Главная ?> Геокультура ?> Новые идентичности ?> Глобальное гражданство ?> Глобальное гражданство и пределы демократизации

Глобальное гражданство и пределы демократизации

В нашей прошлой статье, опубликованной в шестом выпуске серии «Государство и антропоток», мы упоминали о довольно распространенной точке зрения (отстаиваемой, в частности, футрологом Элвином Тоффлером), что национализм является орудием сопротивления исключительно отсталых, задержавшихся на прежних стадиях развития обществ процессам, инициируемым обществами передовыми. В последнее время стало обыденным называть совокупность этих процессов — от планетарного развертывания новых коммуникационных, торговых и платежных сетей до массового спроса во всем мире на кока-колу и джинсы — термином «глобализация»[1].

Страны Севера генерируют целый ряд процессов, которые обретают глобальный характер — иногда естественным образом, но часто и посредством сознательного вовлечения в них государств и народов, обитающих на периферии мир-системы. Эти процессы неоднозначно контаминируют друг с другом, чем, кстати, объясняется необходимость постоянно оговаривать, о какой именно «глобализации» идет речь в каждом конкретном случае, отличая от этого явления «интернационализацию» или «глокализацию». Так, например, распространение идеалов демократии и свободы довольно проблематично соотносится с определенными формами ослабления государственного контроля над бизнесом, т.е. с выведением деятельности экономических (и чаще всего транснациональных) элит из-под зависимости от общественных институций тех стран, чьи интересы эта деятельность напрямую затрагивает.

Существует представление, что именно «отсталые», не способные выдержать прессинг глобализации, страны прибегают в качестве орудия сопротивления к так наз. «национализму», под которым понимается — на наш взгляд, терминологически не совсем справедливо — стремление утвердить и сохранить собственную «культурную идентичность». Эта точка зрения кажется довольно поверхностной: стремление к защите своей культурной идентичности, страх перед глобализацией свойственны и самым что ни на есть передовым странам США и, в первую очередь, Европы. Речь идет не только о мощных консервативных тенденциях в политике западных стран, желании правых кругов ограничить доступ в страну иммигрантов из стран «третьего мира» и замедлить их последующую натурализацию. Мы говорим в первую очередь о торможении на глобальном уровне процесса демократизации. Этот процесс при своем подлинном, всамделишном развертывании в планетарном масштабе неизбежно поставил бы численно уменьшающийся «золотой миллиард» в политическую зависимость от переживающего демографический бум Юга.

Что, в самом деле, препятствует распространению института «глобального гражданства», выдвижению его, если не в качестве пункта ближайшей повестки дня, то как отдаленной, но, тем не менее просматривающейся, перспективы? Едва ли нежелание или неготовность бедных народов к демократическим преобразованиям. Очевидно, что с точки зрения демократических идеалов ситуация, когда политические судьбы одних народов решаются в кабинетах правителей совсем других народов, когда у населения страны, в которую экспортируется «демократия», никто не спрашивает согласия на данную разновидность экспорта, не может не выглядеть несправедливой? Демократический идеал требует, чтобы человек был вовлечен в процесс принятия решений, касающихся его собственной судьбы. Поэтому «глобальное гражданство», разумеется, и было бы торжеством демократии как политической идеи и тем самым подлинным «концом политической истории» (если понимать историю в духе Гегеля и Фукуямы). Однако ничего похожего на «глобальное гражданство»[2] в ближайшем будущем не просматривается, и ни один вменяемый эксперт, насколько нам известно, не усматривает в этом гипотетическом институте реальную историческую альтернативу. Но тогда каким образом может существовать демократия в глобальном мире?

