Версия для печати

Критическая апология мультикультурализма

Преамбула

Проблема взаимодействия культур, их равенство и диалога — интересная и актуальная тема. В последние годы, к сожалению, эта тема сильно догматизировалась, идеологизировалась и политизировалась. Одни (главным образом приверженцы леволиберального мировоззрения) говорят о равенстве культур как о состоявшемся феномене и свершившимся факте. Их оппоненты, в первую очередь это касается сторонников правоконсервативных взглядов, напротив, отрицают тезис о равенстве культур как изначально ложный и, более того, скептически относятся к самой возможности их конструктивного диалога. Особую, трагическую, актуальность в эту дискуссию добавляют события последних лет. При этом, на фоне чудовищной трагедии 11 сентября 2001 года, террористических атак на Лондон и Мадрид, и горящих французских городов осени 2005 года все большее число людей, кто с горечью, а кто и со злорадством, говорят о том, что «всякий диалог культур пора прекращать, иначе цивилизация просто погибнет». Однако у меня существуют весьма серьезные основания полагать, что проблемы и вызовы, вставшие перед человечеством в самом начале наступившего века, глубоки настолько, что не могут быть адекватно осмыслены в рамках любого узко дисциплинарного и монофакторного подхода, более того, я утверждаю, что ловушка, в которую попал современный мир, не может быть адекватно описана в методологических и категориальных средствах парадигмы мышления, которая основана на идеях Просвещения и которая целиком и полностью господствует в нынешнюю эпоху after-постмодерна.

Основное внимание я предлагаю уделить фактологическому и методологическому материалу западного общества. Поясню свою позицию. Мультикультурализм как теория разрабатывался прежде всего применительно к модели нации-государства. Нынешняя Россия не является нацией-государством; российской нации в строгом смысле этого слова не существует, более того, пока не существует господствующей тенденции, которая бы с достаточной долей уверенности позволила бы судить о том, что в ближайшее время российская действительность приблизится к подобной модели развития. В настоящее время Россия переживает период глубокой и очень болезненной трансформации. Поэтому говорить о каких-либо устойчивых и долговременных тенденциях не представляется возможным. Это не означает, что я не собираюсь в принципе рассматривать тему «мультикультурализм в России». Просто исследовать одновременно устоявшийся феномен, феномен как факт и феномен становящийся не представляется творчески плодотворным. Поэтому я с удовольствием готов обратиться к российской тематике, но только после анализа данного феномена, что называется, в чистом виде. В западных странах мультикультурализм как теория прочно вошел в общественный дискурс, а в качестве практики стал неотъемлемой частью повседневной жизни.

Проблема меньшинств, теория и практика мультикультурализма — не разделимы. Однако, так как мы сосредоточились именно на последнем, то я коснусь проблемы меньшинств очень кратко. Под меньшинством (минорити-группой) понимается любая часть населения, которая тем или иным образом сознательно или бессознательно дискриминируется. Например, в Ираке при Саддаме Хуссейне минорити-группой были не только курды (20% населения), но и арабы-шииты (62%). В ЮАР времен апартхейда минорити-группа (негритянское население) вообще составляла подавляющее большинство (более чем 80%). Я не буду иронизировать по поводу лысых, толстых и рыжих, поэтому отмечу лишь, что в современном западном дискурсе в качестве базовых минорити-групп рассматриваются: женщины; инвалиды и лица с ограниченными физическими способностями; представители сексуальных меньшинств и этнокультурные меньшинства. Сейчас именно последним мы и будем уделять основное внимание.

Конфликт лево-либерального и право-либерального мировоззрения

Что касается современного мира, то лево- и право-либеральное мировоззрения, если отбросить частности, признают принцип равных возможностей как следствие принципа изначального равенства людей. Разногласия между двумя типами мировоззрения в первую очередь касаются принципа равноценности и принципа равноправия. Право-либеральное мировоззрение понимает эти принципы в негативном ключе. Иными словами, человек не может быть по групповому признаку лишен того или иного своего права. Согласно лево-либеральному мировоззрению, социальным идеалом должно стать конкретная реализация каждого из имеющихся у человека прав. Правый либерал, например, исходит из того, что у конкретного индивида не может быть отчуждено его право на получение образования, однако из этого не следует, что ему автоматически должно быть обеспечено получение этого самого образования. Напротив, левый либерал исходит из того, что если индивид обладает правом на образование, то ему должна быть обеспечена реализация этого права в виде процесса получения образования. Как видно, между двумя типами мировоззрения глубокая пропасть.

Социальное пространство и групповые фильтры

Человек существует не только в физическом пространстве, но и в пространстве социальном. Образно это пространство может быть представлено также, как и любое математическое пространство, то есть в виде многочисленных осей координат. Одной из этих осей является ось времени и движение по ней не требует от самого индивида никаких усилий. Что же касается других осей, то при движении по ним приходится преодолевать различного рода фильтры. Оси социального пространства прежде всего отражают социальную структуру. Например, для движения по оси образования приходится преодолевать фильтры в виде экзаменов. Социальные фильтры делают социальное пространство дискретным, то есть состоящим из отдельных, жестко отделенных друг от друга частей. За исключением оси времени, любая другая ось социального пространства имеет свои фильтры, отражающие специфику конкретной деятельности. В профессиональной сфере это различного рода аттестации и квалификационные процедуры, в сфере свободного предпринимательства успех на рынке, в творческой карьере, опять-таки, успех на рынке, признание коллег и критиков и т.д. Представить себе общество без подобного рода фильтров крайне сложно, так как это означало бы, что любой индивид только лишь по своему желанию может заниматься любой деятельностью или занимать в обществе любое место. Однако среди всех социальных фильтров нас сейчас будет интересовать только один определенный класс, а именно, групповые фильтры, то есть такие, которые отсеивают человека в силу одной лишь его принадлежности к той или иной группе.

Сейчас я собираюсь вспомнить один пример из собственной биографии, с тем, чтобы разговор не уходил в сферу схоластики. В середине 1980-х годов я, тогда абитуриент легендарного Физтеха, мог наблюдать следующую картину. Поток поступающих, если его проанализировать по гендерному признаку, был примерно в пропорции 60:40 молодых людей против девушек. После же экзаменов ( то есть после фильтра) пропорция изменялась уже в соответствии 9:1. На моем курсе из около 100 студентов девушек было 10 или 11. Я раскрою секрет Полишинеля: существовало негласное указание «топить» девушек на экзаменах. Ни для кого это не было тайной: девушке ставили «неуд.» там, где парень получал «уд.» или, в редких, правда, случаях, «хор.». В данном случае речь идет о групповом (конкретно —гендерном) фильтре в чистом виде. Однако его существование никаким секретом не было. Теперь я представлю ситуацию по-другому. Допустим, мы видим изменение картины после некоего фильтра. И это изменение не в пользу той или иной группы. Отсюда — и здесь нет никакого богатства выбора — можно сделать только три вывода. Вывод первый. Это результат случайности. Но любой, кто более-менее знаком с основами статистики или просто здравым смыслом, в это не поверит, тем более, если ситуация повторяется многократно. Например, возвратимся к упомянутому мной случаю. Если бы в 1984 году картина до и после фильтра соотносилась бы как 60:40 и 9:1, а во все остальные годы имела бы вид 52:48 и 51:49, то тогда можно было бы говорить о случайности. Но, как говорится, случайность, которая повторяется более чем два раза — уже закономерность. Вывод второй. Подобная картина отражает то или иное групповое превосходство. То есть люди, принадлежащие к Группе А изначально имеют преимущество по отношению к Группе В. Надо сказать, что до сих пор во многих сферах жизни групповое предпочтение и групповое неравенство признается совершенно официально. В частности, для борьбы сумо нужны люди, обладающие весьма внушительной избыточной массой тела. И наоборот, до сих пор для службы в танковых войсках предпочитают брать людей низкого и среднего роста. И, наконец, вывод третий. Действует групповой фильтр. Я опять-таки вернусь к рассматриваемой выше ситуации. Допустим, процедуру прохождения вступительных экзаменов наблюдает кто-то со стороны. Случайность отменяется. Возникает дилемма: либо девушки уступают парням по интеллектуальным способностям, уровню подготовки и т.д., либо действует групповой фильтр и по гендерному признаку проводится дискриминация. Допустим, наблюдателю со стороны наш секрет Полишинеля не известен. Конечно, можно пытаться рассуждать таким образом: у девушек более низкая мотивация к поступлению, над ними не висит проблема срочной службы в армии, они могут провалить экзамены и пойти поступать в другой ВУЗ и т.д. Но дело в том, что эти рассуждения, частично вполне адекватные, частично ложные, если выйти за рамки модельного примера, интеллектуальным мейнстримом изначально табуированы. Табуирование происходит по схеме: все люди изначально равны, то есть изначально обладают неким одинаковым потенциалом, пусть и нулевым. Следовательно, подходя к фильтру, если их потенциал и ниже, чем у других, то это следствие социальных условий. То есть действует скрытый, латентный групповой фильтр. Радикальная феминистка выразится следующим образом: изначально женщина обладает тем же потенциалом, что и мужчина, однако социум навязывает ей определенные ролевые функции и социальные игры, которые не позволяют этому потенциалу развиваться также успешно, как и у парня, отсюда более низкий уровень изначальной подготовки. В обывательской формулировке это выглядит так: «Зачем тебе, дорогая, нужен этот Физтех, все равно где ты получишь диплом. Главное — это удачно выйти замуж и быстро родить». Надо сказать, что в аргументации радикальной феминистки много чего вполне соответствует реальной жизни. Таки образом, выбор сводится либо к латентному групповому фильтру из вывода номер два, либо открытому, явному групповому фильтру из вывода номер три. То есть, по сути, выбора как такового нет. Отсюда я хочу сделать еще один вывод, который отражает всю глубину противоречия, с которым столкнулся современный мир: если у вас существует некая Группа-для-Себя (в смысле класса-для-себя Канта-Гегеля-Маркса; то есть группа обладающая коллективным самосознанием и идентичностью), которая обнаруживает, что при движении по некоторой социальной оси после некоего фильтра удельный вес ее представителей меньше, чем ее удельный демографический вес, то эта группа всегда сможет указать на существование дискриминационного фильтра, и никакой рациональной аргументацией нельзя опровергнуть существование этого фильтра.

Генезис этнонациональных отношений от Просвещения и до наших дней

Ключевой проблемой здесь является проблема соотношения категорий этноса и нации, этноса и культуры. Во времена предшествовавшие Просвещению, то есть в эпоху Темных Веков и период Ренессанса, существовала ситуация, во многом напоминающая сегодняшнюю глобализацию. Наличие космополитической пан-западно-европейской элиты легко сочеталось с существованием оторванных от нее этносов тогдашних государственных образований. Например, чтобы служить королю Франции (царю России) вовсе не обязательно было быть этническим французом или этническим русским. Служба монарху-суверену не предполагала ответственности перед его подданными, в этом отношении другая этническая принадлежность, как у итальянца кардинала Мазарини или немца Франца Лефорта могла была даже плюсом. Ситуация поменялась тогда, когда в Европе и Северной Америке стали складываться нации-государства. Однако следует помнить, что этот процесс движения от этноса к нации прежде всего предполагал образование этнонации. Этнонации стали образовываться в тот исторический момент, когда этнические и национальные общности стали превалировать над общностями иного рода, в частности, сословными. В разные моменты времени в Европе и Северной Америке происходил сходный процесс этнической и национальной консолидации. Он очень хорошо описан в литературе и я подробно на нем останавливаться не буду, за исключением нескольких моментов. Если еще веке в XIV английский аристократ, прежде всего, принадлежал к сословной пан-европейской общности, то уже в XIX веке его потомок прежде всего принадлежал к английскому этносу и британской нации.

