Версия для печати

Культурная политика: тезисы к гуманитарной рефлексии методолога, а также к методологической рефлексии гуманитария

В категориях мыследеятельности пространство «культурной политики» являет собой экран, способный синхронизировать временные и исторические потоки и размещать их на одной — ортогональной оси времени — плоскости во взаимных отношениях друг к другу

Сильная и слабая стороны во взаимной
связи меняют позиции,
Ключ к победе таится в этих переменах.
Невозможно придумать
Стратагему заранее,
А придумаешь — все равно толку не будет.

36 китайских стратагем. Из толкования Книги Перемен.

Для меня идея «культурной политики», а равным образом способ организации Школы Культурной Политики были и остаются равномощными по содержанию и концентрации смыслов понятию «программирования».

В целом, есть три опорные точки в этом концепте-программе, которые, на мой субъективный взгляд, оказались нечувствительны ко времени, и последние 12 лет только отшлифовали их замысел. О них ниже.

Но есть одно соображение-интуиция периферийного зрения, которое лишь едва касается дальнейшего рассуждения, но не исключено, что задает его тонус и энергетику. Речь об интеллектуальной, но не только о ней, жизни и ее сюжетных поворотах. Она — жизнь — не похожа на жанр плутовского (пикарескного) романа, в котором героя от главы к главе подстерегают все новые и новые события, не имеющие никакого общего знаменателя и внутренней связи. Она, говоря языком музыки, который так любил Томас Манн, похожа на жанр с названием «тема с вариациями». Тема повторяется, но, как и в любимом мною джазе, это каждый раз иная мелодия, которая — каждый же раз — кажется такой знакомой.

Я говорю именно об интеллектуальной жизни, поскольку моему поколению — и это, конечно, допущение, что сродни энергии заблуждения — не было дано иного и равномощного поля собственной идентификации. Но, наверное, это относится ко многому другому, и «тема с вариациями», как собственная программа, играет себя во всех проявлениях индивидуальности. Она же есть то, что превращает жизнь в судьбу и гарантирует от преждевременной ссылки в «монастырь истории».

Но это кстати. Просто интуиция гуманитария.

I. Пространство культурной политики как антропологическая перспектива

Идея программирования была заложена (растворена) в природе деятельности и, я бы сказал, поведения, с учетом стилевых особенностей и характерного дизайна жизни автора проекта Школы. Общая программная установка на искусственную имитацию квази-естественных процессов трансформировалась в этом конкретном случае в сборку «на себе» коллективной истории ММК и игрового периода — с последующей сознательной корректировкой исторических процессов в будущее. Цикл лекций по истории ММК, а также демонстрация игровых форм мышления выполняли функциональную роль имитации предыдущего периода истории. В то время как проекция будущего шага (развития) прорисовывалась за счет метафор, организующих вновь становящиеся технологии мышления (группа прорыва, антроподромы, проблемная коммуникация, а позже — гуманитарные технологии, миниатюризация и приватизация управления и т.д.).

Таким образом, идея «культурной политики» в равной и неразрывной степени относилась как к историческому мышлению и исторической интерпретации, так и к знаково-символической революции, происходившей на уровне семиотехник и знакового конструирования. Отсюда и постоянная проблемная двусмысленность движения в этом пространстве: оно находит свою энергетику в «естественных» ресурсах традиции, но так же опирается на стратегическую изворотливость и ассоциативное скольжение рационального воображения.

Многозначная смысленность культурной политики — и в этом состоит одна из наиболее сильных ее сторон как формы программирования — организует из себя именно рамочное пространство (не дискурс, логику или результативный проект) и, следовательно, предлагает неограниченный набор конструкторского материала при возведении коллективного или индивидуального будущего. Так, в частности, могу заметить, что мой личный дискурс движения в этом пространстве построен, как мне кажется, иначе, чем у Петра — реального автора концепта «культурной политики». В том смысле, что знак-веха «культурной политики» символически имитировала мою персональную историю гуманитария и искусствоведа, а вот история ММК и игровые технологии, наоборот, сыграли роль метафорического сценирования и задали актуальную перспективу шага развития. Эта, своего рода, обратная перспектива имела в своей основе игру «рамка–предмет», которая (игра) и завершилась в 1998 году созданием факультета со специальностью (предметом) «Менеджмент культуры и культурной политики». При том, что методологическое мышление (в виде исторической морфологии ММК и практики ОДИ) выполняет рамочную функцию по отношению к этому предмету.

II. Культурная политика как институциональная инновация

Равномощный антропологическому, т.е. предлагающему диапазон стратегий человекостроительства, становился фокус «общественных отношений» СМД — методологии. Впоследствии через 6-7 лет эта линия движения позволит поставить проблему социализации и институционального закрепления интеллектуальных инноваций в агрессивной социальной среде. Речь о том, что культурная политика — как базовая версия программирования — не только проявляет исследовательскую любознательность в отношении трендов окружающей ситуации, но и весьма деятельностно имитирует (мимикрирует под) эту ситуацию и ее характеристики. С самого начала существования ШКП установка на исследовательское понимание имела свой особый стиль, который я бы назвал «сардоническим мимесисом». Это, с одной стороны, позволяло внутренне насмешливо относиться к академическим упрекам в исследовательской несостоятельности и поверхностности. Оно понятно — на классическое исследование не было ни времени, ни ресурсов; темп жизни, начиная с весны 1988 года, непрерывно возрастал. А во-вторых, исключительно важным было сохранение позиции, используя термин Брехта, «остранения», не полной, а лишь частичной включенности во внешние процессы.

