Версия для печати

Китайцы в Сибири: отношение общества и политика властей

Процесс проникновения китайцев в Россию и формирования новой китайской диаспоры (старая, дореволюционная, почти полностью исчезла при советской власти) имеет уже некоторую историю. Вырисовываются отдельные тенденции, этапы, появилась, пусть и не очень большая, историографическая традиция. Это заставляет изучать проблему дифференцированно, выделяя в ней отдельные сюжеты, темы, проблемы — взаимосвязанные, переплетенные, но все-таки автономные.

Отчетливо выделилось несколько направлений: собственно миграционная ситуация (динамика численности, структуры и территориального распределения мигрантов, легальная и нелегальная миграция, соотношение случайных визитеров, маятниковых мигрантов и тех, кто ориентирован на постоянное оседание), правовое регулирование миграционных потоков и его эффективность, экономическая специализация мигрантов и их роль в социально-экономической структуре принимающего общества, их вклад в криминальную ситуацию, взаимоотношения с принимающим обществом и властями, геополитический контекст проблемы.

При этом необходимо учитывать, что мы имеем дело с динамичным, стремительно развивающимся процессом, на который очень сложным образом воздействуют как мощные долговременные, так и многообразные конъюнктурные факторы, порожденные стремительным, иногда катастрофическим развитием России и Китая. Поэтому и изучать проблему можно только в динамике — если, конечно, мы хотим получить о ней адекватное представление.

Уже сейчас — всего через несколько лет после начала процесса — видно, что наряду с общими чертами он обладает значительной региональной спецификой, что его масштабы, формы, перспективы по-разному смотрятся из Москвы, Хабаровска, Владивостока или Иркутска, из МИДа и МВД, из офиса банка и киоска мелкого продавца, даже из соседних кабинетов областных и городских администраций. Поэтому необходимо изучать феномен китайского проникновения как на макроуровне, в масштабе всей страны, так и в отдельных регионах.

Чрезвычайно важно оценить ситуацию в провинции. Регионы, ставшие субъектами Федерации, вынуждены и стремятся сами принимать решения по сложнейшим и деликатным проблемам, нарабатывают свой опыт. Выработка реалистичной и эффективной миграционной политики невозможна без учета этого опыта, без понимания того, что у регионов, их элит имеются свои интересы и готовность их отстаивать.

Исключительно много для понимания проблемы может дать анализ ситуации в Иркутске. С одной стороны — это типичнейшая российская провинция. С другой — в контексте рассматриваемой темы здесь имеется огромная специфика. Это 600-тысячный город, былой административный, культурный, экономический центр всей Восточной Сибири. Он сумел сохранить многие элементы традиции. Иркутская область сейчас — последний на востоке России регион сплошного промышленного освоения, она обладает мощным промышленным, научным потенциалом, высокоразвитой системой специального и высшего образования, развитой инфраструктурой, большими запасами полезных ископаемых и энергоносителей. Все это делает область притягательной для экономических мигрантов, тем более что регион всегда испытывал дефицит трудовых ресурсов. Здесь сходятся почти все наземные и воздушные коммуникации между востоком, западом и севером России. Уровень экономической, инфраструктурной интеграции с остальной Россией здесь на порядок выше, чем в регионах к востоку от Байкала, которые остаются форпостом, "фронтиром", местом первоначального освоения, чья привязанность к стране определяется в основном властными и социокультурными факторами.

В Иркутске весьма своеобразная национальная ситуация. С одной стороны, это город мононациональный, более чем на 90% русский. С другой — это центр переселенческого края, где издавна оседали представители разных национальностей, рас, культур. Это регион длительного и тесного контакта переселенческого населения с коренным, бурятским. Поэтому иркутяне накопили большой опыт сосуществования. В этом смысле они более подготовлены к восприятию этнического многообразия, чем провинциальные жители европейской России.

Закономерно, что Иркутская область оказалась центром притяжения или путем транзита для нескольких потоков внешней миграции. Прежде всего это выходцы из бывших советских республик, оказавшиеся сейчас "гражданами ближнего зарубежья" — молдаване, украинцы, жители Средней Азии и Кавказа. Нетрудно прогнозировать, что этот поток будет существовать и расти. Сформировались также менее многочисленные, но стабильные мигрантские группы и потоки из Монголии, КНДР, Вьетнама.

Фактором, радикально меняющим миграционную ситуацию, стал бурно растущий поток граждан КНР. И хотя Иркутская область с Китаем не граничит, но давние исторические связи, экономические возможности, положение на коммуникациях делают ее важным объектом транзита, временного пребывания и оседания китайцев. И здесь можно прогнозировать сохранение, возможно, и увеличение этого потока, который может принять катастрофически большие размеры в случае каких-либо потрясений в Китае.

