Версия для печати

Ренессансная Россия

Я был в Дубне в декабре, и меня поразила обстановка — здесь я увидел то, чего не видел в других местах, в том числе и в Америке. Я увидел покой в сочетании с духовной жизнью. Нет, я не противопоставляю в этом смысле Америку России, речь идет о таком важном нюансе, как ренессансность духа, стирающая грань между профессией и не профессией. Слухи, что в Америке нет культуры и интеллекта, — глупая легенда, созданная недалекими завистливыми людьми. В Америке много замечательного. Зайдите в Йель, зайдите в Принстон, зайдите в Гарвард — это же города с десятками тысяч студентов каждый, и таких десятки, если не сотни по всей Америке.

Между прочим, если сложить количество студентов в ста первых университетах Америки, получится население небольшой европейской страны. Тем не менее, по телевидению и из Голливуда на головы американцев и на весь мир несется много чуши, даже не вполне понятно, почему, Qui Bono, кому это выгодно? Ведь так, казалось бы, просто изменить знак образа Америки, просто показывая то, что тоже есть.

А Дубна меня изумила, особенно по сравнению с духом близлежащий столицы — и в Доме ученых, и в университете такие светлые лица у ребят и девчонок... Есть ощущение путешествия на машине времени. Все это воспринимается немножечко как Афины эпохи Перикла. Хотя я там не был, я все-таки не такой старый, как кажется, — так сказать, как Афины, как легенда о них. Ну и как старые наши университеты и академические институты при большевиках. Я не идеализирую, большевики в России натворили столько глупого и ужасного, что на десять стран хватит, но они создали образование из ничего. Учиться, учиться и учиться — три раза повторили и в данном случае не шутили. В Дубне есть явственный оазис нормального человеческого общения, интеллекта. Оазис не в смысле пустыни (я вовсе не хочу обижать Россию, упаси Бог, да это было бы и неправдой), а оазис во Времени.

И когда видишь только как оазис то, что должно быть нормой, я не понимаю, для чего учили миллионы человек. Почему интеллигенция, ученые, профессионалы сегодня в России растворяются как сахар в чае, не оставляя даже сладкого вкуса? Почему специалисты, которые только и могут возродить страну, которые, между прочим, возродили из руин после второй мировой Японию и Германию, в этой стране исчезают и растворяются? Это же безумие в масштабах державы, это же клиника.

Если говорить серьезно, и даже очень серьезно, то мне кажется, что в нынешней России продолжается поединок между линией Петра Первого и линией Чингисхана. Петр, приказав россиянам учиться, указал путь, по которому стране надлежало идти. Путь овладения мастерством, знаниями, умениями. Путь совершенствования в своем деле. Путь профессионализма. Путь мысли и творчества. И что же? За прошедшие триста лет достижения на этом пути воистину огромны. В стране была ликвидирована безграмотность. Страна стала самой читающей в мире. Были созданы уникальные технологии и наука, великий балет и великая музыка. К концу двадцатого века Россия превратилась в интеллектуальную сверхдержаву. Не просто с исследовательскими институтами, а с целыми научными городами, в которой быть поэтом было престижнее, чем директором магазина. Где девушки отдавали руку и сердце физику, а не жулику. Где люди учились не для того, чтобы получить денежное вознаграждение, а чтобы приобрести знания. Где первыми в мире полетели в космос. Идя по пути, начертанному Петром Алексеевичем Великим, императором всероссийским.

Путь, указанный России Чингисханом, отличается от пути Петра, как степь от шоссе. Это путь молодецкой удали. Путь набега. Путь дерзости. Набежал, урвал, нахапал — и деру. Да и не путь это вовсе — это больше чем путь, ибо путь всего лишь одновременен, а степь свободна: скачи куда хочешь, бери что хочешь, хватай кого хочешь — и никакого тебе стеснения—ограничения. Нельзя сказать, чтобы эта чингизова вольница была начисто лишена привлекательности — скорее наоборот: она обессмерчена в отечественной литературе. Набежал Чичиков на губернский город Н., скупил мертвые души — не алюминиевый комбинат по цене обанкротившегося, не газовые месторождения как иссякнувшие, не золотые прииски как исчерпанные, всего лишь мертвые души — и был таков. Господи, да сколько сегодня таких Чичиковых? Тыщи, ежели не мильены! — хоть медаль его имени учреждай, хоть рыцарский орден.