Любопытно, как эта стилевая конструкция обнаруживала себя в семантическом поле. Так, в частности, до сих пор Петр, когда речь заходит об анализе ситуации, призывает не относиться к этому «со звериной серьезностью». На игре в 1990 г . во Владивостоке один из участников уже прямо сравнил саркастические эскапады команды с переполохом, который устроила компания Воланда в Москве согласно известному литературному произведению. И совсем очевидным обстоятельство «остранения» (своего рода остроумие по Фихте) проступает в воспоминаниях участников игры, а затем знаменитого Пятого пленума Союза Кинематографистов СССР: «Развалили, — говорят они, — Союз — то ли кинематографистов, то ли еще какой…» А было ни что иное, как исследование, лежавшее в основе проявления и кристаллизации нового объекта деятельности — с учетом позиции «остранения» и деятельностной имитации внешней среды.

Уже сейчас, в 2001, мой личный ассоциативный ряд постоянно навязывает мне параллелизм «остроумной способности критического отношения» и способности даосской философии «опоры на пустоту» для образования суждений о жизненных проявлениях во всем их многообразии.

Все это оказало существенное, может, и определяющее, влияние на создание своего фирменного стиля в технологиях само-презентации, PR, и, здесь могу только догадываться (лучше спросить у Кошкина с Козловским — но фамилии-то просто по М. Булгакову),  характер проведения корпоративных политических баталий. Другое дело, что эти социально активные гуманитарные практики несут на себе родную до боли пигментацию ШКП (в цветовыведении которой и сам немало поучаствовал). Это обычно хорошее и точное видение целого, но в ущерб конкретным деталям; принципиальная и стратегическая установка на социальные последствия, но с природно-методологическим высокомерным невниманием к отдельным целевым группам; авангардные концепты полиэкранности, сетевых мозаик, мульти-позиционного анализа, но с сохраняющимися монотеистичностью и моноязычием (в т.ч., и лингвистическим) в своем практическом претворении.

В этот же фокус (социализации и институционализации через имитирующие техники) рефлексивно укладываются прикладные теории и практики. Принципы методологического самоопределения, с его мерцающим присутствием в тех или иных социально-актуальных горизонтах и одновременной множественностью позиций; теория реализации, с ее принципиальной неразличимостью редукции и расширения и установкой на пере-форматирование; игра с масштабами, которые суть методологические искусственные формы и т.д. В их основании постоянно со-присутствует пара «сущность — явление», а допустимый зазор между ними (как морально-этического, так и рационально-действенного характера) был и остается неизбывным поводом для корпоративной и персональной методологической рефлексии.

III. Культурная политика как МД — интерпретация

И третий момент, связанный с культурной политикой, который в моем случае оказался соразмерен, как минимум, уже десятилетию. Это мощнейший потенциал трансляции (по сути, педагогический потенциал), заложенный в эту программу.

В категориях мыследеятельности пространство «культурной политики» являет собой экран, способный синхронизировать временные и исторические потоки и размещать их на одной — ортогональной оси времени — плоскости во взаимных отношениях друг к другу. Дар политики, а тем более, культурной, проецировать в плоскость актуальной (т.е. сиюминутной) коммуникации позиции, ценностные ориентации и проектные намерения, живущие в различных исторических нишах — при этом не только в историческом прошлом, но и в историческом будущем. Или иначе: экран — пространство «культурной политики» замыслен таким образом, чтобы в единой точке со-временности (в смысле, настоящего) могли на равных со-присутствовать социальные воспоминания опыта (прошлого) и идеальные островки мыслимого (возможного будущего).

Истончение до полного исчезновения ощущения времени являлось и является базовым условием осознания мыслимого как существенного и существующего в кругу людей, которые осознавали культурную политику как пространство своей работы.

Но ровно этот же тезис означает принципиальную возможность трансляции, поскольку внутренняя проблема акта трансляции состоит в том, что как действие она возможна только здесь и сейчас, а смысл ее располагается вдоль мостиков, ведущих из прошлого в будущее, от поколения к поколению. То есть, действие одномоментно по способу организации, а содержание его «размазано» по оси времени. Особое устройство пространства «политики культурной», которое было унаследовано от СМД-подхода и схемы МД, позволяет трактовать актуальную — здесь и сейчас — коммуникацию как канал трансляции и, более того, предлагает мощнейший инструмент интерпретации для всех смыслов, ценностей и идей, попадающих в зону влияния этого канала.

И уже в логике взаимных превращений и мерцающих смыслов — культура не столько то, что было, а то, что будет, и, тем самым, получает мощный проектно-программный фундамент. А политика — не то, что будет, а то, что было в истории, и, тем самым, получает морально-этическое основание.

И здесь начинается самое интересное: элегантные метаморфозы и взаимные превращения, кентавр — объекты и оборотни смыслов, вездесущее отсутствие и всеобъемлющая ускользаемость. Круг замыкается: и возведение взаимных отношений — превращений в точке «культурной политики» обретает функцию трансляции, не переставая быть коммуникацией. Поскольку характер действия закреплен за временем с артиклем “the”, но смысл его состоит в передаче метода, повторить который не представляется возможным. Но все равно будут пытаться…

Вольно им.

Источник: сайт Сергея Эдуардовича Зуева, 19 апреля 2003 г.