Главная ?> Авторы ?> Махнач -> Природа как храм
Версия для печати

Природа как храм

Предки русских — славяне — чутко воспринимали природу. С этим связана особая славянская эстетическая одаренность. Вспомните рассказ о послах, направленных святым Владимиром в Константинополь, которые, докладывая о своих впечатлениях, заявили, что, присутствуя на богослужении в Софийском соборе, долгие века самом значительном храме христианского мира, не знали, на земле они находятся или на небе. Киевские бояре X века, участвовавшие в десятках посольств, множестве военных походов, срубившие не один десяток голов в боях, затруднялись поверить твердой плитке пола у себя под ногами? Вряд ли. Просто для них это был реально представимый художественный образ. Послы славяно-русской державы привели его таким, как они, славянам: своему князю и своим согражданам — горожанам Киева.

 

Поразителен пример из жития подвижника аскета XV века преп. Антония Сийского, рассказывающий о том, что он любил молиться в круге двенадцати белых берез. Такого подхода не найти за всю историю монашества ни у египетских, ни у сирийских, ни у палестинских, ни у греческих отцов. Там мы видим стремление удалиться от мира, но не желание, чтобы молельное место было прекрасным. Вспомним один из тезисов Даниила Андреева, который видел задачу будущей России в синтезе не реализованного полностью до сих пор творческого потенциала прароссианства, культуры уходящей в языческую древность, и культуры православной без потери как одного, так и другого, что достаточно тяжело.

Эта задача была частично выполнена в прошлом. Я прилагал тезис Андреева к русскому Северу. Там эта задача была реализована, но локально — не всей Россией, а именно в прекрасном мире русского Севера, практически убитом большевистской эпохой.

Искусство русского модерна начала XX века тоже являет интуитивную близость к этому тезису. Оно глубинно в своих архетипах, связано с растительностью или с текущей водой. Эти линии модерна особенно видны в декоративных элементах, в прикладном искусстве, в архитектуре. В Москве на набережной близ храма Христа Спасителя стоит творение художника Малютина и инженера Жукова — доходный дом Перцовых — реальный пророссианский проект, к тому же осуществленный.

Это примеры слитности природы и культуры, рукотворного и нерукотворного, творения Божия и, как вся культура, результата сотворческой роли человека.

Рассмотрим сложившуюся в течение многих столетий специфику восточно-христианского города, и русского города в частности, отличного от городов других культур, особенно западных. Что представлял собой западный средневековый город? Он по-своему прекрасен. В историческом центре Ревеля или Львова можно видеть остатки такой застройки — фасады домов плотно примыкают один к другому, поскольку земля дорога, а особенно дорога протяженность фасада вдоль улиц, поэтому нередко такой фасад — дверь, рядом окно, а дальше следующее владение. Выше второй этаж, который чуть-чуть нависает над первым, а третий — над вторым. Тесно, а посреди улицы сточная канава — и ходить надо с умом.

Для русского же города характерна полностью усадебная застройка. Дома — в глубине участка, на улицах лишь храмы, лавки. Во всех старых городах еще сохранились дома, которые стоят не по красным линиям улиц, потому что построены до полицейского требования начала XIX века строиться по ниточке. Это очень показательно и было закреплено законодательно.

Еще в домонгольский период был введен Закон градский, это — «Византийская книга Эпарха-градоначальника». С Законом градским надолго приобрело силу «Правило прозора» (от глагола «зрить»). Оно юридически реализовывало следующее правило — если вы имеете со своего участка прекрасный вид, а сосед застроил этот вид, то вы через суд можете добиться права снести его постройку. Это правило действовало на протяжении веков и имело немалое градообразующее значение.

Думаю, что на особый характер близости нашей среды обитания с богоданной природой влияло и использование дерева, как господствующего многие столетия материала. Сам характер этого материала, сближает культуру с природой. Русская городская среда обитания сопротивлялась регулярности. Когда появилось требование строить дома вдоль красной линии улицы, русские домовладельцы отгораживались хоть крошечной полоской полурукотворной природы — между фасадом и тротуаром возник палисадник. Русские города вплоть до революции сохраняли усадебный характер застройки. Каждый дом имел дворик и надворные постройки. Социалистический город все это уничтожил и создал среду обитания, неприемлемую для человека. Сейчас более русским городом выглядит средний американский, состоящий из частных домов, отгороженных теми же палисадниками.

