Версия для печати

Особенности религиозной жизни Карелии

Мы привыкли к обсуждению проблемы православно-мусульманского пограничья России. Татарстан, Башкортостан, Кавказ, Оренбуржье как пространство, где взаимодействуют русская и тюркская культуры — одна из проблем, постоянно обсуждаемых на страницах газет и в научных собраниях в русле евразийских медитаций. Но Россия всегда имела не только южные границы и не только мусульманское «пограничье». Со времён Древней Руси на Северо-Западе мы соседствовали со Скандинавией и имели там своё «пограничье». Своеобразие этого «пограничья» то проявляется ярче, то затухает на протяжении всей русской истории.

Особенности общественно-политической, экономической, культурной и религиозной жизни Древнего Новгорода, конечно, имели глубокие национальные русские корни, но эти особенности легко вписывались в североевропейское окружение и укреплялись им. Выборность архиепископа, большая роль мирян в жизни церкви, отсутствие сакрализации светской власти, столь присущее Московскому православию — все эти черты новгородской религиозности на протяжении первых столетий русской истории духовно сблизили жителей Северо-Запада, входившего в Новгородскую епархию, с их соседями на Западе. Постоянное присутствие протестантов и католиков, в том числе священнослужителей, их свободное общение с туземцами было постоянной чертой жизни Великого Новгорода.

«Предательства» новгородских бояр под давлением московской экспансии, их желание скорее идти «под немцев», чем покориться Москве, отражали тот факт, что значительная часть новгородского общества чувствовала себя культурно и духовно ближе к Западу, чем к православной Московии.

Разгром Новгорода Москвой, укрепление централизованной московской власти резко ослабляет западные черты культурного облика Северо-Запада, но через столетия, под сенью власти Петра, они вновь проявляются в духовном облике невской столицы…

В наши дни дух российско-скандинавского пограничья ярко проявился в Карелии. Сам облик Петрозаводска и некоторых других городов республики заставляет задуматься о том, что это «другая Россия». На улицах часто звучит финская речь, люди аккуратны, вежливы, переходят улицу только на зелёный свет светофора, в глаза бросаются не только православные храмы, но и лютеранские кирхи, церкви других протестантских конфессий. Чувствуешь, что Запад здесь присутствует не поверхностно туристами и вывесками на латинице, как в Москве, а как-то глубже.

В то же время о Карелии никак не скажешь, что России «тут мало». Ощущение такое, что Россия не отступает, а мирно сосуществует и взаимодействует здесь с Западом. Карелия — не Дальний Восток и не Восточная Сибирь. Это один из самых «русских», святорусских регионов России и одновременно она же — один из самых её вестернизированных, «западнических» регионов. Русская православная церковь и русская культура присутствуют в Карелии по крайней мере с начала XIII в., и, таким образом, Карелия входит в колыбель, первоначальное ядро русского государства. Здесь, в Карелии, ступала нога первых русских князей и великих святых. Валаамский монастырь — один из древнейших и наиболее почитаемых в течение всей истории русского православия — был не единственной монашеской обителью, существовавшей с древнейших времён и связанной с жизнью почитаемых святых угодников Божьих.

Построенные, уже, правда, много позднее, церкви Кижского погоста для русского сознания стали одним из символов национального духа. На земле Карелии, недалеко от города Повенец, находился один из главных очагов староверия, которое в каком то смысле является одним из ярчайших выражений «русскости» — Выгорецкая обитель (Всепречестная и богоспасаемая киновия отец и братии Всемилостивого Спаса Господа и Бога нашего Исуса Христа Богоявления). Выгорецкая обитель возникла в 1694 г. и долгое время была одним из главных (если не главным) идейных и хозяйственных центров беспоповского старообрядчества. Она служила источником, из которого по Карелии (и не только по ней) распространялись старообрядческие скиты и общины. Гибель Выгорецкой обители (ещё называемой Выговским общежительством) пришлась на годы правления Николая I. Произведённый царским правительством погром привёл к тому, что ко времени революции на Выге даже не осталось никаких построек от уничтоженной обители.

Важнейшим духовным и культурным фактором, создающим в Карелии ситуацию «пограничья», являются карелы. Особенности их культуры, религиозности, исторической судьбы сделали их мостом, соединившим скандинавское лютеранство и русское православие.

Карелы приняли христианство в 1227 г., когда князь Ярослав Всеволодович крестил их. Карелы достаточно быстро восприняли христианство как свою религию. Карелы, жившие среди русских, следовали и изгибам религиозной судьбы русских. В 17 в. вместе с русскими многие карелы становятся староверами.

