Версия для печати

Глобальный джихад

Я не понимаю, чего хотят стоящие у власти люди, потому что то, что творится на Кавказе — это фантастическая череда ошибок, непрофессионализма, коррупционности, алчности. Все то, что происходит — это следствие некомпетентности власти или нежелания властей предпринимать какие-то реальные эффективные шаги. Как эта власть может относиться к исламу? Да как обычно — выстраивать вертикаль

Многие считают, что проблема военного конфликта в Чечне возникла в связи со стремлением чеченского народа создать исламское государство. Но настолько ли силен ислам в Чечне, насколько стремление к независимости упирается в религиозную нетерпимость, и насколько реально объединение мусульманских государств в военно-террористический союз против России? Об этом рассуждает заместитель председателя ученого совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко.

— Есть ли национальная специфика у чеченской версии ислама?

— Исламизация Чечни началась очень давно, в XII-XIII веке, но это все было очень поверхностно. Реальная исламизация Чечни, связана с шейхом Мансуром — это конец XVIII века. Шейх Мансур очень энергично исламизировал чеченцев, были уничтожены целые деревни, которые отказались переходить в ислам. Я думаю, что с конца XVIII — начала XIX века можно говорить о том, что Чечня была исламизирована пусть и на достаточно специфический лад.

Специфика заключается в значительном присутствии горных, этнических традиций, в явном приоритете адата (совокупность народных обычаев и традиций над шариатом (религиозное право), то есть это то, что иногда называют в историографии “непрочные мусульмане”. Шариатские суды в Чечне никогда не пользовались особым влиянием, да их практически и не было. Это состояние, оно как бы было извечным, индифферентность чеченцев к исламу достаточно известна по всему Северному Кавказу. Во всяком случае, если сравнивать Дагестан и Чечню, то, безусловно, в Дагестане исламская компонента значительнее и влиятельнее и во многом определяет культуру, традиции этносов.

Еще одно отличие чеченской версии ислама в отсутствии влиятельных духовных лидеров, потому что в Чечне как, пожалуй, нигде на Кавказе руководствовались горскими традициями, чем собственно исламом. Там не было системы исламского образования, которая была в Дагестане, там не было такого количества мечетей, такого количества влиятельных имамов. Поэтому вторая волна исламизации Чечни, которая наступила уже сейчас, в 90-е годы, оказалась достаточно неожиданной.

— В чем причина исламизации чеченского конфликта?

— Я бы не стал говорить об исламизации конфликта, я бы говорил о том, что есть какая-то исламская компонента, которая достаточно противоречива. Сами чеченцы — это не стойкие мусульмане, так скажем. Что признается везде на Северном Кавказе и, особенно, в Арабском мире, арабы открыто говорят, что чеченцы — плохие мусульмане. Дудаев изначально говорил, что его цель — создание светского демократического государства. Потом началась война, и естественно, как и в любом мусульманском обществе, любое сопротивление приобретает черты джихада. Это мы наблюдали абсолютно по всему миру, и здесь Чечня — не исключение. Это общая тенденция. Но говорить, что джихад стал какой-то базой исламизации, я бы не стал.

С моей точки зрения, идея исламизации, идея создания исламского государства в Чечне, тем более создание общего халифата с Дагестаном в 90-е годы, она во многом была занесена извне. Это внешний фактор. Причем когда я говорю: “внешний фактор”, я отнюдь не имею в виду Саудовскую Аравию, я имею в виду Дагестан. Где исламский радикализм был сильнее, хоть он был анклавен, но он был там достаточно силен, влиятелен, там уже появились и продвинутые богословы.

И на Кавказе, и в России работали десятки исламских организаций, на протяжении 90-х годов они действовали где угодно и как угодно. Любопытно, что, не смотря на огромный перечень этих организаций, выясняется, что их влияние на российских мусульман (на татар, на башкир) было очень ограниченным. Очень хорошо себя повело наше мусульманское духовенство, прежде всего, татарское, которое категорически воспротивилось тому, чтобы проникали какие-то иные мазхабы (приверженцы одной из четырех религиозно-юридических суннитских школ), какие-то идеи, которые не традиционны для татарского ислама.

Кроме того, в первую очередь татарами была выдвинута идея евроислама, то есть “с одной стороны, вы нам пытаетесь привить фундаментализм, а у вот нас у российских мусульман есть евроислам”. Это идея современного ислама, который вписывается в современные реалии. Я знаю людей, которые над этой идеей просто смеются, тем не менее, это реальная и очень значимая идея.

