Главная ?> Авторы ?> Кутузов -> Политические стратегии: русское дежа вю
Версия для печати

Политические стратегии: русское дежа вю

Интерес к стратегиям, в том числе и стратегиям политическим, в последнее время весьма возрос. Этому способствуют и многочисленные разглагольствования о противостоянии глобализации и национальных интересов, и противопоставление массовой культуры высокому искусству, и даже «китаизация всего мира», которая якобы грозит человечеству неизмеримыми бедствиями. Библейское «Камо грядеши — куда идем» опять призывает задуматься о будущем.

Однако каждое поколение, которому привелось жить в эпоху перемен, полагает, что именно его проблемы — наиболее сложные и неразрешимые, что именно им выпало решать «судьбоносные» и «глобальные» вопросы бытия и будущности. То и дело в аналитических статьях встречаются фразы типа «никогда в истории», «впервые в истории», «определяя новую историю» и прочие громогласные возгласы, при помощи которых те или иные политические группировки пытаются подчеркнуть значимость и исключительность событий, которыми они управляют и которые они так или иначе провоцируют. Зададимся вопросом: так ли это на самом деле? Ужели никогда в нашей стране и странах, еще недавно бывших Республиками ССР, проблемы подобного масштаба никогда не возникали и не решались? И главное: нельзя ли чему-нибудь поучиться у тех, кто из подобных ситуаций выходил — скажем, лет пятьсот тому назад?

Попробуем разобраться.

Сущность любой стратегии как масштаба управления лежит в трех соприкасающихся своими гранями пространствах: в управлении, в идеологии и в социуме. В первом случае под стратегией следует понимать управление за пределами осязаемого ресурса, и определяется такое управление понятием долгосрочной политики, а в современном мире — и геоэкономики, которая во многом ее определяет. В идеологии[1] стратегия — это миф, в который поверят правнуки. Иными словами, это поле активной деятельности фантастов, в том числе и тех, кто называет себя историками[2]. Придумывание образа будущего, который поманит к себе миллионы — очень сложная задача! И, наконец, третья стратегия — это стратегия социума, определяемая важнейшей задачей социальной безопасности, а именно: выжить. Лучше всем вместе, но мне персонально — обязательно.

Если речь зашла об управлении — а первые две стратегии к этой сфере деятельности относятся безусловно — то обязательно возникнет вопрос: а кто является субъектом этого управления? Кто принимает решения и несет за них ответственность? Существует ли некто, кому под силу управлять за пределами осязаемого ресурса? В разных политологических школах этот субъект называется по-разному, но, в общем, все названия можно объединить термином «политическая элита». То есть некая часть общества, которая способна взять на себя ответственность за процессы, запускаемые иногда на столетия. Собственно элита как носитель власти может иметь тройственное качество: это может быть элита «по Божьему промыслу», или монархия, это может быть элита как продукт конкуренции — демократия, и элита на основании опыта управления, или аристократия. В разные исторические периоды разная элита становилась носителем стратегии, однако сами стратегии в общем мало отличались одна от другой, и за всю осмысленную историю России, близлежащей Европы и Азии стратегии в общем имели тенденцию к повторению. В известном смысле можно говорить о некоем «дежа-вю» московской[3] — российской имперской — советской— современной российской политической стратегии.

