Версия для печати

Вселенский город России

Празднование 300-летия Санкт-Петербурга — повод задуматься не только о судьбе великого города, города-музея, города — наследника блестящих культурных традиций, но и о том, как эта судьба связана с судьбой всей страны, как она связана с новой эпохой, совершенно непохожей на предыдущую, с новым временем, начинающемся сейчас такими трагическими и неожиданными событиями.

Наш собеседник, петербургский прозаик Андрей Столяров — участник нескольких Международных конференций "Феномен Петербурга", автор петербургской прозы.

— Андрей Михайлович, в это юбилейное время много публикаций о блистательном прошлом Санкт-Петербурга, ничуть не меньше — о его трудном, как у всей страны, настоящем, но почти не встречается размышлений о будущем этого города. Как вы представляете себе будущий Петербург?

— И все-таки, давайте сначала коснемся прошлого. Именно из прошлого вырастает все то, что потом становится и настоящим, и будущим. Тем более, если речь идет о Санкт-Петербурге. Ведь Петербург — город, в котором действительно присутствует нечто особенное. Это ощущают и те, кто здесь постоянно живет, и те, кто приезжает сюда, хотя бы раз в жизни. Я бы сказал, что у Петербурга имеется предназначение. Он ведь и возникал не так, как другие места обитания человека: медленно разрастаясь, складываясь, постепенно преобразуясь из поселения в город. Санкт-Петербург возник сразу, в воображении своего основателя — как парадиз, как государственная мечта, как будущий рай — и лишь потом был овеществлен в камне и дереве. Он и застраивался первоначально не отдельными улицами и домами, а сразу же — колоссальными пространственными ансамблями.

Уже по замыслу своему он обращен был к небу, а не к земле. Обычная, повседневная жизнь не имела здесь почти никаких прав. И если говорить о "гении места", в котором, как полагают, выражена душа города, то гений Петербурга — это гений символа, а не разъединенных подробностей, гений именно неба, а не тесных земных пределов, гений вечности, а не конкретного времени. Будучи от рождения несколько "приподнят" над миром, Петербург утверждает приоритет бытия над бытом, "всегда" над "сейчас", закономерного над случайным. Идея здесь величественнее человека, смысл — больше, чем жизнь, а эстетика почти всегда выше пользы. Петербург в отличие от большинства "естественных городов" стремится не к благополучию, а к идеалу. Здесь отвергается идея "исчислимого блага". И возникает, по-видимому, чисто петербургский феномен, когда быть богатым — это не слишком прилично.

Петербург инициирует в человеке редкое качество — умение работать бесплатно и, пожалуй, еще более редкое свойство — умение поступать невыгодно. А отсюда — определенные типы людей, населяющих этот город: мечтатели, фантазеры, фанатики, интеллектуалы, чиновники. Люди, склонные к иллюзорности, к романтизму, к выдумыванию идей, концепций.

— Говорят даже об особой национальности — "петербуржец".

— Это понятие ввел, если не ошибаюсь, Сергей Дягилев. Находясь за границей и заполняя одну из анкет, он действительно в графе "национальность" указал — "петербуржец". И в какой-то мере был прав. Город и в самом деле накладывает свой отпечаток на человека. "Петербургская трансценденция", устремленность не столько в материальный, сколько в очищенный от повседневности, идеальный, "умышленный" мир предполагает и ориентацию на вполне определенные ценности: на образование, на интеллект, на культуру, на умение думать и чувствовать, а не на умение зарабатывать деньги. Не случайно в Петербурге уже давно дан ответ на известный американский вопрос: "Если ты такой умный, то почему такой бедный"? Ответ довольно простой: "Не всем быть богатым. Кому-то надо быть и умным".

— Говорят также о "петербургской волне" в российской политике.

— Да, этот факт весьма показателен. Петербург ведь задумывался именно как имперский, созидающий город. А идея империи, если оценивать ее не снаружи, а изнутри, прежде всего — идея служения. Она ставит государственные интересы выше всех остальных и, по крайней мере теоретически, не предполагает достижение каких-либо личных благ. Сейчас такая психологическая мотивация востребована как никогда. Ничего удивительного поэтому, что многое в российской политике приходит из Петербурга.

