост геополитических масштабов конфликта. Достаточно вспомнить войны Османской и Российской династий. При переходе к войнам наций (народов) масштабы конфликтов сначала уменьшились. Это было естественно, так как предыстория наций связана с распадом династических империй. Затем наступило время национального собирательства, и к Первой мировой войне, которая больше всего похожа на войну наций в понимании Хантингтона, масштаб конфликта опять был весьма велик. Сейчас по мере дробления наций масштаб конфликта опять уменьшается: сербо-боснийский, грузино-абхазский и бессчетное количество "холодных", "разогретых" и уже "горячих" конфликтов в Азии и Африке.

Хантингтон оговаривается в соответствующем месте, что конфликт больших культурно-религиозных союзов (цивилизаций) не исключает мелкомасштабных конфликтов старого рода (Почему "старого"? В теперешних локальных конфликтах не меньше "нового", чем "старого", если мы хорошо знаем, где кончается "старое" и начинается "новое"). Но этой оговорки мало. Вопрос стоит иначе: не будет ли ближайшая эпоха в основном эпохой мелкомасштабных в геополитическом смысле конфликтов? Если иметь в виду, что "в пределе" любая социальная группа есть и этническая группа, то следует ожидать в ближайшем будущем чрезвычайной фрагментации конфликта, возникновения великого множества "молекулярных конфликтов" (выражение Ганса Магнуса Энценсбергера). Городская герилья может, например, стать главным носителем энергии конфликта, а не противостояние цивилизаций.

Вообще, кто измерял энергию, выделяемую микроконфликтами в современном мире по сравнению с энергией, которая выделялась макроконфликтами даже XX в.? Одним словом, мы пытаемся рассуждать о реальности, которая темна и двусмысленна.

Как всегда, рациональный человек пытается ее просветлить и сделать для себя однозначной. Этим и занят профессор Хантингтон, рационализирующий реальность мирового конфликта. К сожалению, его рационализация весьма несовершенна. Он опирается на свой ограниченный опыт наблюдателя и на здравый смысл. А тут нужны логика и теория.

И в другом плане — добрая воля. Как я уже говорил раньше, статья Хантингтона, предлагающая нам гипотетический сценарий, граничащий по тону с пророчеством, на самом деле воспринимается как призыв. Я не вполне уверен, что этому призыву надо следовать. Большие культуры могут, конечно, схватиться насмерть, как это и было, к сожалению, до сих пор с малыми культурами. Но, видит Бог, лучше бы им этого не делать.

1994 г.

 

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.