Главная ?> Авторы ?> Генисаретский -> Теоремы без доказательств о сознании, творчестве и культуре
Версия для печати

Теоремы без доказательств о сознании, творчестве и культуре

Лекции в Картинной галереи Дома ученых СО АН СССР, 1968 г.

Преамбула

Европейская культура Нового времени, постулировав безусловную ценность творчества, явила тем самым один из принципов гуманистического идеала, — он предусматривает в завтра и утверждает сегодня свободную творческую реализацию сущностных сил человека, а в последовательности реализации и накопления их  видит смысл человеческого существования.

Как идеал, он имеет прямое отношение и каждому из нас, идеальностью своей проблематизируя наше существование, заставляя определиться в личном отношении к возможностям творческой свободы, понять отношение к ней, разделяемое нашими партнерами по существованию.

Кроме личного значения, вопрос о творчестве имеет значение общественное. Определяя каждого из нас в своих актах  существования, идеал этот имеет и тот общественно-философский смысл, что существование человека предшествует его сущности, которая еще только должна быть достигнута в историческом творчестве человечества. Идеал своим содержанием непосредственно определяет направление и формы исторического действия общества, принявшего его. Внимание к идее творчества — это внимание к реализации идеала, к сосредоточению общественных усилий, призванных привести идеал в исполнение.

Не разработанность вопроса о творчестве тем более парадоксальна, что в истории философии он был одной из центральных, уступающих по значению своему и силам ее разрешавших, пожалуй, толь вопросу о познании. Правда, разрабатывалась она преимущественно в контекстах религиозных, внутри теологии и философии религии, и может быть, это обстоятельство на время и закрыло интерес нашей философской мысли к проблематике творчества. Но нельзя же бояться религиозной мысли больше, чем черт — ладана.

Я постараюсь в меру своих сил и смирения рассмотреть проблему с философской точки зрения, относясь к творчеству, как подобает философу, а именно мыслительно, использовав для проникновения в смысл творчества доступную мне силу мышления. Однако, утвердившись в такой предпосылке на мгновенье, тут же оказываешься перед вопросом, а возможна ли мыслительная философия творчества, нет ли первородного греха противоречия в такой постановке проблемы? Не станем заранее отвергать возникшее сомнение, полемизировать с ним. Постараемся фактом своего рассуждения снять факт своего сомнения, растворив его в потоке мыслительного усилия. Абсурдность в постановке проблем нас не пугает — с абсурдом нам постоянно придется иметь дело далее, он только подчеркивает и выявляет прелесть мыслительного отношения к действительности. Оговорю только философскую форму мысли, к которой прибегну. Нам придется постоянно соприкасаться с самыми разными сторонами проблемы. Говоря о творчестве, нельзя не коснуться мифологических, культурологических, социологических, логических и многих еще аспектов, каждый из которых представляет предмет некоторой конкретной науки.

Склонность к логическому педантизму невольно толкает мысль к предваряющему установлению предпосылок рассмотрения феномена творчества, к выделению всяческих планов и подпланов проблемы; соблазн велик, но куда сильнее привлекает иная возможность, — преступить водоразделы мысли, не посчитаться со склонностями и… Так что не будем останавливаться на предпосылках, считая беспредпосылочность не отрицанием оных, а надпредпосылочность, попробуем свободно, беспредпосылочно взглянуть на различные точки зрения и увидеть, что в них видится.

О творчестве чаще всего вспоминают в контексте художественного мышления. Поэтому несколько слов о соотношении философии и искусства. Очевидность популярного разграничения философского творчества и творчества художественного исчезает, как только мы отвлечемся от предвзятых обоснований этого разграничения, исходящих из факта профессиональной разобщенности философа и художника. Чем же они разнятся в существе? Внимательный взгляд на вещи каждому покажет, что установить твердые разграничители здесь нелегко, просто невозможно. Напротив, художественное и  философское мышление представляются сторонами единого творческого движения человеческого существования к своему идеалу. Для философа это утверждение вполне очевидно и обосновано тем, что все проявления жизни, непосредственные или опосредованные, то есть выраженные в конструктах социальных институтов и культурных традиций, проистекают из единого источника и возвращаются к одному исходу — человеку и его сознанию. Если источник и исход в понимании творчества — целостное сознание человеческой личности, нет оснований проводить грань миров философии и искусства. Философски это очевидно. Эмпирически же разделение философии и искусства имеет исторические основы в материи мышления, в том, в чем себя реализует   творческая мыслительность. Философ ограничивает, как правило, свое мышление понятийно-словесными формами живого естественного языка, художник, кажется, ничем себя не ограничивает. Его мир — любая мыслимая материя, подверженная человеческому воздействию. Это — единственный и условный разграничитель философии и искусства, зависящий от свободы овладения материей.

Глава I. Объективное

1.1. О том, что знакомо

Рациональное определение творчества невозможно, это безнадежное предприятие для разума. Творчество удивительным образом ускользает от определений. Что-то о нем всем известно, но что именно — неизвестно. Указывают чему оно близко, с чем сосуществует. Это — свобода, ценность, любовь, общение целостность, но этим рядом признаков определяются такие разнообразные идеи, что трудно понять почему они и вместе — о творчестве.

Невозможность, может быть, сильнее всего толкает к действию и заставляет преступить себя, сказать, что творчество — это мыслительный процесс, рождающий в себе неведомый себе, редкий результат. Он обладает ценностью, сакральным или героическим смыслом, он всегда нов, неводом культуре. И еще столько всего толпится в сознании, что сразу хочется остановиться. Мгновенье, увы, не столь прекрасное. Ум зовет в помощь твердость мышления, пусть оно совершит невозможное своей ограниченностью. Тверда для философии почва онтологическая, где все получает опору в знании «как-на-самом-деле», где волнующаяся стихия эмпирической и наличной жизни кристаллизована абсолютным нулем мыслительной температуры. В холоде онтологии безумность философия ищет теплящийся смысл проблемы. 

1.2. Онтологический смысл творчества

Искомое — онтологический смысл нового. Найдем, что новость имеет не только психологический и социальный смысл, но и смысл онтологический, укорененный в структуре становящейся реальности.

Новость, в отличие от наличного бытия, всегда есть инобытие, а всякое инобытие существенно зависит от тех структур существования, в которых оно становится. В одних структурах существования инобытие, новые формы бытия невозможны, онтологически неуместимы, не бывают; в других на инобытии лежит печать произвола или случайности; в-третьих, оно возможно, но лишь как условное бытие; наконец, в-четвертых, инобытие является безусловной и абсолютной формой существования, безусловной ценностью. Эти различные структуры существования, в которых новость обладает разным смыслом и разной ценностью, нам предстоит рассмотреть.

В содержании понятия новости различаются воспроизводство наличного бытия и производство инобытия. Обратим свое внимание к этим моментам новости, связывая их с действительностью деятельности.

В появлении нового в структуре реальности нет ничего специфически человеческого или социального, ибо всякое движение есть проявление небывшей структуры существования и, в этом смысле, порождение инобытия. Однако, онтологическая интуиция подсказывает нам, что движение явно отличается от деятельности, тем более деятельности творческой. И поэтому ощутить привкус, свойственный творческой деятельности, это значит определить разницу между движением вообще и деятельностью. А затем от абстрактной формы деятельности перейти к деятельности творческой.

Движение, как форма производства инобытия, противоречива, ибо всякое движение, как естественное изменение существующей системы, имеет своим результатом устойчивое состояние; всякая естественная система в своем функционировании является закрытой, стремящейся в конце концов придти в состояние покоя. Противоречивость формы естественности процесса движения и производства в нем новой формы существования выражается как раз в том, что движение подавляет свое содержание и естественно приходит в равновесное состояние.

В отличие от движения, деятельность является такой формой существования, в которой сама форма деятельности — ее принципиальная искусственность — не только не противоречит производству инобытия как своему содержанию, но, напротив, ему содействует.

Если нам удастся рассмотреть творчество как искусственный процесс, то есть такой, что в нем будут реализовываться «неестественные» законы, то творчество будет выведено из плена умирающего движения.

Здесь принципиальное различие онтологических категорий. Движение — это проявление естественного, а деятельность — искусственного. Конечно, голое противоположение естественного и искусственного нисколько не исчерпывает модальной структуры бытия. Можно построить сложный и изящный воздушный замок на этих категориях, рассмотреть их более тонкие взаимоотношения. Я этого делать не стану, ибо важно получить первый различительный признак двух форм бытия, остальные легко домыслить. Различение естественного и искусственного можно проиллюстрировать при помощи известной натурфилософской параллели: на противопоставлении энтропии и информации. Тогда творчество предстанет перед нами как непредсказуемый процесс, повышающий структурную организованность бытия, объективно противостоящий в своих проявлениях неструктивным, энтропийным процессам. Можно припомнить героическую борьбу Логоса и Хаоса в греческой мифологии. В истории мысли отыщется немало мыслительных структур, подобных противопоставлению начал естественных и начал искусственных.