Первым из известных стратегических замыслов Московии была колонизация новых территорий, на которые наиболее влиятельные политические элиты пытались распространить свое влияние. Таких элит в так называемую «послемонгольскую» эпоху было две: московская и новгородская. Каждая из них имела достаточно ресурса для того, чтобы противостоять другой. Каждая из них была готова осуществить экспансию в отношении другой. Однако идеологическая стратегия Новгорода была направлена на воспитание предприимчивого торгового сословия, способного конкурировать с ганзейскими купцами, то есть с наиболее «продвинутой» Европой[4], а идеологическая стратегия Москвы — на «государственное величие Третьего Рима», хотя сам термин появился несколько позже времен активного московско-новгородского противостояния. Такой идеологии не нужны были люди самостоятельные и предприимчивые, нужны были исполнительные, богобоязненные и законопослушные. А еще лучше — без лести преданные государю. Или кому им будет велено… Как конкурент в колонизационном процессе Новгород был снят с повестки дня при Иване Третьем Московском, причем большой кровью. Через несколько десятилетий Иван Грозный попросту смел его с лица земли, а православных единоверцев без различия пола и возраста топил в Волхове неделями. Сказки о «лукавом к Литве желании» были выдуманы тогда же и по его же, Ивана Грозного, прямому указанию: беготня дворян российских от Литвы к Москве и наоборот в то время была своего рода национальным приколом, поэтому желание «предаться католикам» не могло стать причиной звероподобной жестокости[5]. Все гораздо проще: Новгород подавал дурной пример московитам, показывая наглядно, что можно жить в православии, говорить на русском языке и не страдать от бредовых пароксизмов политического обормота, оказавшегося волею судеб на Московском престоле. Утверждение имперского величия большой кровью не раз повторялось в российской истории. Вплоть до Ленина и Сталина — кстати, последний считал Ивана Грозного «величайшим государственным деятелем». Возможно, потому что сам был таким же. И колониальные аппетиты Советской России были не менее значительны, чем при Иване Грозном и Романовых: здесь и походы в Иран и Афганистан в конце двадцатых годов[6], и раздел Европы на пару с Гитлером, и попытки «строить социализм» в Африке и Азии. Заканчивалось это одним: полным крахом политической элиты. Стремление распространить свое властное влияние на значительные пространства и множественные социальные общности однажды превосходило ресурс управленческих возможностей. А затем — крах: сначала Рюриковичей, затем Романовых, затем «великого и могучего». Сегодня, слава Богу, эта государственная парадигма снята с повестки дня, и хочется верить, что стремление к расширению рыночного экономического пространства не будет сопровождаться прямым захватом территорий и «приведением в покорность» тамошнего населения.

Утвердив в общественном сознании «государственное величие», номенклатурная политическая элита Московии, а впоследствии — и Империи, была крайне заинтересована в совершенной идеологической монополии на этом поле. Иными словами, государственное величие — это главный смысл русскости, это именно то, что создает смысл и сущность самого существования русского человека — в то время еще и обязательно православного. Любого рода рассуждения иного качества пресекались жестко и решительно, а «диссиденты» истреблялись под корень: тот же протопоп Аввакум, которого живьем сожгли на костре — в России, не в Испании!— живой этому пример. Стратегия сохранения идеологии «великая Московия — великая Российская Империя», — одним словом, «великая держава» была заложена новой, уже романовской политической элитой в целях осуществления своего влияния в громадной стране, которая даже не знала собственных границ. В этой идеологии воспитывалась и новая аристократия, взращена взамен той, которую Иван Грозный извел во времена своего «правления»: главный смысл этой аристократии не «делание страны», как в Англии или Голландии, а «служение государству Российскому не щадя живота своего». Даже если на престоле умалишенный садист — это наш умалишенный садист, и служить мы ему обязаны, потому что он — хозяин земли Русской. Стоит ли удивляться, что при такой «ментальности» в кавычках жизнь человеческая ничего не стоит?[7]

Что касается социальной стратегии, то стремление выжить в разное время порождало самые разные социальные феномены, начиная от массовой миграции — евреев, коренного населения запада Северного Кавказа, карпатских русинов, донских и запорожских казаков —, и заканчивая староверческим отшельничеством в скитах. Противопоставление себя путем осознанного действия государственной машине и аристократии, эту машину поддерживающей — главный тактический прием такой стратегии.