Слово и дело

Для того, чтобы понять истоки нынешней ситуации, обратимся к базовым идеям Просвещения. Философия этого периода имела дело с двумя базовыми категориями: автономной личностью и свободной ассоциацией автономных личностей. Именно тогда, Руссо выдвинул идею общественного договора и доброго дикаря — одни из самых ярких и грандиозных заблуждений человеческого духа. Теория автономной личности предполагает отсутствие за границами психики индивида управляющих или координирующих центров его поведения, то есть поведение человека есть функция исключительно его собственного сознания и разума. Свободная ассоциация автономных личностей также предполагает, что вход и выход в нее, а также поведение внутри нее, зависят от воли и желания индивида и неких коллективных договоренностей между ними. Отсюда Руссоистская теория общественного договора, согласно которой общество и государство являют собой продукты некоего заключенного между людьми контракта. Теория общественного договора, изначально, на мой взгляд, абсурдная, не получила ни одного фактического подтверждения. Данные историографии, антропологии и палеосоциологии только опровергают ее, тем не менее, она пользовалась и пользуется до сих пор колоссальным влиянием. В этой атмосфере предполагалось, что в обществе не существуют (не должно существовать, но разница между нормативной действительностью и действительностью реальной была размыта) каких-либо ассоциаций людей, основанных на чем-либо отличном от контракта между ними. Отсюда чрезвычайно резкий антисословный настрой Просвещения. Есть и еще одно чрезвычайно важное обстоятельство: идеология Просвещения изначально формировалась в расчете на гомогенные в этнокультурном отношении страны. Здесь необходимо сделать одно важное отступление.

Вообще говоря, культура — это прежде всего система организованного лицемерия. Поэтому в ней решающую роль имеют запреты и фигуры умолчания. Когда в метро вам со всей силы отдавливают пальцы, в ответ на хамоватое «Пардон!» вы бурчите «Ничего страшного!» вместо «Чтоб ты сдох!». Полагается скрывать истинные чувства, намерения и желания. Отсюда зачастую гигантская пропасть между декларациями и идеалами и социальной практикой. Когда в американской Декларации Независимости провозглашалось «что все люди созданы Богом равными…» и, следовательно —равны, на самом деле подразумевалось: белые англо-саксонские мужчины протестантского вероисповедания между собой равны. Идеи равенства не распространялись на индейцев (еще в начале ХХ века юридически охота на них была разрешена и за скальп полагалось вознаграждение), на негров и целые другие категории. Томас Джефферсон в своих знаменитых словах «мы должны помочь им стать такими, как мы» прежде всего под «они» подразумевал немцев, датчан и представителей других германских народов. Стало быть, в то время даже не подразумевалось, что потомки испанцев, итальянцев, славян могут когда-либо войти в категорию «мы». Иными словами, ситуация практически была списана с Орвелла, причем задолго до его рождения: все люди равны, но W.A.S.P. (белый англо-саксонский мужчина-протестант) равнее. Для того, чтобы более образно и выпукло представить то, о чем я сейчас говорю, я расскажу модельный пример, любезно подаренный мне культовым политологом, историком и философом Евгением Ихловым. Представим себе Соединенные Штаты 1820-х годов. Уже функционирует развитая представительная демократия, местное самоуправление, независимый суд и другие институты гражданского общества. На воскресную церковную службу идут несколько десятков фермеров со своими женами и детьми. Внезапно один из фермеров вдруг заявляет —нет не то, что он гомосексуалист, а всего лишь что он —атеист. Думается, и такие реальные исторические примеры были, его судьбе не стоит завидовать.

Сейчас я кратко суммирую свою мысль. Социально-политическая система западных стран формировалась в условиях ориентации на этнокультурную однородность. На это мне можно сразу возразить, что однородных в этнокультурном отношении стран практически не было. За исключением разве что Исландии, Норвегии или Дании. Я с этим, конечно же, соглашусь. Однако этнокультурно гетерогенные страны, такие, как, например, Великобритания, имели в своей основе гомогенное в этнокультурном отношении ядро. Для Великобритании таковым была Англия. Поэтому обладающие иными этническими и культурными качествами территории рассматривались в них как некая периферия.

Проблема равенства культур

Духовная традиция Прометеевско —Фаустианского мира обладает чрезвычайно высокой степенью центризма. В начале греки, а затем римляне считали себя людьми в точном смысле этого слова, а всех остальных варварами. Христианско-Фаустианский Человек не был столь категоричен и не считал арабов, индусов, китайцев и т.д. не-людьми. Тем не менее, идея столбовой дороги линейного прогресса господствовала вплоть до начала 1900-х. Собственно говоря, в этом и состоит суть евроцентризма (европоцентризма). Иными словами, в глазах западного человека того времени только его история была правильной. Все остальные народы должны были проста встать на путь равного европейскому развития. В этом основа культуртрегерства и цивилизаторской миссии белого человека. Пожалуй, лучше всего ее выразил близкий друг Маркса Кауфман: «Колониализм — это размазывание культуры по лицу Земли». Первым, кто по-настоящему усомнился в правильности подобной интерпретации истории был Освальд Шпенглер. Я сразу замечу, что он не говорил ни о равенстве культур, ни об их равноправии или равноценности. Центральная идея великого культурфилософа состояла в том, что единой универсальной схемы человеческого развития не существует, а все культуры (цивилизации) автономны по отношению друг к другу. То есть, нормы и образ жизни, характерный для данной культуры, не могут соотноситься в категории прогресс-регресс по отношению к другой культуре. По идее Шпенглера, нет культур передовых и культур отстающих, так как каждая из них представляет собой индивидуальный организм, анализировать и рассматривать ее можно только в рамках собственной логики развития. Образно говоря, волк и лисица не прогрессивны и не регрессивны по отношению друг к другу. Они просто разные, они просто другие. Последние суждения стали ключевыми для постмодернистского дискурса.

Равенство культур как их одинаковость

Проблема таким образом, честно говоря, всерьез даже не ставится. Вряд ли мало-мальски образованный человек станет говорить об отсутствии различий между арабской и японской культурами.

Равенство культур как их равноценность

Проблема чрезвычайно сложная и тонкая. Я, прежде чем приступить к анализу ее в полном объеме, в начале предлагаю рассмотреть ее в рамках одной культуры. Напомню азбучную истину. Суждения относятся к миру объективного знания и миру субъективных мнений. Любое суждение из мира объективного знания подчиняется закону исключенного третьего: то есть либо истина само это суждение, либо суждение, противное ему. Третьего не дано. Элементарный пример. Суждение «Эверест — самая высокая в мире горная вершина» истинно, а «Рим — столица Великобритании» —ложно. В течение очень длительного времени мир субъективных мнений представлялся как мир объективного знания. До начала эпохи Модерна между суждениями типа «Тихий океан по площади больше Атлантического» и «Леонардо да Винчи — художник №1 в мировой истории» практически не делалось никакой разницы. Это отражало ситуацию предельно жестких иерархических отношений в культуре. Субъективное мнение, если оно соответствовало системе оценок в культурной иерархии, de facto приравнивалось к объективному знанию. На самом деле, между суждениями «Мэрилин Монро — самая сексуальная женщина всех времен и народов» и «Я полагаю, что Мэрилин Монро — самая сексуальная женщина всех времен и народов» лежит экзистенциальная пропасть. В первом случае мы живем в мире объективированных мнений и жесткой иерархии, а во втором — в мире субъективных мнений и рейтингов. Переход западной культуры от первого типа ко второму произошел хронологически сразу после Ницшеанской переоценки всех ценностей. Он завершился в период расцвета Постмодерна с его принципиальной установкой на, если так можно выразиться, абсолютный релятивизм. Еще в школьное время я застал ситуацию, когда Пушкин был обязательно выше Лермонтова, Толстой — Достоевского, Шекспир — Мильтона. Сейчас культурная ситуация изменилась. Места в табели о рангах и ступени иерархической лестницы распределяются либо экспертными сообществами, либо рынком. Принципиальной разницы между первым и вторым нет. Просто в случае рынка роль экспертного сообщества играет широкая публика. Удачное произведение культуры — это то, что хорошо пользуется спросом, то есть продается. Можно тут вспомнить буквальное значение слова bestseller. В первом случае всегда встает вопрос о легитимности эксперта. Поэтому, например, когда подводились культурные итоги ХХ века и второго тысячелетия, просто указывалось, что, по мнению экспертного сообщества Х, 100 самых выдающихся писателей начинаются Шекспиром, по мнению экспертов из сообщества Y, Жюль Верном, а по мнению экспертизы Z, —Кеном Кизи. Когда эстетствующие снобы возмущаются, им всегда можно возразить, что многих писателей в принципе нельзя сравнивать. Такая ситуация характерна, между прочим, для спорта. Боксера весом в 50 кг не поставят против боксера весом в 120 кг. Теперь что касается равноценности. Если продолжать мыслить в такой логике, то проблема равноценности внутри культуры должна быть либо снята, либо провозглашена de jure. Иными словами, если человек предпочитает так называемой высокой и серьезной поэзии так называемой бульварное чтиво, то это есть сугубо его личное дело и никто другой кроме него не вправе ему навязывать свои вкусы. Я не берусь подобный подход комментировать. Тем более, что в этом нет нужды — от моего комментария он не перестанет быть господствующим. Скажу лишь, что возврат к прежнему состоянию жесткой иерархии, на мой взгляд, уже невозможен принципиально.

Теперь поговорим непосредственно о проблеме равноценности культур. Я очень часто встречаю недоуменно-нигилистическую оценку самой постановки этого вопроса. Действительно, на первый взгляд странно ставить на один уровень «Лунную сонату» Бетховена и музыкальное творчество вождя племени мумбо-юмбо. Однако Постмодерн (да и поздний Модерн) это противоречие если не разрешил, то снял. Для того, чтобы оценить величие и гениальность «Лунной сонаты», надо принадлежать к некоей определенной культурной традиции. То же касается и другой стороны. Я немного огрублю ситуацию. Мой отец, чье детство пришлось на не очень для него сытые 1940-е годы, рассказал мне такую историю. В самом конце сороковых годов он вместе с племянником оказался в Киеве. Племянник до этого знал только один деликатес: пирожки с картошкой домашнего изготовления. В тот день он впервые попал хорошее кафе, где ему предложили попробовать изысканное пирожное (наверно, эклер) и черный кофе. Племянник с отвращением отказался от того и от другого, зато на улице, услышав знакомый запах, стремглав побежал к бабушке, торговавшей домашними пирожками с картошкой. Иными словами, нет никаких объективных преимуществ у foie-gras перед сырым бананом (я, разумеется, оставляю за кадром медико-физиологические аспекты, с точки зрения которых банан, безусловно, полезнее). Отсюда главный принцип Постмодерна: любая преференция по отношению к любому артефакту сама по себе обусловлена культурной традицией. Объективировать их не представляется возможным. Поэтому: либо вопрос о равноценности культур следует жестко вывести за пределы дискурса, либо необходимо изначально признать все культуры равноценными. Современное западное общество идет по второму пути. Если загрубить и кулинаризировать эту проблему, то она будет выглядеть следующим образом: это ваше личное дело съесть foie-gras за 500$ или банан за 0,5$, только либо сразу признайте кулинарную равноценность того и другого, либо вообще не затрагивайте эту тему. Кроме того, есть еще и чрезвычайно важный политический аспект. Понятно, что если некие люди считают свою культуру выше других (раньше этим отличались греки и римляне, в период до 1950-х годов — Фаустианский Человек, а сейчас идеология собственного культурного превосходства, хорошо завуалирована у Китая (вспомним хотя бы легендарную «ресторанную стратегию» Дэн Сяопина) и у исламистских кругов, кроме того, легким культур-треггерством отличается и Япония), то следует ожидать определенных мероприятий культуртрегерского и цивилизаторского характера.