Уже сейчас довольно отчетливо выявились многие характеристики китайской миграции, ее роль в жизни региона, те проблемы, которые легли в основу настороженности, страхов и опасений у значительней части принимающего общества. Проблемы и опасения можно свести в комплексы "чужаков", "торгашей" и "инструмента экспансии Китая".

Появление нового элемента этнокультурной и социальной структуры города оказалось слишком внезапным. Строго говоря, формирование китайского присутствия началось не на пустом месте. Сохранились незначительные и совершенно незаметные остатки старой диаспоры: по переписи 1989 г . в области жило 489 китайцев, в самом Иркутске — 185. С этого года к ним начали массово присоединяться граждане КНР. Их приток оказался настолько мощным, что сложившаяся при советской власти система всеобъемлющего контроля государства над каждым человеком, а над иностранцем — особенно, оказалась парализованной. Один из руководителей областного управления ФСБ, ностальгически вспомнив прежнюю систему, с тревогой констатировал, что сейчас "иностранцы вне поля зрения государственных органов "[1].

 Власти оказались не в состоянии справиться не только с регулированием, но и с подсчетом миграционного потока, что отражало общероссийскую ситуацию. Об этом откровенно заявляли хорошо информированные по должности люди. По словам руководителя Федеральной миграционной службы Т. Регент, "точного учета нелегальных иммигрантов нет ни у одной государственной организации". Тогдашний директор ФСК С. Степашин заявил в 1994 г .: "мы можем только примерно догадываться, сколько и кто у нас находится "[2]. Крупный чиновник иркутской областной администрации признавал: "В Иркутской области живут тысячи иностранных граждан и не платят никаких налогов. И ни одна официальная служба не владеет даже информацией о их численности". Проведя массовую проверку мест проживания и экономической деятельности иностранцев, органы МВД выявили сотни нарушений и констатировали "возможность вселения в общежития и гостиницы с просроченными визами, без документов и нелегально проживать длительное время". О том, что это возможно и сейчас сказал в своем интервью автору руководитель Миграционной службы области (1997 г .). В паспортных столах Иркутска регистрировалось в 1993-1995 гг. по 4-5 тыс. человек в год. Сами же органы МВД оценили численность китайцев в 1994 г . в 40 тыс. легальных и примерно столько же нелегальных. Возможно, расхождение на порядок вызвано тем, что в последнем случае имелись в виду человеко-дни. А вот оценку пограничной службы (в газетной публикации по случаю профессионального праздника) — 400 тыс. человек в год — интерпретировать трудно[3].

В силу своего географического положения область стала перевалочной базой для легальной и нелегальной миграции китайцев в европейскую Россию и за границу. Она привлекательна и для оседания на длительный срок или постоянное жительство. Армия маятниковых мигрантов уже прокладывает дорогу для формирования постоянной оседлой общности. Пути самые разнообразные: браки, воссоединение семей, учеба, гастарбайтерство, зарегистрированный бизнес, аренда или покупка недвижимости.

Что касается браков, то анализ архивов ЗАГСов Иркутска показывает буквально классическую картину их как инструмента оседания, приобретения статуса и адаптации. За 1989-1995 гг. был заключен 101 брак с участием китайцев, в том числе 71 смешанный. В 9 из 30 чисто китайских браков один из супругов был уроженцем СССР. Из 105 уроженцев КНР 89 осели на постоянное жительство в Иркутске, еще 3 — в других российских городах. Более 30 получили вид на постоянное жительство или гражданство России. И если абсолютные цифры выглядят довольно скромно, то впечатляет динамика процесса: по 4-7 браков в 1989-1992 гг., 13 — в 1993 г ., 29 — в 1994 г ., 37 — в 1995 г . О том, что часть браков может носить фиктивный характер, можно только догадываться, хотя, по слухам, цена за них доходила до 2 тыс. долл. [[4]-[5]]

В 1994 г . в Иркутске обучалось 774 студента и учащихся курсов русского языка, в 1998 г . — более полутора тысяч. Учеба дает относительно долговременный статус и жилье, является фактором аккультуризации и врастания в российское общество. По оценкам преподавателей и экспертов, материалам учебной документации, соотношение тех, кто учится, и тех, кто только торгует, примерно 50 : 50. Из тех, кто учится, 20% стремятся приобрести образование (но и они приторговывают, чтобы заработать на жизнь и оплату учебы), остальные изучают язык для бизнеса. До диплома доходят процентов десять — вот они настойчиво осваивают русский язык, интересуются историей, культурой, реалиями России, многие не скрывают желания остаться. Именно они станут, да уже и становятся, элитой формирующихся общин.