Общеевропейское гражданство, конечно, воспринимается некоторыми экспертами в качестве своего рода прообраза соответствующих универсальных институций — однако надо быть фантазером и мечтателем, чтобы надеяться на то, что Европа когда-нибудь вместит в себя целый мир, в том числе Америку, Россию, Китай и страны ислама. До сих пор в преддверии ЕС топчется «мусульманская» Турция. Но дело не только в религиозных и иных формах ограничения. Европейское гражданство пока не является проектом, расширяющим политическое участие: жители Латвии или Польши еще не обрели возможность влиять на политику Франции, да и Франция, как показали последние события (разногласия между членами ЕС по вопросу об отношении к действиям США в Ираке), едва ли способна координировать внешнюю политику своих партнеров по ЕС.

Итак, почему «глобализованный» и даже инициирующий глобализацию Запад отстраняется от, казалось бы, естественного политического следствия этого процесса — института «глобального гражданства»? Разумеется, в первую очередь потому, что установление этого института означало бы неизбежное приближение тысячу раз предсказанной «смерти Запада», т.е. растворение культурной идентичности стран «золотого миллиарда»[3]. «Белое человечество» поставило бы себя тем самым в полную политическую и культурную зависимость от «мирового Юга». На глобализацию с таким исходом западный мир бесспорно никогда не пойдет. Но какую же иную политическую форму он готов ей придать?

Впрочем, ответ на этот вопрос выходит за рамки нашей статьи. Зафиксируем только вывод: защита своей культурной идентичности от процессов глобализации не является уделом отсталых народов, та же тенденция специфическим образом характерна и для авангарда цивилизационного развития. Отсюда понятно, почему внешняя политика «демократического мира» носит односторонний характер — защищаются «права человека», но не «право гражданина» свободно определять судьбы своей страны и тем самым всего мира. Из демократической доктрины Французской революции, основным манифестом которой явилась «Декларация прав человека и гражданина», таким образом, элиминируется довольно существенное звено.

Следует сказать только о складывающейся на наших глазах системе трех новых сословий, когда (А) от второго национально-государственного сословия отпочковывается наднациональное (оно же постнациональное) сословие космополитической элиты, и (Б) вычленяется, усилиями самого второго сословия, сословие третье, представленное неинтегрированными иммиграционными сообществами представителей Третьего мира. Нарождающаяся конструкция суть порождение двух глобальных процессов: процесса достраивания геоэкономического глобального миропорядка его передовым транснациональным классом и планетарного антропотока, порождающего напряжение преимущественно на оси Юг-Север. Страх и безнадежность — чувства, которыми сопровождается строительство этой новой «квази-сословной» системы. Она выламывается из классических схем «государственного строительства», согласно которым политическая система возникает, когда «верхи» заключают своеобразный виртуальный договор с «низами» (в буржуазном обществе этот «виртуальный договор» материализуется в виде конституции). Здесь же каждая сторона сохраняет свободу от соблюдения договорных обязательств со своими контрагентами. Парадоксальность ситуации усиливается еще и возможностью каждой из сил задействовать в свою пользу антисистемные движения[4]. Второе сословие может апеллировать к антиглобализму протекционистского или изоляционистского типа — от умеренных социал-демократических проектов до радикального национал-консерватизма в духе Патрика Бьюкенена. Третье — делать ставку на антиглобализм левых радикалов, требующих полного и незамедлительного снятия всех ограничений на пути иммиграции и натурализации. Наконец, первое сословие, используя в своих целях как первый, так и второй тип антиглобализма, может найти идеологическую поддержку новой «сословной» конфигурации современного мира в различных формах неотрадиционализма, подвергающего ревизии демократический этос Нового времени. Впрочем, кристаллизация новых политических идеологий — дело отдаленного будущего.

* * *

Невозможность глобализации «гражданства» — это, на наш взгляд, тот пункт, с которого следует начинать размышления о судьбе этого института. Если обратиться к истокам института гражданства, восходящим к Французской революции, к идеям французских просветителей и Канта, то нужно признать, что гражданство с самого начала мыслилось как феномен, потенциально включающий в себя население всего земного шара. Однако в результате демократических революции XIX в., подъема национализма и распада колониальных империй гражданство стало мыслиться как социальное учреждение, сопряженное с понятием национальности. Этим отчасти объясняется и отмечаемая Уильямом Роджерсом Брубейкером трансформация гражданства в XIX–XX вв. из института, способствующего открытости, включению в политическое сообщество новых членов, в инструмент поддержания закрытости, препятствующий участию большого числа жителей государства в политической жизни.

