Главная ?> Авторы ?> Переслегин -> В поисках справедливости
Версия для печати

В поисках справедливости

Причина нарастающей дестабилизации во всем мире — новый кризис современной системы капиталистического миропорядка, которую все большее число людей воспринимает как несправедливую

Cовсем недавно, еще каких-нибудь шесть-семь лет назад, развал Советского Союза и крушение всей социалистической системы трудно было расценивать иначе, как победу Запада и торжество миропорядка, который он олицетворял. Однако торжество это не стало «концом истории». События последних лет камня на камне не оставили от теории Френсиса Фукуямы. Сегодня мы живем в мире, который очевидно пришел в движение. Причем речь идет не только о выстраивании новых геополитической и геоэкономической систем (это само по себе чревато весьма болезненными сдвигами) — сегодня мы, и это становится все очевиднее, имеем дело с глубинными тектоническими процессами, с глобальным кризисом «победившего» миропорядка.

Что это за кризис, в чем его причины и каковы его возможные последствия — эти вопросы становятся все более актуальными. События прошлого года во Франции, Новом Орлеане, Лондоне и Австралии не случайно привлекли к себе столь большое внимание и вызвали столь бурные споры.

Своим взглядом на происходящие процессы с корреспондентом журнала "Эксперт" Натальей Архангельской делится Сергей Переслегин — одного из самых известных российских футурологов и специалиста по теории систем.

— Как вы оцениваете недавние события во Франции?

 — Как предзнаменование. Анализируя эти события, наблюдатели обратили внимание лишь на внешнюю их сторону, сильно ее упрощая и подгоняя под хантингтоновскую модель столкновения цивилизаций. На самом деле ситуация гораздо сложнее, опаснее и интереснее. Если бы это было арабское движение, были бы какие-то лозунги. По этой же причине странно говорить, что беспорядки — это работа политтехнологов: и в этом случае лозунги были бы обязательно. То есть это реальное движение низов, хотя отсюда не следует, что не было провокаций и тех сил, которым оно было выгодно. Движение, безусловно, национальное, но не арабское, а французское — впоследствии это станет очевидно. Франция — страна националистическая, само понятие «национализм» сформулировано французами. Фашистского оттенка их национализм никогда не имел, они всегда ограничивались тем, что самостоятельно устанавливали порядок на своей земле. На этих лозунгах страна выходила из Первой и Второй мировых войн, из кризиса 1968 года. Однако господствующая ныне в Европе идеология ЕС задвигает национализм на обочину, превращая его лидеров в маргиналов. Я националистов не очень люблю, но это — нарушение основного правила демократии: позиция населения должна быть высказана, даже если лидеры ее не разделяют. Сказанное касается не только французов, но во Франции ситуация наиболее остра: она породила растущее недовольство, приведшее к провалу конституции ЕС. Французы отвергли великолепный закон, ясно показав, что их не устраивает политика европейских лидеров. С этого момента инциденты, подобные недавним, стали неизбежны.

И все-таки, что же заставило молодежь выйти на улицы?

 — У буржуазного строя, который имеет место во Франции и прочей Европе, в России и даже, может быть, в Китае, есть много достоинств и один принципиальный недостаток: он несправедлив. Я имею в виду не только социальные проблемы, но и восприятие людьми окружающей действительности. Ну, например, говорится о демократии, а на самом деле все сводится к работе политтехнологов, которые зачастую обслуживают обе стороны. Продолжительность жизни возросла, и люди, особенно в гуманитарной сфере, все дольше занимают свои посты. Часть профессий во Франции — это заметил еще Бодрийяр — стала наследственной. И вот возникает прослойка молодежи, которая осознает, что без нее в стране и мире прекрасно бы обошлись. Свою позицию она высказать не может, потому что любая попытка либо блокируется, либо извращается политтехнологами. Им все это кажется несправедливым, в частности то, что поколение, которое, на их взгляд, завело страну в тупик, продолжает оставаться наверху. Отсюда то, что я бы назвал «детский крестовый поход за счастьем».

— То есть повторение ситуации 1968 года? Но ведь тогда протестовала белая молодежь.

 — События 1968 года, напомню, начались в Алжире. Но есть, конечно, и отличия: сейчас во Франции цветной молодежи гораздо больше, чем было тогда, так что без нее дело не обойдется. А кроме того, в те годы была альтернатива в виде мирового левого проекта. Во Франции, в частности, он выступал в маоистской версии. То есть была возможность занять левую культурную позицию. Сегодня марксистский проект разгромлен полностью, и получается, что единственную альтернативу современному капитализму, построенную на определенных идеях справедливости, предлагает ислам.