Но православие карел имело одну очень важную особенность, которая вызвала к ним особое отношение финнов и финского лютеранства. Религиозность карел отличалась более поверхностным, чем у русских, восприятием веры, так как они не понимали не только церковнославянского языка богослужения, но и русского языка проповеди. Православные карелы часто заучивали церковнославянские молитвы наизусть, не понимая их смысла, для них эти молитвы становились чем-то вроде магических заговоров. Это приводило к тому, что у карел в гораздо большей степени сохранялись языческие представления, бытовые нормы, мифология, фольклор. Старообрядцы-карелы также отличались значительно большей, по сравнению с русскими, приверженностью к сохранению языческих традиций. Например, важное место в жизни карел-старообрядцев занимали «отче» и «книжницы», которые играли порой роль колдунов и знахарей, заговаривали болезни, гадали, предсказывали судьбу. Никаких «отче» и «книжниц» у русских староверов никогда не было[1].

Фольклор, мифы, сказки, танцы карел — это общее наследие карельского и финского народов, но в европеизированной, очищенной от «язычества» лютеранством Финляндии народная традиционная культура сохранялась неизмеримо хуже. Финны нашли в Карелии «Калевалу» — национальный эпос финского и карельского народов, свои древние песни, сказки, обряды.

Но у карел финны не только удовлетворяют свою тягу к национальным корням. Они видят в карела «неправильных» финнов (до самого последнего времени финны не признавали карел самостоятельным народом, а карельский язык считали диалектом финского), русифицированных и нехристианизированных (с лютеранской точки зрения, предполагающей обязательным для верующего знание текста Библии, личных размышлений над ним, карельское православие трудно было признать христианством). Естественно, что у финнов постоянно возникало желание обратить «младших братьев» ко Христу. После присоединения при Петре I Финляндии к России начинается сначала робкое, а потом всё более заметное проникновение финнов в Карелию.

Не только финны, но и русские тоже с трудом осознавали карел как самостоятельный народ. Карелы исповедовали ту же веру, что и русские, не организовывали национально-освободительных движений, да и внешне не отличаются от русских. Разве что говорили на непонятном языке да верили в русалок.

В дореволюционной России фактическим признанием народа служило признание его конфессиональной самобытности. Если этот народ неправославный, правительство признавало его право исповедовать свою веру, если этот народ православный — признавалось его право на богослужение на родном языке.

Осмысленная политика церковной власти в отношении карел начала осуществляться лишь в XIX в. Благодаря активности Библейского общества, созданного Александром I, в 20-х гг. XIX в. осуществляются первые переводы библейских текстов на карельский язык. В 1828 г. создаётся Олонецкая епархия (которая не совсем, но по большей части совпадала с территорией современной Карелии). В то время большинство населения епархии составляли карелы, и естественно, что епископы Олонецкие были вынуждены так или иначе решать проблему «карелы в Церкви». В течение всего XIX в. политика церковных властей постоянно колебалась — то в Олонецкой семинарии расширяли использование карельского языка, то сокращали; то рекомендовали распространять карельский язык богослужения, то рекомендовали его сокращать. До начала XX в. подход к решению «карельской» проблемы был в основном связан с видением сменявших друг друга архиереев будущего карельского народа — должен ли он быть полностью ассимилирован в русском этносе или будет в дальнейшем развиваться как самостоятельный народ.

В начале XX в., особенно после смягчения репрессивного религиозного законодательства в 1905 г., Православная церковь в Карелии осознала новую для себя проблему — распространение лютеранства. Близкие карелам по языку и культуре финны легко находили дорогу к сердцу карел, и начались переходы карел в лютеранство. Православная церковь реагировала на это очень нервно. Карельский язык изгоняется из богослужебной практики — по мнению церковного начальства, церковно-славянский язык должен был служить культурно-психологической преградой, удерживающей карел от перехода в церковь, где богослужение совершалось на языке, который, хоть и с трудом, карелы понимали. Олонецкий епископ Киприан даже создал в 1910 г. специальное братство, основной целью которого декларировалось противодействие переходу карел в лютеранство. Именно это братство наиболее решительно агитировало против употребления карельского языка в Церкви.

Чем бы закончилась эта борьба в условиях демократизирующейся Российской империи, можно только строить предположения. Революция изменила естественный ход вещей. После 1917 г. значительная часть Карелии оказалась в составе независимого Финляндского государства. Часть карел, оказавшихся на территории Финляндии, сохранила верность Православию. В основном они в 1923 г. создали Финскую православную церковь. Но большая часть, в условиях государственной политики Хельсинки, направленной на ассимиляцию карел, перешла в лютеранство.