Онтологический смысл производства инобытия состоит в самоопределении и самоутверждении структур существования. Если мы всмотримся в структурогенез, то есть в процесс происхождения и развития структур существования, то увидим их особенность, изъясняющую смысл творчества. Структурогенез можно представить в виде восходящей линии все увеличивающейся ценности структур существования. Действительно, объекты мертвой природы таковой ценностью не обладают и лишь инерция является тем механизмом, который поддерживает их существование. В биологических формах приспособления мы увидим пассивную форму увеличения ценностей существования. Структура их реальности еще не является активной. Социальные, а тем более культурные формы, уже обладают функциональными структурами, которые сначала поддерживают существование, а затем, в лице человека и его сознания, утверждают безусловную ценность существования. Гуманистическое мировоззрение придало человеку абсолютную ценность, объявило его существом идеально неуничтожимым, ценностью всевышнем. И если на нынешнем этапе развития человечности еще не обеспечивается полнота реализации этой ценности, то проектно она отфиксирована. Вспомните проекты, развиваемые религиозной мыслью, — они обещают человеку бессмертие и вечность. В таких утопиях, как «Философия общего дела» Н.Ф. Федорова, предусматривается возрождение умершего человечества и сохранение жизни всему, что далее будет жить. Структурогенез показывает нам, что развитие существования приводит к утверждению его в качестве высшей ценности. В контексте структурогенеза легко понять, почему производство инобытия или творчество имеет вкус абсолютной ценности: ведь творчество является тем единственным процессом, который призван обеспечить абсолютность существования, поддерживать и развивать его. Таков онтологический смысл новости как явления инобытия.

Однако, наличная жизнь и те формы существования, которые ей свойственны, распоряжаются иначе: безусловно ценность превращается в условную, наличное существование утилизует творческий процесс и производство инобытия, в нем происходящее. Рассмотрим для примера три структуры бытия, в которых происходит утилизация.

Первый пример — биологические эволюционные структуры, где производство нового биоматериала утилизуется в процессе естественного отбора с целью внутренней самосовершенственности биологических структур. Здесь творческий процесс — генератор живого материала, он используется несвойственным для него образом, в интересах утилизующей его биологической структуры.

Другой пример, близкий первому — структуры общественного развития, в которой творчество используется в социальных целях: в целях общественного саморазвития, если это исторические общества, или в целях стабилизации социальных структур, если эти общества традиционные.

Наконец, третий пример — утилизация творчества в ценностно-иерархированных структурах сознания, содержащих в себе ценность самосовершенствования и саморазвития человека.

Здесь та же линейная упорядоченность ценностей, которую можно наблюдать в биологических и прогрессистско-социальных структурах, только там они были распределены по времени, а в структурах поляризующегося сознания ценности упорядочены надвременным образом. Но отношение ко времени ничего не меняет в факте утилизации творчества. В одном случае оно нужно для самодвижения общественной структуры во времени, а в другом — для занятий самосовершенствованием, для скачка на следующую, высшую ступень саморазвития личности.

Ценностно-иерархированное сознание поляризует все формы и акты человеческого существования на устремленные либо к полюсу и достойного, либо к полюсу низшего и недостойного. Между крайними точками сознание располагает ряд промежуточных ступеней-слов, предоставляя человеку свободный выбор пути — вверх или вниз. Достойным человека оно считает существование, направленное всегда и везде в запредельный верх. Существование подлинно, когда оно восходящее. Такое поляризующее сознание, хотя и оставляет за собою право свободного выбора пути, предполагает себе, тем не мене, один путь, ставя творчеству недвусмысленный указатель — творчеству призывается к производству сил и средств для пути восходящего.

В отношении процесса утилизации творческих сил развивающиеся и адаптирующиеся структуры тождественны. Различаясь по целям, в которых утилизуется творчество, они тождественны по источнику средств своей целедостижительной активности, в обоих случаях источник средств — утилизованное творчество.

На онтологическом уровне рассмотрения невозможно решить, каким образом должно фигурировать творчество в объективированных структурах — в качестве условной или безусловной ценности. Это проблема конкретных форм существования, которые нам предстоит рассмотреть далее. Поэтому вперед — к конкретности.

Форма существования, в которой творчество было опознано как безусловное — есть деятельность. Однако, даже обыденно ясно, что деятельность, действование отличаются от творчества. Всякая деятельность, так же как и движение, является наличным и естественным процессом, ибо, во-первых, заключаясь в рамках культуры, деятельность есть отправление установленных культурой норм и, следовательно, процесс естественно обусловленный; а, во-вторых, в рамках общественной структуры деятельность включена в функциональные процессы взаимоподдержания этой структуры, взаимообмена продуктами в ней. Уже поэтому деятельность нельзя считать чисто искусственным процессом, который мог бы реализовать полноту производства инобытия. Деятельность не является творчеством в силу того, что она обусловлена нормами культуры и социального взаимодействия. Однако, если отвлечься от наличного бытия деятельности, можно представить себе такую же ее структуру, к которой творчество обладать подлинным смыслом. Крайним выражением такого понятия о деятельности и будет чистое творчество. Чтобы приобрести его, рассмотрим как устроены системы мышления вообще, ограничив тем самым свой горизонт только системами мыслительной деятельности и исключив чистую практическую деятельность, поскольку ее рассмотрение требует обсуждения проблемы техники, стоящей несколько особняком.

1.3. Системы мышления, или каким образом в мышлении возможно творчество 

Системы мышления я буду рассматривать в двух планах: с точки зрения их структуры и с точки зрения их процессуального осуществления.

В плане структурном мышление обладает, во-первых, организованностью культурной: всякое мышление есть следование определенной культурной традиции, есть реализации культурно-значимых норм, прежде всего норм логических. Во вторых — это структура мыслящего сознания. Мышление как процесс реализуется на сознании или, во всяком случае, в присутствии его (если исключить из рассмотрения случаи автоматизированного мышления, где оно выполняется на машинных структурах). В-третьих, это социальная организованность мышления, его включенность в социальную структуру через связь мышления одного человека с мышлением других.

В соответствии с этим делением осуществляется и процессуальная организованность мышления. Культурной структуре соответствует культурно-исторический процесс, самый «медленный из всех» — процесс развития культуры, цивилизации. Сознанию соответствует процесс мыслящего сознания со всеми его психологическими и логическими определениями, а социуму — процесс социального взаимодействия мыслящих существ.

Так заданное мышление необходимо сопоставить чему-то внешнему, трансцендентному ему, прежде всего, реальности, а также — самому себе как особой форме существования.

Прежде всего — отношение к реальности. Рационалистическая философия, близкая по духу европейской культуре, уходящая своими корнями в эпоху Возрождения и Просвещения и закрепившаяся немецким классическим идеализмом, рассматривала, по преимуществу, одно отношение мышления к действительности, а именно, познавательное, состоящее в принятии мышлением истины реальности в себя. Соответственно этому каждую систему мышления принято рассматривать как образ, модель. Другой функцией мышления, практически не менее важной, является функция проектирования, состоящая не в принятии истины реальности, а в отрицании ее, когда формы мышления рассматриваются как праобразы, проекты, а не модели мира. Невнимание к проектной функции, гносеологизация мышления — один из существенных пороков популярной философской мысли. Такие формы мышления как мифологическая, религиозная, инженерная — невозможно понять без проектирующей функции. Взятые вне контекста проектности, эти формы мышления становятся либо фантомами и иллюзиями, либо злыми кознями падших представителей человечества.

Итак, две функции — познавательная и проектная — два из многих отношений мышления к реальности.

Кроме того, мышление, — благодаря рефлексии, —  относится к себе как к реальности, как к особой культуре и особой истории. И тогда оно заботится о культивировании, либо декультивировании каких-то качеств мышления, об исторической преемственности мысли, решает, как относиться к традиционной интеллектуальной культуре и ее нормам. Здесь перед мыслью встает вопрос о том, каким духом мы живем, — мертвым наследием прошлого или живой культурой настоящего.

Оно относится к себе еще и в плане психологии мыслительного существования — самым интересным для проблематики творчества плане. Здесь решается вопрос о принятии или непринятии мышлением самого себя, встает проблема веры, оптимистического и пессимистического отношения к судьбе и силе мышления, трагически — приемлющего или отвергающе-нигилистического отношения мыслителя к самому себе.

Наконец, мышление относится к себе как к социологическому феномену. Оно формирует себе среду своего существования, систему распределения продуктов мыслительной деятельности.

Все эти планы мышления, как структурные, так и процессуальные, в равной степени определяют мышление. Нельзя говорить о мышлении только в одном из этих планов, ибо все организованности его реально взаимодействуют между собой. Не только взаимодействуют, но перераспределяются с точки зрения того, какой из элементов мышления оказывается управляющим в конкретной мыслительной ситуации. Иногда доминанта мыслительного процесса связана с психической организованностью, иногда с социальной или культурной. Если не учитывать этой сложной структуры мышления, то кроме предвзятостей, ничего утверждать нельзя. Нужно всякое мышление, в том числе художественное мышление, исследовать во всей его сложности. При этом условии многие проявления мысли, неизъяснимые в себе, станут не только понятными, но и очевидными.

