Версия для печати

Религиозное vs секулярное

В "этом мире" святое должно быть выделено, отделено от несвятого, светского, чтобы можно было освящать несвятое, сакрализировать профанное, вносить измерение "глубины" и "высоты" в горизонтальное пространство существования. И только в эсхатологической перспективе открывается возможность того, о чем говорит Писание: Бог будет всё во всём

Хочу подхватить тему, заданную Александром Морозовым в связи с лекцией Ю.Хабермаса.

Сложная диалектика религиозного и секулярного (светского) по существу остается центральной, ключевой проблемой не только для религиозного сознания, но и для светского. И, конечно, не в том смысле, что есть "религиозное сознание" — у религиозных людей, и "секулярное сознание" — у светских, нерелигиозных. Светское и религиозное — это "сектора", измерения и модусы одного сознания, одного мышления, осуществляемого субъектом сознания, то есть человеком. Это так было всегда, и сейчас так. Меняются конфигурация, пропорции, доминанты, в том числе языковые, но само напряжение между двумя полюсами никогда не исчезает. Потому что в человеческом опыте, индивидуальном и социальном, всегда со-присутствует то, что можно называть религиозным (сакральным, священным, мистическим…), и то, что так назвать нельзя. То, что "свыше" или "из глубины" бытия (или ultimate concern , по Тиллиху), и то, что только здешнее, мирское, посюстороннее, преходящее.

В противоположность некоторым "религиозникам", нужно сказать, что секулярное было всегда, только оно называлось профанным (в противовес сакральному). И когда говорят, что в архаичных обществах все было насквозь проникнуто религией, это неверно. Если все проникнуто, то уже нет и не может быть самой религии.

Религия говорит от лица Бога (или богов, или Божественного, или Святого), то есть она имеет медийную природу. Религия — это инстанция в этом мире, через которую в мир транслируются некие смыслы, которые "не лежат на поверхности", которые не являются "естественными", то есть не извлекаются из опыта сразу и непосредственно. В этом отношении сама религия двойственна: как религия она принадлежит этому миру, но ее собственная функция — быть каналом для передачи на поверхность мира, на поверхность сознания глубинно-потусторонних импульсов: как в области смысла, понимания, так и в области проживания этих смыслов, практического осуществления этого понимания, то есть опыта.

В "этом мире" святое должно быть выделено, отделено от несвятого, светского, чтобы можно было освящать несвятое, сакрализировать профанное, вносить измерение "глубины" и "высоты" в горизонтальное пространство существования. И только в эсхатологической перспективе открывается возможность того, о чем говорит Писание: Бог будет всё во всём .

Говоря иначе, можно сказать, что религиозное не существует в чистом виде. Точнее: религиозное есть транзитное, процессуальное, оно — телеологично. Религия — это призыв, зов к превосхождению "того, что есть" (в смысле обыденной данности).

И в то же время религия — это вызов. "Религиозная" религия есть вызов для тех, кто хочет ограничиться секулярным сознанием (будем только есть, пить и веселиться, ибо завтра умрем!). Об этом свидетельствует тот факт, что секулярное то и дело впадает в "религиозный" пафос. Попытка освободить жизненное поле от религии приводит к тому, что сакрализуется что-нибудь из посюстороннего, создаются квазирелигии, т.н. "религиозное чувство" (и "религиозное сознание") ищет выхода, точки приложения, удовлетворения, на худой конец — объяснения.

А причина очень проста: религиозное есть пограничное. Религия держит монополию на осмысление и "обслуживание" границы человеческого мира, то есть существует и работает в области предельного. Если библейский догмат о творении отвергается по той причине, что нет и не может быть Бога-Творца, возникает, к примеру, теория Большого взрыва, которая претендует на объяснение начала мира, но ничего объяснить не может: потому что вопрос о начале мира — вопрос предельный, пограничный, вопрос религиозный . Как и вопрос о смерти — не биологической, а, так сказать, экзистенциальной. Как и вопрос о самом Боге — вопрос, который никуда не уходит из секуляризованного мира.

Но и секуляризованный мир является вызовом для религии. Но также и призывом.