Революция и гражданская война привели к финляндизации и переходу в лютеранство значительной части карел, но в гораздо большей степени этому способствовала советско-финская и II Мировая войны. В ходе этих войн в Финляндию эмигрировало, по разным оценкам, от 300 до 400 тысяч карел — более половины этноса. Если до 1940 г. карелы составляли большинство населения республики, то после войны (когда к тому же в Россию переселилось много выходцев из Центральной России и Украины) они оказались явным меньшинством.

В самой Финляндии карел-беженцев власти не признавали самостоятельным народом, не признавали и существования карельского языка. Беженцы, безмерно счастливые от того, что они избежали сталинского ада, в первые десятилетия своего проживания в Финляндии покорялись своей судьбе — переходили на финский язык и принимали лютеранство, никакого значительного сопротивления политике властей Финляндии не было. И только в 80-е гг., когда карелы успешно адаптировались к финляндскому, западному образу жизни, они стали всё настойчивее заявлять о своих национально-культурных правах. Это национально-культурное движение достигло своего расцвета в 90-е гг. и совпало с падением коммунизма в нашей стране. Тогда оно перекинулось через российскую границу и неожиданным образом затронуло проживающих в Карелии не только карел, но и русских.

Не только историческая судьба карел, но и политика советской власти парадоксальным образом предуготовляла нынешний расцвет лютеранства в Карелии. В течение первых десятилетий советской власти большевики сохраняли надежду на аннексию Финляндии. Карелия служила плацдармом для планировавшейся экспансии (недаром Карелия тогда называлась Карело-Финской ССР), а правительство этой союзной республики рассматривалось как нечто вроде коммунистического правительства Финляндии в изгнании. Карелия становилась витриной прекрасного будущего для народа Финляндии, в котором, естественно, нет места религии. Политика атеизации осуществлялась с большей последовательностью и жестокостью, чем в соседних регионах — Ленинградской, Вологодской, Новгородской областях. В результате атеистических репрессий к началу 30-х гг. была уничтожена организованная религиозная жизнь православных, лютеран, старообрядцев.

В 20-е гг. в Карело-Финской ССР у власти находились «красные» финны, то есть финские коммунисты, мечтавшие о победе советской власти в Финляндии и о присоединении её в СССР. Они считали карельский язык испорченным финским, а самих карел — одной из этнографических групп финского народа. Поэтому карелам и в России навязывался финский язык и финское самосознание.

В 1934 г. всё финское руководство Карелии было репрессировано. Советские партийные органы поставили задачу развития карельской письменности и советской культуры карел. Однако в осуществление этой задачи почти ничего сделать не успели. Приближалась советско-финская война, самая решительная попытка аннексии Финляндии. В 1940 г. к власти в Петрозаводске вновь были приведены «красные финны», а все деятели карельского возрождения были репрессированы.

После войны в Карелии у власти остались «красные финны» и продолжалась политика финнизации, которая плавно перешла в политику русификации. Таким образом, карелы долгие годы подвергались финляндизации как в демократической Финляндии, так и в коммунистической России.

До 70-х гг. «красные финны» были верны ортодоксальной коммунистической доктрине. Тем не менее их власть уже тогда готовила почву для лютеранства. Менталитет, образ жизни, культурные стереотипы финна, даже если он воинствующий богоборец, сформированы лютеранской традицией. Своим присутствием финн прививает «навыки лютеранства», так же как русский коммунист несёт с собой «навыки православия». Население в Карелии, в том числе и русское, адаптировалось к лютеранской финской культуре, носителями которой были атеисты.

Знаменательно, что ещё при советской власти — в 1970 г. было дозволено создание лютеранского прихода в Петрозаводске. Многие годы после Революции Карелия выступала в роли политической и идеологической витрины финского коммунизма — в первые десятилетия по этой причине религия, и в первую очередь лютеранство, тщательно вытравливалась; в изменившихся условиях 70-80-х гг. по этой же причине советская власть продемонстрировала свой либерализм и терпимость. И уже тогда прихожанами петрозаводской кирхи становились не только финны, но также русские и карелы.

Перестройка вторглась в жизнь Карелии более бурно, чем в большинстве других регионов России. Причина этого та же, что долгие годы определяла больший идеологический зажим — близость Финляндии и многочисленные связи с ней. С одной стороны, нахлынувшее западное финское участие во всех сферах жизни разрушало пережитки советского прошлого в умах людей, с другой — сами власти Карелии были вынуждены быстрее идти навстречу нахлынувшим изменениям. В полной мере демократические процессы затронули и религиозную жизнь.