Современный русский город, построенный в социалистические времена, представляется мне предельно антирусским. В Петербурге правило красной линии появилось в XVIII веке, а в провинции только в XIX. «Правило прозора» продолжало действовать. Мы почти не видим улиц в пределах нашей страны, за исключением Петербурга, где старая застройка образует сплошной непрерывный фасад.

Иногда улицу было уместно изогнуть так, чтобы она обошла храм. Таким образом, храм оставался замыкающим объемом, воздействуя на людей как городская доминанта, обращенная к Господу, к небесам. Кривые улицы русских городов помимо того, что не устраивали в холодную зиму «аэродинамических труб», имели еще и эстетическое значение. Вы постоянно находились как бы в живой среде, двигаясь по улицам вы открывали следующую доминанту. В старых городах, в том числе в Москве и Ярославле, многие улицы ориентированы на отдаленный храм, находящийся часто в более высокой части города. Иные улицы ориентированы на высокое здание, не всегда храм, так — переулки вокруг Сухаревки в Москве связаны с давно исчезнувшей Сухаревской башней.

Все это формировало особый характер русского зодчества. Открытый город с широкими улицами, рассчитанный на то, чтобы человек мог быстрее добраться до выезда, покинуть его пределы. Город был тесно связан с природой и сельской жизнью. Все города, в том числе и столичные, имели общинные выгоны для коров. Для города были характерны связанные с природой композиции. Это хорошо видно в Угличе, и особенно в Воскресенском монастыре — лестницы с площадками, лоджии, галереи. До XVII века парадное крыльцо устраивалось не только на второй, но и на третий этаж. Благодаря всем этим элементам здание — будь то дом или храм — как бы корни забрасывает в пейзаж или вбирает его в себя. Храмы русского Севера кажутся выросшими, как грибы. Когда смотришь на пейзаж, невозможно его представить без выросшего храма. Думаю, что это природное чувство композиции уходит в пророссианскую глубину и лишь впоследствии переносится на казенное зодчество.

Россия долго сопротивлялась классицизму. Его пропагандировала Екатерина II, однако, классицизм, остававшись в XVIII веке казенным стилем и стилем дворянских усадеб, в XIX взял реванш и стал всеобщим. Классицизм был принят нашими соотечественниками тогда, когда он обрусел, стал мягче, интимнее и приобрел черты архитектурной уютности. Классицизм выразил старинную форму, которая называлась «вышкой», потом «теремом», потом «светлицей» в мезонине. Возможно, здесь проявилось подсознательное желание — сделать вышку, чтобы полюбоваться природой, войти в этот природный храм.

В Кремле есть Теремной дворец московских царей 1630 годов. Там наверху — палата с большими окнами, окруженная открытой галереей, чтобы в хорошую погоду государь мог пригласить гостей прогуляться, а в дурную — полюбоваться видом из окна этой палаты.

Колонный портик, идущий из античного мира, не редкость во многих странах. Однако только в России его превратили в террасу для чаепития. А когда портик объединяет два этажа, на него опирается пол балкона. Здесь то же самое стремление к связи с пейзажем.

Монастырь возвращается от упадка в XVIII веке к значению Оптиной, Валаама, Соловков в начале XX века. Это соответствует путям русского искусства, которое возвращается к своим исконным восточно-христианским корням, и тоже способствует сближению рукотворного храма с храмом природным.

К середине XIX века в русской культуре сложилась особая монастырская субкультура, как в середине XVIII века дворянская субкультура. Эта субкультура формировала особое отношение к растениям и к природе. Монастырские сады — не только древнее, но и эстетическое явление. Что же заставляло монашествующих окружать себя прекрасными растениями? Особый затворнический характер монастыря. Строго говоря, монах в принципе никогда не должен покидать монастырских стен, за исключением некоторых функций, вынуждающих к этому. Таким образом, монах оказывался лишенным общения с природой, что было недопустимо, поэтому духовные авторитеты настоятельно предписывали уделять внимание монастырским садам и цветникам. Псковско-Печерский монастырь, в котором никогда не пресекались традиции, прекрасно иллюстрирует эти слова. Все свободное место, незанятое дорожками, крутыми склонами, деревьями и постройками, покрыто цветниками с хорошо подобранными цветами. Быть может, цветоводство осознавалось как акт сотворчества, обращенный к Богу?