1.4. Предстоящие проблемы

Выбрав себе тройственное членение системы мышления — их культурную, когнитивную и социальную организованности, я определил себе три круга проблем исследования творчества, требующих изъяснения. Это — проблема творчества культуры, проблема творческого сознания и проблема творческой личности и социальной функции творчества.

Фокус всей проблематики творчества — творческое сознание отдельной личности.

Характерна весьма слабая связь представлений о личности и творческом сознании, с одной стороны, и представлений об объективированных социально-культурных структурах, с другой. Там же эта связь признается, она скорее ощущается как проблема, чем как принципиальный жизненный факт. Тому немало всяческих оснований, но не они проблемою на уме.

Разрыв творчества и мышления унаследован нами от эпохи позднего средневековья, пытающейся их разрывом осуществить самоспасение. В картине мира того времени не было противопоставления логического, «хорошо организованного» мышления и интуитивного творчества. Оно снималось концепцией откровенной истины; истина являлась мышлению в состоянии откровения, субъектом откровения для верных был Бог или какая-то мистическая сила (для отпавших), а немощное сознание человека лишь оформляло эту истину теми культурными и логическими средствами, которыми оно располагало.

Концепция откровения значима тем,  что задавала подлинное место человека в мыслительном пространстве; он мог только то, что могла его логика и культура, чем определялся нравственный статус сознания. Претензии на разрушение культуры и логики лежали вне достоинства человека и признавались античеловеческими. После того, как пал идеал теократии, а с ним — привлекательность и обязательность откровения, к системам мышления начали относить лишь мышление логическое, а творческое мышление, оправдываемое концепцией откровения, было предано онтологической анафеме. Таким образом была поставлена грань: слева от нее находились рациональное мышление, поднятое на щит культурными героями Возрождения, справа — апологетика концепции откровения, существовавшая вне авангарда культуры, вплоть да ее возрождения романтиками.  Разрыв был концептуально оформлен немецким философским классицизмом и позднее доведен до идиотизма в марксистской философии.

Разумеется, и в Новое и в Новейшее время мысль не обходилась без осознания творческого единства культуры. В конце концов, именно Возрождение дало простор творческой субъективности человека. Так что, говоря о разрыве, я имею в виду идеологическую характеристику сознания, реально творившего мир и себя, творившего мир своей мысли, но подозревавшего творческую субъективность некоем зле — в оглядке в века, названные когда-то «темными» — нет ли тени темноты в обретении Европой царстве света, в просвещенности?

Подозрительность эта имела за собой взгляд на творческую субъективность как отрицательную ценность, как состояние падшести духа. Здесь, мне кажется, лежат и истоки критики и отправная точка положительного решения вопроса, «вход» и «выход» проблемы. Состоит же ее содержание в следующем: чем определяется объективность субъективного творческого процесса, его непроизвольность и истинность?

Не содержит ли творческая субъективность в себе элементы разрушительного, с которым боролся рационализм и рациональная научно-техническая мысль?

Сделаем одну оговорку, касающуюся архитектоники намеченной концептуальной схемы. Зачем нужно было начинать рассмотрение с признания противопоставления бытия человека и бытия мира, когда речь идет о бытии человека в мире? Почему операция «в» поставлена в центр и исходный пункт изложения? Не определило ли принятие таких предпосылок логический ход и мировоззренческий стиль рассмотрения затронутых нами проблем человека? Может быть, при других предпосылках эти проблемы попросту не возникают? Много еще вопросов можно выставить на этот же манер. Ответ на них будет один.

Следует различать между семиотической и логической структурой предмета исследования, что, само по себе, конечно, не новость, но о чем уместно напомнить. Логическая структура предмета, в прямую противоположность семиотической, совсем независима или почти независима от структуры текста, фиксирующего процесс и результаты исследования (что, конечно, не отрицает существование логическо-семиотических связей, эти структуры соединяющих). Так вот, идеалом логической организации предмета является полная инвариантность логической структуры мысли относительно семиотической структуры. Метод теоретического мышления должен быть таков, что получающаяся в результате его применения логическая структура была бы независима от того, с чего начинается текст и в какой последовательности он разворачивается. Результат должен быть одним и тем же.

Иное дело — понимание текста читающим его. Здесь разные правомерные логически семиотические конструкции могут обладать различной эвристической силой. Из соображений наилучшего понимания одна конструкция текста может оказаться предпочтительнее другой. Так было и в нашем случае. Текст начат с противопоставления двух бытий и операции «в» потому, что, как казалось, именно так можно очевиднее и выпуклее всего выставить интересовавшую нас проблему.

1.5. Одно классическое сомнение

Рассмотрим, как это сомнение формулируется классической эстетикой в адрес эстетики экзистенциалистской. Последнее обвиняется в субъективации эстетического. Экзистенциализм утвердил человека существом надисторическим, бытийствующим вне культурно-исторического времени, вне времени социального взаимодействия. Искусство, к которому человек относится эстетически, следовательно, выпало из всех временных рядов, потеряв связь с традициями истории искусств. Человек, с точки зрения классика, потерял объективные основания оценки произведений искусств, оставив культурную традицию за границами сознания. «Интеллектуальный разбой» — вот в чем обвинен экзистенциализм классиками. У вины экзистенциалистских теоретиков искусства два плана: один эмпирический, состоящий в том, что на поверхности социальной жизни проявляется нигилистическое отношение к культурно-исторической традиции; второй онтологический — умолчание о том, что за реальность стоит за психологическим выражением творчества? Если такая реальность признается, то обвинения, предъявляемые экзистенциализму классиками, нужно признать легковесными, отдающими поверхностным эмпиризмом. Я пытаюсь показать, что дело обстоит именно так. Ситуация всякой культурно-эстетической проблемы имеет прежде всего внутреннее содержание и нельзя отнестись к нему с социального мышления и план твор- (текст на стр. 24 не продолжает стр. 23) с внешне-культурной точки зрения. В самом деле, существенно разными являются план социального мышления и план творческого процесса. Разрыв, на который поспешно указывают «классики» в системе культуры, в системе художественного мышления в целом, а лишь в плане его эстетической традиции. Кроме того, он выражен на социально-психологическом уровне. То, что внешнему наблюдателю-классику кажется нелепицей с точки зрения его модели мира, вполне обоснованно с точки зрения вновь сконструированной модели мира творца. Только эта модель является пока содержанием творческого сознания и не получила внешнего, объективированного выражения. Но оно есть (конечно, когда есть). Истина, существующая в новой художественной модели объективируется, когда получает выражение внешнее. Однако, до того, творческая индивидуальность в процессе творчества приходит в противоречие с существующими художественными моделями, при попытке совмещения которых с выработанным содержанием классическое сознание оказывается в мучительном для него процессе непонимания. Таково извечное положение творческого сознания. Ясно, что неправомерны возражения, ниспровергающие новое творческое содержание с точки зрения сложившихся эстетических канонов. Предпосылкой этого социально-психологического конфликта и был разрыв в области культурной традиции. Если стараться преодолевать этот разрыв, а преодолевать его необходимо, то видим, что основанием его преодоления является принцип, лежащий в плоскости эстетического сознания, существенно отличающейся от плоскости традиции, традиционного художественного языка, стиля. Это очевидно и с точки зрения классической эстетики. Ибо, что такое стиль? Это — организованная система художественных средств в рамках языка культуры. Стиль — один из планов рассмотрения системы художественного мышления. Необходимо рассмотреть, как относится этот план к системе художественного мышления в целом для того, чтобы понять, почему самонеправомерна классическая критика экзистенциалистской критики. Обратившись к классическим построениям понятия стиля, мы обнаруживаем, что тайна художественного восприятия мира понимается здесь как отношение художника к человеку. Особенно подчеркиваются интимные связи художника со всеми людьми, с человечеством в целом. Человек в классических эстетических системах является центром всей эстетической системы и процессов, ее составляющих. Этот принцип зафиксирован в любой системе, будь она рационалистическая или романтическая. Итак, идя по классическому пути, мы приходим к тому, с чего начинает эстетика модернизма: к человеку. Различие заключается в том, что классическая эстетика знает один способ существования: существование через познание знания, знает одну форму сознания — знание, и хотя она говорит о человеке, как о центре всякой стилистической системы, теорией человека классика не располагает.

Различие заключается лишь в том, каким средствами концептуализирована проблема человека — развивается ли она в рамках романтической теологии или феноменологическим путем, или с позиций философии экзистенциализма, или как-то иначе, ибо путей сознания не один и не два — много.

Проблема же стоит вполне реально и сводится к следующему: отрицаем ли мы вообще проблему существования или некую конкретную форму проблемы? Ясно, что однако живое понимание мышления (в том числе и научного) без субъективного фокуса системы мышления невозможно. Чтобы этот понимание приобрести, необходима философская антропология, решающая проблему существования человека.

Круг, естественно, замкнулся, и мы, двигаясь последовательно, пришли к тем проблемам, о которых мужественно и героически заявил экзистенциализм.

Это вновь приводит нас к проблеме творчества, к проблеме творческой индивидуальности. Этот смысл мне и предстоит сейчас рассмотреть для того, чтобы снять обвинение в субъективности необъективности.