Нужно сказать, что правительство Карелии на протяжении всех последних 10 лет проводит политику соблюдения принципов свободы совести, уважения религиозных свобод более последовательно, чем в большинстве других субъектов федерации. Потепление отношений между церковью и властью началось в Карелии очень рано — ещё в 1987 г., когда уполномоченным по делам религий при главе республики был назначен Борис Детчуев. Вскоре после своего назначения Детчуев совершил неординарный поступок — он обошёл все существовавшие на тот момент религиозные общины от православных до пятидесятников и выразил от имени власти раскаяние за все страдания и унижения, которые верующие претерпели от власти. Детчуев публикует в петрозаводской печати статьи в защиту свободы совести, которые мог бы написать профессиональный правозащитник. Мирное и естественное развитие религиозной жизни в республике во многом было предопределено принципиальной позицией этого человека, добившегося такого положения, когда ни одна община не смогла сказать даже о намёке на дискриминацию со стороны властей.

К концу советской власти религиозная жизнь Карелии была представлена всего несколькими религиозными общинами — пятью православными, несколькими баптистскими и пятидесятническими; старообрядчество, чрезвычайно влиятельное перед Революцией, было вырублено под корень — в республике отсутствовала всякая организованная религиозная жизнь старообрядцев (поразительно, что в конце 90-ых годов нашлись в Петербурге староверы, чьи предки в своё время жили в Карелии, которые вернулись в Повенец, создали там поморский приход и вынашивают планы со временем возродить Выгорецкую обитель, уничтоженную ещё Николаем I).

Религиозное возрождение последнего десятилетия в Карелии во многом определяется возникшими в эти годы широкими и разносторонними связями с Финляндией. Всё советское время республика была ориентирована на западного соседа. Теперь широкие слои её жителей познакомились с народом Финляндии на собственном опыте. И это знакомство в Карелии оказалось глубже, чем только столкновение с богатством и комфортом, обычно вызывающих у россиян и уважение, и раздражение, и зависть. Ответственность, трудолюбие, чувство собственного достоинства, социальная ответственность, и одновременно рационализм, сухость в общении, жестокость по русским меркам по отношению к непорядочному поведению, либеральная сексуальная мораль — всё это и привлекает, и отталкивает, вызывает желание «быть не хуже» и «сохранить самобытность». Причём многочисленность финляндских миссионеров, их активная проповедь и участие в общественной жизни, в частности, во многих благотворительных проектах убеждают жителей Карелии, что вся эта «западность» напрямую связана с лютеранством, с протестантизмом.

Интерес финнов к Карелии, так называемая русскими националистами «финская экспансия» в основном является результатом активности беженцев из Карелии 40-х гг., а также их детей и внуков. А эти беженцы — в громадном большинстве не финны, а карелы. За последние 55-60 лет они поменяли свои фамилии на финские, многие из них приняли лютеранство, баптизм, пятидесятничество или адвентизм (хотя осталось не так уж и мало православных), переняли многие бытовые, социальные и политические обычаи финнов. Но у них осталось карельское самосознание, любовь к покинутой родине, а у многих —–и родственники в Карелии.

Бурная активность карел из Финляндии в самой Карелии также связана с тем, что со второй половины 80-х гг. происходит взрыв национального самосознания карел в самой Финляндии, а финское общественное мнение и государственные институты меняют своё отношение к «карельской проблеме» на более либеральное; карел начинают признавать самостоятельным народом, имеющим право на свой язык и культуру.

Конец 80-х — начало 90-х гг. — время неорганизованного и массового проникновения миссионеров из Финляндии разной конфессиональной принадлежности и, можно сказать, их преобладания в религиозной жизни Карелии из-за крайней малочисленности и слабости существовавших на тот момент в республике аутентичных религиозных общин. В приграничных районах тогда даже появился термин «крещён в финской вере» — т.е. людей, не знающих финского, крестили миссионеры, не знающие русского. Крещёные в этих случаях иногда даже не знали, в каком вероисповедании их крестили. Миссионеры из Финляндии — лютеране, баптисты, пятидесятники, адвентисты и православные (их было не так уж мало) появлялись во всех уголках республики, но особенно много в пограничьи. Наши русские священники рассказывают, что когда они впервые приезжали в некоторые отдалённые посёлки, местные жители, увидев священника, пытались разговаривать с ним на ломаном финском — их опыт говорил , что священнослужители бывают только финнами.