Икона «Богоматерь Вертоград Заключенный» Никиты Павловцева относится к середине XVII века. Вертоград — это Рай, но также и сад. Фигура Божией Матери стоит посреди парка. Принципы этого парка были подхвачены у самой модной паркообразующей страны XVII века — Голландии. Это регулярный парк — парк цветников и подстриженных растений с небольшими беседками и водометами — как в XVII веке именовали фонтаны. На Крутицком подворье, где был изысканный гуманитарный центр, в том же XVII веке были устроены такие парки. Иконописец перенес этот парк на икону — для него сад является образом Рая. А любой иконный образ должен обращать нас к первообразу. Таким образом, садоводство приобретает сакральное значение.

Валаам — место, где человек в рамках субкультуры монастыря входил в прямое взаимодействие с дикой природой. На Валааме в леса подсаживались разные породы лиственных деревьев. Сейчас там смешанный лесопарк. Отдельные элементы этого великолепного парка имеют легко прочитываемое символическое значение. К игуменскому кладбищу ведет аллея из лиственниц, погружая нас в состояние светлой скорби, приличествующей православному христианину. К скиту всех Святых — дубовая аллея. Для дуба Валаам холоден, и стоило большего труда его вырастить. Если там светлая скорбь, то здесь утверждение. Дубовая аллея превращает весь остров в единый скит, храм, посвященный всем святым. Дуб, а не береза — символ России. Дуб, как и ель, — священное дерево древних славян.

Следующим аспектом полурукотворной валаамской природы являются неожиданно открывающиеся обзоры. Там можно неожиданно увидеть одинокое дерево, сбереженную сосну великолепных размеров. Это дает определенный знак, ведь по этим аллеям ходили паломники с церковными песнопениями. Может открыться поклонный крест, и он тоже — напоминание о молитве. Открываются неожиданные зрительные связи — вы вступаете под арку дубовой аллеи и входите в другой мир. Арка Владимирского моста — это врата храма. С моста можно увидеть главный собор и колокольню. Напоминание о том, что вы не покинуты, что вы в братии, что вы в составе этой братии объединены молитвой с теми, кто постоянно посвящает себя молитвам.

На Никольском острове холоднее, чем на архипелаге в целом, потому что он находится на открытой ветрам Ладоге. Но и там растут клены и есть цветники, вырастить которые было трудно. Монахи скита «докомпоновали» до некоей богоданной суммы неполную в этом месте дикую природу.

Великий зодчий, создатель Валаамского ансамбля Алексей Максимович Горностаев тоже был включен в эту монастырскую субкультуру. На Валааме нас везде окружает великолепный камень, в основном гранит. В кирпичных постройках Горностаева, церквах и часовнях, обязательно вставлены колонки из местного шлифованного гранита, что тоже объединяет дикую богоданную природу, природный храм с храмом рукотворным, архитектурным. Это распространено всюду, где есть следы Валаама. На зданиях Валаамских подворий в Санкт-Петербурге и Москве тоже имеется этот валаамский знак. Довольно скромные здания имеют обрамление главных порталов из привезенного валаамского гранита, связывающее с природой Святого острова. Древние считали, что существует у каждого места свой ангел. Знак ангела Валаама в этих постройках, в каждой привезенной и установленной колонне.

Тесную связь природных объектов и элементов архитектурного ансамбля можно видеть на Соловках. Только там колоссальную роль будут играть еще озера и соединяющие их каналы.

Завершая этот разговор о том, как человек стремился уподобить природу храму, можно сказать следующее. Представляется, что человек выполнял при этом свой изначальный долг, реализуя сотворческий дар, полученный Адамом, дар, который не может быть отнят ни у кого из нас. Вспомним, как богословски важно то участие Адама в создании всей природы, упомянутое во второй главе Книги Бытия, когда он нарекает имена всем тварям и тем самым становится со-Творцом, а не только Венцом Творения. Вторжение в природу, когда мы выводим новую породу домашнего животного или растения, мы совершаем по нашему со-творческому праву. В обоснование этого смелого утверждения приведу два стиха из псалмов, суть которых иногда удавалось выявить нашей культуре.

«Всякое дыхание да хвалит Господа». Виктору Михайловичу Васнецову доведется впрямую проиллюстрировать это, когда в абрамцевской церкви он отказался от геометрических орнаментов и настоял на том, чтобы плиточный пол был выложен цветами, а клиросы им собственноручно расписаны. И второй, еще более связанный с темой сообщения, которым я и закончу: «На всяком месте владычестве Его благослови душе моя Господа».

 

Источник: журнал «Урания» №3, 1998 

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2014 Русский архипелаг. Все права защищены.