Уже сейчас из "челноков" — мелких маятниковых торговцев — выделились постоянные перекупщики, посредники, продавцы на рынке. Легально или нелегально, но они постоянно живут в Иркутске и собираются делать это дальше. К 1994 г . вид на жительство имели 346 китайцев, к 1995 г . — 2,5 тыс. О масштабах же нелегального оседания говорит то, что из 6 тыс. въехавших в область в 1996 г . выехало менее 5 тыс., т. е. более тысячи стали нелегалами или перебрались в другой регион. Если прибавить еще большее число тех, кто въехал через дальневосточные границы, то оценка руководителя Миграционной службы области, что нелегально здесь оседает до 5-6 тыс. человек в год, выглядит убедительной[6]. Только за девять месяцев 1996 г . за нарушение визового режима к административной ответственности привлечено 1820 иностранцев, по большей части китайцев, выслан из страны 41 человек.

Таким образом, сам миграционный процесс несет в себе массу проблем. Представителей властей, особенно правоохранительных органов, особенно беспокоит утеря контроли над ситуацией, нелегальная миграция. Это действительно непорядок, что по области бесконтрольно мигрируют тысячи иностранных граждан, а власти даже не знают их численности. Нелегальное проникновение — это нарушение российских законов, подрыв основ государственности. Это питательная почва для криминала, как российского, так и импортированного. Обязательный спутник нелегального пребывания — коррупция. Муниципальные власти озабочены проблемами скученности и антисанитарии в китайских гостиницах и общежитиях, массовым уклонением мигрантов от налогов и сборов, дополнительным и некомпенсируемым давлением на коммунальные службы, поддержанием правопорядка на китайских рынках и т. д. Все государственные структуры опасаются появления массовой китайской преступности, "мафии" и все редкие уголовные преступления китайцев расценивают в этом ключе[7].

Масса китайцев появилась в городе весьма стремительно. Их чужеродность еще не успела стать привычной, признанной, легитимизированной в общественном мнении. Это формирует иррациональные страхи, фобии перед новым, почти инстинктивное отторжение чужого, непривычного. Роль этого фактора усиливается в условиях кризиса ценностей и ориентаций. В целом отношение к китайцам можно охарактеризовать как равнодушно-снисходительное и сдержанно-недоброжелательное. Они "чужаки" — и потому любить их не за что. Но они низкостатусные, не претендуют на равноправие и не добиваются его силой или деньгами. Рядом с ними можно чувствовать — а при желании и демонстрировать — свое превосходство. Это выражается, в частности, и в том, что во всех опросах по отношению к ним доминирует характеристика "грязный". Они полезны, предупредительны и услужливы, рядом с ними не возникает чувства опасности. Но они замкнуты в себе, скрытны, хитры, неискренни, высокомерны. Постепенно формируется сложное сочетание пренебрежительно-боязливого отношения. "Желтая раса — опасная раса. О ее ползучей агрессивности, как характерном для нее качестве, предупреждали многие ученые мира", — пишет автор статьи в национал-патриотическом "Русском Востоке"[8].

Мощный комплекс проблем и противоречий связан с экономической специализацией мигрантов. Основная сфера их деятельности — челночная мелкорозничная торговля, неформальный бизнес. Он плохо поддается учету и контролю, поэтому оценить количественно их роль в экономике региона чрезвычайно трудно. В справке Государственной налоговой инспекции области за 1995 г . отмечалось, что иностранцы часто уклоняются от регистрации, но и при этом они составили 2274 из 12401 зарегистрированного предпринимателя. Это очень высокая доля.

Средоточие экономической и социальной жизни китайцев Иркутска — это китайский рынок, известный в городе как "Шанхай". До его создания в 1993 г . китайцы торговали с рук на некоторых центральных улицах, что создавало там жуткую толчею и антисанитарию. Ни о каком лицензировании и взимании налогов не могло быть и речи. Нередки были конфликты. Поэтому власти отвели китайским торговцам место в центре города, там вводилась входная плата, плата за торговое место, продавцам предоставлялись прилавки, создан постоянный милицейский пост. Уже к лету 1993 г . там ежедневно собиралось 500-600 продавцов, и их ежемесячная выручка, по оценке Облгоскомстата, была равна месячному товарообороту всех официально зарегистрированных торговых предприятий центрального, торгового района города. Площадь "Шанхая" выросла уже втрое, и он переполнен. Из простой площадки для торговли он превратился в своеобразный социальный организм с довольно жесткой структурой, со своими нормами, правилами, обычаями. Имеются постоянные продавцы, иерархично организованные национальные группы, оформились сложные отношения между ними, а также с администрацией, милицией, рэкетом[9].