Две базовые модели практического мультикультурализма

Современное западное общество выработало две базовых модели по отношению к этнокультурным меньшинствам. Первую можно назвать моделью резервирования квот, а вторую — моделью формального равенства. Первая господствует в США и Канаде и к ней тяготеет Великобритания, Австралия и Новая Зеландия. Вторая доминирует в континентальной Европе. Поэтому в литературе они более известны как «французская» и «американская». Я предлагаю рассмотреть их подробно. «Американская» модель исторически возникла после расовых битв 1960-х и 1970-х годов, когда стало ясно, что формальное провозглашение равенства этнокультурных групп не приводит к тому, что удельные веса их представителей в элитных слоях начинают корреспондировать с их удельными демографическими весами. Собственно говоря, это характерно не для всех элитных слоев. Можно сказать, что среди губернаторов штатов и мэров городов доли представителей этнокультурных меньшинств примерно соответствуют их удельному демографическому весу. Но там, где, как учил советский агитпроп, находятся истинные рычаги управления — Сенат, советы директоров и правления ведущих корпораций, «мозговые тресты», ключевые должности исполнительной власти, —там совершенно иная ситуация. В этом плане очень забавно выглядит соотношение представителей афро-американцев в Сенате и Палате Представителей. В первом афро-американскую общину представляет только один мулат, в то время как в Палате Представителей доля афро-американцев равна их удельному демографическому весу. Кстати, анализ структуры Конгресса США ставит крест и на российских мифах об излишней степени феминизации американского общества. В Сенате только одна женщина — Хиллари Клинтон, а среди конгрессменов никакой женской половиной даже не пахнет. Система резервирования квот для этно-культурных меньшинств — это скорее система неписаных правил и неписаного права, а не жесткие юридические нормы. Впервые она появилась при Джимми Картере, при Рональде Рейгане на нее началось активное наступление (пикантная деталь: в университетской среде одним из главных проводников этой политики стала Кондолиза Райс, именно ей принадлежит ставшая крылатой фраза: «Я всего в жизни добивалась сама, не имея никаких преференций из-за цвета кожи, почему кто-то теперь должен иметь их только из-за того, что у него определенного оттенка цвет кожи?»; от себя я добавлю, что это не слишком типичное мнение, все-таки «железная Конди» принадлежит к старинной аристократической семье ямайской земельной знати, что изначально уже создавало ей определенные преимущества. Вот зато голливудская красавица Хэлли Бэрри свой «Оскар» восприняла и как восстановление справедливости по отношению ко всей ее общине). Тем не менее, отката на прежние позиции не произошло. При Билле Клинтоне модель вернула свои права и перешла в дальнейшее наступление, Джордж Буш-юниор только способствовал ее дальнейшему усилению. При его администрации министром внутренней безопасности стал человек с говорящей за саму себя фамилией — Майкл Чертофф, уроженец Израиля. За зону военных действий в Ираке и Афганистане отвечает этнический ливанец Джон Абизаид, а этнический пуштун Залмай Халилзад — это нынешний американский посол в Багдаде. Сенатскую комиссию по проблемам иммиграционной реформы возглавляет Арлен Спектер, сын выходцев из Украины. За министерство труда отвечает этническая китаянка с Тайваня Элен Чао. Пикантная деталь: одним из лидеров по борьбе за ужесточение иммиграционной политики в США является этнический армянин Марк Крикорян. В 1980-е годы со страниц газет не сходило имя американского миллиардера, этнического араба из Ливана Филиппа Хабиба — личного друга Рейгана и его спецпредставителя на Ближнем Востоке.

Теперь я хочу перейти к некоторым содержательным моментам. Критики модели резервирования квот указывают на то, что она противоречит фундаментальным основам современного западного общества, восходящим к Просвещению. Это нельзя полностью отрицать, так как вместо группового фильтра начинает действовать своего рода групповой лифт. Я не хочу углубляться в теоретические конструкции, поэтому хочу обратиться к достаточно реалистичному, на мой взгляд, модельному примеру. Пусть, живет где-нибудь в Балтиморе маленький афро-американец Том Вашингтон. Допустим, он нормально отучился в школе, не попал в уличную банду, не торгует наркотиками и даже их не употребляет их. Далее он пошел получать высшее образование и хочет поступить в Университет. Допустим, ему не хватает то ли способностей, то ли усердия, а может, элементарной удачи, но на бесплатное отделение он попадает по квоте. Иными словами, будь он «белокурой голубоглазой бестией», то пошел бы восвояси. Несправедливо. А жизнь вообще справедлива? Допустим, в этот университет поступают только дети W.A.S.P.-ов. Я никогда не поверю, что у сына ректора Университета и у сына грузчика-алкоголика одинаковые шансы. Более того, никакой социальный фильтр от сбоев не гарантирован. Я помню на моем родном Физтехе ребят, которые поистине светились той самой «искрой Божьей», некоторые из них не отличались высокой грамотностью и эрудицией, но способность к точным наукам у них была потрясающая, и сейчас они ими успешно занимаются, главным образом за пределами России. Но были и такие «титаны духа», которые проучившись шесть лет, не только не могли вычислить интеграл или производную, но и хотя бы внятно объяснить разницу между переменным и постоянным током. Что самое интересное, статусных родителей и влиятельных родственников у них не было. И совершенно непонятно, как им удалось пройти сквозь приемную комиссию. Каждый, кто знавал экзамены, знает, сколь велико значение факторов самочувствия, удачи и отношения со стороны преподавателей (Знакомая преподавательница как-то полушутя сказала: «Сегодня мне в автобусе отдавили ногу и обхамили — на экзамене будет много двоек»). Мне не хочется даже вспоминать, сколько великих людей в свое время не смогли поступить или закончить школы и университеты, имели трудности с реализацией своей творческой продукции, отвергались публикой и своим временем. Мысль моя проста: наш Том Вашингтон занял «чужое место в жизни» постольку-поскольку. Совершенно не очевидно, что те, кто прошел не по преференциям модели резервирования квот, есть самые достойные. Однако можно посмотреть жизненный путь нашего знакомого далее. Допустим, он закончил полный цикл и стал доктором философии. Далее он пойдет искать себе где-то рабочее место и вот здесь рыночная система как раз доказывает свою эффективность. Допустим, он медик и устроился (по квоте) работать в государственную клинику. Если он работает хорошо, то никаких проблем нет. Если он работает плохо, то его либо уволят, либо пациенты проголосуют против него ногами. Голливуд гениально обыграл эту ситуацию в блестящей комедии «Не грози Южному Централу, попивая сок у себя в квартале». Там афро-американский папа неполиткорректно говорит афро-американскому сыну: «Никогда не вздумай идти лечиться к черномазому доктору. Черномазые получают все образование только по квотам, иди лечиться только к белому». В этой полу-шутке скрыта очень серьезная истина: рыночная система сама отфильтрует негодных специалистов. Даже в советской системе с ее протекционизмом и непотизмом и специалисты, и потребители знали «кто чего стоит» (из серии: «полы-паркетные, врачи — анкетные»). Особо хочется сказать о системе безопасности и вооруженных силах. Здесь можно опять-таки долго и нудно сокрушаться о попрании фундаментальных принципов. Действительно, W.A.S.P. постепенно теряет позиции в американской военной машине. Но надо понимать, что это происходит, в том числе и по глубинным причинам этно-демографического характера, в том числе в силу упадка витальности и пассионарности. И если все больше Лопесов и Гонсалесов идут рисковать своими жизнями в качестве рядовых и сержантов, то неудивителен рост их удельного веса среди генералов и адмиралов. К тому же, подобные изменения никак на уровне боеспособности американских вооруженных сил пока не сказались. Кроме того, даже абсолютно однородная в этническом отношении армия никак не гарантирована от бездарных командиров (можно вспомнить как «Севастопольские рассказы» Толстого, так и русский народный фольклор о бездарном «енерале, который не пал смертью храбрых на поле брани, но принял в окопе смерть поносную»). Теперь несколько слов о полицейской системе. Это одна из ключевых проблем. В знаменитых расовых битвах прошлых лет, а также во время негритянских восстаний в Майями (1980 год), и, конечно же, в Лос-Анджелесе (1992 год), мир наблюдал одну и ту же картину. Белые полицейские избивают (в случае с Родни Кингом — забивают) чернокожих. Это выглядело (и, в очень значительной степени, являлось таким на самом деле) не столько социальным, сколько расовым конфликтом. Сейчас также возникают серьезные конфликты на почве нарушения правопорядка. Однако мы видим другую картину. Несколько полицейских — белых и черных — вместе лупят чернокожего нарушителя. Можно наблюдать и антисимметричную картину: черные полицейские бьют белого, и расово гомогенную: белые полицейские бьют белого и черные — черного. Однако в этом случае мы уже не можем говорить о расовом конфликте. Это «всего лишь» нарушение (или не нарушение, в зависимости от контекста) юридических норм. То есть конфликт из расового превращается в социальный, и редуцируется до юридического. Можно сказать: тому, кого избили (а тем более, убили), все равно, какой этно-расовый состав у причинивших ему вред. Это так. Но с позиций общества в целом конфликт будет иметь принципиально разную природу. И методы решения проблемы тут разные. В 1992 году в Лос-Анджелесе произошло настоящее негритянское восстание, которое было подавлено с помощью морской пехоты. В 2002 году несколько десятков тысяч афро-американцев захотели провести марш памяти Родни Кинга. Марш был властями запрещен и попытка бунта жестоко подавлена в самом ее начале. Но никаких новых масштабных расовых волнений это не спровоцировало, так как беспорядки подавлялись в том числе и значительным числом чернокожих полицейских. Вообще, хотя, быть может, это прозвучит чрезвычайно цинично, но острота расовой проблемы в Америке, которая казалась еще в 1970 году абсолютно неразрешимой, была во многом снята благодаря Вьетнамской войне с ее традициями боевого братства, и благодаря политкорректной деятельности Голливуда. Если в начале ХХ века Нат Пинкертон, в отличие от целиком погруженного в мир дедуктивного метода, трубки и скрипки Шерлока Холмса, много стрелял из пистолета и бил физиономии неграм и китайцам, если еще Чарльз Бронсон (этнически русско-литовский еврей) в культовом «Жажда смерти» 1974 года с явным удовольствием избивает и отстреливает в массовом порядке главным образом негритянских нарушителей закона, то уже в 1983 году в «Меняясь местами» происходит одна из знаковых сцен эпохи мультикультурализма. Там мошенника — лжеинвалида и лжеветерана Вьетнама изобличают два напарника-полицейских: черный и белый. На слова блистательного Эдди Мэрфи «Я потерял ноги и зрение во Вьетнаме» они, обнявшись, отвечают: «Во Вьетнаме? Мы тоже там были. В каком полку ты служил?»