Однако эта неорганизованная, стихийная и анархичная финская «духовная экспансия» продолжалась очень недолго. У местного карельского населения, и особенно верующих всех конфессий она вызывала всё усиливающееся раздражение. Сами миссионеры вскоре стали убеждаться, что их набеги почти не приносят плодов и к тому же портят отношения не только с местным населением, но и с их единоверцами — российскими гражданами. С середины 90-х гг. различные религиозные организации Финляндии устанавливают партнёрские отношения со своими российскими единоверцами в Карелии, оказывают им материальную поддержку, приглашают студентов учиться в своих учебных заведениях, а миссионеры приезжают проповедовать по приглашению российских приходов. Помощь, поступающая из Финляндии, весьма значительна и в случае лютеран, и в случае пятидесятников, и в случае баптистов. Что касается православия — этот процесс был отрегулирован в 1994 г., когда было заключено соглашение о сотрудничестве между Петрозаводской епархией и Православной церковью Финляндии. После этого миссионеры стали приезжать в Карелию в соответствии с утверждёнными обеими церквами планами в основном в населённые карелами сёла. Поскольку русских православных священников, знающих карельский язык, очень мало, эта помощь в каком-то смысле неоценима. Не менее существенна и материальная помощь Православной церкви Финляндии. В частности, на её деньги была построена церковь в г. Калевала, значителен и объём гуманитарной помощи из Финляндии, распространяемой среди неимущих прихожан Петрозаводской епархии.

Вся эта «финская экспансия» в первую очередь обязана своим существованием карелам Финляндии, карельскому возрождению, причём это карельское возрождение протекает более активно и бурно в Финляндии, чем в Российской Карелии. Но что же происходит с религиозной жизнью наших российских карел?

Лишь с горбачёвской перестройкой карельский народ, десятилетиями подвергавшийся у нас в стране финнизации, получил свою письменность. Причём, надо заметить, единого литературного карельского языка вообще не существует — в реальности это четыре языка: северокарельский, среднекарельский, южнокарельский (олонецкий) и тверских карелов. За последние годы создана письменность для двух языков — северного и олонецкого. И создал эти письменности (а в ближайшие годы, наверное, создаст и для двух остальных) скромный петрозаводский филолог Пётр Зайкин. Зайкин — активист движения карельского возрождения, он чутко чувствует душу своего народа. Вот как он оценивает религиозность карел: «Мы, карелы, тысячу лет назад крестились в православие и от православия уже не откажемся. Но вообще-то мы при этом и язычники. И нынешние, даже молодые, карелы, живущие в деревнях и глухих посёлках, верят в магическую силу озера, скалы, камня, священной рощи. Трудно найти крестьянина, который бы считал, что он никогда не встречал домовых, водяных, русалок. Если русалку поймать, а потом отпустить, на этом месте долго будет хорошо ловиться рыба. А Вы совсем в это не верите? Ну, да, да, Вы же русский.

Евангельские тексты, церковные молитвы и обряды слились в нашем сознании с языческой традицией. До сих пор сохранилось устное дохристианское изложение грехов, которые нужно преодолевать и как-то заглаживать перед богами и духами. Руны «Калевалы» — до сих пор молитвы народных целителей. В каждой карельской деревне до сих пор приносят на храмовый праздник в жертву корову или овцу и совершают ритуальную трапезу.

Я хотел бы, чтобы карелы остались православными — финские протестанты (а фактически финляндские карелы, ставшие протестантами), если обратят нас в свою веру, полностью изменят душу народа. В протестантизме нет места поэтическому миру народных верований и сказаний. Мы станем сухи и рациональны. В то же время не поймите меня так, что я категорический враг протестантизма. Финны (а уж тем более принявшие лютеранство карелы Финляндии) слишком близки нам: спор с финнами — это семейный спор, а не спор с чужаком. И лютеранство для нас поэтому всё-таки близкая церковь».

Основная, наиболее авторитетная общественная организация карельского народа в республике— Союз карельского народа. Идеология этого союза в целом близка противоречивой декларации Зайкина, в котором он, кстати, играет не последнюю роль.

Союз ведёт большую работу по собиранию народных песен, легенд, обычаев, пропагандирует и развивает «народную карельскую культуру». Одновременно с этим Союз развивает всесторонние связи с Финляндией, особенно с организациями финляндских карел. Но религиозно Союз карельского народа ориентирован на православие. Президент Союза поэт Александр Волков — практикующий православный. Епископа Петрозаводска Мануила Союз приглашает участвовать во всех своих мероприятиях, предлагает различные программы и призывает Православную церковь повысить роль карел в епархии, учитывать национально-культурные интересы карельского народа в жизни церкви.

Православию карельское национальное движение предлагает первую роль, но при этом поддерживает отношения с лютеранской церковью.

Вся противоречивость мировоззренческой ориентации карельского возрождения выразилась в создании национально-культурного центра «Укко» в городе Калевала. Район города Калевала, на севере республики — место, где лучше всего сохранились фольклор и народные обычаи карельского народа, там в прошлом веке были записаны руны «Калевалы». Некоторые православные и протестантские священники выражали опасения, что создание «Укко» («Укко» — это имя верховного божества карельского и финского языческого пантеона) — это первый шаг на пути создания организованного языческого движения. В определённой степени из-за этих опасений в городе (фактически это маленький посёлок) Калевала был создан православный приход и построена церковь. Сейчас и лютеране планируют создать там свой приход — ведь Калевала это очаг национальной культуры.