— Гейдар Джемаль утверждает, что если раньше движущей силой революций был пролетариат, то сегодня его роль перешла к диаспорам. Подразумеваются, видимо, арабские.

 — Джемаль — левый исламский радикал, человек очень умный, но он все же смотрит на дело со своей колокольни. Я же думаю, что движущей силой по-прежнему будет пролетариат, независимо от цвета кожи. И настоящие события во Франции начнутся тогда, когда белая молодежь воспримет поиск справедливости как задачу для себя. Вот тогда мы увидим гораздо более серьезные вещи — это случится обязательно, причем в ближайшие годы. Появятся и лозунги, и лидеры. Лидером станет тот, кто убедит белую молодежь в том, что ее интересы совпадают с интересами молодежи арабской, восточноевропейской и так далее.

— Вместе с лозунгами и лидерами появятся и политтехнологи?

 — Конечно, элементы проектирования всегда есть. В частности, есть силы, которым не понравилась роль Франции и Европы в организации оранжевой революции на Украине. Но как на Украине ситуация уже вышла за рамки проекта, так будет и во Франции: там помимо проекта тоже присутствует реальное движение масс.

— А остальная Европа?

 — Бельгия — это та же Франция, в ухудшенной версии. Что касается Германии, то, заметьте, о беспорядках там очень мало говорили. Немцы будут давить подобные попытки железной рукой. При Шредере мир бы вообще о них не узнал. Но в принципе у немцев та же проблема. Современный европейский буржуазный миропорядок определяется наднациональными структурами ЕС, и все выступления против его инструментов — конституции, комиссии по атомной энергетике и так далее — есть выступления против этого миропорядка.

— Иными словами, речь идет об антиглобалистском движении?

 — А что такое глобализм? В этом сюжете присутствуют три момента, которые постоянно смешиваются. Во-первых, чисто экономический процесс — мировой рынок, мировой город, мировая деревня, свободное движение капитала. С этим никто не борется. Второе: уменьшение информационного сопротивления границ, превращение их в проницаемые мембраны вместо запертых люков. Против этого борются все. Еще десять лет назад этот процесс казался прогрессивным, сегодня свое информационное пространство защищают США, Китай, Россия, ООН. И третье: попытка создания системы управления либо всем миром, либо большой его частью. В рамках этой тенденции есть несколько проектов: всеобщий американский, всеобщий исламский, частный европейский, проект АТР, японский, китайский и прочие. То есть у каждого своя глобализация. И поэтому, когда говорят о борьбе против глобализма, имеют в виду борьбу всех против какого-то одного проекта. Чаще всего американского как наиболее агрессивного. Американцы же в борьбе с исламом или единой Европой тоже выступают как антиглобалисты. Но те проблемы капитализма, о которых мы говорили, глобализм не создает, он их лишь усугубляет. О кризисе западной системы Валлерстайн написал еще в восьмидесятые годы, о глобализации тогда еще и не слышали.

— При этом, кажется, именно он утверждал, что нет ничего хуже для буржуазной демократии, чем ее победа над мировым левым проектом.

 — Конечно. С одной стороны, можно было сказать: смотрите, как хорошо живут в СССР, там нет безработицы, всеобщее образование и так далее. А с другой — смотрите, как там плохо: у них товарный голод, низкие жизненные стандарты и прочее. И буржуазная система в этих условиях стояла как скала, а демократия развивалась. Ведь буржуазная демократия обладает прекрасной способностью к развитию, но только когда ей что-то угрожает. Если опасность исчезает — наступает застой. Так что они должны бы поставить СССР памятник.

— Зачем же они добивались его крушения с таким фанатизмом?

 — Этот вопрос занимает многих политиков и философов. И Валлерстайна в частности.

— Но есть ощущение, что Запад и сегодня продолжает воспринимать Россию как, мягко говоря, оппонента. Она опять представляет какую-то альтернативу?