Невозможно отрицать противоречие между моделью резервирования квот и либеральным фундаментализмом. Но эта модель позволила Америке не расколоться, как предсказывали советские и постсоветские американисты, на Белые Соединенные Штаты и на Африканию. Вопреки прогнозам части московской политологической тусовки, США не раскололись из-за сепаратизма латиноамериканской общины. Да и вообще, очень забавно наблюдать, как преподаватели марксистко-ленинской философии и научного коммунизма вместе с бойцами агитпропа, которые еще в 1989 году требовали от Америки обеспечить неграм всеми мыслимыми и немыслимыми благами, став в постсоветский период политологами и культурологами, вдруг резко озаботились судьбой Белого Человека. Теперь о пресловутых хиджабах. Год назад возник вопрос о праве фотографироваться на удостоверение личности в хиджабе, чадре и парандже. Американская государственная машина заблокировала это решение через резолюцию окружного суда в Майами, но сделала это стилистически аккуратно. Был немедленно создан судебный прецедент, запрещающий фотографироваться «в любом головном уборе в принципе», из-за соображений антитеррористической безопасности. В результате вяловатый хор протестов мусульманской общины утонул в волне возмущения со стороны военных (особенно морских пехотинцев) и полицейских , в среде которых фотография на паспорт в форменной фуражке и кителе с высокой стойкой всегда считалась особым шиком.

Теперь о модели формального равенства. Я пишу эти строки, когда англо-саксонский мир откровенно злорадствует на тему «огни Парижа», а некоторые французские масс-медиа запустили уж совершенно идиотскую версию о том, что за организацией беспорядков стоят британские спецслужбы, таким образом желающие отомстить Жаку Шираку и его правительству за критику военной кампании в Ираке. Тем не менее, я не стал бы торопиться эту модель хоронить. Во-первых, нельзя сравнивать в лоб миграционную ситуацию в США и во Франции или в Германии. Все же афро-американская община считает в массе своей Америку «своей страной». То же касается и критической части мигрантов. Здесь я хотел бы обширно процитировать фрагмент прекрасной статьи Владимира Абаринова («Совершенно секретно», №12, декабрь 2005 года): «Жизнь иммигранта в первом поколении зачастую нелегка. Но работая в поте лица таксистом или мойщиком посуды, пришелец знает: у его детей есть шанс подняться по социальной лестнице хоть до самого верха. Иммигранты уже второго поколения воспринимают американскую историю как свою собственную: дети арабов и индусов уверены, что их предки воевали в Континентальной армии Джорджа Вашингтона, искали лучшей доли на Западе в фургонах пионеров, сражались на полях Гражданской войны — конечно же, за отмену рабства».

Историческую эффективность какой-либо из моделей может доказать только время. На мой взгляд, следует понимать одно чрезвычайно важное обстоятельство. Американское общество — это самый химически чистый пример нации. Сейчас по мере действия процесса дезинтеграции белых этнических групп, это общество все более становится внутренне готовым к своей деанглосаксонизации и деальбеуссизации (albeus — по латыни «белый», dealbeussisatio — процесс потери белого цвета). В 2050 году белое население все еще будет составлять в США большинство, но потеряет его в последующие четверть века. Ситуация в Западной Европе все же иная. Там все еще существуют четкие этно-нации, которые очень жестко держатся за свои этнические корни. Арабу из Йорка и арабу из Марселя найти общий язык часто гораздо проще, чем этническому англичанину и этническому французу. Сколько бы не говорили об «общих европейских ценностях» и об «Единой Европе», сколько бы не клялись в вечной любви и дружбе Ширак и Шредер, но старая этническая неприязнь возьмет и проявит себя во всей полноте в «Такси», где два горбоносых жгучих брюнета-француза ловко обманывают надменных и тупых белобрысых немцев. Да и публичные высказывания итальянских официальных лиц (уровня заместителей министра) о немцах в 2003 году, как об «тупоголовых пожирателях сосисок», и как о «людях, чье главное достоинство заключается в способности выпить как можно больше выпить пива и после этого как можно громче рыгнуть», много чего стоят. Я этим хочу сказать, что если средний француз после стольких лет общеевропейского пространства недолюбливает среднего немца и, особенно, среднего англичанина, то вряд ли можно рассчитывать на его любовь к среднему арабу из городского предместья. Америка все же никогда не была страной этносов, Европа же — это, прежде всего, этносы. Среднему белому американцу, который , если он и есть W.A.S.P., то скорее уже по психологической ауто-номинации и ауто-идентификации, чем собственно по крови, легче представить себе мультикультуральное и мультиэтническое будущее, чем, например, среднему европейцу. Сейчас острота иммиграционного вопроса сводится к тому, «закрывать или нет границы». Это великая мистификация со стороны интеллектуального сообщества. Даже если все границы сейчас будут закрыты, то, благодаря демографической динамике, к 2050 году нетитульные этнические группы будут составлять не менее 40% населения. Если Нью-Йорк мультикультурален и мультиэтничен уже более, чем 100 лет, то для западно-европейских мегаполисов эта ситуация исторически новая. Поэтому средний европеец более остро и глубоко чувствует то, чего уже не очень чувствует средний белый американец. Речь идет о кардинальном изменении этнической картины. Фактически, если не прятаться за формулировки, идет вялотекущий процесс этнозамещения. Причем его картина по обе стороны Атлантики существенно отличается. В каждой из западно-европейских стран мы наблюдаем доминирование определенной этнической группы: арабы во Франции, турки — в Германии и так далее. Возможно поэтому уровень дискомфорта титульных жителей выше, чем у евро-американцев. Представить себе в США альянс между китайцами, арабами, выходцами из Африки , корейцами и афро-американцами затруднительно. Во время того же негритянского мятежа 1992 года в первую очередь пострадали китайские и корейские мелкие бизнесмены: они же требовали от властей и более жестких карательных мер. Стало быть, этническая мультивекторность американского общества есть определенная страховка от слишком радикальной деальбеуссизации. В Западной Европе ситуация иная. Поэтому вполне возможно, вульгарное копирование американского мультикультурализма может привести к ливанизации или балканизации ситуации. Мне здесь хотелось бы добавить оптимизма, но у меня его просто нет.

Миф о тиглях плавильного котла

В течение долгого времени западное интеллектуальное сообщество само себя гипнотизировало теорией «плавильного котла». Согласно ей, в Соединенных Штатах действовал этнокультурный механизм по трансформации многочисленных и разнообразных миграционных потоков в единое целое. Теория «плавильного котла» долгое время считалась абсолютно адекватной. Весь парадокс в том, что ее многочисленные разработчики и адепты — социологи, политологи, культурологи, историки — по всей видимости не утруждали себя знанием демографии и не догадывались посмотреть статистику межэтнических браков. Достаточно было внимательно ее проанализировать, чтобы понять: «плавильный котел» —миф. Да, действительно, представители германских народов охотно соединялись в браках. И здесь «плавильный котел» худо-бедно работал. Но что касается остальных этнических групп, то они сохраняют свою обособленность вплоть до настоящего времени. Особенно это касается американцев итальянского, ирландского, греческого, восточно-европейского, латиноамериканского, еврейского, украинского, арабского, индийского, китайского происхождения. Более того, так называемый «плавильный котел» на столько творил нечто принципиально новое, сколько проводил политику англо-саксонизации. Великий американский писатель, известный в России как Генри Миллер, первоначально при рождении был Heinriech Muller (u-как в традиционной немецкой графике с двумя точками наверху). Это была бы злая шутка судьбы — автор «Тропика Рака» и шеф гестапо — полные тезки. Прошло двести с лишним лет после начала массовой немецкой миграции в Америку, прежде чем стали писать Yoseph вместо Joseph и Karl вместо Carl, чтобы отобразить традиционное немецкое произношение и написание. Даже звезда Голливуда Джон Войт не смог удержать за собой первоначальное имя Jon. Все свое детство в качестве «грязного итальяшки» в захолустной глубинке провел Ли Якокка (настоящее имя — Лидо, от которого он был вынужден отказаться в университете ) — один из самых великих менеджеров XX века, спасший от краха Chrysler. От теории «плавильного котла» отказались ввиду ее чудовищной неадекватности в начале 1960-х и на ее место пришла теория «миски с салатом», которая ушла от представления о формировании некой единой этнокультурной общности в пользу идеи автономных этнических групп и мультикультурализма.

Западное интеллектуальное сообщество споткнулось на трех кочках. На аналогии между этнокультурным миром и миром социетальным; на аналогии между Америкой 19 века и сегодняшними днями; и на тотальном непонимании этно-демографического фактора.

Аналогии между этнокультурным и социетальным мирами

В социетальном мире (то есть в мире социальном в узком смысле этого слова) тоже могут быть закрытые группы. Собственно говоря, в течение очень долгого исторического времени и для большинства обществ именно такая ситуация и была характерна. Роль закрытых групп играют сословия или касты. Просвещение, как я это уже говорил, свой основной удар направило против сословной структуры общества. Иными словами, каналы вертикальной мобильности были открыты для всех сословий. Отныне каждый человек, независимо от того, к какому классу или к какой социальной группе он принадлежал по рождению, формально имел возможность достичь любого социального статуса. Следует признать, что в общем и целом этот механизм работает, несмотря на то, что правило «лучший способ стартовать — это стартовать в вершины» свою актуальность не потеряло. Однако этот механизм пока не удалось (и я не вижу возможности, чтобы удалось когда-либо) перенести в этнокультурную сферу. Если переход из одной религиозной конфессии в другую возможен, то переход из этноса в этнос по схеме теории национально-культурной автономии исторически не удался. Покончивший с собой на почве безобидного коррупционного скандала французский премьер-министр Пьер Береговуа при других условиях был бы Петром Береговым. Но ему потребовалось родиться во Франции и офранцузиться со дня рождения. Это же относится и к нынешнему главному умеренному французскому националисту и, по совместительству, министру внутренних дел Николя Саркози — сыну венгерских эмигрантов по фамилии Саркоши. Однако эти примеры оттеняют общую проблему сложности межэтнических переходов.

Аналогии между Америкой 19 века и западным миром наших дней

Эта аналогия выражается следующим рассуждением. Америка — страна мигрантов и была создана мигрантами. Ничего страшного и особо проблемного в миграции нет. Америка успешно справилась в свое время с миграцией благодаря политике «плавильного котла», это же следует делать и современному западному сообществу. О теории и практике «плавильного котла» я уже говорил. В отличие от сегодняшнего дня, правительство Соединенных Штатов, вопреки широко распространенному заблуждению, не приветствовало бесконтрольную миграцию. Когда на рубеже XIX-XX веков в Америку вырос совокупный поток мигрантов из Азии и Африки, Конгресс США принял целый ряд чрезвычайно жестких законов, которые позволили сократить этот поток в 100 раз. И, наконец, американское правительство проводило жесткую политику англосаксонизации. Ничего подобного современное западное сообщество не проводит. Любая аналогия поверхностна, но это не имеет ничего общего с реальным положением дел.