В свое время китайские торговцы буквально спасли город от товарного голода, по выражению многих экспертов, "обули и одели" его жителей. Сейчас, когда потребительский рынок насытился, стал дифференцированным, "Шанхай" продолжает играть важную и незаменимую роль как рынок для бедных. Однако дешевизна его во многом достигается за счет чрезвычайно низкого качества товаров. Это рассадник антисанитарии, мелких и крупных правонарушений (воровство, рэкет, коррупция). Китайские торговцы в массовом порядке уклоняются от уплаты налогов и сборов. По данным городского финансового управления, за 11 месяцев 1997 г . с "Шанхая" недополучено 2 млрд руб. только за право вести торговлю. В 1998 г . добровольно заплатили налоги 1376 иностранцев на сумму 330 млн руб. Однако в процессе регулярных рейдов налоговой полиции дополнительно собрано более 4 млрд руб.[10] Скорее всего, это только вершина айсберга. Китайцы не создали в Иркутске постоянных предприятий — магазинов, ресторанов, фабрик, ремесленных мастерских, больниц и т. д. Несколько десятков (63) китайских и смешанных предприятий обладают мизерными капиталами, и их роль в экономике региона ничтожна. Пока нет крупных инвестиционных проектов.

Большая часть торговой выручки конвертируется в доллары и легально или нелегально вывозится в Китай. В международном аэропорту города ежедневно задерживают контрабандистов. По официальным данным, в 1995-1996 гг. иркутской таможней было изъято 150 тыс. долл. По мнению экспертов, китайцы — один из основных покупателей валюты у иркутских банков. Еще несколько лет назад таможенные службы области предположили, что создан и активно функционирует подпольный "банк" — торговцы сдают туда рубли и доллары, в Китае получают взамен юани. В 1997 г . это подтвердил один из руководителей ФСБ области — по его словам, заведено два уголовных дела по нейтрализации "китайских подпольных банков", которые использовали полученные денежные ресурсы для незаконных операций в России[11]. Это при том, что в области нет отделений китайских банков, а юань отсутствует на финансовом рынке страны.

Вторая по значимости сфера экономической деятельности китайцев — гастарбайтерство. Первые сельскохозяйственные рабочие появились в области в 1989 г ., строительные — в 1991 г . Количественная динамика выглядит так: в 1988 г . было всего 300 иностранных рабочих, в 1993 г . — уже 3000 только китайских, в 1995 г . — 1857, в 1996 г . — 1173, в 1997 г . — 807. Рабочая сила ввозится через китайские посреднические фирмы, которые набирают персонал, заключают договоры, получают заработанные деньги и сами расплачиваются с рабочими. На первых порах был распространен бартер — рабочая сила в обмен на удобрения и лес. Эксперты, имеющие дело с гастарбайтерами, отмечают их дешевизну, неприхотливость, высокую дисциплину, трезвость. Более или менее довольны их квалификацией, а о сельскохозяйственных рабочих и арендаторах у них самое высокое мнение.

Этот краткий и поверхностный очерк экономической деятельности китайцев позволяет сформулировать ряд связанных с нею проблем.

1. Китайцы нашли свою экономическую нишу в экономике принимающего общества, они стали необходимы ему. Прекращение их деятельности больно ударит по потребительскому рынку, приведет к росту цен, снижению конкуренции. Больше всего пострадают массовые слои бедного населения. Произойдет спад производства овощей, сворачивание ряда строительных проектов. С обслуживанием бизнеса мигрантов связано много иркутян (предоставление жилья, складских помещений, транспортные, посреднические услуги, работа по найму). С уходом китайцев они пополнят ряды безработных. Городские власти лишатся значительных сумм от налогов и сборов. Неизбежен рост социального недовольства.

2. Китайские торговцы массами уклоняются от уплаты налогов.

3. Китайские товары славятся чрезвычайно низким качеством.

4. Иногда они просто опасны для жизни (продовольствие).

5. Китайский рынок при всей его важной социальной роли — рассадник антисанитарии и правонарушений.

6. Китайские торговцы — излюбленный объект воровства и грабежей. Это добавляет работы и "головной боли" милиции.

7. Нелегальные торговцы — питательная почва для российского и китайского криминалитета, для коррумпированного госаппарата.

8. Наиболее серьезная экономическая проблема — утечка капиталов. Прямо или косвенно, но китайские товары оплачиваются за счет вывоза сырьевых ресурсов. Такая структура торговли препятствует прорыву российской промышленности на китайские рынки.

9. Ввоз дешевых потребительских товаров подрывает и без того слабую легкую промышленность региона.

10. Больше всего опасений у общества и властей и меньше всего информации — по поводу аренды и скупки недвижимости китайцами. Но сами эти страхи — важный фактор напряженности и подрыва стабильности.

11. Китайские капиталы не вкладываются в экономику региона.

12. Китайская рабочая сила слабо задействована в местном производстве товаров и услуг.