В российском сознании транслируются сейчас три канона. Канон "старорусский", который коротко можно сформулировать так: "Жили без демократии тысячу лет и дальше как-нибудь проживем". Второй канон "новорусский": "Хватай все, что можно, потом разберемся". И, наконец, третий канон, хочется назвать его "петербургским", который подразумевает приоритет государственности. Это, конечно, очень идеализированное представление о Петербурге. Политики — люди конкретные, идеалы у них испаряются достаточно быстро. И все же у идеала есть одно чрезвычайно ценное свойство. Само существование идеала воздействует на реальность. Потому что, хотя бы подозревая о существовании идеального, люди начинают невольно соотносить с ним свои мысли, намерения и поступки. Пусть бессознательно, пусть в очень небольшой степени, но все-таки соотносят.

— Однако метафизический идеал должен быть, тем не менее, воплощен во что-то реальное. Иначе он так и останется лишь идеалом — может быть, привлекательным, но лежащим за гранью наших возможностей.

— Вы знаете, один из петербургских редакторов очень хорошо, на мой взгляд, определил, что такое "национальное". Национальное, сказал он, это то, что растет само. Вот картошка растет в России сама, и это наш национальный продукт, пусть даже завезена она первоначально из Южной Америки. А вот ананасы сами у нас не растут и потому национальным русским продуктом они никогда не станут. Применительно к метафизике Петербурга, к национальности "петербуржец" это выглядит так.

Конечно, Санкт-Петербург создавался и как стратегический порт, и как мощный военно-промышленный центр России — эти прикладные функции за ним, разумеется, должны быть сохранены. Однако главное назначение Петербурга формулировалось ведь совершенно иначе. Это было "окно" в другой мир: европейский город в России и российский — в Европе. Пользуясь современной терминологией, можно сказать, что он был предназначен для межкультурной трансляции, для перевода смыслов Запада на языки Севера, Востока и Юга. Об этом свидетельствует даже архитектура города: здесь — самая северная в Европе мечеть с купольным перекрытием, здесь — единственный во всей Европе буддийский храм, здесь — одна из самых больших действующих синагог. На Невском проспекте, который не случайно получил имя "проспект всех религий", в небольшом отдалении друг от друга — и Лютеранская церковь, и Армянская церковь, и католический Польский костел, и православный Казанский собор. Все абсолютно рядом и ничто ничему не мешает. Вот, в чем выражается, вероятно, предназначение Петербурга.

Мир сейчас вступает в период "столкновения цивилизаций". Разногласия между гигантскими мировыми этносами порождают опасную череду военных конфликтов. Пламя перескакивает из одного региона в другой. Все это может закончится катастрофой глобальных масштабов. И проблема согласования различных культур, различных конфессий, различных цивилизаций сейчас, пожалуй, самая актуальная. Санкт-Петербург вполне мог бы стать центром такого согласования, местом, где этносы, религии и культуры находят общий язык, где они начинают хотя бы в принципе понимать друг друга, где они переводят военно-конфликтные отношения в мирную форму соперничества. Это как раз и соответствовало бы метафизике Петербурга.

— Есть сомнение: проект настолько глобален, что вряд ли будет когда-либо осуществлен.

— Мне лично кажется, что следует ставить перед собой только грандиозные цели. Бессмысленно и не интересно растрачивать силы по мелочам. Человек, решивший взойти на гору, возможно, и не достигнет вершины, но он все равно поднимется выше того, кто будет взбираться просто на холм. К тому же, задача лишь внешне выглядит слишком амбициозной. На самом деле она может быть выполнена довольно скромными средствами. Здесь не требуется модернизация экономики, социальная перестройка, привлечение громадных международных кредитов. Здесь нужен почти исключительно интеллектуальный ресурс. А как раз он в Санкт-Петербурге есть. Институт востоковедения, например, один из мировых лидеров этого направления. Главное, что уже существует исторически сложившаяся среда, психология города, способствующая подобным контактам.

Такой ресурс нельзя создать директивно. Он нарабатывается столетиями и представляет собой капитал долгосрочного действия. Важно этот капитал эффективно использовать. Тем более что первичные технологии можно поставить и в более скромных координатах. Например, внутри самой Российской цивилизации.

Реалиями нашей эпохи стали совершенно новые геоэкономические субъекты: мировые диаспоры, поддерживающие активную связь с метрополией. Укореняются они, как правило, в развитых странах Запада, но приносят своей исторической родине как инвестиции, так и новейшие технологии. Мы это видим на примере Китая или Израиля. И Россия, с ее громадным диаспоральным пространством, может здесь оказаться в авангарде истории. Требуется только, чтобы кто-то взял на себя инициативу такого объединения. Санкт-Петербург, обладающий способностью к синтезу различных культур, вполне может стать центром этой необозримой вселенной. Петербург может стать столицей Русского мира.