Тотальное непонимание этно-демографических факторов

Все проблемы нынешней ситуации западное интеллектуальное сообщество понимает как трудности интеркультурного диалога. На самом деле проблема и шире, и глубже, и трагичнее. Личные беседы со многими продвинутыми интеллектуалами привели меня к мысли о том, что они никогда не наблюдают реальную жизнь людей и животных. Мейнстрим современного либерального дискурса основан на том, что любой конфликт, перефразируя Левинаса, это конфликт между Тождественным и Иным. Проще говоря, если есть два субъекта конфликта, то предмет этого конфликта — непохожесть, инаковость сторон его по отношению друг к другу. Как будто никогда эти люди не видели, как один огромный серый полосатый кот гоняет со своего двора другого огромного серого полосатого кота. Да и бой между двумя уличными бандами следствие их полной схожести, изоморфизма. Это не значит, что конфликты по линии Тождественный-Иной не имеют места. Имеют, но их роль сильно преувеличена. Например, волк убивает и съедает зайца не потому, что тот Другой, но потому, что ему прежде всего хочется кушать. Основанная на идеях Просвещения мысль придумала следующий принцип. Уровень конфронтации между двумя различными группами прямо пропорционален степени их отличия друг от друга. Нельзя не признать, что в целом ряде случаев этот принцип действительно работает. По отношению друг к другу европейцы XVI века не вели себя столь свирепо, как по отношению к небелым туземцам. Я не собираюсь отрицать этот принцип целиком. Я лишь хочу указать на то, что его универсализация приводит к заведомо ложным выводам. Например, если следовать рассматриваемому принципу, то не было бы Восстания на Пасхальной неделе и войны ирландцев за свою независимость от Великобритании. Ведь к 1916 году только 8% ирландцев (20% по данным замечательного русского ученого Ивана Юрьевича Смирнова) владели родным языком. Да и общее культурное наследие, в лице, например, Джеймса Джойса, поделить довольно трудно. Непонятно как Норвегия отделилась от культурно ей близкой Швеции и почему успешный московский журналист Симон Петлюра, вполне вписанный в тогдашний истеблишмент, отправился возглавлять армию людей в бытовом отношении от него достаточно далеком. Непонятны и другие вещи. Как произошла трагедия Холокоста, ведь принявшие протестантизм евреи в культурном отношении от немцев практически не отличались, да и идиш — это, по сути, диалект немецкого. Причина в том, что этно-демографическая сфера не может быть редуцирована к культурной и не может интерпретироваться в ее категориях.

Современный дискурс все еще исходит из идеи автономной личности. Однако целый ряд обстоятельств, а именно данные антропологии, этнологии, демографии и психологии эту идею отрицают. До сих пор значительная часть интеллектуалов либо онтологически отрицает категорию этноса, либо понимают его чисто номиналистически. Конечно, этнос слишком сложный объект изучения, чтобы судить о нем с такой же степенью достоверности, как об явлениях физики или химии. Можно не разделять мировоззрение великого русского ученого Льва Николаевича Гумилева, но фактом, доказывающим бытие этносов, является теория демографического перехода и та степень гомогенности демографического поведения, которая для этносов характерна. Нельзя отрицать феномен ассимиляции, да и, вообще, горизонтальную интерэтническую мобильность. Однако здесь чрезвычайно важно отметить следующие обстоятельства. Есть ассимиляция, связанная с индивидом, и есть связанная с этносом в целом. Что касается первой, то ее механизмы блестяще раскрыты крупнейшим культурологом современности Игорем Яковенко в его теории пакета идентичностей. Я остановлюсь на другом. Существуют ассимиляционные качества, которые интегрально принадлежат этносу в целом. Например, китайцы плохо ассимилируются, берберы до сих пор помнят о своем неарабском происхождении. С другой стороны, русские, украинцы, белорусы в этнически близкой среде достаточно быстро ассимилируются. Отсюда можно сделать заключение. Если этнос в целом обладает низкой способностью быть ассимилированным, то добиться его ассимиляции крайне сложно (исторические примеры можно множить: шотландцы, ирландцы, баски, каталонцы, корсиканцы и т.д.). Следовательно, ассимилировать нынешних мигрантов западных стран не представляется возможным в том числе и по этой причине. Чрезвычайно важно и другое. Центры, регулирующие репродуктивное поведение человека, находятся вне зоны контроля со стороны его сознания и разума, судя по всему, процессы ассимиляции так же регулируются за пределами сознания и разума индивида. Отсюда та степень иррациональности, которая связана с этно-демографической сферой. Араб и турок не могут быть ассимилированы в том числе и потому, что базовые поведенческие установки находятся за пределами рационально-волевой сферы.

Этно-демографическая проблематика долгое время находилась на глубокой периферии модного дискурса и либерального мейнстрима. Один из ведущих французских интеллектуалов по поводу тотальной этнической резни в Руанде и Конго заметил, что «там Бог действительно умер». На мой взгляд, там умерли иллюзии эпохи Просвещения.

Несколько слов об антропологии и психологии. Теория коллективного бессознательного Карла-Густава Юнга выводит основные экзистенциальные установки за границу собственно Ego индивида. Иными словами, поведение индивида отражает в том числе и поведение мегаколлектива, к которому он принадлежит. На мой взгляд (а он основан на математически достоверной модели демографического перехода, в частности, на феноменологической теории С.П.Капицы), объяснять высокую рождаемость мигрантов в Западной Европе высоким уровнем пособий на детей — значит демонстрировать полное непонимание ситуации. Механизмы репродуктивного поведения связаны прежде всего с мегаколлективами уровня этносов и суперэтносов. Это можно считать доказанным результатами агрегации данных по демографическому переходу. Суть состоит в том, что чем шире мегаколлектив, тем более строго там проявляется статистический механизм демографического перехода. На глубокую гетерономность человека указывают и многие данные современной антропологии, но это уже тема отдельного разговора.

Мультикультуральное общество

Идеологи мультикультурализма, прежде всего Берлин и Маркузе, —отцы-основатели концепции мультикультурализма, —представляли себе свой идеал следующим образом. В обществе с развитыми институтами демократии мирно сосуществуют различные культурные общины в рамках которых индивид реализует свое право на собственную культурную идентичность. И Берлин, и Маркузе создавали свою теорию уже будучи постоянными жителями Соединенных Штатов и наблюдали, по-видимому, чайнатауны и «маленькие токио», кварталы пуэрториканцев и Гарлем. Кроме того, уже очень давно ряд признаков «мягкой» мультикультуральности обрели и многие европейские мегаполисы. В частности, Лондон стал таким еще в Викторианскую эпоху. Однако в то время базовая общность, ядро все еще сохраняло известную плотность. Уровень этнической интегральности в той же Англии был настолько высок, что ни о какой экспансии других культур и этносов можно было не беспокоиться. Ситуация в настоящий момент отличается прежде всего диффузией этого ядра, но об этом в другой раз. Не мной показано, что подлинной мультикультуральности в современном обществе нет. Собственно, авторы этой концепции понимали культуру как фольклор и как некие, сугубо внешние формы проявления — одежда, кухня, бытовые пристрастия и т.д. Я предлагаю немного пофантазировать и представить себе общество полностью победившего мультикультурализма. В таком случае главной структурной единицей уже будет не индивид, а некая культурная община. Современный дискурс отчаянно лицемерен, так как корректно было бы говорить о мультиэтническом обществе или мультиэтнокультурном обществе, но под культурной общиной стыдливо понимается либо община этническая, либо община религиозная. При этом, каждая из этих общин должна была бы обладать полной автономией по отношению к своим членам. Скажем, это означало бы отсутствие единого юридического пространства: в каждой общине действуют свои законы, не говоря уже о неписаных нормах и обычаях. Нельзя сказать, что эта модель — абсолютная дикость. Примерно в такое состояние пришла Нигерия, где в северных, мусульманских штатах действует система права, основанная на шариате, а на христианском юге — система, оставшаяся от британского колониального наследия. Надо сказать, что в свое время и в США полиция не заходила в чайнатауны, целые поколения людей там не знали английского и юридическая сфера регулировалась по своим законам и понятиям. В то же время, в современной Западной Европе законы шариата действуют лишь на страницах антитопических романов. Отсюда можно заключить, что пока Запад не стал еще подлинно мультикультуральным.

В чужой монастырь со своим уставом

Сейчас я хотел бы сконцентрировать внимание на одном из самых болезненных вопросах сегодняшних дней. Его можно сформулировать в виде императива: если на некоторой территории уже живет группа людей по своим законам, то прибывающие на эту территория мигранты так же должны уважать эти законы и жить по ним. По отношению к этому императиву сошлись копья сторонников и противников мультикультурализма. Первые говорят о том, что любая группа имеет право на сохранение собственной культурной идентичности ради высшего принципа культурного многообразия. Вторые напоминают про свой устав. Я обойдусь сейчас без длинных вступлений, так как эта проблема получила чрезвычайно широкое освещение как в научной литературе, так и в публицистике, и, на мой взгляд, под псевдонимом «проблема ношения хиджаба в школах» стала одной из самых обсуждаемых тем 2004 года. Повторяюсь: я не считаю необходимым описывать фактологию и хронологию проблемы, так как полагаю, что читатель и так ее прекрасно знает. Поэтому позволю перейти себе сразу к некоторым теоретическим рассуждениям.

Итак, культура представляет собой, в том числе, систему прописанных и непрописанных норм и запретов. Из-за того, что многие действия и поступки не регулируются юридической сферой общества, не значит, что они не имеют над людьми власти быть может большей, чем зафиксированные законы юстиции. Например, публичная пощечина может стать основанием для привлечения к уголовной ответственности. Однако, как замечательно отметил в своем романе Ирвинг Шоу, не подать на похоронах руку — это также страшное оскорбление, которое, впрочем, никак не является уголовно наказуемым деянием. Я совершенно неслучайно приводил блистательный пример, построенный культовым политологом и философом Евгением Ихловым. Неформальная нормативная сфера культуры имеет значение гораздо большее, чем формальная. Однако это касается прежде всего тех, кто в рамках данной культурной традиции находится. Иными словами, для того, чтобы не вызвать репрессий со стороны Группы, вам необходимо знать неформальную сторону жизни. А это знание, как правило, передается через традиционные структурные таксоны, такие как семья, макросемья, субэтнос, этнос. Человек, который находится за их пределами, тонкости эти может и не знать. Помните как в одном из первых советских блокбастеров провалился разведчик: русский вначале откусывает кусочек хлеба, а потом несет в рот ложку супа, немец же делает все наоборот, кроме того, он пил чай, не вынув ложку из стакана, тогда как немец, а особенно благовоспитанный офицер, не мог бы себе этого позволить.

Теперь перейдем к анализу интеркультурного взаимодействия в наши дни, но сперва отметим несколько теоретических моментов. Все культуры можно разделить на традиционные и инновационно-технотронные. Для первых важно сохранение и воспроизводство традиции в ее максимальной чистоте, а для вторых развитие, прогресс и инновации. Нельзя сказать, что Запад стал инновационно-технотронной культурой в момент своего рождения. Наоборот, всю свою историю он сочетал элементы первого и второго типа. По мере хода истории первых становилось все меньше, поскольку традиционные институты (семья, макросемья, клан, субэтнос, этнос) постепенно утрачивали свое значение, хотя до сих пор их влияние не сошло на нет полностью. Теперь перейдем к другому аспекту.

Все традиционные культуры, несмотря на индивидуальность каждой, во многом похожи. Их можно сравнить с различными геометрическими фигурами: ромбом, пентаклем, квадратом, параллелограммом и т.д. Для того, чтобы доказать свою принадлежность к ним, достаточно соблюдать существующие правила и обычаи. Это может быть с технической точки зрения процедурой весьма сложной. Однако принципиально она всегда возможна. Подобного рода культурная интеграция давно и хорошо описана в исторической литературе: вы молитесь нужным богам, носите нужную одежду, соблюдаете ритуалы и т.п. До недавнего времени примерно так обстояли дела и в западной цивилизации. Человек должен был соответствующим образом одеваться (в Австро-Венгрии за вызывающую форму одежды женщин пороли накануне ХХ века; в самом начале 1900-х лондонская полиция с трудом отбила от разъяренной толпы женщин, одевших брюки; в 1950 году американский полицейский в Нью-Йорке что-то спросил у этнического китайца, тот не сумел объясниться на английском и попал в сумасшедший дом, откуда вышел в 1981 году). Фермеру из придуманной Евгением Ихловым истории надо было просто молчать о своем атеизме, общеизвестно, что многие видные атеисты по совместительству были видными служителями церкви, где занимали большие посты (Мелье, Кабанис). Гениальному Джонатану Свифту также удавалось критическое отношение к церкви и христианской религии весьма успешно сочетать с должностью декана кафедральной церкви, которую он занимал несколько десятков лет. Иными словами: внешняя сторона важнее внутренней.