1.6. Творческая субъективность

Человеческая субъективность имеет два бытийных плана: социальную, ориентированную на «других» личность, и субъективность, для которой в русском языке нет подходящего имени и которую я буду обозначать как «сущностное я».

Подлинной противоположностью социальной субъективности является не другая личность или множество личностей, а некоторое «сверх-я», каковым может быть, в частности, Истина или объективность. Этот принцип «сверх я» может быть применен для всякой личности и, таким образом, внутри социального взаимодействия мы обнаруживаем тот слой, который снимает обвинения субъективности и в необъективности: личности объективны, когда они общаются и взаимодействуют по поводу своего «сверх я». Здесь, по крайней мере в возможности, находится основание для объективного рассмотрения всякого субъективного, психологически переживаемого действия.

Мнение, заключающееся в том, что категория субъекта является чем-то запрещенным внутри последовательно рационалистической философии, что субъект — источник ошибок, само явно ошибочно. Оно также унаследовано из классической концепции познания. Дело в том, что классическая философия утверждала объективность единого надличного индивидуального сознания. Каждое индивидуальное сознание индивидуализировалось лишь своими ошибками, тем, что человек — существо слабое, не могущее вместить в себя весь объем надличного сознания. Социальная философия приняла это различение, по поставила над личным сознанием общественное сознание. Индивид признан существом, которому доступна лишь часть общественного сознания. Таким образом, при всей благорасположенности к человеку со стороны классической философии, он — в плане познания — не обладал таким уж большим достоинством; он индивидуализировался лишь в своих ошибках и неудачах. Обычно концепция познания обосновывается каким-то монистическим принципом философии: например, утверждением, что реальность — единственна. Но монизм реальности это еще не есть монизм сознания: нет никаких оснований утверждать, что индивидуальное сознание не обладает никаким преимуществами по отношению к надиндивидуальному сознанию. Нет философских и общеметодологических оснований, согласно которым мы должны индивидуализировать сознание лишь в ошибках. Естественно, покинуть насиженное место монистической концепции сознания и перейти к плюралистической концепции сознаний, взаимодействующих посредством диалога.

Сказанного достаточно, чтобы снять обвинение неполноты с концепции сознания. Индивидуальное сознание так же полно и самодостаточно, как и любое надиндивидуальное сознание (мыслит ли его философия в виде абсолютного духа, мыслит ли его социология в форме общественного сознания).

Другой план объективности субъекта лежит в области социальных процессов. Здесь мы встречаемся с хорошо известным различением — процессами индивидуализации и социализации сознания.

Есть времена, когда общечеловеческие проблемы решаются коллективным путем, при хорошей связанности индивидов в одном социальном целом, а формирование коллективности есть результат развитых процессов социализации. Есть эпохи, когда общечеловеческие проблемы решаются индивидуально и лишь затем результат индивидуального героического действия ассимилируется социальной системой.

Процессы социализации и индивидуализации общественно-исторического действия вполне поддаются социологическому исследованию, равно как и условия их взаимной смены. С другой стороны, социализация — это процесс, когда личность использует то, что накопила социальная система в целом, и чем личность еще не обладает.

Можно провести такую натурфилософскую параллель: индивидуализация существования подобна использованию личность энергетического потенциала социальной системы, энергии ее связей. Когда происходит индивидуализация, личность использует тот культурный заряд, который заложен в культуре.

Личность является особым каналом информации, которым не обладает общество в целом. Информация может поступать в общество только через этот канал и необходимы особые режимы функционирования личности, когда необходимы условия, при которых происходит накопление индивидуальной информации.

Не будем рассматривать основания смены процессов индивидуализации и социализации, нам важно следующее: субъект социологически должен быть признан в своих полномочных правах и рассматриваться философски, как система равнодостаточная обществу.

Процессы социализации и индивидуализации имеют психологическое осознание в категориях солидарности и одиночества. Эмоции этого рода не являются признаком декаданса, упадка или, наоборот, исторического оптимизма, но они являются знаками глубинных процессов, имеющих общественную значимость, являются эмпирическим материалом, от которого может отталкиваться культурно-историческое мышление.

Общий смысл субъективности и оснований ее объективности можно найти, если рассмотреть отношение сознания не только к социуму, но и к культуре.

Говоря об индивидуализации действия, уместно различать две следующие проекции его на человека. Человек может индивидуализироваться в противопоставлении нечеловеческому началу — природе, Богу, обществу и в противопоставлении другим людям, определяясь в своей уникальности. Но всегда индивидуализация происходит некоторого целого и нужно иметь в виду — какого.

Целое индивидуализации существует как неопределенно-мыслимое целое. Определить его можно лишь ограничив иносуществование человека, вынося в нем нечто за скобки. Человек, следовательно, неопределенно-индивидуален. Вернее, он безусловно индивидуален в потенции, что и схвачено в принципе индивидуальности, формулируемом философски. Реально. Он незавершенно-индивидуален, — человек, есть свободно-становящаяся индивидуальность.

Пожалуй, самой захватывающей формой индивидуализации будет та, посредством которой человек индивидуализируется сам относительно себя, ведь он наделен самосознанием не только в отношении к внешнему миру, к семейству своих частных «я».

В результате налицо три различных смысла индивидуальности:

  • индивидуальность человека относительно некоторого внешнего целого, мыслимого неопределенно, но объективистски;
  • самоиндивидуальность человека относительно себя, мыслимая субъективно;
  • и, наконец, уместно упомянуть индивидуализацию человека, которой его наделяют члены круга его общения.
  • Индивидуальность, несомненно, отличима от независимости человека. Здесь два налан(?) человеческой свободы: имеет место внутренняя независимость личности от ее среды, представленная идеей индивидуальности и внешняя социальная независимость как реальная социальная свобода. Понятие индивидуальности централизовано на первом смысле, что особенно ясно выявлено в его соотнесенности с идеей личного достоинства — этим регуляторным принципом индивидуальности, ограждающим мир человека от мира чуждого ему, создающего непроницаемость личности внешнему злу.

Глава II. Субъективное

2.1. Модель существования и принцип соответствия

Бытие человека в мире, среди прочих своих определений, непременно является его бытием «в» мире, а знание бытия, так или иначе, исходит из предлога «в». Оппозиции «я/не-я», «субъект/объект», «организм/среда», в их множестве вариаций и конструкций, придают сему «в» принципиальное значение. Однако, помимо со- и противопоставлений человека и мира, предлог «в» в данном контексте выражает еще факт погруженности человека в мир, бытия «в» нем.

Погруженное в мир бытие человека может рассматриваться в нескольких отнесениях:

  • к миру и тогда оно есть поведение человека в мире, а мир — его среда;
  • к миру и человеку, взятые вместе, и тогда оно есть их взаимодействие;
  • к человеку, и тогда бытие человека-в-мире есть его существование.

Поведение, взаимодействие и существование, как моменты бытия единого человека, не являются независимыми — они связаны как между собой, так и с бытием мира. Взаимосоотносясь, они порождают новые определения человека, менее очевидные и более тонкие по своей смысловой структуре.

Понятийное сопоставление существования человека с бытием мира, в соответствии с тем, что оно допускает два отнесения — к бытия мира и существованию человека дает возможность зафиксировать два новых понятия. Отнесение к существованию задает понятие модели существования — то есть присущего существованию образа бытия, и модели бытия — то есть присущего бытию образа существования.

Модельная присущность бытия и существования означает, что между ними реализуется отношение соответствия, что некоторой определенности существования с обязательностью соответствует определенность бытия и наоборот. Уже поэтому существование человека в мире предполагает его отображение, является отображением. Человек знает мир, не познавая его.

Зафиксируем соответствие определенностей как принцип. Он существенно оформляет последующее рассуждение. Всмотримся в категориальные характеристики принципа соответствия и отметим некоторые его модальные и системные определенности.

Безусловной реальностью в конструкции проводимого рассуждения обладают лишь названные определенности. Соответствие их — условно-реально, в том смысле, что его реальность обусловлена, она зависит от некоторых условий, неопределенных в зафиксированных уже понятиях. Иными словами, соответствие реально в возможности и возможность эта не только формальна, но и органична, о чем свидетельствует реальность обеих моделей.

Определенностям существования соответствует присущий бытию образ существования, а определенностям бытия — присущий существованию образ бытия. Пониманием этого фиксируется идеальный характер моделей бытия и существования, во-первых, и идеальный характер отношения соответствия, во-вторых. И то, и другое безусловно. Условным является то реализация идеального соответствия, результирующая его реальность. Это значит, что при определенных условиях осуществим процесс, в результате которого достигается реальность соответствия определенностей, и бытие человека становится подлинным бытием «в» мире.

Процесс, снимающий оппозицию «бытие/существование», является процессом реализации соответствия, а состояние, к которому приходит бытие-человека-в-мире в результате его — уравновешенным, ненапряженным, спокойным[1]. Все прочие состояния будут, напротив, напряженными и неуравновешенными.

Итак, соответствие определенностей бытия и существования безусловно имеет место идеально и органически возможно реально.

