Версия для печати

Русская ойкумена

Слухи о кризисе нашей науки не соответствуют действительности

Если зерно умрет, то будет жить, а если будет жить, то умрет — так гласит Писание. СССР распался. Но мир XXI века не таков, каким был тысячелетия. Границы более не определяются пограничными столбами. Отныне и навсегда Россия не там, где действует российское законодательство или стоит российский солдат. Отныне и навсегда Россия там, где есть Русское Поле.

Русское Поле не имеет ничего общего с полем, на котором произрастают гречиха и свекла, хотя бы потому, что ни гречиха, ни свекла не имеют национальности. Это поле сродни физическим полям — и ждет своих Ньютонов и Максвеллов. Фундаментальной характеристикой Русского Поля является язык. Элементарной частицей Русского Поля является русскоязычный человек.

Прислушайтесь к разговорам в Гарварде и Оксфорде, на Елисейских Полях и Пиккадилли, пройдитесь по коридорам любого института в Германии или компьютерной фирмы в Силиконовой долине — и вы услышите русскую речь. С распадом СССР внезапно и вопреки прогнозам сбылась вековая мечта государственников от Ивана Грозного до Иосифа Сталина: в считанные годы русский язык и культура распространились на весь мир. Без единого выстрела!

Ситуация в российской науке кажется удручающей. Утечка мозгов не прекращается, возрастная пропасть между аспирантами и профессорами становится все более зияющей, оборудование устаревает, инвестиции в российские технологии во много раз меньше аналогичных в Китае. Бюджет всей российской науки равен бюджету среднего университета в США.

Есть от чего прийти в уныние. Это так, если оценивать ситуацию традиционными критериями. Но положение с российской наукой и технологиями отнюдь не катастрофично. Напротив, ситуация динамична и позитивна. Только надо рассматривать Российскую Федерацию не изолированно, а как часть Всемирной русскоязычной Ойкумены.

Как страна, главной статьей доходов которой являются недра, Россия напоминает "третий мир". Но как страна, экспортирующая десятки тысяч квалифицированных специалистов в год в Европу, США и Австралию, мы остаемся ведущей интеллектуальной державой. Мы всего лишь не укладываемся в проверенные классификации, а скорее вообще ни в какие, в очередной раз озадачивая мир. Как только нас перестанут классифицировать, все встанет на свои места.

Россия почти не экспортирует high-tech товары. Зато она экспортирует интеллектуальную силу, являясь сверхдержавой интеллектуального экспорта. Насколько целесообразен дисбаланс между экспортом технологий и теми, кто создает технологии, отдельная серьезная тема. Но то, что Россия отнюдь не страна "третьего мира", а самая что ни на есть интеллектуально передовая, не вызывает сомнений.

Еще один вопрос: происходит утечка мозгов или расширяется зона влияния? С точки зрения распространения культуры и науки называть отъезд ученых утечкой неправильно, ибо "утекшие" в большинстве не рвут личных, научных и культурных связей, и не их вина, если родина не создает условий для более тесного взаимодействия. Это классический процесс расширения территории, происходящий мирно и без малейшего противодействия, то есть в уникально благоприятных обстоятельствах. Доход русскоязычного мира в целом с каждым годом растет, его влияние во всех областях бизнеса и технологий неуклонно увеличивается.

Рассматривая русскоязычный мир как целое, сегодня быть пессимистом совершенно неправомерно. Русскоговорящие граждане успешно работают в 70 странах. Их профессиональные связи крепки и отнюдь не ослабевают со временем. Для представления о структуре неформальной всемирной русскоязычной интеллектуальной сети надо уяснить, что Россия не является более центром русскоязычного мира, который сегодня вообще не имеет единого центра. Ну и что? Не имеет же центра англоязычный мир! Жители Калифорнии, Австралии или Канады вряд ли согласятся с тем, что эпицентром англоязычной культуры является Лондон.

Все граждане бывшего СССР стали эмигрантами независимо от того, перемещались они в пространстве или получили новое гражданство, не переменив места жительства. Перестав существовать, СССР стал страной эмигрантов, сделав постсоветский народ похожим на американскую нацию. По всему миру мы создали мощную и уникальную культуру. Это своего рода империя, Россия без границ, объединенная не волей правительств или местом налогообложения, а русским пониманием жизни. Наше понимание того, как жить и как не жить, как делать и как не делать, как строить и как не строить, как постигать и как прилагать знания, — большая сила и мощнейшее самоорганизующее начало. Как немногие другие великие культуры (древнегреческая, римская, английская), русская культура распространилась по всей земле, и части ее стали в значительной мере независимыми от источника распространения.