В жизни лютеранской церкви в Карелии сконцентрировались противоречия не только карельского возрождения, но и взаимоотношений Карелии с Финляндией, регионального самосознания жителей Карелии (не только карел, но и русских), в значительной мере затронутых финляндским влиянием.

Формально лютеранская церковь на территории Карелии находится в юрисдикции Ингерманландской евангелическо-лютеранской церкви. Несмотря на то, что Петрозаводское пробство, объединяющее лютеранские приходы Карелии, находится в юрисдикции церкви Ингерманландии, оно практически не зависит от своего формального центра в Петербурге. Пробство финансируется лютеранской церковью Финляндии, финны строят шикарные по карельским понятиям здания кирх, оказывают значительную гуманитарную помощь, присылают своих пасторов (только два пастора — граждане РФ, да и те не карелы, а местные русские). Богослужения по-карельски нет, только по-фински и по-русски. Идеологически Петрозаводское пробство — филиал государственной церкви Финляндии, финляндский религиозный официоз.

Первоначальное ядро лютеранских приходов Карелии составили местные финны (бывшие «красные» — из поколения в поколение они мечтали о победе коммунизма в Финляндии, а теперь кончили духовной капитуляцией перед финляндской буржуазией). Хотя финны традиционно имеют в Карелии высокий социальный статус, всё же из-за своей малочисленности сами они не смогли сформировать действительно влиятельную в республике церковь. Но в неё пошли и не финны. Широкие и многосторонние контакты с Финляндией привели к возникновению в Карелии значительного слоя русских, хорошо знающих Финляндию и ориентированных на западные, а именно, финляндские социальные, политические, культурные, а в конце концов и религиозные ценности. Не только местные, проживающие в Карелии финны, оказались для русских мостиком в лютеранство, но и карелы (про которых Детчуев говорит так: «не так много карелов становятся лютеранами, но всем нам лютеранство симпатично») создают культурную среду, в которой барьеры, мешающие русским стать лютеранами, ослабевают.

Лютеранство в той форме, в которой оно существует в Карелии, удовлетворяет духовные запросы бывших красных финнов и вестернизованных русских и карел, но ничего не даёт карельскому возрождению; ведь Петрозаводское пробство даже не практикует богослужение по-карельски. И поэтому в 1997 г. произошёл бунт карел внутри этой финской церкви. Во главе бунта встали пасторы-карелы из Финляндии, занимавшиеся миссионерством в Карелии. Реймо Яккинен, возглавлявший приход Петрозаводского пробства в Сортавале, отказался подчиняться финляндскому начальству и объявил о создании Карельской лютеранской церкви. Вскоре к нему присоединились другие пасторы-карелы, работавшие как в Карелии, так и в самой Финляндии. Они сформировали независимую Евангелическую Лютеранскую Карельскую церковь, а Яккинена в конце 1998 г. избрали своим епископом — главой церкви. Новая церковь перешла с финского языка богослужения на карельский (впрочем, допускается и русский, но только не финский). Кроме национальной карельской ориентации, вновь образованная церковь пока что мало отличается от церкви Финляндии — она также привержена либеральной теологии (например, признаёт возможность женского священства). В самой Карелии в начале 2001 г. было официально зарегистрировано 15 общин Евангелическо-Лютеранской церкви Карелии, к ней присоединились не менее 2 тыс. человек. В Сортавале создан Учебный центр церкви, уже состоялся выпуск диаконов. Если эта новая церковь укоренится на Карельской земле, нетрудно предсказать, что её теология приобретёт российские черты — она станет более теологически консервативна и «мистична». Образование Карельской церкви вызвало болезненную реакцию в Хельсинки. Финляндская лютеранская церковь отказалась признавать «раскольников», аналогичной была и реакция властей Финляндии. Но это лишь добавляет энтузиазма у карельских лютеран. Карельская церковь планирует обратиться с жалобами в различные международные организации на дискриминацию со стороны финляндских властей.

Возникновение Карельской лютеранской церкви создало проблемы для лютеранской церкви Финляндии, но при этом улучшило перспективы распространения лютеранства в Карелии — появилось лютеранство, более психологически и культурно близкое для карел и русских, жителей приладожской республики.

Ускорившийся процесс перехода карел в лютеранство фактически представляет собой вызов православной церкви. Как же она реагирует на него?