Переместим теперь фокус смысла на существующего человека и зафиксируем те его определения, которые вытекают из всего уже сказанного о модели существования.

Благо это или зло, но мир не дан человеку в подлиннике, хотя и дан. Подлинностью для него обладают: реально-собственное существование и идеально — модель существования. И то, и другое суть мир очеловеченный.

Модель существования мир опредмечивает. Посредством нее внеположенное человеку бытие превращается в предмет его существования, являющийся идеальным отображением модели существования на реальное бытие мира. С предметом существования человек отождествлен. Его определение, заданное отождествленностью, характеризует человеческое присутствие в мире посредством существования. Определение это принадлежит категории состояний.

Состояние отождествленности свойственно человеку безусловно, а понятие фиксирует такое соотношение бытия и существования, при котором первое понимается как необходимое и достаточное условие второго.

Мыслительные структуры, связанные с оппозицией состояния отождествленности — разотождествленности», изоморфны соответствующим структурам оппозиции «состояния соответствия — несоответствия», что позволяет зафиксировать понятия процессов отождествления и разотождествления человека с предметом существования, условий и причин этих процессов и так далее.  

 2.2. Модель существования и сознание

Главная способность сознания человека в отношении его модели существования состоит в превращении содержания модели в содержание сознания. Процесс превращения можно мыслить как отображение состояний «системы человек» в состояния «система сознания», как целого[2]. Эти последние являются первой непосредственной формой содержания сознания.

Состояния сознания упорядочены, во-первых, друг относительно друга, и, во-вторых, во времени. Они присущи сознанию таким же естественным образом, как всякой иной системе. Процесс жизни сознания состоит в смене его состояний, и одной из существенных причин смены является действие из сознания названной выше функции превращения.

Далее, сознание способно выявлять для себя свои состояния, в процессе их объективации. Причем, этот процесс может протекать в двух направлениях. Сознание способно противополагать себе объекты и состояния самого человека. В обоих случаях происходит объективирование состояний системы сознания. Различие же заключено в том, куда относится результат объективирования — к миру, и тогда положенное будет объектом; или к «системе человек», и тогда положенное будет состоянием «системы человек».

В результате процесса объективации происходит смена модуса реальности содержаний сознания. Состояния «системы сознания в целом», которые обладают в сознании экзистенциальной реальностью, тождественной с самим существованием сознания, объективация делает феноменологически реальными, то есть самоданными сознанию. И объекты, и состояния сознания суть явления, непосредственно данные ему как его содержание. Способность сознания феноменологически иметь свои объекты, как результаты объективации, условимся именовать объективным сознанием. Аналогичную же способность для состояний — сознанием состояний.

Процессы превращения и объективации можно мыслить последовательно и тогда констатировать, что сознание человека способно феноменологически выявлять содержание модели существования. Эта точка зрения оправдана как раз феноменологически. Сознание, движимое идеей существования, может рассматривать свою деятельность как проникновение в человеческое существование, погружение в него. 

Одним из важнейших результатов процесса объективации является осознание человеком себя в качестве субъекта. Сознание состояний дает человеку осознание своей субъективности. (уместно, поэтому, объективацию в состояние переименовать в субъективацию).

Субъект — это человек в качестве носителя состояний, положенных сознанием, а это значит, что первичная реальность субъекта является феноменологической.

Субъект в человеке дан сознанию в двояком противопоставлении сознание может его относить, с одной стороны, к себе; с другой, — к некоторым объектам. В первом случае обычно говорят об оппозиции «сознание-самосознание», во втором — об оппозиции «субъект-объект». Отношение между субъектом и объектом, устанавливаемое сознанием, подробно исследовалось с различнейших точек зрения в силу совей практической значимости. Нас оно интересует потому, что оно является фундаментом оценочного сознания, а понятие его лежит в основе большинства концепций аксиологии. Выделим его специальным термином «прямое отношение осознания», а способность сознания устанавливать это отношение — «прямым осознанием».

Человек — субъект, данный сознанию как носитель положенных им состояний, фиксируется сознанием в виде «я».

Человеческое «я» множественно, существуют многие и разные «я», причем, сознание фиксирует множественность субъектов человека. Источник субъективной множественности лежит внутри сознания — это функция субъективизации. Отображения состояний «сознания-в-целом» на сознание состояний могут происходить многократно и фиксация их носителя — «я», точно так же, может быть многократной.

Среди всех состояний, переживаемых и фиксируемых субъектом, выделимо такое, при котором переживается факт целостности человечика(?), его органичность. Субъект этой целостности назовем «центральным я» (или, просто «Я»). Соотнесение сознанием множества частных «я» с «Я» центральным, напротив, переживается как разобщенность, раздробленность человека. Частные «я», данные сознанию на фоне центрального «Я», делают факт множественности явным. Это тоже состояние, и сознание способно зафиксировать его субъект — «анти-Я»[3].

Поскольку сознание присуще человеку экзистенциально, а существование сознания есть момент существования человека в целом, постольку можно говорить о модели существования не только в отношении человека, но и в отношении сознания. Так оформляется понятие «модели существования сознания». Об одном из видов его содержаний уже шла речь выше — это «состояние системы сознания в целом», хотя им и не исчерпывается все богатство содержания модели.

Для модели существования сознания справедлив принцип соответствия, который был ранее определен нами в связи с моделью существования человека, и все понятия, близлежащие принципу.

Особенность оппозиции «бытие/существование» сознания кроется в двойственности определенностей бытия, соответствующих определенностям существования сознания. Ему в равной мере противопоставлены определенности как бытия-мира, так и бытия-человека-в-мире. Принцип соответствия действует в отношении к обеим определенностям.

Различим в системе сознания подсистему, на которую отображаются определенности бытия человека «сознание человека» и подсистему, на которую отображаются определенности мира — «сознание мира» (соответствующие отображениям образы будут «осознанием человека» и «осознанием мира»). Так вот, если определенности бытия мира и существования человека стоят друг к другу в отношении несоответствия, то в таком же соотношении будет и между осознанием мира и осознанием человека[4].

Система сознания оказывается неуравновешенной, напряженной, а состояние ее — нестационарным, результирующим уравновешивающий процесс, приводящий, в конце концов, к стационарному состоянию.

Осознания человека и мира суть не что иное как две подмодели существования сознания. Им соответствуют два предмета существовнаия: человек — как-предмет-сознания — и мир-как-предмет-сознания. С ними обоими сознание отождествлено. Согласно сказанному, сознанию свойственно состояние отождествленности, и оно двойственно, так как модель существования сознания дважды предметизирует мир.

Далее. — Способность объективации делает (неразб.) состояния подсистем «сознания человека» и «сознания мира» феноменологически реальными. Адекватное выявление состояний этих подсистем состоит в отображении «осознания мира» на «объективное сознание», а «осознания человека» на «сознание состояний». Но возможна и неадекватность выявления, когда «осознание мира» субъективизируется и отображается на «сознание состояния», а «осознание человека» объективизируется и отображается на «объектное сознание». В процессе неадекватных выявлений происходит проецирование человека в мир и мира в человека, причем, важно, что в обоих случаях процесс проецирования локализован в сознании. Неадекватность выявления, присущую проецированию, не следует понимать буквально, то есть как ошибочность. Здесь имеется в виду скорее косвенность, опосредованность выявления и связанное с ними овнешнение выявляемых сущностей. Так образ-человека-в-сознании, вместо выявления его в субъекте оказывается выявленным в объекте, человек объективируется во вне и расщепляется на человека-в-субъекте и человека-в-объекте. Точно так же и образ мира оказывается «размазанным» по системе «субъект-объект». Процессы проецирования лежат в основе такого важного механизма, как символическое сознание. Они составляют основу процессов опредмечивания, с существованием которых тесно связан феномен отчуждения человека.

Но как бы не происходило феноменологическое выявление «состояний системы сознания в целом», результат его всегда будет объективно-содержателен. Во всяком факте сознания или объектного сознания нечто переживается. Что и насколько — вопрос второй. Важна сама возможность для сознания выявить реальность, послужившую источником самоданного факта сознания. Сознание способно на этот подвиг объективности в меру культуры своего внутреннего опыта[5].

Считаю нужным оговорить один вопрос, касающийся архитекто­ники намеченной перцептуальной схемы. Зачем было начинать рассмотрение с признания противопоставления бытия человека и бытия мира? Почему операция «в» поставлена в центр и исходный пункт положения? Не определило ли принятие таких предпосылок логический ход и мировоззренческий стиль рассмотрения проблемы человека? Может быть, при другом построении и предпосылках проблем, обсуждавшихся здесь, попросту, не возникает? И так далее. Много еще вопросов можно выставить на этот же манер. Ответ на них будет один.

Следует различать между семиотической и логической структурой предмета научного исследования, что, само по себе, конечно, не новость, но ее уместно напомнить здесь. Логическая структура предмета, в прямую противоположность семиотической, совсем независима или почти независима от структуры текста, фиксирующего процесс и результаты предметного исследования, что, в свою очередь, не отрицает существование логико-семиотических связей, эти структуры объединяющих. Так вот, идеалом логической организации предмета для меня является полная инвариантность логической структуры относительно семиотической структуры.