Расчет показывает, что суммарный доход русскоязычного сообщества за рубежами бывшего СССР достигает годового бюджета РФ. Объем потенциальных капиталовложений, на которые мы можем влиять (за пределами СНГ), как минимум того же порядка. С точки зрения технологии, бизнеса и науки речь идет не о диаспоре, ибо она имеет явно выраженный центр. Речь идет о Всемирной русскоязычной Ойкумене, пронизывающей цивилизацию, как нервная система. И связанной множеством неформальных связей, лишь сравнительно небольшая часть которых проходит по территории РФ.

Может ли Россия координировать процессы, происходящие в русскоязычном мире? И надо ли это делать? Миллиардные затраты Китая на это многократно окупаются. В Британском Содружестве Великобритания играет роль первого среди равных — не более. В российской Ойкумене нет вообще никакой упорядоченности, она живет и развивается стихийно. Нужно ли упорядочить развитие этой системы, а если да, то как и кому? Это фундаментальный вопрос, который, при разумном ответе, может в перспективе преобразить государство, обогатить экономику и увеличить его влияние.

Чтобы выделить приоритеты взаимодействия России с остальным русскоязычным миром, надо ответить на два коренных вопроса. Первый — почему внешние инвестиции в российские технологии делаются так неохотно? И второй — существуют ли особенности российской науки, дающие ей преимущество перед западными методами, ибо, если таковых нет, нужно просто учиться у Запада.

Ответ на первый вопрос — в воровстве. Несомненно, в России живут многие миллионы честных, профессиональных и талантливых людей. Однако не они являются образом российского бизнеса за рубежом, равно как и внутри страны. Люди с моралью в российском бизнесе пока не уживаются. И до тех пор, пока положение не изменится, серьезных западных инвестиций в российские технологии не будет.

Ответ на второй вопрос не столь очевиден. Я считаю, что сегодня в мире идет спор не просто между технологиями — ибо впервые в истории произвести можно намного больше, чем требуется потребителям, а между стилями в технологии и их адаптацией к культурам и странам. Мы не такие, как европейцы, индусы или японцы. Там, где европеец стремится к точности, а китаец — к детализации, мы добиваемся того, чтобы система работала любым способом. Там, где европеец склоняется к компромиссу и золотой середине (краеугольный принцип, увековеченный на храме в Дельфах и повлиявший на развитие западной цивилизации), человек русской культуры стремится к широте и выходу из проблемы для решения этой проблемы. У нашего подхода к науке и технологии есть уникальная ниша, которую специалисты иных культур заполнить не могут. Русский подход — что-то вроде квантовой механики, если сравнивать с технологическим детерминизмом Запада. В каждом нашем поступке, в каждом сошедшем с конвейера тракторе, каждом разговоре и даже в самом языке, который не признает никакого порядка — даже порядка слов! — заложена фундаментальная неопределенность. Мы стремимся к пределу там, где человек Запада стремится к (золотой?) середине и компромиссу. Если надо решить задачу, мы не избегаем грубых решений, будучи уверенными, что детали осмыслим и доделаем потом, если потребуется. В результате наша широта позволяет соединять все и вся, то есть находить новые нетривиальные решения и принципы на любом уровне и в любом месте. Все это совершенно не похоже на подход немца, американца или японца. Россия — не та страна, в которой будет создан доработанный до нюансов "Мерседес". Но Россия, как никакая другая культура, способна создавать новые устройства и новые принципы. Это гигантская интеллектуальная и экономическая ниша, которая, по мере глобализации экономики и технологий, будет увеличиваться.

Каково будущее России? Можно ли представить, что через 50 лет добыча нефти возрастет в 10 раз? Фантастика. Иного стратегического резерва, кроме научно-технологического потенциала, нет. А он у страны имеется, его лишь надо рационально использовать.

Если лицом к России будет не специалист, а ухарь, если для ведения бизнеса по-прежнему будут необходимы "крыши", если дружба будет превалировать над законностью — и через 10, и через 1000 лет стране останется гордиться уникальностью стоящих перед нею проблем, решение которых известно чуть ли не со времен кодекса Хаммурапи. Если же Россия сможет использовать гигантский интеллектуальный потенциал русскоязычной Ойкумены, если создаст условия для свободного и безопасного бизнеса, она вернет статус мировой державы. И произойдет это за 10-15 лет. Может быть, быстрее.

Источник: "Известия Наука", 7 февраля 2003 г.