Вступление к выпуску "Мануэль Кастельс: Власть идентичности в сетевом обществе после конца тысячелетия"
Мы открываем рубрику Геоэкономика: сетевые сообщества подборкой материалов о крупнейшем теоретике информационной эры Мануэле Кастельсе (р. 1942). Следует сразу сказать, что серию статей об этом человеке в равной мере следовало бы отнести к другой нашей рубрике — Геокультура: новый язык, — к основной теме которой этот человек имеет самое прямое отношение.
Кастельс — один из активных участников левого движения 1968 г. в Париже. В то время он был преподавателем социологического факультета Сорбонны, ассистентом наиболее именитого современного французского социолога Алена Турэна. По преданию, не оспариваемому самим ученым, его учеником был вождь парижских студентов Даниэль Кон-Бендитт, причем именно Кастельс вроде бы вдохновил "рыжего Дани" на присоединение к рабочей забастовке, что и повлекло за собой студенческое восстание.
В конце 1990-х годов в России Кастельс стал восприниматься российским общественным сознанием как едва ли не пророк "глобального капитализма", а "сетевое общество", описанное ученым в первом томе знаменитой трилогии "Информационная эпоха: экономика, общество и культура", как синоним "открытого общества" в духе Джорджа Сороса. И действительно, на Кастельса было модно ссылаться в продвинутых либеральных кругах, интервью с Кастельсом постоянно публиковали ведущие экономические журналы, а сам он представлялся фигурой, не слишком отличающейся по своей политической ориентации от Милтона Фридмана. На самом деле, что-то подобное имело место быть и Западе, где трилогию Кастельса неожиданно начали хвалить и раскручивать издания финансового истеблишмента вроде "Уолл-стрит джорнал", где его даже провозгласили новым Вебером или Марксом.
Однако даже беглого чтения второго, пока непереведенного в России тома "Информационной эпохи", называющегося "Власть идентичности" (1996), было бы достаточно, чтобы убедиться в том, что подобная прилизанно-либеральная репутация Кастельса по меньшей мере является односторонней. Мало того, что "сетевое сообщество" по Кастельсу ни в коей мере не является аналогом либерально-демократического "конца истории", автор "Информационной эпохи" на самом деле не может даже считаться защитником и апологетом того общества, которому посвящен первый том его исследования. Кастельс относится к "сетевому обществу" примерно так же, как авторы "Манифеста коммнистической партии" относились к капитализму — как к строю, в котором в сконцентрированной форме проявились самые негативные черты всей прежней общественной истории, но который вместе с тем создает материальные орудия для последующего собственного ниспровержения.
По мнению Кастельса, "сетевое общество", с одной стороны, воплощает в себе все то негативное и уродливое, что несет с собой патриархальная культура. Оно лишает человека своего конкретного пространства, то есть погружает его в безличное "пространство потоков" и выводит в дегуманизированное "безвременное время" мгновенных информационных сообщений и финансовых трансакций. С другой стороны, то же самое общество наделяет недовольные господством такого негативного "безвременного времени" группы столь мощным оружием, как Интернет, в силу чего эти группы получают возможность непроизвольной самоорганизации и мгновенной концентрации своих усилий. В числе таких групп Кастельс рассматривает разные силы — от Американской вооруженной миллиции (представители которой организовали теракт в Оклахома-сити в 1994 г.) до религиозных сект типа Аум-Сенрике.
Однако подлинной альтернативой "сетевому сообществу" самому Кастельсу представляются прежде всего экологические (инвайронменталистские — движения в защиту окружающей среды) и феминистские движения, составляющие скрытую идеологическую подпочву определенных версий антиглобализма. Они, по мнению Кастельса, несут в себе радикальную идеологическую альтернативу "безвременному времени" информационной эры, выдвигая "науку жизни в противовес жизни, находящейся в подчинении науке; реализацию "ледникового времени" в противовес аннигиляции времени, и продолжающемуся рабству времени часов [характерному для индустриализма]; зеленую культуру в противовес реальной виртуальности". "Ледниковое время" (glacial time) — термин, заимствованный Кастельсом из книги Скотта Лэша и Джона Урри 1994 г. "Хозяйства знаков и пространства", призвано выразить что-то вроде той темпоральности, в которой отдельный индивид может ощутить себя составной частью эволюции человечества и живой природы в целом, что делает возможным им сознание своей ответственности за будущие поколения. Иными словами, речь идет о полном погружении в природный (а не виртуальный) контекст. Впрочем, по всей вероятности, этим поверхностным смыслом данный (очевидно мистический) термин не исчерпывается.
Из сказанного делается очевидным, что творчество Кастельса следует рассматривать с разных сторон — и с чисто экономической, и с политической, и даже с религиозно-мистической. Несомненно, что его трилогия — это не только объективно-научное исследование, но и своеобразный манифест, высказанный от имени тех движений и той геокультуры, которые считают "новый прекрасный мир" информационной эпохи недостаточно прекрасным и что главное — недостаточно новым. Мы надеемся, что нам удастся собрать в рубрике различные точки зрения о концепции этого безусловно нетривиального мыслителя современности.
|