Метод теоретического мышления должен быть таков, что получающаяся в результате его применения логическая структура не зависела бы от того, с чего начинается текст и в какой последовательности он разворачивается. Результат должен быть одним и тем же.

Иное дело — понимание текста читающим его. Здесь правомерные логически разные семиотические конструкции могут обладать различной эвристической ценностью. Из соображений наилучшего понимания одна конструкция текста может оказаться предпочтительнее другой. Так было и в нашем случае. Текст начат с противопоставления двух бытий и операции «в» потому, что, как казалось, именно так можно очевиднее и выпуклее всего выставить интересовавшую нас проблему. Логической же значимостью обладает система концептуальных связей в результате установления[6].

Глава III. Творчество и сознание

3.1. Объективность творческого процесса

Творческая деятельность вне зависимости от масштабов ее субъекта является борьбой за новые формы объективности человеческого существования. Она превращает субъективную объективность в объективность социальную. Борьба принимает порой героический характер вследствие того, что встречает внутри культуры или социальной системы противодействия. В лучшем случае ее обвиняют в субъективном произволе, в худшем — просто отталкивают.

Борьба эта осуществляется в двух формах. Первая обусловлена противодействием материала процесса творчества, вторая, благодаря которой борьба и принимает порой героический характер, — обусловлена противодействием личностей носителей старой истины, отождествляющих ее с абсолютной истиной.

Ясно, что социальная борьба зависит от двух обстоятельств культуры: во-первых, проблемы понимания-непонимания, в которой и происходят столкновения двух художественных картин мира, во-вторых, связана с чистой моделью существования, потому что каждая такая модель является носителем определенной формы существования.

Каким образом борьба вокруг некоторой концепции в художественной картине мира стоит в отношении к требованию целостности общества, в отношении к тому, что необходимо поддерживать само существование, т.е. почему творчество не противоречит своему источнику? Здесь возникает социальная проблема: творчества, интеграции культур, агрегирования различных художественных моделей, управления культурой.

3.2. Эмпирический человек

Эмпирический человек — это человек-кентавр, живущий одновременно в практико-предметном мире и в мире духовном. Практико-предметный мир, отношение человека к нему задает ограничения на существование человека в мире духовном, в частности на свободу творчества. Существование человека в этих мирах можно представить себе как существование в двух измерениях. Человек, существуя в этих мирах, перераспределяет себя между ними. Можно равно представить себе чистое эмпирическое существование человека — полный практицизм, и чистое духовное существование. Ни то, ни другое не являются ни фактом, ни абсолютной ценностью. Ценностная проблематика существования заключена в необходимости распределения материи существования по обоим измерениям.

Личность является той гранью, которая в человеке разделяет общественно-практическое и духовно-индивидуальное. Личность можно рассмотреть в свете процессов воздействия окружающего внешнего мира на идеальный мир, и тогда личность можно представить как фильтр, который вносит искажения в мир идеальных образований человека. Если мы рассмотрим обратное отношение, то личность можно представить как реализатор идеального мира идей в окружающем мире.

3.3. Процессы смыслообразования и творчества

Структура сознания в процессе творчества находится между противоположностями: абсолютным порядком всеобщей эстетизации и абсолютным беспорядком всеобщего абсурда.

Многие формы мышления (например, интеллигентское сознание) тяготеют ко всеобщей эстетизации. Они абстрактны, поскольку не имеют практического содержания, и не практичны, поскольку всякие попытки влиять на реальный окружающий мир, исходя из идеи формы, очевидно, обречены на провал. Творческое мышление в процессе акта творчества вынуждено отходить от эстетических канонов формы и разрушать их. В этом смысле оно тяготеет к полюсу беспорядка.

Эстетический полюс имеет две формы проявлений: первая форма — абстрактно-созерцательная эстетизация, вторая — практическая эстетизация.

Противоположностью эстетическому сознанию является состояние абсурда, при котором сознание полностью теряет ориентировку в мире, понимание в мире себя и мира вне себя.

Состояние эстетическое и состояние абсурда являются универсальным фоном существования сознания человека: по сути своей, они — изначальные формы сознания.

Истина сознания заключается в нахождении точки равновесия между состояниями полного знания (гносеологического оптимизма) и полного незнания (гносеологический пессимизм), которые попеременно переживаются познающим индивидом в его движении к абсолютной истине через ряд конкретных истин и в осознании своей субъективной ограниченности.

Сознание в процессе творчества тяготеет к состоянию абсурда, выражающему факт существования проблемы существования и стремление сознания познающего к разрешению ее. Состояние абсурда и ощущение абсурда являются нормальными состояниями творческого сознания.

3.4. Сознание, общение и абсурд

Для осуществления общения необходимо выполнение двух следующих условий.

Во-первых, содержание общающихся сознаний не должны быть тождественными. Действительно, если содержания сознаний тождественны, то нет причины для осуществления общения. Сознание замкнуто в самом себе и эта замкнутость носит абсолютный характер и разорвать ее невозможно. Очевидно, что общение невозможно также и в полярном данному случаю случае, когда содержание сознаний абсолютно различны или каждое сознание является абсолютно абсурдным по отношению к другому сознанию. Таким образом необходимым условием общения является некоторая промежуточная ситуация, а именно, когда каждое из сознаний является несколько абсурдным для другого сознания.

Проблема общения, таким образом, не могущая быть разрешена на идеальном уровне, в действительности может быть разрешима на уровне культурной системы, если в ней канонизирована ценность творчества. Подобно тому, как может происходить диалог двух лиц, не понимающих содержания высказываний друг друга и реализующих в акте общения лишь утверждения о признании личности другого общающегося индивида, подобно этому в культурных системах в соответствии с канонизацией ценностей творчества сознание общающихся индивидов ориентировано таким образом, что предполагается возможность осуществления творческого акта, в результате которого будут опрокинуты предметные ценности, сложившиеся в данной культурной системе. Феномен абсурда при общении разрешается в культурной системе социально-психологически. Социально- благодаря тому, что существуют нормы, в соответствии с которыми обеспечивается принятие того или иного творческого акта. Психологически — благодаря тому, что мы избавляемся от страха перед новым, перед относительным абсурдом. Таким путем, создаются предпосылки принятия любого творческого явления.

Существует и другая ограниченность в общении, связанная с тем, что общение предполагает тождественность сознания себе самому во времени. Фактически, в разные моменты времени мы обладаем разными структурами сознания.

В религиозно-оккультном мировоззрении принято фиксировать это положение вещей в терминах смерти и жизни личности, ибо личность, в отличие от человека, в течение жизни его многократно умирает. Это же интерпретировать как кардинальное изменение содержания сознания человека.

Тот факт, что личность не тождественна себе на всем протяжении жизни, часто служит для нас основанием для отказа ответственности за способ своего существования. Это внутренне присущее общению свойство указывает на принципиальное ханжество фетишизированного общения.

Все проблемы общения замкнуты, с одной стороны, на проблему тождественности сознания себе самому, и моего сознания другому сознанию, с другой. Отождествление лежит сейчас за рамками контролируемого внутреннего опыта, и только при контролируемом хорошо организованном внутреннем опыте можно поддерживать себя в определенном состоянии сознания, сохранять его, а в некоторых ситуациях менять его.

3.5. Структура процесса творчества 

Творчество есть трансформация эмпирической реальности человеческого существования, данной человеку в его внутреннем опыте, во внешние конструктивные формы, конструкты.

В этом определении можно видеть то:

  • что трансформируется, т.е. эмпирическую реальность человеческого существования или опыт существования;
  • во что происходит трансформация, т.е. конструктивные формы или конструкты;
  • как осуществляется трансформация, т.е. ее процесс, механизм или структуру.

Направленность творческого процесса от внешнего ко внутреннему осмыслена лишь внутри его структуры, но не всегда — вне него, ибо внутренний опыт есть в то же время опыт существования-в-мире и поэтому он — форма внешнего опыта, как сущность явленного внутрь я.

Внешние конструктивные формы суть и в то же время факты внутренние сознанию, если они как его элементы становятся материалом следующего творческого акта, не оформляясь в наблюдаемую извне материю.

Данное определение творчества, говорящее лишь о внутренней структуре творческого акта, совершенно не касается его внешних характеристик.

Очевидно, что ценность внутреннего опыта и внешних конструктивных форм может быть совершенно различной, а отсюда и ценность творческого акта не является абсолютной — она производна от того и от другого. Так дает о себе знать самое существование-в-мире, которого проявлением может быть внутренний опыт, а конструктивным дополнением — конструкты.

Существенную часть этого внешнего мира составляет мир культуры, относительно него только конструкты обладают известной ценностью.

Собственно творчеством в традиции европейской культуры принято называть не любой творческий акт, в этом смысле, но такой, продукт которого принадлежит инфракультуре, т.е. обладает значением ценности не меньшим, чем некоторая величина, определенная данной культурой. Считается также, что уровень этой величины возрастает с развитием культуры. Поэтому творчество считается средством развития культуры в направлении, заданном ценностями инфракультуры — авангардом, элитой.