13. Проблема конкуренции на рынке товаров и рабочей силы пока сводится китайцами к минимуму. Они практически не торгуют за пределами "Шанхая", привлекают к сотрудничеству местных посредников, продавцов, находят общий язык с представителями властей. Па первых порах возникла напряженность с кавказскими торговцами, но она была быстро исчерпана. Китайцы почти не вторгаются в сферу интересов местных бизнесменов. Ввоз китайской рабочей силы пока не дестабилизирует рынка труда — из-за сравнительно небольших масштабов и специализации в сфере крайне непривлекательного для местных рабочих грязного и низкооплачиваемого труда. Но все это может быстро измениться. "Шанхай" становится тесен для китайских дельцов. Выйдя за его пределы, начав торговать не только китайскими товарами, они "перейдут дорогу" русским и кавказским дельцам с легко прогнозируемыми последствиями. Возможно, "первой ласточкой" стало убийство директора "Шанхая" в конце 1996 г . На новый уровень конфликтности может вывести и тиражирование ситуации на одной из кузбасских шахт. Там директор заявил бастующим шахтерам: "Будете бузить — всех выгоню и найму китайцев"[12]. Руководители нескольких крупных строительных организаций резко высказались в печати по поводу ввоза китайских строительных рабочих и оказывают (совместно со службой занятости) давление на власти, чтобы резко сократить квоту на импорт рабочей силы.

14. Экономическая специализация китайцев — мощный раздражитель общественного мнения. Общество, много лет строившееся на антирыночных принципах, убежденное в справедливости, необходимости и возможности всеобщего материального равенства, до сих пор относится к торговле негативно, расценивая ее как "торгашество", "спекуляцию", занятие низкое, общественно не значимое, скорее не работу, а времяпрепровождение, жизнь за счет других. Отвергается не только само занятие, но и связанные с ним образ жизни, тип поведения, система ценностей. Согласно опросу, проведенному социологами городской администрации, за 1992-1994 гг. число иркутян, у которых торговля вызывает раздражение, снизилось с 49% до 21%. Однако 61% из 2000 опрошенных ими же в 1995 г . категорически отвергли для себя возможность заняться торговлей, а 42% считали, что деятельность "челноков" мешает местному производству, не решая проблем снабжения[13]. В такой среде формируется типичнейший по отношению к "торговым народам"[14] стереотип жуликоватого, пронырливого бездельника, обирающего местного жителя — трудолюбивого, честного, но бесхитростного и простоватого человека. Неприятие предпринимательских ценностей и образа жизни китайцев отчасти компенсируется признанием их полезности. Но конкурентная ситуация может быстро вытеснить этот мотив.

Мощнейшим фактором угрозы для многих, обстоятельством, возводящим в степень фобии их недовольство присутствием мигрантов, является ощущение того, что китайцев слишком много, что каждый мигрант — это часть, "щупальце", инструмент миллиардного и изначально экспансионистского Китая. Осознанно или нет, но очень многие китайскую миграцию расценивают в качестве фактора, грозящего как минимум разрушить этнополитическое равновесие в регионе ("Иркутск станет Китай-городом"). Многие готовы примириться с "челноками" — временными визитерами, "перелетными птицами", но категорически против их оседания. Отсюда страхи по поводу приобретения недвижимости, смешанных браков. Думается, основные проблемы здесь впереди — когда сформируется достаточно заметная китайская община, тем более "Чайна-таун" с недоступной для посторонних жизнью. Более того, многие аналитики, эксперты, политики, обыватели опасаются, что формирование многочисленной китайской диаспоры в регионе станет первым шагом к потере его Россией. Миграция рассматривается как форма "мирной экспансии" Китая. Предельно четко сформулировал это В. Жириновский во время визита в Иркутск: "в один прекрасный день они перейдут через границу как туристы, торговцы, учителя, к родственникам и без единого выстрела оккупируют Сибирь и Дальний Восток"[15].

Серьезные аналитики аргументируют возможность такого развития событий следующими факторами:

• тысячелетней традицией пограничной политики Поднебесной;
• чудовищной перенаселенностью Китая в сочетании с крайним дефицитом ресурсов;
• традиционной политикой КНР по использованию китайских диаспор как инструмента воздействия на соседей;
• бурным экономическим ростом Китая, перспективой его превращения в мировую сверхдержаву; тогда восточные регионы России могут быть втянуты в сферу экономического и политического притяжения гиганта;
• кризисом государственности России с перспективой сепаратизма регионов; восточные регионы, уйдя из-под руки Москвы, неизбежно попадут в орбиту влияния Пекина;
• действующим в том же направлении экономическим кризисом в России, направленностью рыночных реформ; распад старых хозяйственных связей, попытка формирования новых на рыночной основе разрушают экономику дальневосточных регионов, изначально создававшуюся как экономика форпоста, границы и поэтому нуждающуюся в постоянной государственной поддержке;
• инфраструктурным кризисом, запредельными транспортными тарифами, разрушающими экономические и социальные связи восточных областей с европейской Россией;
• слабой заселенностью Сибири и особенно Дальнего Востока, неукорененностью здесь переселенческого населения, которое так и не сумело органически вписаться в ландшафт, сделаться его неотъемлемой частью.

