Главная ?> Авторы ?> Гонтмахер -> Академический отпуск
Версия для печати

Академический отпуск

Интервью научного руководителя Центра социальных исследований и инноваций Евгения Гонтмахера журналу "Экономика и образование сегодня".

— Как на ваш взгляд можно охарактеризовать ситуацию, сложившуюся сегодня в научной сфере нашей страны?

— Тезис № 1: наша наука находится в глубоком кризисе. Тезис № 2: науку надо делить на три разные части.

Есть наука фундаментальная. Академия наук, например, и т.д. Есть наука прикладная: отраслевая, ведомственная, и есть наука частная. Это исследовательские центры, экспертные центры и т.д. Они не получают никакого государственного финансирования, работают на грантах, конкурсах и т.д. Вот три сектора нашей науки. И все три находятся в кризисе. Как это не парадоксально. По разным причинам, и есть разные варианты выхода из такой ситуации. Начнем с фундаментальной науки. Т.е. мы говорим в основном про Российскую Академию наук. Давайте посмотрим возрастной состав тех, кто там работает. Кандидаты, доктора, академики. И сразу же будет понятна вся ситуация. Средний возраст сотрудников ближе к 60-ти годам. Какие бы это ни были умные люди, — есть, конечно, отдельные выдающиеся личности, которые хоть сто лет могут что-то продуцировать, — но если мы берем закон больших чисел, то подавляющее большинство этих людей свой творческий ресурс уже отработали. Они фактически «почивают на лаврах». У Академии наук вообще-то очень странный статус. Они живут на государственных деньгах, по большей части. С другой стороны они — самоуправляемая организация. Они сами себя избирают, сами избирают президента Академии наук и т.д. И сейчас правильно поставлен вопрос о том, что президента Академии наук должен все-таки предлагать президент РФ, а общее собрание должно уже соглашаться или нет. Это первое. Второе, я считаю, что у нас совершенно безобразная ситуация с пожизненным обеспечением академиков. С какого-то периода нужно сказать: пожалуйста, вот с 1 января 2007 года, например, избирайтесь. Да, это почетно, уважаемо. Но вы больше не будете получать это пожизненное содержание. Ну а академикам, видимо, просто надо пенсию увеличить. Т.е. с этой системой надо заканчивать.

Ну а, если говорить о человеческом потенциале, потому что там есть еще накопленное оборудование, помещения, так вот человеческий потенциал фундаментальной науки крайне низок. Уверен, что если посчитать, сколько сделано открытий, прорывов научных, именно в фундаментальной науке, то Россия находится не на передовых рубежах точно! Ну, если говорить о европейской, японской цивилизации. Есть объективные критерии, по которым это оценивается. Например, по тому, как часто цитируются статьи в научной литературе. Мы находимся в аутсайдерах.

— В чем истинная причина «утечки мозгов» из России?

— Индекс цитирования российских ученых, либо по происхождению, либо с российским гражданством, за рубежом очень высок. Россияне вносят в фундаментальную мировую науку очень большой вклад. Это факт. Но большая часть этих людей в России не живут. И дело не только в условиях жизни и зарплате, дело еще и в том, что все эти старики, академики российские, извините, это — тромб! Человеку в 30 лет стать академиком в РФ невозможно! По очень простой причине: академиков избирают сами академики. Это, как говорится, геронтократия. Когда молодой человек приходит на докторский совет защищать диссертацию, Совет начинает тихонько шушукаться: мол, рановато еще. Их не интересует уже, что там написано в этой диссертации. У нас система продвижения в науке, как в армии. Отслужи пять лет младшим научным сотрудником, пять лет старшим, ну а ближе к пенсии станешь доктором, а ближе к 70-ти может и академиком. Почему-то на это у нас не обращают внимание. Многие говорят, на западе лучше лаборатории, там платят деньги. Но не только это. Многие наши люди готовы вернуться в Россию, но они не хотят быть «под» этими стариками. Большую часть бюджетных денег, которые государство выделяет на фундаментальную науку, оседает в тех институтах, которые возглавляют вот эти геронтократы. Сначала там идут деньги, а потом под это подбирается тема исследования. А темы исследований в исполнении этих людей, это уже, извините, «перепевы» того, что уже было написано. Получается, что государство инстинктивно понимает, что деньги тратятся не туда, поэтому дает их не так много. А там они еще «размазываются». И еще жалуются, что они мало получают. Конечно мало! Потому что в штатах институтов сидят 70-80-летние, которые приходят раз в неделю, у них присутственные дни. И они получают деньги только за то, что они там числятся. Этот просто порочный круг! И это мы только про зарплату говорим.