Вообще нужно заметить, что в наше время нарастания межнациональных трений, особенно в российских республиках, русские очень тепло относятся к карелам. Если от наших единоплеменников в Петрозаводске нетрудно услышать нелицеприятное мнение о финнах и «финской экспансии», то плохого слова о карелах услышать невозможно. Молодой дьякон, с которым я разговорился, ожидая приёма у петрозаводского епископа Мануила, выразил господствующее мнение русских следующим образом: «карелы прекрасные люди, и они очень много страдали, больше русских; совсем надо совести не иметь, чтоб карелов обижать. Некоторые из них сейчас принимают лютеранство, конечно, мы не имеем права их останавливать, но я верю, что в Православной церкви все их национальные интересы будут удовлетворены, здесь им будет лучше».

«Карельская проблема» в церкви фактически решается заново. Всё то, что было сделано в XIX — нач. ХХ вв. для формирования национальной карельской жизни в церкви, безвозвратно утеряно. В советское время все церковные книги, написанные на карельском языке, были уничтожены — на территории СССР не осталось даже ни одной их ксерокопии. В конце 80-х гг. нашего века серьёзно обсуждался вопрос о том, существовали ли вообще эти книги. В 1993 г. в газете «Северный курьер» под рубрикой «Сенсация» была опубликована статья П. Савельевой «Её бесписменный язык» об обнаружении в одной из библиотек Петербурга синодального издания Евангелия на карельском языке 1821 г. До сих пор это единственный найденный в России экземпляр Писания на карельском языке, изданный до Революции. Позднее петрозаводские филологи узнали, что их довольно много в библиотеках Финляндии.

К 1990 г. не было никаких следов богослужения на карельском языке, не было священников-карел. Мануил сразу по приезде в Петрозаводск признал необходимость возвращения карел в Церковь одной из самых первоочередных задач. Он сам изучает карельский и финский языки и призывает к тому же духовенство епархии. Задачей церковной политики он считает издание Писания по-карельски, создание карельской церковной прессы, воскресной школы, стремится наладить деловое сотрудничество с карельскими национальными организациями.

Однако до сих пор достижения на этот поприще весьма скромны. Православная епархия поддержала распространение перевода Евангелия на карельский, сделанный Стокгольмским институтом Библии, Мануил даже написал к нему предисловие. В некоторых храмах отдельные молитвы читаются по-карельски. Но в целом результаты незначительны. Мануил видит причину этого в том, что для того, чтобы эффективно делать «карельское дело» в церкви, нужны карелы, а не русские. Но за всё время служения он рукоположил, несмотря на все усилия, всего двух священников-карел в городе Олонец. Кандидатов в священники нет. Фактически сложился замкнутый круг: для того, чтобы карелы шли в церковь, им необходима родная культурно-национальная среда в церкви, но чтобы она возникла, нужны карелы в церкви. Когда, как и сумеет ли Мануил вообще разорвать этот порочный круг — покажет будущее. Но после 1997 г., когда возникла национальная Карельская лютеранская церковь, в которой в культурном отношении карелы уже сейчас чувствуют себя дома, сделать это будет труднее.

Если «карельская проблема» — хотя и очень важная, но всё же частная проблема для Православия в Карелии, то взаимоотношения с лютеранством это вызов, затрагивающий всё её бытие, тем более после возникновения Карельской лютеранской церкви, объявившей себя церковью карел и русских. Как же православные Карелии отвечают на этот вызов?

С 1990 г., то есть практически с начала процесса возрождения религиозной жизни в республике во главе в том же году воссозданной Петрозаводской епархии стоит епископ Мануил (Павлов). Мануил по происхождению петербуржец, в молодости принадлежал к полудиссидентской интеллигенции. Он — один из немногих нынешних епископов РПЦ, которых можно назвать интеллектуалами. Хорошо ориентируется не только в святоотеческой, но и западной богословской литературе. На служение в свою епархию он привлёк нескольких близких ему по духу священников, вышедших из среды ленинградской интеллигенции, которые легко могли бы достичь широкой популярности и в Москве, и в Петербурге. Эти люди, хотя они и не являются уроженцами Карелии, оказались интеллектуально и духовно подготовленными к встрече с лютеранством.

Отношение самого Мануила к лютеранству нельзя назвать однозначным. В многочисленных поездках в Финляндию и Швецию, да и в самой Карелии он часто и много контактировал со священниками, теологами, церковными активистами —лютеранами. И он признаёт честность, искренность в поисках Правды, дух милосердия и солидарности, присущие лютеранам. Громадная социальная и культурная работа, гуманизация общественной и политической жизни Скандинавских стран, порождённая лютеранской проповедью, не могут не вызывать его одобрения. В то же время «обмирщённость», отсутствие аскетики, потеря духовной и литургической глубины, либерализм сексуальной морали для него совершенно неприемлемы. «Церковь, в которой нет таинств, нет осознания надмирности Бога и Церкви, Спасительной жертвы Христа, это не церковь, а религиозный клуб, в котором состоят, может быть, очень хорошие люди». Мануил (вполне может быть, в результате контактов с лютеранами) — принципиальный противник любой модернизации богослужения, в том числе и перевода богослужения с церковнославянского на русский. Для него это один из бастионов «надмирности» Церкви.