Что касается Кавказа, то пока там идет состязание между традиционным исламом (исламом братств) и радикальным исламом, который сейчас там появился. Во всяком случае, альтернативы фундаментализму в виде современного ислама, евроислама я там пока что не вижу.

А фундаментализм представляют самые разные организации: и чисто благотворительные, и политические, дело в том, что в исламе политика неотделима от религии так же, как и благотворительность. Они очень много всего делали особенно на Северном Кавказе, действительно, очень много, помогали радикалам, например, при создании местных радикально-исламских средств массовой информации, была даже какая-то телестанция и радио. Кроме того, они посылали своих эмиссаров в мечети, создавали кружки по изучению ислама, патронировали некоторые исламские учебные заведения. Ну, это то, что на поверхности. Чтобы говорить о том, что они давали деньги на покупку оружия, для этого людей за руку надо держать. Но то, что какая-то часть средств уходила, в том числе, и на это, не вызывает сомнений. Другой вопрос — какое количество этих денег? Я думаю, что на это больше денег шло из самой России — возможно, от диаспоры, от исламских банков, да и сами боевики зачастую занимаются бизнесом.

— Все-таки финансирование исламских радикалов это в основном инициатива частных лиц или же есть страны, у которых это, пусть и не гласная, но государственная политика?

— Я могу объяснить на примере Саудовской Аравии. Государство не дает ничего. Но есть организации, которые патронируют или которыми руководят члены королевской семьи. Формально, будучи независимыми от государства, они, фактически, являются его частью. Вопрос в том, как к этому подходить: считать ту или иную организацию государственной или независимой. Кроме Саудовской Аравии есть еще Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты, это может быть и Египет, Турция, в меньшей степени Пакистан, но, повторяю, не государства, не органы власти, а опять же какие-то исламские организации, которые базируются в этих странах. Те же “Братья мусульмане”, которые находятся в Египте — это негосударственная контора, но деньги оттуда идут. Это может быть Иран, но сами иранцы отказываются категорически. Они не хотят портить отношения с нами. По некоторым данным оттуда идет какой-то ручеек, хотя они шииты.

Так что, тут поймать за руку невозможно. Очень много вранья на эту тему существует.

— В какой степени чеченской конфликт вписывается в идеологические тенденции исламского мира?

— Это как Палестина, как Ирак и все прочие. Потому что в мусульманском мире он рассматривается как один из очагов противостояния между мусульманами и немусульманами. Достаточно популярна идея среди радикалов и, кстати говоря, среди некоторых чеченцев, которые борются в горах, что это конфликт цивилизаций.

— То есть, концепция столкновения цивилизаций вполне применима к данному случаю?

— Не думаю. Но дело в том, что уже механизм ее инкорпорации в эту идеологию войны запущен, и, кстати, в популяризации такой интерпретации чеченского конфликта не малую роль сыграли российские СМИ. Я прекрасно помню, как в первую чеченскую войну только ленивый газетчик не писал, что это война цивилизаций. Хотя в первую войну, это было совершенно не так. Но, тем не мене, эта идея популярна. И чтобы доказать обратное, требуется некое усилие.

— На Ваш, взгляд, проект построения исламского государства в Чечне провалился?

— Полностью. Последний раз эти идеи высказывались в контексте исламо-трайбалистского государства. Трайбализм подразумевает отсутствие целостной единой национальной принадлежности, и наличие деления на родоплеменные кланы, которые внутри еще не до конца сформированной нации ведет борьбу за главенство в иерархической лестнице гораздо жестче, чем с внешним врагом. Такого вообще не может быть, поскольку ислам выступает против трайбализма.

Проект построения исламского государства полностью провален, но дело-то в том, что борьба будет вестись за него постоянно, вот в чем дело.

Подобный проект в принципе невозможен. Чисто формально можно объявить все, что угодно. Собрать 300 человек и сказать, что это исламское государство, и повесить вывеску какую-нибудь по этому поводу, и быть признанным, например, Турецкой Республикой Кипр. Такое уже было, когда их признавали и талибы, и та же Турецкая Республика Кипр, Босния, еще кто-то. Но это невозможно. Это та утопия, за которую будет вестись вечная борьба, то, затухая, то разгораясь. Вот это серьезно.