— Сейчас часто обсуждается вопрос о приватизации НИИ государством. Ваше мнение?

— У Академии наук колоссальное количество недвижимости: институты по всей стране. Ну и лаборатории. Хотя деньги в основном идут на зарплату, поэтому лаборатории не оборудованы, подписка на научную литературу ограничена, в том числе и с запада. То есть люди, которые остаются у нас в академии наук, они «отрезаются» от информации о самых современных исследованиях, которые на западе проводятся. Ну а площади у нас колоссальные. Но из-за этой геронтократии, происходит цепная реакция: отсюда «вытекают» маленькие зарплаты, не эффективность работы, поэтому же такая ситуация складывается, когда например, в 10-ти этажном здании Академии наук 9 этажей арендуют коммерческие фирмы под свои офисы. А на 10-м сидит дирекция этого института. Остальные люди распущены по домам, ну если говорить о гуманитарных институтах, физика-химия тут еще лаборатории остаются, да они получают деньги, но они идут на оплату бытовых услуг. Иногда бывает еще и так. Что директор с этого кормится. И вот ради чего тогда существует это институт в этом 10-ти этажном здании, если 9 этажей сдаются в аренду? Мое мнение: в отношении нашей академической, фундаментальной науки назрели перемены, которые радикально необходимы. И речь здесь не должна идти, конечно, о приватизации. Надо просто инвентаризировать все, что есть. Эти уважаемые академики не должны быть директорами институтов. Надо освободить место для молодых толковых ребят, которые бы стали руководителями научных коллективов, которые привнесли бы свежие мысли, свежие идеи, под них давать финансирование. Так же как экономика России не может производить все, так же и наша наука уже не может работать по всем направлениям. Есть направления, где у нас есть еще потенциал. Биотехнология, например, физика, где мы традиционно сильны, математика. Но есть сферы, которые Мы уже вряд ли сможем «поднять», утеряли научные школы и т.д. И соответственно численность таких институтов должна быть меньше. Они должны, наверное, отойти обратно в федеральную собственность, в распоряжение Агентства по имуществу. Но это уже к науке не имеет отношения.

— Исторически российская наука сложилась как социальный институт главным образом в рамках университетов. Не раз представителями научных и экономических сфер высказывалось мнение, что центрами научных исследований, внедрением инноваций, должны стать наукограды. Что делается сегодня для осуществления этой задачи?