Однако не менее важно и другое: формально-нормативная сфера культуры также способна жить своей автономной жизнью. История западной цивилизации — это во многом история расширения сферы влияния провозглашенных в качестве ее фундаментальных оснований принципов. Прошло всего лишь полтораста лет и теперь любой фермер может открыто декларировать не только свой атеизм, но и даже гомосексуализм. Американская Декларация Независимости провозгласила равенство людей, но реально его не обеспечила, однако постепенно расширяя формальную сферу за счет неформальной американское общество сперва отказалось от рабства, а через 100 лет и от сегрегации.

Теперь я предлагаю рассмотреть следующий модельный пример и заранее прошу извинения за его примитивизм. Допустим, вы пригласили в гости не слишком хорошо знакомых людей и заявили им: «Чувствуйте себя абсолютно свободными и ведите себя как дома». Гости, после этих слов, стали расхаживать по вашему дому голыми. Естественно, вы оцените их как людей неадекватных и, по всей видимости, выпроводите вон. На самом деле, здесь кроется лицемерное лукавство культуры. Вы говорите «Чувствуйте себя абсолютно свободными», но при этом предполагаете «В рамках строго определенных известных приличным людям норм и правил». То есть по абсолютной аналогии: все люди равны, но люди — это белые англосаксонские мужчины протестантского вероисповедания. Точно такая же ситуация сложилась и на современном Западе.

Если вы попадаете в Саудовскую Аравию, Иран или на машине времени в Египет времен фараонов, то, чтобы выжить, вам необходимо не отличаться от местного населения. От идеи прогресса Постмодерн отказался, поэтому такую ситуацию критиковать нельзя. Кроме того, эти общества открыто себя декларируют (декларировали) как общества со строго определенными нормами и правилами, то есть как закрытые — в смысле Карла Поппера. Вам сразу же говорят, чего можно и чего нельзя делать. Нельзя пить на улице пиво, ругать Аллаха, ходить в шортах, подвергать сомнению божественность фараона и очень многое другое. Я сейчас смотрю на ситуацию не изнутри, а извне. Если вы собираетесь туда ехать работать или жить, то вам эти правила и нормы придется выполнять также, как вам придется одеть скафандр, если вы будете на большой глубине ремонтировать батискаф. У вас просто есть выбор — заниматься этим или нет, ехать туда работать или же нет.

Ситуация с Западом выглядит принципиально иным образом. Допустим, вы мигрант. Вы приехали в страну, где вам конституционно, юридически гарантировано право на сохранение собственной культурной идентичности. Иными словами, «чувствуйте себя абсолютно свободно и будьте как дома». Совершенно естественно, что вы и будете…

Современное западное интеллектуальное сообщество больше чем черт ладана боится трех слов: «этнос», «раса» и «исторический подход». Нельзя отрицать, что этот страх небеспочвенный и связан с не очень далеким тоталитарным прошлым. Однако сейчас сообщество ударилось в другую крайность, пытаясь декларативными заклинаниями изменить мир в нужную сторону, точно также, как шаман пытается заклинаниями вызвать дождь. На российском канале RBC 12 ноября 2005г. состоялась в прямом эфире дискуссия между мадам Карин Клеман, французским культурологом и полититологом, и Еленой Петровной Чудиновой, автором романа «Мечеть Парижской Богоматери». Я наблюдал абсолютно безуспешный диалог двух полностью друг друга не слышащих оппонентов, потому как для меня это лишнее доказательство того глубочайшего интеллектуального кризиса, в который погрузился основанный на Просвещении дискурс. Диалог (если выбросить полуличные выпады) свелся к следующей схеме. Е.П.Чудинова: «Вам необходимо понять, что арабы и их дети — это другие в этническом и культурном отношении люди, которые французами не являются». Мадам Клеман: «Все, кто родились во Франции, —французы. Потому что они — французские граждане. Потому как это записано в конституции». Помимо известной притчи о разговоре слепца и глухого, мне это напомнило прекрасный анекдот. Сёрен Йоханссон, житель острова Фюн, пришел в город Свеннборг получать паспорт. Паспортист спрашивает его: «Скажите ,пожалуйста, где вы родились?» «Я родился в Марселе, так как мои родители тогда там работали по контракту». «В таком случае, вы — француз. Поезжайте в Копенгаген, зайдите во французское посольство и получите там паспорт гражданина Франции». «Но я датчанин, я всю жизнь прожил на ферме в 5 километрах отсюда». «Но родились-то вы во Франции». «Послушайте, уважаемый, моя сука две недели назад ощенилась в конюшне, стоит ли мне теперь называть ее щенят жеребятами?».

И Европа и США не раз переживали миграционные волны. Но, например, мощнейшая эмиграционная волна из России состояла из близких в культурном отношении людей. Поэтому проблемы не возникало. Теперь давайте себе представим Францию конца XIX века. Люди, культурно чужеродные основной массе, немедленно стали бы подвергаться прессингу. Достаточно вспомнить полуправдивую историю, рассказанную великим Сент-Экзюпери. Турецкий астроном открыл новую звезду, которую никак не могли обнаружить на небе евро-американские ученые. Со своим открытием он приехал на Всемирный астрономический конгресс. Но там его никто не захотел слушать, потому как все лишь смеялись над его гигантскими красными шароварами. Современных проблем тогда бы не возникло: девочки в хиджабе до школы просто бы не дошли. Когда говорят об особой толерантности Англии, то демонстрируют поразительное историческое невежество: еще в XVIII веке за ношение шотландской юбки можно было угодить на виселицу; после того как Вильгельм II публично поддержал Теодора Крюгера и африканеров в англо-бурской войне, английские обыватели в Лондоне и Ливерпуле, Манчестере и Бристоле избивали немцев в пабах, на вокзалах и в портах. И, наконец, во время первой Имперской конференции Мохандаса Карамчанду Ганди проводник за шиворот вывел из вагона, предназначенного для белых, и вышвырнул на перрон.

Отсюда я перехожу к выводам. Ассимиляция, в том числе культурная, никогда не бывает добровольной. В самом мягком случае она бывает добровольно-принудительной. Мой философский учитель Жан-Поль Сартр был прав, когда называл каждодневное бритье «самым глупым и бесполезным занятием, когда-либо придуманным человеком». Я тоже не слишком люблю бриться, но если пойду на почту в спортивных штанах и небритым, то это вызовет общественное нарекание, чего я не хочу. Мигрант, если не подвергается прессингу, не будет перенимать образы и стиль жизни уже живущий на территории Группы. И причина здесь лежит в самой человеческой природе. Сперва само западное общество провозгласило мультикультурализм. В формулировке покойного французского президента Франсуа Миттерана это выглядело следующим образом: «Сегодня быть французом означает быть не только французом (этническим), но и итальянцем, вьетнамцем, китайцем, евреем, арабом и даже испанцем». Здесь мы подходим к одному из самых интересных парадоксов современного мира. В XIX веке быть французом означало: быть этническим французом или полностью офранцузиться; быть католиком или атеистом, который верит в социализм, гуманизм и прогресс; соблюдать определенные правила поведения, о которых я уже упоминал. Иными словами, надо было быть определенной геометрической фигурой. Если где-то нельзя было появляться без фески, чалмы или тюрбана, то на западе где-то нельзя было быть без шляпы или без галстука. Но сейчас время плюрализма без берегов. Западная культура перестала быть четкой геометрической фигурой, превратившись в нечто размытое и четкой формы не имеющее, наподобие пятна на поверхности воды или облака. По выражению известного британского писателя «это где-нибудь в глухом городке в Новой Зеландии жена доцента несет сумочку жене профессора, если они идут рядом, а в самой Англии уже лет сорок никто не сможет отличить среднего профессора от среднего бомжа». Иными словами, совершенно непонятно, где критерий принадлежности к современной западной культуре. Бывший главный евромарксист Роже Гароди принял Ислам, Ричард Гир и Стивен Сигал — буддисты, массовый переход экс-марксисткой профессуры в ислам зафиксирован в Каталонии (появилось даже выражение «каталонский феномен») и т.д. Консерваторы правого толка говорят мигранту-арабу «будь французом». Но быть французом, в том числе и означает этим арабом быть. Смотри слова Миттерана. Кроме того, если вы родились во Франции, то вы француз по определению. Смотри слова мадам Клеман. Таким образом, образовался круг, выйти из которого не представляется возможным.

Проблема равноправия и хиджаб как ее символ

Давайте представим себе такую ситуацию. Вас пригласили в некий клуб. Вы пришли туда в красной фуфайке и синих джинсах. Руководитель протокола вам говорит: «Я очень извиняюсь, но здесь можно находиться лишь в смокинге или вечернем платье». Вы понимаете, что тем самым ваша свобода и ваши права в известной степени ущемлены. Но вы — и другие посетители клуба — равны в своем неравенстве и неравноправии. Я пошел на эту антилитературную форму, потому как она единственная способна здесь отразить смысл. Мне приходилось бывать на собраниях «равенства в равенстве и равноправии», когда люди в костюме за несколько тысяч долларов сидели рядом с людьми в хлопчатобумажных тренировочных штанах и в рваных футболках. То есть вас ущемили, но не потому что вы принадлежите к некоей Группе А, а потому что вы хотите принадлежать к некой Группе В и поэтому надо выполнять определенные правила (в конце концов, мы же одеваем белые халаты, если заходим в больницу). Теперь представим себе сходную ситуацию. Вы приходите в тот же клуб и видите, что там все одеты как угодно. По крайней мере, вам так кажется. Вы сели рядом с джентльменом, на котором белая фуфайка и коричневые джинсы. К вам подходит руководитель протокола и говорит, что вам необходимо переодеться, иначе вас выведут. Вы уже видите как к вам движется свирепого вида охранник и пытаетесь робко возразить, что на джентльмене рядом тоже фуфайка и тоже джинсы. На это руководитель протокола, в момент, когда охранник уже потащил вас за руку говорит, что нельзя именно в красной фуфайке и именно в синих джинсах.

Я спародировал проблему вокруг хиджабов. Она изоморфна этому примеру. Здесь вы сталкиваетесь не с равенством в неравенстве и неравноправии, но с весьма жестким групповым фильтром. Сложно внятно объяснить девушке в хиджабе, почему на занятиях в школе можно сидеть в бейсболке, косынке, берете, с прической «ирокез» и еще Бог знает как. Из этой ситуации есть несколько выходов. Выход первый. В школах можно ввести обязательную форму. Мальчики носят фуражки, а девочки береты. Во время урока фуражки и береты кладутся на край стола. Однако по глубоким экзистенциальным причинам осуществить такой маневр западное общество не в состоянии. Выход второй, который был реализован. Хиджабы запретили вместе с иудейскими кепи и сикхскими тюрбанами. Основанием для этого послужил светский характер школьного образования. Выход третий. Разрешить хиджабы, а также любую другую религиозную атрибутику. Крайне важно, что за это выступили не только левые и правозащитные организации, но и правые круги католической церкви. Если логика первых очевидна, то вторые увидели в этом способ консолидировать остающиеся на позициях христианства слои общества. Пусть кто хочет, тот ходит в школу в хиджабе и другой традиционно мусульманской одежде. Зато те, кто все еще связывает себя с христианским наследием Франции и ее традициями, также будут ходить в одежде, чтобы соответствующим образом себя идентифицировать. Это позволит обществу увидеть и отрефлектировать тенденцию к изменению своего религиозного и этнического состава, а не делать вид, что ничего особенного не происходит.

Почему выходы ведут в тупик?