Он является вызовом потому, что многие "религиозники", ностальгирующие по миру, которого никогда не было (то есть по досекулярному миру, который они считают миром, до конца проникнутым религией), не то что не могут, но отказываются видеть в мире что-нибудь достойное внимания кроме религии (как они ее понимают). Это и есть, собственно говоря, религиозный фундаментализм: религия как власть, побеждающая и подчиняющая себе все, что нерелигиозно. (В данном случае фундаменталисты проявляют свой модернизм, свою проективность, то есть демонстрируют непонимание того, как религия "работала" в далеком прошлом, в т.н. религиозную эпоху.) Религия действительно репрессивна, когда она отказывает секулярности в праве на существование.

Религия должна признать секулярность фактом, то есть именно признать не в смысле сдаться, но понять, что кроме квазирелигиозной секулярности есть и просто секулярность, от которой нельзя уйти, потому что "секулярной" является сама ткань мира. Секулярность — это "вещество" существования, это данность опыта, которая, с религиозной точки зрения, должна приобрести метафизическую объемность. То есть нынешний век должен увидеть себя в перспективе "будущего века".

И в этом смысле секулярность — а точнее, секуляризм — является также и призывом для религии. С современной секулярностью нужно вести диалог. Терпеливый и вдумчивый разговор. Это — миссия религии, долг внесения в секулярный мир (то есть в секулярные головы — в сложносоставное религиозно-секулярное сознание) религиозных смыслов, религиозного измерения жизни.

И здесь нужно сказать нечто и о правде фундаментализма — точнее, фундаменталистского пафоса: компромисса между религией и секуляризмом (как квазирелигией, как –измом) быть не может. То есть его по определению не может быть — если принимать во внимание посредническую, медийную природу самой религии. Речь идет в данном случае о сосуществовании и взаимодействии религиозного и секулярного. А проблема взаимодействия — это проблема языка. Ощущений-то у нас всех много — и "секулярных", и "религиозных", а как с ними разобраться? Ведь люди с религиозной доминантой сознания склонны подавлять в себе секулярное, и наоборот: люди с секулярной доминантой — подавлять религиозное. Одни не хотят и/или не могут опознать секулярное как секулярное, другие — опознать религиозное как религиозное. Одни терпеть не могут "светскую культуру", другие — "всё церковное". Первые не могут смириться со своей маргинальностью, вторые болезненно воспринимают все попытки "религиозных маргиналов" вторгнуться в "святое пространство чистой секулярности".

И здесь — для диалога, для взаимодействия — действительно очень важна процедура. Причем не только "внешняя", но и "внутренняя" — с обеих сторон (если говорить о диалоге религии и секуляризма).

"Религиозники" должны научиться стоять не только на "границе мира", но и на границе (своей) Истины. В "этом мире" у Истины есть граница — это граница между ее принятием и непринятием. В языковом отношении они должны соблюдать строгость религиозного мышления внутри, но вне — говорить о существе говоримого. Говорить на "каком-то" языке, который — как и всегда это бывало в истории и культуре — создается в процессе разговора. Это должен быть и не светский, и не богословский язык. Это должен быть в каком-то смысле новый язык. Необходимость выработки такого языка диктуется исторической ситуацией: когда секуляризм (как –изм) терпит поражение, а религия снова выходит в культурное пространство.

О том, чему должны научиться "секуляристы", как раз и говорит Хабермас. Секуляристы тоже должны научиться стоять на границе "своей истины". Конечно, для них это гораздо более сложная задача. Потому что истины-то — разного калибра. Потому что секуляризм все-таки замешан на отвержении религии, на ее дискриминации (он действительно хочет сослать ее в "Сибирь души": мол, хотите Бога — вот вам ваша иллюзорная "душа"). Истина секуляризма — в отказе об общей Истины, в "убийстве Бога".

И здесь гораздо б?льшая ответственность лежит на религии. Ведь религия гораздо более объемна, гораздо более инклюзивна, чем "светскость". Ведь религия — медиумальна, то есть она должна видеть обе стороны.

И здесь возникает другой вопрос: а на каком же поле должны сойтись обе стороны? Но об этом — в другой раз.

Источник: "Религия и СМИ", 25 сентября 2003 г.