— Что такое наукограды? В советские времена было очень много Академгородков. В понятии нынешних академиков наукограды, это что-то такое, что находится на «московском снабжении». Было такое понятие. На самом деле, наукоград — это целая финансово-экономическая система. Существование наукограда, в отличие от советских времен, связано с какими-то налоговыми послаблениями, чтобы туда шел капитал, чтобы это развивалось, чтобы то, что произведено, могло бы быстрее внедряться. Сегодня это колоссальное, абсолютно новое явление. Те наукограды, которые у нас сейчас существуют еще не до конца сами поняли, что это такое, и не обрели еще действительно статус наукоградов настоящих. Это фабрика по производству некой научной продукции, как фундаментальной, так и прикладной. Любой академик будет «за» наукоград. Это коттеджи, это то же московское снабжение, почет. В Америке, например, нет такого понятия «наукоград». Есть там «силиконовая долина», но это свободная экономическая зона, а не наукоград. Не один академик не будет выступать против развития науки, естественно, но когда дело встает за конкретными рекомендациями — там пустота. Я сужу по академикам-экономистам. Большинство их жалуются, что им не дали возможность участвовать в экономических реформах. А почему? Да потому что они не могут дать быстрый отклик на совсем изменившуюся ситуацию. В голове у них все равно старые, может чуть улучшенные, советские схемы. Они живут еще в те времена. Уровень их знаний чуть ли не ниже уровня знаний студента-третьекурсника экономического факультета. Так что вот что меня раздражает в нашей фундаментальной науке, это то, что нельзя, например, к тебе придти спросить, а что ты сейчас делаешь, и что твое исследование дает стране? Если говорить об общественных науках, возьмем, например историю. У нас до сих пор нет адекватно написанной истории СССР. Прошло с 91 года уже 14 лет. Учебников школьных по этому вопросу нет. Потому что у историков-академиков, нынешних, взгляды такие. Науке нужны люди молодые, кто не жил в те годы и кто сейчас, получив нормальное образование и поняв, что такое история, может дать объективную оценку того времени. И в экономике тоже такой пример. Если академик воспитан на политэкономии социализма и капитале Маркса, при всем уважении, он может заниматься только историей экономической науки. У нас трагедия поколенческая, проблема «отцов и детей». В этом трагедия нашей фундаментальной науки. И разрыв между поколениями увеличивается, за счет этой «геронтологической пробки». Она сдерживает развитие.

— Вы говорили, что науку нужно делить на три части. Первая — фундаментальная. Остались еще две?

— Вторая часть науки — ведомственная. В советское время колоссальная была ведомственная наука. Особенно оборонка, КБ и т.д. Ведомственная наука тогда, была связана с тем профилем экономики, которая была в советское время. С тех пор весь профиль поменялся. В 90-е годы финансирование таких отраслей как оборонная, например, прекратилось, и институтов тоже. Произошла естественная сепарация. Две трети этих институтов практически умерло. Вывески только остались. Они по инерции переходили из подчинения одного министерства к другому. Огромные площади, здания и, грубо говоря, пять человек, собственно, института. Но остальные, оставшиеся институты живут не плохо. Наука экономике ведь все же нужна прикладная. НИИ конечно уже не работают по заказам министерства, т.к. министерство финансируют по минимуму. Они работают по коммерческим заказам. И вполне нормально живут. Да, народ разбежался, конечно. В 90-е годы те, кто работал простыми инженерами, были вынуждены заниматься торговлей на рынках, чтобы обеспечить себя и свои семьи. Денег нет, зарплаты нет, можно было числиться в институте, но жить-то как-то надо. Не завидная ситуация, конечно, т.к. люди все были квалифицированные, учили тогда очень хорошо. Тогда, к сожалению, фактически пожертвовали целым поколением. Поэтому сейчас нужно решать, что делать с этим огромным массивом, от которого одни вывески остались. Этот вопрос должно решать государство.