От творца требуется в этих условиях ориентировка в ценностях культуры, их распознавание и понимание — только в этом случае он осуществляет объективную творческую деятельность. Чтобы ценность конструкта была сравнима с ценностями ультракультуры не случайным образом, но направленно, эти последние должны участвовать в творческом акте, в какой-то форме определять его. Культурная ориентировка превращается при этом в форму внутреннего опыта, а ценности культуры — в его внутренний смысл.

Не существует универсального, всеобщего объекта в мире природы или культуры называемого человеком.

И дело здесь не в случайных отклонениях одного человека от другого, которые мы можем наблюдать, и не в случайности привычек и характеров, которые мы иногда почитаем за индивидуальность. Дело в том, что конституирующей чертой человека является его способность быть тем, чем он не является, быть иным. Бытие человека — в возможности его инобытия, в непрерывном выборе между бытием и небытием, в интенции на ничто. Нормальная форма бытия человека в этом смысле — непрекращающееся становление, диалектической канвою бытия и нечто составляющее смысл как бытия, так и небытия человека.

Сии философские сентенции важны отнюдь не сами по себе. Они — основание, отталкиваясь от которого можно сказать — нет универсального, общеобязательного опыта внутреннего существования, нет всеобщего внутреннего опыта, определенного-в-себе. Внутренний опыт, как предмет творчества, принципиально неопределен, через него неопределенность-в-себе присуща творчеству, а то и другое есть следствие потенциальности человека, того, что он есть могущим быть иным.

Формы внутреннего опыта характеризуются:

  • типами состояний сознания,
  • типами реальности в них открывающейся,
  • типами способностей ко внутреннему действию.

Все это также не всеобще, но приобретаемо разными путями:

  • биологическим и социальным происхождением,
  • освоением ценностей культуры,
  • и, самое главное, индивидуальной работой по развитию новых форм внутреннего опыта «я».

Внутренний опыт человека локализуется в структуре его сознания, которую можно мыслить себе как иерархическую структуру, т.е.  организованную по нескольким, может быть очень многим, уровням.

Точно так же, как ступени лестницы упорядочены отношением «одно выше другого», механизмы сознания, относящиеся к разным уровням иерархии, упорядочены отношениями «большей определенности и общеобязательности внутреннего опыта». Одна форма опыта очевиднее другой, обязательнее в своих проявлениях, чем другая.

Предварительно могут быть названы такие уровни и формы внутреннего опыта:

Мироощущение: чистое интенциальное схватывание изменчивости существования и направленности его изменения, с присущим ему непосредственным знанием чистого факта изменения, ощущением определенности изменения чего-то и куда-то, но не знанием чего и куда. Этот уровень не связан с употреблением каких-то знаковых или понятийных средств, не предполагает осуществления фиксированных операций. Мироощущение — это объективно-непосредственное бытие человека в неконструктивированной реальности, нерасчлененное в себе бытие.

Символическое сознание, умножающее определенность своего функционирования тем, что некоторые фрагменты определенно-выделенного внутреннего опыта оно ставит в соответствие фрагмент внешней реальности, чаще всего, вещь или организм, называемый символом. Символизация внешнего опыта через закрепление символизма в мире, мифологической культуре обратным путем стабилизирует внутренний опыт, закрепляя его эмпирически сложившееся расчленение. После символизации развития внутреннего опыта направляется вглубь, меж уже установленных символизмом границ. Как и на уровне мироощущения здесь нет обязательности процесса сознания, оперирования и нет, в строгом смысле, семиозиса, семиотики, т.е. употребления знаковых средств. Символизм не есть язык, ибо в нем нет системы форм, стиля.

Понятийное мирознание, связанное уже с употреблением живого естественного языка, хотя и имеет свое знание, все еще в форме содержания сознания, но, во-первых, имеет его с понятийной определенностью, присущей категориям естественного языка, а, во-вторых, знает процесс сознания в форме естественной способности суждения в соответствии с логикой этого языка. Здесь язык стал стихией со своей онтологией, т.е. членением мира на категории объектов, и своей оперативностью и конструктивностью — рассуждение способно ставить и решать задачи, в том числе сознательно-творческие.

Визуальное сознание, связавшее потребность выражения внутреннего опыта с визуально-воспринимаемыми конструктивными формами. Обладая меньшими оперативными и конструктивными возможностями, визуальное сознание достигает объективности своего внутреннего опыта большей разработанностью канала визуального восприятия и действия.

Модельное сознание имеет дело с реальностью замещенной моделью (или системой моделей), знаковая форма которых своим богатством и обязательностью в деталях придает модельному сознанию высокую обязательность знания объекта знания. Но, как и прежде, обязательность процесса сознания имеет внутренний характер, ибо операции не выражены во вне.

Формальное (операциональное или формализованное) сознание и объект, и процесс своего зрения имеет внешне: первое — в знаковой форме математической модели, второе — в правиле алгоритме их преобразования. Собственно сознание уже перестало быть обладателем или носителем знания и превратилось в орган реализации математической необходимости. Человек перестает быть участником таинства истины, ее героем. Сказано: считающий человек станет машиной, когда машина научится считать. Сказанное свершилось.

Техническое сознание завершает этот ряд. Здесь и объект и процесс знания отторгнуты от сознания и воплощены в техническом устройстве. Опыт внутренний (интимный) стал опытом внешним, машинным. Обязательность абсолютная и определенность полная, но… внешние сознанию.  

3.6. Процесс творчества

Однонаправленность акта трансформации в творческом процессе выглядит как однонаправленный только для субъекта творческого действия. Внутри универсума существования эта направленность сразу же изменяется, ибо в нем существуют различные системы времен.

С внешней точки зрения важно, что всякое творческое действие в процессе эмпирической трансформации творческого существования предполагает отождествление сознания с каким-то фрагментом реальности.

Отождествление означает принятие сознанием определенной модели существования, внутри которой все содержания творческого сознания обладают реальностью.

Процесс творчества предполагает погружение в мир структуры сознания и его модели существования в некоторую структуру реальности. За счет погружения исчезает однонаправленность акта творчества, ибо отождествление означает не что иное, как протекание процесса творческого сознания в фрагменте той реальности, с которой сознание отождествлено.

С точки зрения отождествления однонаправленность акта приобретает определенный смысл — творческое сознание является каналом или органом, через который фрагмент существования порождает для себя свои новые составляющие. За это счет реальность приобретает способность к саморазвитию, причем искусственному.

Эти оговорки позволяют не смущаться определения творчества как однонаправленного процесса трансформации, ибо ясно, что однонаправленность его истинна только с внутренней точки зрения и что за ней стоит вполне реальный онтологический процесс внутри реальности, с которым творческое сознание отождествлено. Этот факт позволяет отвлечься от внутренней стороны дела и рассматривать лишь онтологические особенности творчества и онтологические особенности производства инобытия.

3.7. Органичность или организованность 

При рассмотрении процесса трансформации эмпирической реальности в конструктивную выступает две альтернативы, можно говорить о процессе трансформации как о чисто органическом, естественном процессе, на чем настаивают профессиональные представители творчества, говорящие о спонтанности, интенсивности, подсознательности его, а, с другой стороны, этот процесс можно рассматривать как конструктивный или комбинаторный, внутри которого заранее дан конструктивный материал, подвергается процедуре комбинации и из него создается новый фрагмент материала — конструкт. Эти две точки зрения в равной мере претендуют на описание существа творческого процесса.

Рассмотрим конструктивную точку зрения. Здесь мы явно обнаруживаем, что творческое сознание принципиально          является не конструктивным, ибо сознание в целом — не конструктивный объект. Конструктивный процесс определен множеством более сложных комбинаторных процессов и сводится к выбору из этих комбинаций. На основании чего происходит выбор и принадлежит ли основание выбора конструктивному процессу? Самому конструктивному процессу оно принадлежать не может, ибо все, к чему оно принадлежит, входит в этот конструктивный материал получается, что для каждого конструктивного процесса необходимый продукт получается в результате основания, лежащего вне этого процесса, и все внутренние условные оценки и критерии оказываются недостаточными для установления безусловной ценности нужного продукта. Под конструктивным процессом всегда лежит основание, которое оказывается по отношению к этом процессу безусловным. Эта безусловная или абсолютная ценность принадлежит неконструктивной части сознания. На каждом данном этапе развития сознания существует такая система оснований или безусловных ценностей, которая определяет сознание как объект безусловно неконструктивный. С конструктивной точки зрения сознание, а, тем более, творческое сознание, обладает неполной правдой или полуправдой.

Второй полюс альтернативы — органическое сознание — с психологической точки зрения обладает гораздо большей привлекательностью, чем конструктивное сознание, ибо оно определяется более свободно, непредустановлено, как импульсивно-интенсивное сознание. Однако, внутри органической точки зрения эта психологическая свобода оказывается снятой. Абсолютно органический процесс является абсолютно несвободным, что вполне понятно с точки зрения противопоставления искусственных и естественных процессов, о которых говорилось раньше. Несвобода органического сознания обусловлена заданной естественной программой жизни сознания, то есть законом его, и сознание реализует закон с присущей ему внешней необходимостью. Причем в самом сознании нет никаких оснований, с точки зрения которых можно было бы вмешаться в процесс творчества, корректировать его, менять его направление. При всей привлекательности органического сознания, оно лишено статуса свободы, являющегося атрибутом всякого творчества.