Можно и дальше продолжать этот ряд, дополнив его куда менее серьезными, а то и вовсе находящимися "за гранью" рассуждениями о различных заговорах по расчленению России, "изначальном экспансионизме желтой расы" и т. д. Но, видимо, особого смысла в этом нет. Каждый из уже перечисленных тезисов достаточно серьезен, требует вдумчивого, неистерического анализа, что выходит за пределы и возможности данной работы.

Даже если опасения по поводу распада страны, мирной китайской экспансии, формирования китайской диаспоры иррациональны и ни на чем не основаны (а это явно не так), само их существование, массовое распространение — источник нестабильности. Угроза безопасности неизбежно рождается из общественной истерии, из алармизма, поисков врагов и "козлов отпущения", политических манипуляций, ксенофобии и, тем более, эксцессов.

При этом реакция принимающего общества — простого человека, лиц и структур, формирующих общественное мнение, общественных и политических движений, властей — неоднозначна и изменчива. Уже отмечалось, что ксенофобский элемент в общественной атмосфере Иркутска слабее, чем в европейской России, многообразие рас и культур давно стало нормой, привычкой, бытом. Сохранились и в целом теплые воспоминания о старой диаспоре, позитивно-снисходительный образ "ходи" — доброжелательного, услужливого человека, трудолюбивого дешевого работника. И знаменитая фраза "русский с китайцем — братья навек" отражала не только очередной зигзаг межгосударственных отношений. Негативное отношение к китайцам как к людям не сформировалось даже в 60-70-х годах, когда КНР воспринималась как враждебное государство. Ухудшение отношения шло в процессе непосредственного общения, по мере увеличения численности мигрантов и степени их врастания в принимающее общество.

Характерны результаты опроса, проведенного среди студентов шести факультетов четырех иркутских вузов (125 анкет). Студенты были избраны как слой, генерирующий весь спектр общественного мнения, как потенциальная элита, а также в силу их многочисленности. Их отношение характеризует набор качеств, присущих — по свободному выбору респондентов — китайцам Иркутска. Следует подчеркнуть последнее обстоятельство, так как во многих анкетах (более 20) отмечается, что "у нас здесь не лучшие их представители". Итак, основные характеристики в порядке убывания: грязные, неаккуратные (26), торгаши (15), трудолюбивые (13), многочисленные, представители древней цивилизации, патриархальные, хитрые, пронырливые, скромные, забитые, наглые (по 7-9), бескультурные, необразованные, корпоративные (по 4-5). Большинство респондентов бывали на "Шанхае" (103), отмечают заслугу китайцев в насыщении рынка, но большинство же выражает опасения в связи с их присутствием и озабоченность по поводу того, что власти не регулируют процесс их въезда и пребывания. Как написал один студент, "нас покупают, а мы молча продаемся". Полагают, что в Иркутске живет слишком много китайцев, 74 человека, что надо ограничить их пребывание — 92, их экономическую деятельность — 86. Но за высылку высказалось всего трое. В общем, и здесь проступает образ человека "второго сорта", полезного, но потенциально опасного.

Показательна динамика изменения тональности иркутской прессы при освещении китайской проблемы. В городе имеется богатый и довольно полный спектр общественно-политических, деловых, коммерчески-развлекательных, рекламных изданий, несколько местных телевизионных каналов. Нет только регулярной коммунистической газеты. Начало проникновения китайцев почти все издания встретили или равнодушно, или с доброжелательным любопытством. После долгого перерыва открывался великий сосед, резко улучшились отношения со страной, от которой раньше исходила опасность. Поэтому преобладали доброжелательно-восторженные впечатления туристов, материалы о культуре, истории, успешных экономических реформах (последнее было особенно характерно для национал-патриотических и коммунистических изданий). Позитивно комментировался приезд в Иркутск первых китайцев, высоко оценивалась их роль в насыщении рынка, трудолюбие, дешевизна и неприхотливость рабочих. Большое внимание уделялось культурному обмену. Вскоре, однако, появились, а затем стали преобладать материалы о китайской мафии, о пограничных инцидентах, о слабой законопослушности граждан КНР, о чудовищно низком качестве привозимых ими товаров, о контрабанде наркотиков и т. д. Усиливаются нотки высокомерно-пренебрежительного отношения. Когда же мигранты стали многочисленны и заметны — появилась тема "желтой опасности".

Весьма много для понимания проблемы дает серия интервью с экспертами, проведенных рамках исследовательского проекта "Китайская миграция на российский Дальний Восток и в Сибирь" (начало 1997 г.). Подробный опрос 24 высокопоставленных чиновников городской, областной администраций и некоторых федеральных служб, известных политиков, журналистов, бизнесменов, руководителей государственных предприятий, ученых и университетских преподавателей (историков, этнологов, экономистов и географов) — людей высокообразованных, информированных и компетентных в своих сферах, — дает практически полный спектр мнений, существующих в обществе и его элите. Большинство экспертов — коренные иркутяне или так давно живут здесь, что их можно считать, как говорили до революции, "осибирячившимися". Неожиданно многие оказались лично связанными с проблемой — китайские или корейские предки, родственники, дети, получившие образование в Китае, и т. д. Это люди разного профессионального и житейского опыта, политических взглядов. Некоторые называли себя либералами, некоторые — националистами.