Сегодня Россия на перепутье. Потому, что, хотя дело Петра бессмертно, смертны делающие его люди. Потому что тех, кто бредет по пути Петра, становится все меньше и меньше. И они все ниже пригибают голову. И того и гляди прервется связь времен. А прервется она, когда никем не заполненная и с каждым годом расширяющаяся пропасть между делом и его результатом перестанет быть пропастью. Когда последние профессора (пропасть между которыми и двадцатипятилетними аспирантами ничем и никем не заполняется, ибо последние либо уходят из умственной деятельности, либо покидают Россию) вымрут, как динозавры.

Понятно, что ситуация должна меняться, но возникает еще один вопрос — что все-таки сохранить? Есть американо-европейская цивилизация. Предположим, мы, в смысле Евразия, стали очень благополучные и гармоничные, у нас много денег, нормализовалось законодательство, исчезли в небытие крыши и откаты, и так далее. Есть ли что-то в нас, в российской науке, творчестве, подходе к жизни такое, что по большому счету стоит переносить в будущее? Такое, что действительно стоит распространять на весь мир, а не автоматы Калашникова? Что конкурентоспособно на уровне национальной ниши в цивилизации? Если нет, то существует второй путь. Прекрасно, что дети уже на Западе: пусть научатся жить в нормальной цивилизации и нормальной работе. Приедет — хорошо, не приедет — тоже спасибо, в любом случае стране и россиянам во всем мире как минимум не хуже — эти дети, где бы ни жили, все-таки члены своих московских или воронежских семей. Но мое глубокое убеждение, что здесь есть нечто очень важное, чего нет нигде. Пусть даже сегодня здесь, в оазисе Дубна, собралось две тысячи человек. Но ведь аз есмь!

Я считаю, что советскую науку в том очаровании, достоинстве и, пожалуй, даже величии, в котором мы ее застали, создал Иосиф Виссарионович Сталин. То есть он понял, что для того, чтобы что-то создать, надо дать людям жить спокойно. Я представляю разговор двух людей, один из которых в пенсне, а другой с усами. Один сказал: Лаврентий, этих не трогай, — или что-то в этом духе. И поднял палец. Или вынул изо рта трубку и выпустил облако дыма в лицо Лаврентию для убедительности, чтоб запомнил важность момента. И этого облака дыма или импульса от звуковой волны, донесшей эти слова, хватило на 50 лет после смерти человека, любившего курить трубку, и не хватает уже только сейчас.

Как-то я говорил с влиятельным человеком, весьма уважаемым в Новом свете, не называю его имени. Я спрашиваю, почему он ездит в Россию, хотя не родился здесь, но говорит по-русски и часто ездит в Россию. Он сказал, что Россия — единственная страна в мире, в которой интеллектуалы существуют как класс. Потом добавил — и немножечко во Франции.

Мое глубокое убеждение — современному миру не хватает синтеза. Как сказал Дмитрий Сергеевич Чернавский, творчество и профессионализм комплиментарны. Это очень глубокая мысль. Так вот: в русской культуре доминирует творчество, а не профессионализм. Мы выходим за рамки любой проблемы. Мы мастерим, а не работаем на конвеере. Даже два окна в старом русском доме неодинаковы. Мы всеми силами боремся за уникальность в каждой точке. У нас два швейцара в ливреях стараются быть не похожими, а непохожими друг на друга. То же и со всеми прочими. Это очень серьезно и как национальная линия, и как стиль в понимании мира ученым или инженером. Как стиль подхода к любой проблеме.

У меня ощущение, что в российской культуре Ренессанс зарыт очень глубоко. Ренессанс в смысле Леонардо, который и рисовал, и создавал инженерные сооружения. Или, говоря словами поэта, землю попашет, попишет стихи — как философия жизни. Потому что мы выходим из любого правила, решая проблему, поднимаемся над проблемой. И нам обязательно надо заглянуть внутрь телевизора или электропилы. Обратите внимание! Мы стираем грань между работой и отдыхом. Каждый практически имеет свою профессию, при этом он "прыгает" к чему-то другому. Это мощнейший стимул для творчества, как персонального, так и коллективного. Это одна из особенностей, которая свойственна русской науке, культуре, технологии, цивилизации. Это то, что надо в себе лелеять, этому нужно учить детей. То, что ренессансность в крови — мне показалось, тема, достойная разговора и дискуссий. Ее, российскую ренессансность, надо осознать, и может быть даже учить ей в школе как отдельному предмету. И люди, которые сегодня встретились здесь — лидеры этого Ренессанса, люди, которые смогли стереть грань между наукой, художественным миром, экономикой, политикой.

Источник: "Наука без границ", 19 сентября 2003 г.