 — Сегодня нет. Только лишь как особая цивилизация, как Китай или Япония. Но это не альтернатива существующему экономическому и политическому строю. Наша страна — олигархическая демократия, и единственное, что они могут сказать, глядя на нее: смотрите — демократия может быть еще хуже, чем у нас. Даже Китай, как ни странно, альтернативой уже не является. Так что главная беда буржуазного строя — в исчезновении альтернативы. Ведь марксизм был попыткой найти справедливость, религиозным учением, в сущности. Но это была попытка, предпринятая на уровне языка индустриальной эпохи. Тогда как ислам — это поиск справедливости на языке доиндустриальной, традиционной эпохи. Поэтому радикальное исламское движение, на мой взгляд, обращено в прошлое. Но в условиях возможной постиндустриальной катастрофы это прошлое может вполне стать и будущим, потому что исламский проект страхует мир от распада на микроскопические домены, воюющие друг с другом. Согласитесь, всемирный халифат — это более привлекательная перспектива. Вспомните, какую интегрирующую роль для Европы в седьмом-десятом веках сыграл факт арабского нашествия. Перед лицом этой угрозы католическая церковь поднялась на крестовый поход против внутриевропейской междоусобицы. Так что сегодня ислам — это важнейший резервный проект на случай катастрофы.

— И единственный?

 — Нет. Есть свой проект некапиталистического и неиндустриального будущего у Японии. Он называется «Фронтир внутри» — линия фронта внутри человека. Есть свои представления о мировом будущем у Китая. Даже Россия занята обдумыванием своих перспектив.

— Разве у нас есть внятный проект?

 — В России всегда есть какие-то проекты. Проблема в том, что западная демократия оказалась не имманентна России. В стандартном демократическом режиме смена власти — процесс формальный, незначащий. Даже для самой власти. Для России же это всякий раз судьбоносный акт. До выборов президента еще больше двух лет, а элита уже давно озабочена только этим. Чтобы у нас появился нормальный, работающий проект, надо либо выстроить у себя стандартную демократию, во что я мало верю, либо, махнув на все рукой, строить нечто другое. Как в Тунисе, например, где президент остается на своем посту уже сорок лет — ограничений по срокам нет. Там происходят выборы, есть альтернативные кандидаты, страна неплохо развита. Есть примеры и поближе — Казахстан. По последним данным, у нас отрицательный миграционный баланс с Казахстаном и Украиной. Но если на Украину возвращаются ее же граждане, то в Казахстан едут русские. Может, нам взять пример с этой страны? Но мы, как всегда, с упорством продолжаем строить то, что в остальном мире строить уже перестали. Так что проекты альтернативные есть, но исламский все же самый динамичный. За последние пять лет и Европа, и Россия темп проиграли. США проиграли два темпа — стараниями своего президента. А вот Япония и страны ислама сделали колоссальный рывок.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее о японском проекте.

 — Он связан с именем Коидзуми. Началось с того, что была создана комиссия «Цели страны в ХХI столетии», куда вошли депутаты, представители деловых кругов, ведущие политики, деятели науки и культуры и даже японский космонавт и известная танцовщица. Эта комиссия в 2001 году создала документ, который начинается примерно так: Япония развивалась, следуя примеру великих стран. Поэтому наше развитие было столь быстрым и успешным — мы могли учитывать чужие ошибки и не повторять их. Но нужно признать, что мы вышли вперед и сегодня перед нами нет примера, на который можно равняться. Нам приходится двигаться самим. Это будет другое движение, ошибки неизбежны, зато мы будем первооткрывателями. А дальше говорится о том, что современный мир исчезает, на его место встает другой и надо понять, каким он будет. Затем авторы убедительно доказывают, что основным вектором должно быть развитие внутренних способностей личности, и государство обязано сделать все, чтобы эти способности проявлялись максимально. Для этого японцы готовы использовать даже элементы христианства, объясняя это тем, что в буддизме и японском синтоизме идея развития присутствует не столь органично, как в христианстве и исламе.

— Чересчур созерцательно…

 — Да. Особое внимание уделяется психологии, они очень активно занимаются исследованиями сна и технологиями работы с ним. Главное же место отводится совершенствованию техники и технологий, поскольку новый мир будет не отрицанием старого, а его предельным развитием. Они вводят понятие «второго шанса»: человек, у которого не задалась первая половина жизни, имеет право на помощь государства, чтобы начать все сначала — сменить имя, получить кредит и так далее. Японцы собираются переработать Конституцию в духе этого документа и затем приступить к исполнению плана.

— С присущим нации рвением.

 — Да уж, японцы, как мы знаем, свои планы выполняют. Япония и ислам уже двигаются в сторону от современного мира: одни вверх, другие вниз, но двигаются.