С институтами, которые хорошо работают, тоже надо разбираться. Часть можно оставить у государства, если они работают по госзаказу. Но в основном государство должно избавиться от этой массы пустых структур. И ничего страшного в этом нет, и кто-то может начать говорить, что это разгром науки, — это не так. Так людей-то уже нет в этих институтах, которые наукой должны заниматься. Кроме директоров. Но с них тоже нужно спрашивать. Где твой вклад в науку? Какие патенты и разработки на базе твоего института? У нас же экономика должна быть наукоемкой! И если в фундаментальной науке результаты отдаленные, то в прикладной они должны быть сразу видны. В этом смысле кризис непрозрачности отношений. Если передавать эту науку частным собственникам, то можно это делать на условиях государства. Ты не меняешь, на пример, в течение 10 лет профиль, значит нужно, чтобы 10 лет институт именно этим производством и занимался, и как инвестор, ты можешь оценить, сможешь ли наладить так работу, что бы выполнять это условие, чтобы нормально зарабатывать. Можешь, тогда, пожалуйста, участвуй в конкурсах, приватизируй, не можешь — тогда этот институт, который приносит один убыток государству надо закрыть. Схемы разные, но ведут к одному и тому же. Наука ведомственная должна быть доходной. Третий сектор — это частная наука. Он не такой большой. Это формально частная наука. Т.е. вроде институт считается государственным, а в нем что-то делается, что к государству отношения не имеет. Но и это сектор в кризисе. Почему? Потому что нет условий для его нормального развития. Возвращаясь к наукоградам, например, туда может и частный инвестор придти. Не обязательно государственный. Частник заплатит за аренду того, что дадут: инфраструктуру, людей, библиотеки, технопарк и т.д., но в ответ ему нужны какие-то налоговые преференции. Но у нас Минфин стоит на жесткой позиции: ни у кого, ни каких налоговых льгот быть не должно! Я понимаю, что у нас налоговые льготы часто были средством для ухода от налогообложения, но это не означает что этот институт льгот, надо прикрыть. Во всем мире институты, занимающиеся инновационными, технологическими разработками имеют налоговые послабления, иначе инвестор в эту сферу не пойдет. Если в тех же наукоградах у нас сделать какие-то особые налоговые зоны, то капитал пойдет в науку, и люди вернутся, и могут приехать зарубежные специалисты.

— Как обстоит, для сравнения, ситуация с научными институтами на западе?

— В университетской науке на западе тоже существует проблема «геронтологии», не в таком масштабе как у нас, но все же есть. Там тоже есть иерархия. Это проблема всей мировой науки, проблема поколений. Только у нас она осложнена, тем, что от системы советской, мы очень быстро переходим к другой системе. Вопрос об экономических механизмах, которые позволят вкладывать капитал в инновационный сектор — это вопрос крайне принципиальный. На западе университеты содержаться на гособеспечении, хотя наука у них не государственная. Они все живут на грантах. И эти гранты предоставляются не только государством, но частными инвесторами. Даже если он университет штата, это не значит, что он живет конкретно на деньги штата. Вроде бы бюджет, но все равно там нет такого, что штат тебе платит зарплату просто так. Да платят профессору, который преподает, но при этом у них каждый профессор обязан заниматься наукой. Вся основная наука на западе сосредоточена в университетах. Министерство у нас правильно говорит о учебно-научных комплексах. Это позволяет с университета привлечь студента к научной деятельности, и по окончании университета у человека не просто теоретический опыт, но уже может быть самостоятельным исследователем. И так за рубежом и происходит! У нас получается, что деньги частная наука привлечь не может, так как, все эти старички не станут же бегать договариваться с бизнесом. Они ждут, когда на них от государства это свалится. Если взять весь объем нашей науки за 100%, тогда академической науки у нас будет где-то 25%, ведомственной, условно, 65%, ну 10% — частной науки. Все должно быть наоборот: фундаментальной — 10%, прикладной — 20%, а все остальное должно быть в частном секторе науки. Или должна развиваться университетская наука, которая формально не считается частной, потому что университеты у нас это — федеральные учебные заведения. Вот такая схема. Наше Минобрнауки все это понимает, но как только они заикнулись об этом, сразу встретили сопротивление научной общественности. Ломать очень сложно, но я не говорю, что надо ломать «через колено». Понятно, что там тоже люди работают и надо как-то пытаться вести с ними диалог. Но у меня ощущение, что до конца все равно с этим научным сообществом, университетским, не договориться, так как само это сообщество не объединено, не консолидировано. Ну а в академической науке такие сообщества есть, и они, конечно, сплочены, и это, безусловно, угроза для их существования. 

 

Источник: "Экономика и образование сегодня", июль 2005 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.