Их отношение к китайскому присутствию колеблется от сдержанно одобрительного до резко отрицательного. Но в целом преобладает сочетание (в разных пропорциях) понимания их полезности с опасливой настороженностью. Опасения вызывает не сам факт присутствия иностранцев, не расовый мотив, а ощущение того, что за их спиной стоит чудовищно перенаселенный Китай. Большинство рассматривает проблему в категориях "желтой опасности" (реальной или потенциальной). Весьма характерен набор позитивных и негативных качеств, сформулированный экспертами. Бросается в глаза их ярко выраженный потребительский характер: что в них хорошо или плохо для нас, а не само по себе. Подчеркиваются трудолюбие, неприхотливость, непритязательность, высокая земледельческая культура (что полезно для нас), хитрость, неискренность, скрытое высокомерие (что плохо). Социокультурные оценки (они грязные, некультурные) призваны поставить их на низкое место в иерархии, намного ниже себя. Несколько экспертов подчеркивали, что, побывав в Китае, они изменили свое отношение к китайцам — с нейтрального или позитивного на негативное. Причина — шок от нескрываемого высокомерия, комплекса превосходства, с которым они там столкнулись.

Практически все эксперты рассматривают китайцев прежде всего через призму "Шанхая", более широко — их экономической роли. Даже те, кто относится к присутствию иммигрантов резко отрицательно, признают их позитивный вклад в насыщение и дифференциацию потребительского рынка. Общее мнение: пусть торгуют, это полезно — но под жестким контролем и при эффективном государственном регулировании. Проблему утечки капиталов отмечают как серьезную почти все, но большинство как-то абстрактно, видимо только потому, что об этом спросили, и потому, что все знают: утечка капиталов — это плохо. Более конкретны только бизнесмен-финансист (политолог по первой профессии) и высокопоставленный чиновник областной администрации (экономист). Первый считает, что китайцы — один из основных скупщиков валюты в городе, а второй — что именно панические настроения китайцев создали ажиотажный спрос на доллары и временный скачок курса в конце 1996 г . Эти же эксперты разошлось при оценке проблемы, которая волнует многих. Один считает, что не исключен захват китайцами стратегически важных предприятий и отраслей региона (не зря они активно скупали ваучеры). Другой отнесся к этому с нескрываемым скептицизмом, считая, что собственность уже поделена, да и финансовых ресурсов у китайцев для этого нет. Во всяком случае, многие считают, что и здесь необходим жесткий государственный контроль.

В целом большинство экспертов позитивно оценивают экономическое присутствие китайцев сейчас, но расходятся в оценке перспектив. Некоторые считают, что не исключено экономическое закабаление Сибири, поэтому надо жестко пресекать ввоз рабочей силы, запретить аренду и покупку земли, недвижимости, запретить или ограничить создание китайских предприятий, не допускать китайцев на финансовые рынки. Есть и противоположная точка зрения: экономическое развитие региона невозможно без массированного применения китайской рабочей силы, капиталов, предпринимательской энергии. Это не будет угрожать национальной безопасности, если разумно выдерживать масштабы и формы процесса. Поэтому при жестком регулировании и контроле стоит допустить продолжение миграции (используя систему квот, отбора мигрантов с капиталами, образованием, необходимыми профессиями), можно разрешить торговать, создавать предприятия, арендовать землю (даже продавать).

Представителей Миграционной службы и правоохранительных органов больше беспокоят не экономические проблемы, а нелегальная миграция и перспектива китайской преступности. Некоторые эксперты из кругов гуманитарной интеллигенции считают потенциально опасной культурную отъединенность мигрантов, их нежелание или неумение интегрироваться в социальную жизнь города.

Весьма неоднозначно отношение к перспективе формирования постоянной китайской общины, своего Чайна-тауна или "китайской слободки", к проблеме общинной самоорганизации. Точных сведений о существовании общинных структур нет, видимо, ни у кого, в том числе и у заинтересованных ведомств. Но вероятность этого, с их точки зрения, велика. Есть косвенные данные об институтах взаимопомощи, взаимного контроля на рынке (откровенные мошенники мгновенно вытесняются оттуда, некоторым "челнокам" могут настойчиво предложить продать товар оптом), легко видны начальники, люди, сами не торгующие, но командующие. Имеется слой профессиональных посредников, которые за плату помогают соотечественникам решать их многочисленные проблемы в чужой стране. Но городские и областные высокопоставленные чиновники отмечают, что представители общинных структур (если они есть) на контакт не выходят, легальных структур не создают. Некоторые считают, что существование землячества или культурного общества было бы очень полезным для властей — как инструмент контроля и управления.