Простой с чисто административной точки зрения первый выход не реализуется по более глубоким основаниям. Для того, чтобы у человека что-то по-настоящему отнять, ему надо дать что-то взамен. Иначе состояние постоянного внутреннего дискомфорта неизбежно превратит его в опасного для системы революционера и деструктора. Когда занимавшаяся жестким культуртрегерством советская власть в буквальном смысле слова срывала с русских девочек православные платки, а с мусульманок — паранджу, то взамен предлагался не атеизм в чистом виде, но новая коммунистическая эрзац-религия. Язычникам взамен их богов предлагался новый Единый Бог. Современному западному обществу предложить, судя по всему, нечего, поэтому на истинное культуртрегерство оно уже не способно. Что касается второго выхода, то это действительно лишь загоняет проблему в тупик. Западное общество уже не в силах ассимилировать вновь прибывающих мигрантов, так как в этническом отношении оно уже утратило в основном резистентную способность (в смысле Льва Гумилева), а о культурной ассимиляции я уже говорил. В пользу этой версии говорит и низкий процент американцев и европейцев, обеспокоенных проблемами миграции. В той же Франции дружное «нет» Ле Пену сказали 80% населения, в Нидерландах столько же отвергли более мягкую программу партии покойного Пима Фортайна. Что самое замечательное, так это то, что среди сторонников Ле Пена уже есть много арабов, а бразды правления от убитого Фортайна принял чернокожий выходец из Вест-Индии. Таким образом, в своей массе современный белый человек отказался не только от формулы «будь как я», но и от «веди себя как я». Что касается третьего выхода, то общество пока его отвергает. Тем самым, Запад попал в ситуацию паллиатива. Он пытается провести некую ассимиляционную политику, но реальных сил для этого уже давно нет. Кроме того, западный мир до сих пор находится в культуроцентрической ловушке. Почему-то значительная часть интеллектуалов думает, что если мигранты воспримут бытовой стиль жизни западного человека (вестернизируются) то это снимет остроту конфронтации. Это противоречит историческому опыту, так как именно вестернизированные слои колониальных стран возглавили в свое время борьбу против колонизаторов.

Проблема реального равенства и проблема квот

Большинство российских интеллектуалов относятся к идеям политкорректности и мультикультурализма с огромной долей агрессии. Публикации на эту тему, сдобренные солидной дозой антиамериканизма, пошли лавиной с 1994-1995 годов. Я прекрасно помню, как в считавшейся цитаделью российского либерализма газете на фоне сидящей в инвалидной кресле Вупи Голдберг появилась статья вполне либерального до того автора, рефреном через которую шло: «Я ненавижу тебя, Америка», как страну, где успеха может добиться только инвалид, гомосексуалист, убогий, представитель расового или этнического меньшинства. Поводом для гнева автора послужило следующее обстоятельство. Его знакомая пыталась получить грант, кажется, на изучение творчества Шекспира. На этот грант претендовали то ли 500 человек, то ли 1000. Получила его лесбиянка, передвигающаяся в инвалидном кресле. Я не собираюсь сейчас вникать в детали. Вполне возможно, что приятельница русского писателя действительно была более достойна. Как говорится, не мое дело. Однако общество и его проблемы не сводятся к гуманитарной тусовке и ее проблемам. Можно посмотреть на эти вещи с чуть большей степенью объективности. Тогда можно заметить, что в американском Конгрессе только один так называемый афроамериканец, красивый мулат с чуть смуглым цветом кожи. Может ошибаюсь, но, по-моему, жарким летом 2003 года в подмосковном саду моя кожа стала более темной, чем у него. В национальном собрании Франции нет ни одного этнического араба. То же касается и состава правительства. В США есть, разумеется, пример Коллина Пауэла и «железной магнолии» Кондолизы Райс, но это, опять-таки, скорее исключение, подтверждающие правило. Что касается социально-экономической сферы, то здесь ситуация не очень изменилась по сравнению с 1960-ми. Цветные составляют, как и тогда, 80% правонарушителей. В сфере распределения национального богатства и в сфере образования доля, приходящаяся на негритянское население, в 2-3 раза меньше ее удельного демографического веса. Даже в сфере киноискусства, наиболее политкорректном, многие выдающиеся негритянские актеры старшего поколения, такие, например, как Сидни Пуатье и Морган Фримен, явно отстают в заработках и по количеству наград. Гипертрофированная политкорректность массовой культуры скрывает реальное неравенство, все еще значительное. Означает ли это, что ситуация никак не изменилась по сравнению с расовыми битвами времен Эйзенхауэра, Кеннеди и Джонсона, когда многие всерьез считали, что американскую нацию ждет либо исторический конец, либо гражданская война. Конечно же, ситуация изменилась и очень существенно.

 У американской политики резервирования квот есть одно историческое достижение, которое вряд ли сможет оспаривать даже самый предвзятый критик. Путем, быть может искусственного , создания интегрированных в общенациональную элиту локальных элит внутри этнокультурных групп общество сумело последние дезинтегрировать и реструктурировать. Когда в США исчезла критическая острота негритянского вопроса? Тогда, когда появился «курчавый буржуй», также, как и его белокожий сосед, заинтересованный в том, чтобы на улицах не стреляли и не торговали наркотиками. Тут аналогия с социальными процессами действительно работает: пролетариат умер, как только появилась «рабочая аристократия». В 1960-е годы 80% американских заключенных составляли чернокожие. В наши дни цифра та же самая. Однако когда малолетнего или великовозрастного чернокожего преступника сперва дубасит дубинкой афроамериканский коп, затем судья-афроамериканец влепит ему огромный срок и в тюрьме к нему прицепится охранник-негр при попустительстве афро-американского директора тюрьмы, то это, повторюсь, не расовая и не этнокультурная проблема, а социальная и правозащитная. Эта мысль для меня чрезвычайно важна. Конечно, это очень плохо, когда есть садисты среди копов, судей, надзирателей и директоров тюрем. Но это уже не приводит, как раньше, к общему расовому мятежу. Иными словами, другие чернокожие люди не будут просто так убивать других белых людей потому, что в тюрьме плохо живется человеку с их цветом кожи. В этом смысле мультикультурализм —это своеобразная взятка. Однако все дело в том, что не всегда мир можно устроить по идеальным и придуманным в кабинете правилам.

Некоторые сценарии возможного развития

Сценарий первый. Возвращение к либерально-гуманистическому фундаментализму. Современное общество мета-зодиакально. Иными словами, за редким исключением, при движении по социальному пространству принадлежность к тому или иному знаку Зодиака не учитывается. Никто не требует, чтобы всем знакам Зодиака платили одинаковую зарплату, или чтобы все они были представлены с равным удельным весом в парламенте. Что-то подобное требуется и для всех других групп. То есть общество должно стать мета-расовым, мета-этническим, мета-религиозным, мета-культурным. Иными словами, как мечтал Мартин Лютер Кинг, «о человека будут судить только по содержанию его личности». Этот сценарий, несмотря на известную его привлекательность, вряд ли реализуется в ближайший исторический период. Для его реализации необходимо выполнение целого ряда условий. Завершение демографического перехода и полное разложение демографических таксонов — это произойдет не раньше, чем через 50-100 лет. Резкое падение пассионарности не-белых этносов, что приведет к толерантности по этническому и, по-видимому, по религиозному признаку. Это также произойдет в те же сроки. Кроме того, не исключено, что возможна некая новая структурация человечества и отношения между новыми структурными единицами могут поставить крест на подобном сценарии значительно раньше, уже в ближайшие 20-30 лет.

Сценарий второй. Sandwich — цивилизация. Последние лет тридцать по мировой литературе бродит концепция, которая называется теорией Sandwich — цивилизации. Иногда ее называют концепцией «бутербродной цивилизации». Чрезвычайно неблагозвучное наименование компенсируется амбициозностью, так как эта теория претендует на роль «аутентичного, последовательного и радикального мультикультурализма». Мой близкий друг, замечательный ученый Иван Юрьевич Смирнов, считает эту концепцию формой классики жанра: теории национально-культурной автономии. Мне не удалось пока доказать это на практике. Более того, тут вообще можно говорить о некоей почти детективной истории, мистике и атмосфере сплошных загадок и тайн. Эта концепция (также, как и теория экспертократии) не имеет четко установленных авторов. Если кратко изложить ее суть, то Sandwich — цивилизация представляет собой следующее. Некое общество (очевидно, пост-нация-государство) представляет собой конфедерацию абсолютно автономных цивилизационных общин. Они образуют единое целое, но при этом не смешиваются, не перемешиваются и не сливаются. Более того, нет их диффузии друг в друга. То есть получается бутерброд из колбасы, сыра, хлеба и листа салата. Потому как масло будет уже проникать в хлеб. Внутри каждого цивилизационного сегмента существуют свои законы и свой образ жизни. В ведении государства в целом остаются только общие и технические вопросы. На первый взгляд, мультикультуральное общество и есть Sandwich — цивилизация. В парламенте Канады заседает колоритный сикх в огромном тюрбане и с огромными усами. Очевидно, что в кругу своей семьи и своей макросемьи он живет немного не так, как его коллега украинского происхождения. Однако Sandwich — цивилизация, разоблачая мультикультурализм как фальшивый паллиатив, указывает на то, что культурно-цивилизационные особенности — это не только и не столько элементы одежды, кухня и другие внешние атрибуты, но прежде всего обычаи и нормы, право и мораль. Вообще, Sandwich — цивилизации можно посвятить целую статью.

Понятно, что Sandwich — цивилизация существует пока лишь как некая теоретическая конструкция. Рассуждать о том, возможно ли ее принципиальное воплощение в чистом виде, занятие не слишком благодарное, так как наш мир меняется слишком стремительно и, как говорится, всякое возможно. В то же время, у меня существует целый ряд весьма существенных сомнений по поводу перспектив реального существования этой модели организации человеческой жизни. Этими сомнениями я и хочу поделиться. Допустим, юноша из Группы А полюбил девушку из Группы В. Но она уже, согласно обычаям, по договоренности родителей должна стать супругой другого человека из ее группы. То есть, получается старая история Ромео и Джульетты, только в этнокультурном аспекте. Вообще говоря, это был один из достаточно распространенных сюжетов советской жизни и специально для него в уголовном кодексе была статья, которая, как мне помнится, называлась «Преступление, представляющее собой пережитки местных обычаев». Мы, конечно же, все помним «Кавказскую пленницу», но реальная жизнь была куда как более драматична. В конце 1980-х, когда данная тема перестала быть запретной, удивленной общественности стало известно, через какие трудности и трагические повороты жизни пришлось пройти многим участникам межнациональных браков (в СССР этносы назывались «нациями» или «национальностями», элементы этой традиции сохранились до сих пор).