Правда принадлежит «золотому сечению разума». Мы должны рассмотреть такую структуру сознания, которая бы реализовала преимущества обоих подходов, и в то же время нейтрализовала их недостатки. В тех расчленениях, о которых я говорил раньше, уже заложен этот новый подход. Коротко остановлюсь на них.

3.8. Полиэкранная модель сознания

Сознание можно рассмотреть как такую сложную систему, внутри которой организовано несколько подсистем, каждую из которых можно рассматривать как своеобразную моделирующую установку.

Кроме того, сознанию присущ механизм, т.е. на каждом отдельном экране может быть отображено все множество остальных экранов. Пример для иллюстрации этой мысли. Представим, что в полузатемненной комнате стоит проектор и проецирует изображение на полупрозрачный экран-окно. Наблюдатель, в зависимости от выбора внутренней установки, может видеть либо кино-проекцию на этом экране, либо то, что отражается на него с другой стороны окна. Можно представить себе такое положение вещей, когда эти два изображения, совмещаясь, представляют третье. Нечто аналогичное этому происходит в каждой их этих подсистем сознания. Роль канала окна выполняет канал восприятия, а роль кинопроектора — воображение.

Все те содержания сознания, которые даны сознанию в каждом акте понимания, представляют собой как бы наложение этих двух проекций. Так, например, на знаниевое сознание можно накладывать эмоциональную проекцию. Кроме того, существует еще самосознание, интегрирующее действие отдельных форм сознания.

На такой полиэкранной самоотражающейся системе сознания становятся понятными те мысли об абсурде, которые я излагал, ибо каждый из этих экранов или подсистем обладает своими собственными оценочными основаниями для восприятия реальности. Естественно, что один и тот же объект по-разному отражается на каждом из экранов, что создает полную неопределенность понимания.

Эта модель понадобится нам в более узком смысле. Прежде всего нас будут интересовать процессы отождествления и разотождествления сознания с некоторой реальностью, и, соответственно, отождествленные разотождествленные состояния сознаний. Отождествленными являются те состояния, как мы помним, в которых какой-то фрагмент реальности сознанием признается истинным. Неотождествленные, соответственно, те, где имеет место отказ от этой истины принятия. Состояние разотождествления психологически можно установить, когда человека охватывает чувство страха, удивления или нелепости, когда он задает себе вопрос: где я, что со мной? В такой момент и происходит разотождествление сознания — отделение правды сознания от правды объекта, с которым оно было отождествлено. Естественное состояние вдруг в определенный момент приобретает качество абсурдности. Состояние отождествленности возникает, напротив, в тот момент, когда находится решение, которое долго искалось. Это, конечно, не описание состояний, а их психологическая модель, на которой я попытаюсь задать содержание самого понятия отождествления и разотождествления.

Каждое из состояний сознания связано с теми подсистемами сознания, о которых речь шла выше.

Рассмотрим следующую интерпретацию состояний. Разотождествленное сознание является открытым и способным к восприятию новых содержаний. Отождествленное сознание можно уподобить эстетическому сознанию: все его содержание схемативировано, приведено к эстетическому или логическому канону, внутренне замкнуто, целостно и дополнение его лишено всякого смысла. Эстетически совершенное сознание является закрытым. Разотождествленное сознание открыто, когда оно, в силу незамкнутости своих логических канонов, способно к восприятию новых содержаний.

Казалось бы, что в этой дихотомии благом является открытое незавершенное сознание. Однако, с другой стороны, легко представить, что состояние отождествление является необходимой предпосылкой для связи с реальностью. Абсолютно разотождествленное сознание может быть у человека, который потерял все связи с миром. В этом противопоставлении мы опять можем задать некоторую оптимальность, утверждать, что благо лежит где-то посередине. 

3.9. Творчество как самовыражение  

Описанные представления о творчестве можно связать теперь с упорядоченностью форм сознания по степени их конструктивной определенности.

Из идеи порядка следует возможность перевода или выражения содержания одного уровня сознания в материале другого. — Мироощущение при определенных условиях может быть выражено в эстетических конструктах, то и другое — в форме знания. — Эта возможность создает новое измерение творческого процесса внутри сознания.

Процессы этого измерения имеются в иуд идеологией самовыражения в творчестве, внутри которой художник — существо, выражающее свою сущность в акте творчества и оформляющий самовыражение в форме эстетического продукта.

Такова модель экспрессионизма, опирающаяся на понимание творчества как самовыражения, она предполагает как раз процесс перевода содержаний одних форм сознания в материал других форм, которые должны быть заданы внутри системы культуры. При всей интересности этой конструкции абсолютно творческой ее назвать нельзя, ибо то содержание, которое подлежит самовыражению, должно быть предано сознанию, и самовыражение становится переводом на непонятный язык того, что человеку-творцу уже понятно. Экспрессионистское понимание творчества имеет ценность только внутри системы потребления его продуктов. Однако, внутри структуры производства этих ценностей, внутри самого творческого процесса никакого роста, никакой эволюции экспрессивное сознание не имеет. Отсюда — естественное осознание экспрессионизмом себя в пессимистических тонах. Поэтому идеи искусства для искусства, искусства как самовыражения, свойственные эпохе декаданса, всегда характеризуются пессимистическим отношением к творчеству и к его месту внутри культуры. Из вертикали сознания процессы могут разворачиваться, только фиксируя уже существующий материал.

Пессимистической модели творчества будет противопоставлена оптимистическая модель конструирования нового содержания в материале внутри одного слоя сознания. Выражением этой модели является идеология творчества, в которой художник создает содержание, не заботясь о том, что в нем выражается, чем оно подкреплено сверху или снизу.

Поскольку я говорил об этой альтернативе внутри одной модели сознания, поскольку можно представить себе, как конфигурируется оптимистическая и пессимистическая точки зрения внутри нас. Возможным оказываются как вертикальные процессы перевода содержания одного слоя в материал другого, а также горизонтальный конструктивный процесс производства новых конструкций, а также оказываются возможными не только акты выражения по вертикали (неразб.), но и акт понимания, когда новый конструктивный материал ассимилируется внутри более высокого слоя, когда какое-то произведение знания ставится в соответствие чувствам, мироощущению и т.д. … (на последней странице текст без начала) … идеальному содержанию объективной реальности. На этом мы остановимся ниже. Но уже сейчас можно сказать, что субъективность это то, в чем существование приобретает свое самосознание, в чем существование впервые становится свободным существованием. Благодаря сознанию и самосознанию субъективность приобретает объективный смысл. Здесь возникает феномен сознания и проблемы его[7].



[1] Заметим, попутно, что им реализуется и принцип соответствия, то есть основание бытия-человека-в-мире, вследствие чего бытие становится в качестве основанного и онтологически осмысленного.

[2] Термин «сознание» исключительно многозначен. Условимся, что далее, говоря о «сознании», мы будем иметь в виду «систему сознания в целом», а его подсистемы будем именовать сложными терминами.

[3] Заметим, что классическая оппозиция «Я – не-Я» не совпадает с оппозицией «Я – анти-Я». Эмпирически же, чувство страха перед пустотой «анти-Я» нередко толкает человека в объятия классического «не-Я», то есть объективности.

[4] Конечно, при условии, что отображения являются адекватными. Случай неадекватного отображения может привести к иллюзорному соответствию. Везде в очерке, где не оговаривается неадекватность отображений, они адекватны, или это не имеет контекстуального значения.

[5] Заметим, кстати, что субъективация такой же прямой путь к отчужденному существованию как и объективация, на что, как правило, не обращают внимания теоретики проблемы отчуждения. Субъект есть «чужой-в-человеке», его внутренний недуг. (неразб.) недаром требует смирения гордыни и послушания.

[6] Укажем еще на один способ концептуализации противопоставления «человек-мир», на пару понятий «макрокосм-микрокосм». Он совершеннее всех других в эстетическом отношении и интересен тем, что прямо утверждает равносущность, равномерность и равносложность полюсов противопоставления. Грань между миром и человеком подобна точке на окружности, относительно которой уместно четко различать левое и правое направления, но локальная разнонаправленность совместима здесь с тем, что материально то, что слева, и то, что справа, тождественно друг другу. Так тождественны мир и человек.

[7] Попутно замечу, что теория сознания до сих пор не существует; есть эмпирические описания типов сознания, их каталогизация. Всюду феноменология – и у Гегеля, и в современных своих формах – отталкивается от эмпирических данных сознанию наборов состояний, т.е. феноменология – это эмпирическая наука, уже по одному по этому ее отрицать невозможно. А выведения механизма сознания и обоснование ее в плане структуры существования пока нет.

Источник: "Промета". 

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2016 Русский архипелаг. Все права защищены.