Итак, мы можем констатировать довольно непростую констелляцию страхов в сегодняшнем мире. Страх традиционных сообществ перед вестернизацией накладывается на опасение цивилизационного авангарда исчезнуть в волнах южного антропотока. Север и Юг, таким образом, вовлекаются в водоворот глобализации, равным образом ужасаясь ее возможным следствиям. Взаимно приемлемые формы планетарного общения пока не обнаружены — отсюда многочисленные обращения к изоляционизму как единственно возможной панацее от всех бед (идеям вроде «Европа как крепость», «Америка как остров» и даже «Остров России»). Человечеству, конечно, понадобятся особые геокультурные стратегии, чтобы выйти из нынешнего глобального исторического тупика с минимумом психологических и нравственных издержек. Но, конечно, оптимальный результат описываемой коллизии далеко не предзадан.

* * *

Гражданство изначально выражало принадлежность человека к полису. Потом один из древних городов разросся до размеров ойкумены. Согласно эдикту императора Каракаллы римское гражданство даровалось и свободным жителям имперских провинций. Возникает вопрос, почему все колониальные империи современного мира не последовали примеру римской предшественницы? Почему все они предпочли просто свернуть имперский проект, сжаться до пределов метрополии, вместо того чтобы постепенно, шаг за шагом демократизировать империю, вовлекая жителей периферии в политическую жизнь метрополии? Следует оговориться, все — кроме одной. Одна колониальная империя, формально по крайней мере, попыталась последовать судьбе Рима, распространив право гражданства на представителей всех покоренных народов. Мы говорим, разумеется, об империи Российской — Третьем Риме — и той странной ее геокультурной трансформации, которую представлял советский проект.

Сегодня очень сложно представить себе, в чем состоял революционный смысл этого проекта, чем объяснялась его привлекательность в глазах западной интеллигенции в 1920-30-ые годы. Дело было не только в заявке на экономическое равенство — в конце концов, социалисты и левые либералы в 1930-е годы уже проложили себе путь к власти в Европе и США. Республика Советов представляла собой подлинный геокультурный вызов западному колониальному миру как образец совершенно особого пути постимперской трансформации, на который не отважилась — ни тогда, ни позже — ни одна западная держава. Чтобы осознать всю радикальность советского проекта, попытайтесь вообразить себе ситуацию, что Франция предоставила бы французское гражданство всем жителям Магриба или Вьетнама.

Эффектность такого геокультурного решения заслоняла собой тот факт, что в Советской России никто, разумеется, не обладал никакими реальными политическими правами, а вся власть была сосредоточена в партийно-номенклатурной верхушке. Однако геокультурная формула советского проекта некоторое время заслоняла от внешних наблюдателей социальные издержки ее реального воплощения.

Не исключено, что лидерство Соединенных Штатов в послевоенном мире объяснялось не только их возросшей экономической мощью, но и тем, что эта страна смогла создать альтернативный геокультурный проект, оказавшийся в результате более эффективным, чем проект советский. Этот проект был связан с идеями управляемой деколонизации, национальной независимости, геокультурой развития[5] и созданием новой международной правовой системы, т.е. с наследием президента Вудро Вильсона, которым смогли воспользоваться его преемники после второй мировой войны.