Наконец, в последнее время наша политическая элита предлагает еще одну стратегию: вернуться к истокам нашей сущности, изыскать корни собственного — опять государственного!— величия и от них начать формировать «новую национальную идею». Несколько лет назад, после того, как киевский князь Владимир был официально назван в украинских учебниках истории «первым украинским князем», умный еврей в Киеве сказал мне: все, ребята, готовьтесь, теперь в России нужно будет обязательно найти историческое место более древнее, чем Киев, поскольку «я извиняюсь, эту фишку у вас выиграли, и банка больше нет». Как в воду глядел! В 2002 году с телеэкрана громогласно заявляют: Старая Ладога древнее Киева[8]! Есть место, откуда пошла русская земля! Мы тоже не лыком шиты, и не нужен ваш Киев, «на всех московских есть особый отпечаток»!

Опять же не ново. Государственную историю и писали по заказу[9], и переписывали по мере необходимости, и вдалбливали, как отченаш. И в рассуждениях о ней не нужно было иметь семи пядей во лбу — помните эту гениальную фразу «ответственного родителя» из «Доживем до понедельника»? Он был прав: история — не математика. Здесь за ошибки платят гибелью цивилизаций. Отсюда и вывод.

Управление политическими стратегиями — это, по большому счету, управление людьми, которые в той или иной степени позиционируют себя как политическую элиту. Это либо люди, осознающие себя новыми государственниками, либо новой аристократией, причем прав на стратегирование и у тех, и у других поровну. Умение совместить одно с другим — это, как мне кажется, главное условие социальной стратегии, направленной на безопасность сообщества. Нельзя допустить, чтобы государство во имя сохранения влияния одной части политической элиты изничтожала вторую — как это было в российской истории не один раз. Патриотизм может пониматься по-разному, и далеко не всегда это «государственническая» форма поведения. Очевидно, есть насущная необходимость просвещения россиян о том, что такое стратегии суть, кто и как может их формировать, что они могут дать обычному человеку. Возможно, такого рода политизированность социума даст, наконец, ожидаемую национальную идею? Очень хотелось бы на это надеяться. Одна начинающая воронежская бизнесвумен выдала потрясающий ответ на вопрос, который я до этого задал не одному десятку человек. На вопрос « В чем Ваша стратегия?», она, не моргнув глазом, ответила: «Это я в моем бизнесе». Ответ, по аристократичности достойный Ротшильда. Началось?..



[1] При условии, что под идеологией мы понимаем политику, объектом которой является общественное сознание.

[2] Никакого противоречия: миф о Великой Октябрьской Социалистической революции был буквально выдуман в середине двадцатых годов, в разгар сталинско-троцкистского противостояния. В его позднейшем варианте — с наслоением множества «научно-исторических изысканий» он превратился в сказку, которую было положено заучивать наизусть. Проверить реальность событий не представлялось возможным : советские архивы были едва ли не самыми закрытыми учреждениями в стране.

[3] От Московия — названия государства, созданного Иваном Грозным и самоутвердившимся при первых Романовых.

[4] К сожалению, тот факт, что Новгород был членом Ганзейского союза, то есть имел торговый флот за несколько столетий до рождения «создателя русского флота Петра Великого», и мог на равных конкурировать в торговле с Любеком и Гамбургом, как-то не очень афишируется нашей «академической исторической наукой». Несколько позже станет ясно, почему.

[5] Ивану Грозному воздалось по заслугам его: на знаменитом монументе «1000 летие России», установленном в Новгороде Великом, его «царственной» фигуры нет.

[6] О которых не знают даже профессиональные историки советского периода!!!

[7] Справедливости ради нужно сказать, что в демократических Англии и Америке жизнь человеческая тоже не очень-то ценилась в те времена, однако изменения в отношении к ней совершенно очевидны, чего у нас не было и в помине до конца восьмидесятых годов двадцатого века.

[8] Каким способом это можно определить в принципе — уму непостижимо!

[9] Начиная с Миллера и заканчивая Карамзиным. Всякий, кто пытался эту историю не то что оспаривать, а даже читать по-своему, был строго порицаем и карался, дабы другим неповадно было. Примеры Грушевского или Антоновича в этом смысле весьма показательны.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.