— А как на эту картину мира накладывается демографический взрыв в странах Юга, резко меняющий этнические пропорции населения Земли?

 — В том, что в традиционной фазе развития рождаемость выше, чем в индустриальной, ничего нового нет. Это естественно: в первой дети рассматриваются как подспорье, во второй — как обуза. В индустриальной фазе у женщины редко бывает больше двух детей, и вырасти рождаемость может только в том случае, если мы снова вернемся к традиционной сельской жизни. Нет ничего нового и в притоке мусульман во Францию: арабы едут туда с начала двадцатого века. Нынешняя проблема в том, что если раньше французское общество легко перерабатывало потоки мигрантов — в социокультурном смысле, то теперь — нет. И это опять-таки не особенность ислама, а кризис европейской цивилизации.

— Может быть, это количество, переходящее в качество?

 — В России было семьдесят процентов сельского населения и тридцать процентов городского. Это намного больше, чем соотношение между арабами и французами. И тем не менее за несколько десятилетий поток был ассимилирован, хотя различия между горожанами и сельчанами не меньше, чем между арабскими мигрантами и коренными французами. Не говоря уже о том, что нации перемешивались всегда, абсолютно чистых нет, но только раньше это почему-то никого не волновало. Раньше город легко перерабатывал деревню — неважно, страновую или мировую. Сегодня городу предложить нечего.

— Однако поток из мировой деревни в город не прекращается.

 — Да. Но если раньше эти люди были готовы на все, то сегодня их поведение меняется: они образуют свои анклавы, формируют свои структуры. «Мы преобразуем ваши города!» — вот их лозунг. И опять-таки дело не в них. Франция, которая сбросила большую часть своей промышленности, не нуждается в притоке рабочей силы. Им французов-то занять нечем.

— Да, в арабских анклавах во Франции безработица превышает сорок процентов.

 — И сравните с Юго-Восточной Азией, куда переведена промышленность из развитых стран: туда тоже идет колоссальный антропоток — из Филиппин, Бирмы, Китая, — но они его перемалывают. Потому что в этом регионе индустриальная фаза жива и здорова. Проблема европейцев в том, что они имеют все элементы индустриального общества, в том числе и демократию, но уже не имеют самой индустрии. Занять мигрантов работой они не могут, но, будучи государствами демократическими, права им предоставить обязаны. Вот в чем дело. Раньше у Запада была харизма, она называлась «научно-технический прогресс». Сегодня харизма переходит к более молодой и динамичной религии. Европа потеряла способность к социокультурной переработке территории.

— Бьюкенен в своем «Конце Запада» предсказывает, что Европа вообще не переживет нынешнего столетия.

 — Не надо преувеличивать. Старый Свет развивается через кризисы. Я думаю, что ЕС не переживет следующего десятилетия, и нынешний кризис может окончится трагически. А может вывести на новый подъем. Пока что Европа замерла в подвешенном состоянии.

— Могут быть какие-то формы шантажа со стороны населения Юга, численно превосходящего население «северного кольца»?

 — Сегодня развитые страны фактически вынесли свое производство в страны Юга. И представьте себе такую картину. Скажем, Китай говорит: больше мы промышленную продукцию поставлять на Запад по таким ценам не будем. И что Запад будет делать? Снова создавать производство у себя у него уже нет ресурса. Вспомните: землетрясение на Тайване — не самой большой стране — на четверть подняло цены на комплектующие к компьютерам во всем мире. Это я к тому, что демография — лишь одна из возможных схем катастрофы Запада. В то же время, когда во Франции цветная молодежь объединится в своем протесте с белой, формально для Европы это будет ужасно, но в этот момент у нее появится шанс. Возникнет альтернатива, которая дает импульс к развитию. И следующий шаг развития приведет к таком обществу, где описанные проблемы будут вообще не значимы.

— Французский философ и политолог националистического толка Гийом Фай выдвигает идею, что перед лицом угрозы нашествия цветных орд с Юга Европа должна объединиться с Россией. Этот союз он предлагает назвать Евросибирью, поскольку Евророссия — это неблагозвучно, а Евразия — скомпрометировано.