Советский Союз окончательно растерял свой геокультурный потенциал, когда взял под силовую опеку Восточную Европу (коммунистический проект по его изначальному посылу требовал, скорее, присоединения стран народной демократии к республике Советов в качестве равноправных субъектов Федерации, а вовсе не ограничения их суверенитета), тем самым продемонстрировав себя тривиальной колониальной державой, только почему-то повременившей с распадом. Кстати, можно увидеть определенные аналоги между событиями 1968 г. в Чехословакии и нынешним иракским кризисом. Доктрина «превентивной войны», выдвинутая нынешней американской администрацией, как уже доводилось писать в РА одному из авторов данных строк[6], свидетельствует о крахе американского геокультурного проекта, подобно тому как «доктрина Брежнева» знаменовала собой крах проекта советского.

Фиксируя историческую развилку, связанную с двумя противоположными путями постимперской трансформации, мы вовсе не хотим заступиться за один, противопоставив его другому. Каждый из этих путей, в конце концов, зашел в тупик. Россия не смогла окончательно превратиться в республику Советов, забыв о своей национальной, религиозной и культурной специфике. Соединенные Штаты оказались не готовы считать мнение более слабых в военном и экономическом отношении стран равнозначным их собственной позиции, не готовы всерьез принять условия игры в правовой порядок. Если бы миром управляли одни только идеи, а не законы экономики и геополитики, то надо было бы признать, что по результатам иракского конфликта в своеобразном геокультурном выигрыше осталась старая Европа, ибо две реализовавшиеся в истории попытки ревизии ее имперской политики — советская и американская — обнаружили свою несостоятельность. Однако мир сделает большую ошибку, если окончательно отвернется от наследия двух сверхдержав, попытавшихся в XX веке построить новый мировой порядок, если в результате геокультурного поражения США произойдет возвращение к какой-то разновидности идеологии «крови и почвы».

Но для того, чтобы избежать нового варианта фашизма, нужно подвергнуть основательной ревизии либерализм. Если мы принимаем тезис о невозможности глобализации гражданства как демократического института, нам следует подумать о границах нового «постнационального гражданства»[7]. Традиционный либерализм требует, чтобы мы отказались от льгот и привилегий в отношении права на натурализацию, чтобы все люди, соответствующие набору стандартных требований — репутационных и квалификационных, — однозначно подлежали бы натурализации. Эта либеральная установка — препятствие для геокультурного взаимодействия стран «золотого миллиарда» с близкими ей по общей имперской судьбе народами периферии. Государствам Севера должно быть предоставлено право выбирать себе партнеров в том числе и посредством льгот и привилегий в отношении натурализации. Следует оговориться, мы ни в коем случае не призываем к новому колониализму, скорее, к развитию иных форм политического сотрудничества, альтернативных G-8, НАТО, ЕС и прочим оборонительным «союзам богатых и сильных» против «коалиции бедняков» (выражаясь словами Бжезинского). Это сотрудничество и формирование на его основе «нового гражданства», возможно, и представляет собой способ взаимного погашения страхов, владеющих сегодня обеими частями «расколотой» глобальной цивилизации.


[1] Ряд исследователей — например, Олег Арин — не соглашается со столь широким использованием данного понятия, считая необходимым свести описываемое им явление к тому, что чаще именуется «финансовой», «экономической» или же «корпоративной» глобализацией. Думается, что такая корректировка вполне правомерна, но в рамках настоящей статьи от нее можно отвлечься.

[2] При сохранении в числе прав гражданина (в качестве важнейшего) права на участие в политической жизни сообщества, гражданином которого он является.

[3] Или «белой расы». Первое понятие можно было бы посчитать простым эвфемизмом второго, если бы не ряд фактов, не «укладывающихся» в данное понятие: население России, практика кооптации элит третьего мира и возрастающая доля не белого населения в первую очередь США и во вторую ЕС.

[4] На самом деле, любое осмысленное политическое течение в этой ситуации будет выглядеть антисистемным — поскольку новая политическая система еще не оформилась и тем более не обрела легитимность.

[5] Об этом много и интересно пишет Валлерстайн.

[6] См.: Межуев Б. Геокультурное наступление.

[7] См.: Градировский С., Межуев Б. "Постнациональный" мир Третьей волны".

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.