Мануил не приемлет жёсткого противодействия лютеранству, попыток привлечь власть, чтобы ограничить лютеранскую проповедь, тем более что, как сам он признаёт, «это и невозможно, лютеран слишком много, симпатий к лютеранству ещё больше, да и портить отношения с Финляндией Церкви совсем не полезно. Мы должны не противостоять лютеранству, а утверждать превосходство Православия — своей верой и своими действиями».

В соответствии с этими убеждениями Мануила Православная церковь в Карелии

утверждает своё превосходство. В своих проповедях, да и в своей внутриепархиальной политике Мануил стремится развивать осознанное, самостоятельное отношение к вере: «В Церкви думать надо. Я не боюсь отличных от моих взглядов у наших верующих, у наших священников. Вот чего я боюсь — когда человек меняет свои взгляды, узнав, что я считаю иначе, чем он. Такой человек— слабый верующий, а для окружающих он опасен».

В епархии (одной из 3-ёх-4-ёх самых бедных и малочисленных в европейской части России) делается удивительно много в сфере социального служения — работа с беспризорными детьми и детьми из бедных семей, летние лагеря, создаются мастерские для безработных; священников и активистов церкви можно встретить в больницах, тюрьмах, домах престарелых. Не менее впечатляюща культурно-просветительская работа: церковь представлена во всех республиканских СМИ, имеет свои детские изо— и музыкальные студии, участвует в преподавании в 5 классических гимназиях Петрозаводска и содержит свою собственную православную гимназию.

Епархия сумела установить теснейшие отношения с Петрозаводским университетом, где сейчас создаётся теологический факультет. Мануил считает, что священники, окончившие светский университет, будут более подготовлены к проповеди в современном обществе. Инициатор создания теологического факультета— церковный активист профессор филологического факультета Владимир Захаров — один из наиболее авторитетных специалистов по творчеству Достоевского. Основное направление его работы — осмысление христианских основ мировоззрения великого писателя. Мало того, благодаря Захарову Петрозаводский университет превратился в один из главных международных академических центров, организующих исследования религиозных основ русской культуры. Несмотря на то, что Захаров — резкий критик «рационализма и бездуховности» западной культуры, он является частым гостем университетов Скандинавии и США, где его научные доклады, иногда переходящие в проповедь православия, находят благодарную аудиторию. Идеи именно Захарова о необходимости вновь сблизить церковную и светскую культуры России в стенах университета послужили основой для организуемого ныне теологического факультета.

Столкновение с чужой-финляндской, лютеранской культурой заставляет петрозаводских интеллектуалов исследовать и доказывать достоинство своей, русской культуры. Захаров противостоит Западу, но его позиция утверждения русской самобытности вполне укладывается в европейскую традицию консервативной критики секулярного гуманизма и массовой культуры.

Очевидно, что «противостоя лютеранству» Мануил и его единомышленники в значительной степени начинают «играть по правилам», заданным лютеранами. Требование осмысленного отношения к вере, осознания неповторимости личного отношения с Богом (и столь же личного отношения к Писанию) в принципе не отвергается православным вероучением. Однако услышать в наши дни такое требование от православных священнослужителей, кроме как от живущих невдалеке от финляндской границы, дело давольно затруднительное.

Необходимость развития социального служения и социальной ответственности постоянно декларируются высшими иерархами Русской Православной Церкви, но мало где эти декларации столь успешно претворяются в жизнь, как в Карелии, где многие примеры этого социального служения подают протестанты.

Своеобразие жизни Петрозаводской епархии можно объяснять и личными качествами делателей, и демократическими традициями жителей Русского севера, и даже попытаться связать его с наследием Новгородской республики. Но пример лютеранства, с которым постоянно приходится сталкиваться православным Карелии, останется хотя бы одним из факторов.

За последние десять лет Россия плотно соприкоснулась с массовой культурой Запада, его экономической и политической системой. Но несмотря на появление западных миссионеров, возникновение протестантских и католических приходов, ничтожное меньшинство наших сограждан узнало, что такое религиозная жизнь Запада. В Карелии же это соприкосновение оказалось, наверное, самым значительным, и его результаты нельзя назвать разрушительными.