Теперь рассмотрим другую ситуацию. Допустим, женщина из Группы С согрешила перед мужем и должна быть забита камнями. Чтобы избежать подобной участи, она собирается выйти из своей группы и перейти в Группу D, где подобное действие вообще не является проступком. Допустим, что новая Группа ее с радостью принимает, но старая не хочет отпускать. Значит, межгрупповая война? Неясен вопрос и о том, как формировать органы власти, проводить экономическую и технико-технологическую политику. Модельные примеры не были мной высосаны из пальца, но, в общем-то, взяты из реальной жизни. Реальная попытка построить в начале прошлого века Sandwich — цивилизацию в Британской Индии в конце концов закончилась ее разделением на современные Республику Индия, Пакистан и Бангладеш. Конфликт в Ольстере идет до сих пор, а устроенный на пропорционально-конфессиональной основе Ливан, в наибольшей степени воплотивший в себе идеалы Sandwich — цивилизации, пережил чудовищную гражданскую войну, в которой потерял от 3 до 5% своего населения. Данная концепция не отвечает на один — самый важный — вопрос. Какая третья сила будет регулировать отношения между этнокультурными общинами и каким образом будет осуществляться переход из одной группы в другую? Идея Sandwich — цивилизации возникла не на пустом месте. В радикальной форме она доводит до логического абсурда вполне реальные тенденции любой имперской практики. Можно вспомнить хрестоматийную историю последних дней Иисуса Христа, можно анализировать мягкую сегрегационную политику британцев в Индии. Но и там и там вопрос о третьей силе не стоял, так как в наличии была Римская администрация во главе с Понтием Пилатом и колониальная администрация, назначенная из Лондона. Откуда ей взяться в современном западном постнациональном государстве не понятно. При этот эта третья сила должна быть индифферентна к различным группам и действовать либо по какому-то установленному закону, либо по собственной логике. Если она будет действовать по собственной логике, то сама будет одной из этнокультурных групп, как те же англичане по отношению к туземцам. Если же в основе деятельности третьей силы будет лежать закон, то непонятно кто его даст и зачем третьей силе его соблюдать. Отличие реального мультикультурализма от Sandwich — цивилизации состоит в том, что составляющие меньшинства этнокультурные группы не обладают возможностью полностью проявлять свою идентичность, так как они ограничены тем обществом, которое их инкорпорировало. Если выражаться образно, то мультикультурализм — это не бутерброд из сухих ингредиентов, но хлеб, начиненный маслинами. В истинной Sandwich — цивилизации никто никуда не инкорпорируется.

Формой Sandwich — цивилизации является теория с поэтическим названием «Храм Всех Богов», «Храм Всех Алтарей» или «Храм Солнца и Мудрости». Эта модель предполагает объединение существующих этнокультурных групп на базе некоей новой мета-идеологии, мета-религии и нового мета-мировоззрения. В известном смысле, эта теория проецирует на все человеческое сообщество в целом модель диалога наиболее продвинутых представителей разных групп. В Храме Всех Богов мусульманин и христианин, буддист и иудей мирно помолятся каждый у своего алтаря, после чего постоят несколько минут у Центрального Алтаря (Мудрости, Вселенной, Солнца и т.п.), а затем будут мирно беседовать друг с другом. Возможно, что это и есть последовательное воплощение модного сейчас «диалога культур и цивилизаций». Следует отметить, что для реализации подобной модели требуется всего-то ничего: между этнокультурными группами не должно быть не то чтобы вульгарной войны, но даже элементарной борьбы за ресурс и конкуренцию. Кроме того, человечество в целом должно будет представлять собой сообщество людей, которые живут не в мегапарадигме служения чему-то высшему или целому (семья, клан, этнос, нация, родина, цивилизация, идея, идеология, идеал, истина), но занятых прежде всего самореализацией. Иными словами, каждый человек должен быть личностью в смысле указанной в книге «Культура как система», написанной проф.А.Пелипенко и проф.И.Яковенко, двумя крупнейшими культурологами современности. Если совсем немного утрировать, то весь мир превратится в некое подобие гигантского литературного клуба, куда ходят исключительно высокоинтеллигентные люди. Представители разных религий и культур будут спорить между собой также, как два старых джентльмена беседуют о личности и творчестве Хоггарта и главным при этом является не обидеть другого и не задеть его чувств. Владимир Федорович Хрустов, лучший, на мой взгляд, специалист по Постмодерну в современной России, часто подчеркивает дорогую ему мысль, которая составляла содержание его бесед с Григорием Померанцем: «Форма и стиль полемики, ее тон и духовная атмосфера часто гораздо более важны, нежели собственно содержание дискутируемой темы». У меня есть весьма веские основания полагать, что серьезно обсуждать подобный сценарий развития можно только лишь после завершения демографического перехода, то есть тогда, когда человечество перестанет быть суперсистемой вложенных друг в друга по принципу матрешки демографических систем. Стало быть, в ближайшее время этот сценарий крайне маловероятен.

Сценарий третий. Мир получает новую конфигурацию. Такая ситуация вполне может сложиться, если сбудутся древние пророчества и нынешние философские интуитивные предчувствия и явятся Новый Мессия, который возвестит миру некую Новую Истину. В таком случае нынешний культурно-цивилизационный ландшафт утратит свою актуальность. Новые линии разлома пройдут не по традиционным границам цивилизаций и не между этнокультурными группами, но между сторонниками и противниками Нового Мессии. Эту идею можно понимать фигурально и не столь вульгарно. В конце концов, можно представить себе рождение Новой Истины и без провозглашающего ее Мессии. В таком случае речь идет о деле более житейском, нежели сакральном. Новая идеология, новое мировоззрение, новое отношение к жизни инспирируют институционализацию своих сторонников. Одной из версий подобного сценария может быть конфликт, который уже достаточно хорошо представлен в литературе. В нем сторонами выступают человечество глобалов, то есть тех, кто вписался в процесс глобализации и получает от него дивиденды самой различной природы, и человечество локалов, то есть тех, кто не вписался в этот процесс и оказался за его бортом. Признаться, в свое время и я отдал должное подобному сценарию. В целом ряде работ мной были описаны возможные варианты непреодолимого раскола человечества на космополитический слой людей, объединенных позитивным отношением к глобализационным процессам, и на все остальное человечество. При этом на Планете Земля фактически начали бы параллельное существование два субчеловечества: космополитическое глобализированное, малочисленное, но обладающее колоссальными финансовыми, интеллектуальными, организационными, технико-технологическими, экономическими, военными и иными ресурсами человечество против человечества, сегментированного и фрагментированного, пусть очень многочисленного, но лишенного доступа к большинству ресурсов и раздираемого непреодолимыми этническими, расовыми, культурно-цивилизационными, экономическими и социально-политическими противоречиями. Согласно такому варианту развития, в известном смысле воспроизводится ситуация противостояния двух человеческих ветвей: кроманьонцев и неандертальцев, которая имела место в доисторический период. Между двумя субчеловечествами — если события пойдут по неблагоприятному пути — в силу закона Гаузе (теоремы Хезера), согласно которым две разных популяции одного биологического вида не могут занимать одновременно одну и ту же экологическую нишу, непременно должна состояться смертельная и последняя схватка за главный ресурс — Земной Шар. В настоящее время я вижу механизм, позволяющий избежать подобной апокалиптики. Однако это не означает, что сейчас очевидны и легко доступны пути разрешения накопившихся к началу нашего века противоречий.

Истерика вокруг последних серий «Звездных войн» как фильма-провозвестника новой прото-проторелигии, вокруг книг о Гарри Поттере и саг Филипа Пулмана; теоретические сценарии Андрея Пелипенко относительно постлогоцентрической эпохи указывают на то, что, как говорится, в воздухе витает некое предощущение новой духовной эпохи.

Сценарий четвертый. Неожиданные новый вызов. Рональд Рейган как-то сказал (это было еще во времена идеологии «империи зла»), что США и СССР объединятся только перед лицом вторжения инопланетян. Я примерно о том же. Человечество может резко интегрироваться перед лицом какой-то новой и неожиданной угрозы. Однако пока серьезных доводов в пользу этой позиции нет. Надвигающаяся экологическая катастрофа, СПИД, «птичий грипп», международный терроризм скорее работают на дезинтеграцию. Впрочем, может действительно помогут инопланетяне или гигантский астероид…

Сценарий пятый. «Все само собой как-нибудь образуется». Наряду с общеизвестными страхами о том, что Лондон в ХХ веке утонет в конском навозе, было еще очень серьезное возражение против строительства высотных домов: а как водонос на такую высоту будет носить бидоны с водой? Неоднократно казалось, что современное западное общество вот-вот погибнет. Чего стоит хотя бы Париж 1968 года! Тем не менее, каким-то образом находились дополнительные источники и механизмы для саморазвития. В конце концов, вполне возможно, это общество сумеет переварить мультикультурализм. Однако что-то подсказывает, что «свет в конце туннеля может оказаться светом фар впереди идущего поезда». Впрочем, я не стал бы тут слишком сгущать краски. Мультикультурализм не настолько долговременное явление, чтобы можно было однозначно указывать на такую мрачную тенденцию.

Сценарий шестой. Рождение нового мира. Этот парадоксальный апокалиптико-ультраоптимистический сценарий исходит из того, что смешение разных этносов и культур на территории ареала белой расы приведет в итоге к рождению новых этносов, новых суперэтносов и новой цивилизации. Причем если пессимисты говорят о «нашествии варваров», то оптимисты — «о приливе свежей крови». Если русская антизападная пресса с надеждой говорит о том, что «молодые пассионарии сковырнут старые и отжившие свое этносы как засохший прыщ», то их оппоненты на Западе надеются на «омоложение цивилизации, возврат витальности, утраченных веры и перспектив».

Сценарий седьмой. Произойдет нечто, что мы не в состоянии пока себе даже представить. Как говорится, без комментариев.

Резюме

Мультикультурализм, вопреки широко распространенному в России мнению, это не досужая выдумка взбесившихся от безделия интеллектуалов. Он — плод чрезвычайно длительного исторического периода и в этом плане представляет собой его вполне закономерный итог. Мультикультурализм, прежде всего как практика есть своеобразная плата за стабильное развитие общества путем делегирования части реальных и кажущихся преимуществ отдельным группам. Можно сказать, что это есть предательство фундаментальных идеалов западного мира. Тут мы имеем дело с классической жизненной ситуацией: логика и течение жизни часто оказываются сильнее идеалов и иллюзий молодости. Можно выразиться и более грубо: практика мультикультурализма есть своеобразная форма коррупции, подкупа различных этнокультурных минорити-групп. В этом есть большая доля истины. На вопрос о том, чем такая практика закончится, ответ даст время. Пока же мне совершенно ясно другое: либо западное общество выработает новую эффективную стратегию своего развития, и перестанет, наконец, цепляться за исторически себя исчерпавшее наследие Просвещения, либо это сделает уже какое-то другое общество. Специально хочу сделать оговорку относительно российских антизападников, со злорадством ожидающих краха этой цивилизации. Именно Запад генетически и культурно больше всего нуждается в России, чем какая-либо иная культурно-цивилизационная форма, пусть даже русская культура есть кривозеркалье для культуры западной. Обладающие колоссальным потенциалом развития и колоссальным собственным культурным наследством Китай, Индия, да и исламский мир, меньше всего заинтересованы в «таинственный рюсский душа». Исторический крах Запада, если он все-таки состоится, будет означать абсолютную катастрофу и для России.

Авторская позиция

Как человек право-либеральных взглядов, я предпочел бы возвращение к фундаментальным принципам либерального гуманизма. Однако это тот случай, когда ум и сердце приходят в конфликт. Как исследователь я не могу не видеть объективных тенденций истории, которые делают подобное возвращение невозможным по крайней мере в разумной исторической перспективе. Поэтому, по крайней мере, на ближайшие годы, я считаю что мультикультурализм — это не самая плохая альтернатива для полновесной гражданской войны и погружения в хаос. Когда я пишу эти строки, за окном уже царствует зима. Ее можно ненавидеть и мечтать о ранней весне, когда цветет вишня, знойном лете или золотой осени. Но человек, который выйдет на снег в шлепанцах и пляжном костюме, в лучшем случае схватит пневмонию. Только вот зима не ответит на это июльской жарой.

Автор выражает свою глубочайшую благодарность и признательность членам Историко-Философского Семинара «Постмодерн и совремённая Россия» и, лично, его Руководителю, учёному с мировым именем в области квантовой химии, крупнейшему специалисту по Постмодерну В.Ф. Хрустову за неоценимую помощь при подготовке статьи.