— А пример Ирана вы не считаете корректным?

По двум причинам. Во-первых, говорить о том, что в Иране исламское государство, я бы не стал, там квазиисламское государство. Была Исламская революция, она была реальна. А то, что это исламское государство, это некоторое преувеличение. Во-вторых, видите ли, в чем дело, если сравнивать Чечню и Иран, то это несопоставимые величины, хотя бы с точки зрения ислама. В Иране очень глубокая исламская традиция, причем специфическая традиция, которая нацелена на создание системы велоят аль-факих (система управления государством при главенстве религиозных аспектов), системы действительно исламского — управления. В Чечне этого ничего не было, и я сомневаюсь, что когда-либо будет.

— Мусульманский мир в оценке чеченского конфликта един?

— Мы хорошо знаем, что те арабы, которые участвовали в чеченской войне, не пользовались большой популярностью, даже Хаттаб, которого, кстати, не любили за длинные волосы. Чеченцы жаловались, что когда какое-то сражение против федералов выиграно, арабы приписывают это себе, когда проиграно, то все валят на чеченцев. Мы знаем, что арабы, которые были в Чечне, очень пренебрежительно относились к чеченцам как мусульманам. Известны многочисленные высказывания Масхадова и Басаева о том, что они ожидали более эффективной исламской солидарности. Существует сотрудничество между определенными организациями, сепаратистами, и исламскими радикалами на Северном Кавказе. Но и те, и другие ожидали большего. Элемент взаимного разочарования, безусловно, есть.

— Какое место Чечня занимает в современном мусульманском мире? Это глубокая периферия, до которой некому нет дела, кроме отдельных радикальных кругов?

— Думаю, что нет. Ее значение поднимается по мере нарастания волны терактов. Они притягивают к себе внимание, как негативное, так и позитивное. После Беслана и в мусульманском мире в целом, и среди правящих элит об отношение к чеченцам, трудно судить, но я думаю, что оно весьма сдержанное. Потому что, любого рода такой теракт, он, безусловно, рикошетом бьет по исламу и по мусульманам. Зато на исламских радикалов на Северном Кавказе все больше рассчитывают те, кого, мы называем международными террористами, они могут быть заинтересованы в использовании боевиков и террористов, подготовленных чеченцами, в других регионах.

— Можно ли дать какие-то количественные оценки присутствия международного терроризма в Чечне?

— Я думаю, что это невозможно. Говорят о цифре 200-300 арабов.

— Не очень значительное число.

— Во-первых, это средняя цифра. Во-вторых, для партизанской войны на такой маленькой территории, этого достаточно. В-третьих, временами их может быть больше, временами меньше, но не в этом суть. Суть в том, что арабы сыграли значительную роль, когда создавались лагеря для подготовки боевиков и при индоктринации Чечни радикальным исламом.

Вряд ли они все решают на поле боя. Ну, есть там несколько десятков вояк. Я был в советской армии, я помню, что к арабам, как к военным, советские офицеры относились с большим скепсисом. А тут выясняется, что арабы могут делать все, что угодно, что они — самый главный враг российской армии. Тут есть место для сомнения.

— Что процесс исламского возрождения, политизации ислама, местами радикализации означают для России в долгосрочной перспективе? Какова должны быть политика власти по отношению к этому?

— Я не могу отвечать за политику власти. Я честно могу сказать, что я этой политики не понимаю. А говорить о какой-то абстрактной модели — это не серьезно. Чтобы говорить об этом, нужно видеть, что, собственно, стоящие у власти люди хотят. А что они хотят, мне временами не понятно, потому что то, что творится на Кавказе — это фантастическая череда ошибок, непрофессионализма, коррупционности, алчности. Все то, что происходит — это следствие некомпетентности власти или нежелания властей предпринимать какие-то реальные эффективные шаги. Как эта власть может относиться к исламу? Да как обычно — выстраивать вертикаль.

— То есть, вы никакой последовательной позиции не видите?

— Нет. Вы знаете, была эта сама политика чеченизации. Ну и что? Что бы выстраивать какую-то линию, отношений к исламу, надо для этого залезть в мозги тех людей, которые стоят в России у власти и пытаются это выстроить. А со стороны эти мозги выглядят, я бы сказал, достаточно сыроватыми.

 

Источник: "Реконструкция Чечни", март 2005 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2016 Русский архипелаг. Все права защищены.