— Тогда он начнет конкурировать с Москвой как со столицей России. Или Вы считаете, что столица должна быть в Санкт-Петербурге? Такие идеи время от времени в прессе всплывают.

— Петербург все равно имеет явные столичные характеристики. Он был задуман как столица империи и это свое предназначение сохранил до сих пор. Чем бороться со столичной ностальгией Санкт-Петербурга, порождающей, кстати, комплекс неполноценности и подспудное соперничество с Москвой, лучше использовать этот ресурс для созидательных целей. Пусть Петербург создает свою собственную "империю", пусть он создает вселенную, включающую в себя Россию, Европу и даже Соединенные Штаты. Только, разумеется, это будет не географическая империя, основанная на военной силе, а империя российской культуры, которая пронизывает собой ментальность западных стран.

Заниматься данной проблемой нам все равно придется. Из России ежегодно эмигрируют около ста тысяч людей работоспособного возраста. Причем почти половина — это высококвалифицированные специалисты; как раз те, кто должен был бы поднимать российскую экономику. Можно рассматривать это как трагедию, опустошающую Россию, а можно — как сознательную экспансию русской интеллектуальной культуры. Россия мирным путем завоевывает Западную цивилизацию. Такую экспансию следует только по-настоящему структурировать, делать ее целенаправленной и поддерживать связи между эмигрантами и метрополией. Чтобы их деятельность на Западе давала отдачу в России.

— И все-таки, как насчет конкуренции между Москвой и Санкт-Петербургом?

— Мне нравится концепция "многостоличности", которую разрабатывает сейчас петербургский историк и социолог Сергей Переслегин. В эпоху глобальных сетей, в эпоху мгновенной связи с любой точкой мира совершенно необязательно перегружать столичными функциями какой-то один мегаполис. Следует рассредоточить их по всему пространству России. Пусть исполнительная власть (правительство) находится в одном месте, законодательная власть (парламент) — в другом, судебная власть — в третьем месте, столица культуры — в четвертом. Ничего невозможного в этом нет. Зато деньги и люди перестанут, наконец, концентрироваться в одном-единственном городе, возникнет несколько "точек роста", несколько локусов, которые будут подтягивать и прилегающие к ним районы. Возрастет экономическая связность страны, что немаловажно при наших гигантских просторах. Возрастет мобильность финансовых и технологических средств. Картина выстраивается очень логичная: столица европейской части России — Москва, столица Севера и Русского мира — Санкт-Петербург, столица востока России — Владивосток, столица Сибири — Новосибирск. Ну а столица юго-западного региона, разумеется, Киев.

— Хочу Вам напомнить, что Киев находится в другом государстве.

— Речь идет, как я уже говорил, не о территориальной экспансии. Речь идет о новой вселенской связности российской культуры. Если мы обращаемся к будущему Санкт-Петербурга, то это будущее надо соотносить с тенденциями общемирового развития. Только тогда из схоластического, умозрительного оно станет реальным. Только тогда нам удастся перевести метафизику в прикладные координаты. А реальность современного мира — это медленное, но неуклонное растворение национальных границ. И границы, и заключенные в них государства становятся чисто политическими понятиями. Они все меньше влияют на обыденную жизнь людей.

Зато все большую роль в глобальном пространстве начинают играть мегаполисы — "мировые города", притягивающие к себе деньги, технологии и элиты. Они связываются друг с другом уже поверх всяких границ и перераспределяют потоки ресурсов в соответствие с новыми мировыми конфигурациями. Гонконг напрямую связывается с Парижем, Париж — с Мадридом, Мадрид — с Мехико и Москвой. Санкт-Петербург в этих условиях вполне может быть связан с Киевом как с традиционным центром российской культуры. Культуры, особенно мировые, не признают никаких границ, и экспансия их ограничена только внутренней жизненной силой. "Петербургская трансценденция" в этом смысле уже выдержала все испытания. И если мы будем ориентироваться именно на нее, именно на "петербургскую вечность", а не на отжившие индустриальные смыслы, она даст энергию, необходимую для "опережающего развития".

— Так каким же Вам все-таки видится будущий Санкт-Петербург?

— Вселенский город — открытый Новому времени…

Источник: "Конструирование Будущего", 2003 г.