 — А это как раз одна из возможных схем развития европейского интеграционного проекта. Вопрос только в том, что она категорически не устраивает США и интуитивно не устраивает Россию. Почему? Потому что мы уже ощущаем в себе силы на собственный проект. Зачем же тогда становиться дополнением к чужому? ЕС — это классическая развивающаяся империя, и как таковая она должна расширяться. Они уже говорят об интеграции Украины, Турции, Армении, Грузии. Но до них наконец начала доходить очевидная мысль: расширение на восток без санкции России невозможно. Однако здесь Европа, похоже, опоздала: это надо было делать раньше, когда заключали Шенгенское соглашение. Тогда Россия никуда бы не делась. Сегодня же мы, при всех наших проблемах, уже не воспринимаем идею ЕС как позитивную для себя. Наша элита туда поездила — а ездят активно примерно двадцать процентов населения, самая энергичная и политически грамотная его часть — и поняла, что ей будет лучше здесь. И в отношении бизнеса тоже. Кстати, и Польша уже начала сомневаться в правильности своего выбора в пользу ЕС.

— Есть еще одна причина того, что России не резон объединяться с ЕС. Тот же Гейдар Джемаль утверждает, что поскольку главная цель мирового ислама — борьба с глобализмом по-американски, Россия автоматически оказывается в одном лагере с ним.

 — Я полагаю, что и для России, и для Франции одним из логичных путей развития может быть вступление в качестве стран-наблюдателей в Организацию «Исламская конференция». В этом случае ОИК, вместе с Россией и Венесуэлой, аккумулирует примерно девяносто пять процентов мировых запасов нефти и газа и станет очень влиятельной структурой. А во-вторых, проблема формата жизни мусульманского населения обеих стран в этом случае становится заботой ОИК, которая умеет решать эти вопросы. Стать формальным членом ОИК мы не можем по ряду причин, в частности потому, что мы признаем Государство Израиль. Но формат страны-наблюдателя нам не заказан. В этом случае мы действительно включаемся в мировой исламский проект, но на своих условиях. Об этом надо думать.

— Осталось оценить ситуацию в США.

 — В Америке кризис гораздо глубже европейского — он раньше начался. У них страшная проблема с дефицитом торгового баланса: пока мир не был глобализован, они могли это компенсировать за счет дальнейшего движения. А сейчас-то куда податься? Им уже пришлось начать двигаться военным путем, но войны в Афганистане и в Ираке не принесли тех прибылей, на которые они рассчитывали. Кроме того, в Америке наметилась новая тенденция — размывание среднего класса, связанное с их миграционной политикой, работающей как некий социальный пылесос. Богатые классы получают на ней прибыль, мигранты получают свой вэлфер, а средний класс остается в убытке. Его небольшая часть поднимается наверх, а остальные опускаются, о чем говорят американские исследования. Тенденция была отмечена несколько лет назад — большая часть средних американцев перестает отвечать определенным параметрам: отсутствие боязни потерять работу плюс известный набор социальных и имущественных благ, включая количество дней отдыха в году. Эти критерии размываются. Добавьте сюда и общий для Запада кризис демократии: уже дважды легитимность выборов президента США могла быть легко оспорена. А ведь средний класс и демократия — это основа американского образа жизни. Ну и наконец, нью-орлеанские события: так много говорилось про плавильный котел и единую американскую нацию, а оказалось, что все это фикция. Уж если Бжезинский ударился в пессимизм, значит, дела плохи.

— Очередные похороны Америки?

 — Нет, это великая нация: она уже четыре раза переживала сверхкризис, и каждый раз находился человек, который из него выводил. Будем надеяться, что найдется и сейчас, потому что, если Америка рухнет, будет плохо всем. Самое лучшее, что они могли бы сейчас сделать, — принять новую доктрину Монро и заняться собственными делами. Придумать свой «фронтир внутри».

— Что и советует сделать Бьюкенен: сократить внешнеполитическое и военное присутствие США в мире. А что Россия? Мы на очередном перепутье дорог?

 — За последние четыре года Россия потеряла темп, и это большая ошибка, которую Путину не простят. Тем не менее за эти годы он кое-что сделал: он очистил пространство нашей страны от чужих проектов — исламского, американского, европейского. И это хорошо. Сколько бы у нас ни кричали, что мы никак не можем определиться, для России сейчас важно именно не определяться. Если Америке надо бы закрыться внутри себя, то нам, наоборот, важно открыться во все стороны. Именно во все, а не в какую-то одну. Мы не должны заключать военные союзы ни с кем, но должны со всеми торговать. Взять и отдать как можно больше — но во все стороны. Так что Путин действует в правильном направлении.

 

Источник: "Эксперт", №1-2(496), 16 января 2006 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.