Появление Чайна-тауна некоторые считают маловероятным, другие уверены, что его ядро уже сформировалось. Большинство убеждены, что это ближайшая перспектива. Одни ее сдержанно одобряют (ссылаясь на мировой опыт), другие оценивают резко отрицательно ("пятая колонна"). Если суммировать их мнения, Чайна-таун может принести городу:

• появление восточных черт в облике, что неплохо и может способствовать развитию туризма;
• развитие торговли, ремесел, сферы услуг, проникновение элементов китайской культуры;
• криминал, мафию, торговлю наркотиками, проституцию — причем этот криминальный мир окажется абсолютно закрытым для правоохранительных органов;
• социокультурную замкнутость, отъединенность, неадаптируемость, что чревато конфликтами с принимающим обществом.

Как и при оценке практически всех аспектов проблемы, почти у всех экспертов красной нитью проходит мысль: как бы ни относиться к ней (позитивно, негативно или нейтрально), но контролировать жизненно необходимо, причем делать это должно государство. Выход ситуации из-под его контроля чреват тяжелейшими последствиями.

Расходясь во мнении, стоит ли ужесточать или либерализировать въезд и проживание китайцев, все без исключения считают, что необходима работающая и всеобъемлющая нормативная база и четкий порядок в ее осуществлении. Государственные органы обязаны не просто знать, но определять, сколько, каких и с какой целью приезжает мигрантов. Чрезвычайно интересен спектр ответов на вопрос о допустимости и необходимости облав на нарушителей миграционного законодательства (типа регулярных операций "Иностранец"): от абсолютного отрицания (это погром, нарушение прав человека) до полного одобрения (это законно и необходимо — "как генеральная уборка весной"). Преобладает же отношение "конечно, это плохо и слово “облава” плохое, но...". Большинство считает это не очень эффективным и морально сомнительным, но пока неизбежным делом. Отменить его нельзя, можно только изжить путем формирования системы регулярного контроля.

Уделяя так много места анализу ответов сравнительно небольшого числа произвольно избранных экспертов, автор отдает себе отчет в недостаточной репрезентативности и возможных упреках по этому поводу. Но здесь и не ставилась задача дать количественные оценки позиции иркутской элиты. Важно было выявить спектр мнений и подходов людей компетентных и влиятельных в своих кругах, а то и в общерегиональном масштабе. Эксперты не только отражают мнения элиты, но и формируют общественные настроения, прямо или косвенно участвуют в принятии управленческих решений.

Это особенно существенно потому, что антикитайские и вообще антииммигрантские настроения постепенно становятся составной и постоянно растущей частью политической борьбы в городе. Первыми сделали их инструментом политической мобилизации и борьбы за власть различные группировки национал-патриотического направления. Наиболее массовая сила здесь — казаки. В 1995 г . Атаманский совет Союза казаков азиатской части России заявил "о необходимости решительно противостоять расчленению России, прекратить заселение Сибири и Дальнего Востока китайцами и корейцами"[16]. В. Жириновский заявил в Иркутске: "Если у них на родине нет работы, пусть приезжают, поработают — и на родину. Без семей, без прав на приобретение недвижимости. Только работать. По шестнадцать часов в сутки, без выходных, без прогулок по городу. И жить в казарме где-нибудь, на похлебке. Пускай жители Иркутской области занимаются другим трудом — творчеством"[17]. Характерна реакция одного из его сторонников: "Пущай быстрее приходит к власти — хоть китайцев всех перестреляем. А то уже надоело: туда ткнешься — на китайца напоролся, сюда пойдешь — тоже китаец сидит. Так же невозможно жить. Гнать всех этих узкоглазых с российской территории. И чтоб духу их тут больше не было".

До середины 1997 г . органом национально-патриотических сил была газета "Русский Восток". Ее отношение к иммигрантам характеризует название тематической полосы — "Россия под игом кавказской орды". В статье "Кавказские бандиты насилуют Россию" ставится задача "...провести очистку Русской Земли от кавказских бродяг и установить такой порядок, чтобы появление кавказца вызывало не меньше удивления, чем появление папуаса". Пока основной объект нападок — кавказцы и, по традиции, евреи. Но и китайцы постепенно входят в этот круг. Еще в 1994 г . здесь была помещена статья, посвященная "китайской экспансии" и "беспределу".

На местных выборах 1996 г . несколько кандидатов, активно использовавших антииммигрантскую риторику, прошли в областное законодательное собрание и городскую Думу. Правда, когда в 1997 г . депутат городской Думы С. Батищев попытался стать мэром, обещая создать для иностранцев специальную резервацию, он потерпел сокрушительное поражение[18]. Но проиграл он не из-за своих взглядов по национальному вопросу — за ним просто не стояли реальные силы.

Куда опаснее, что аналогичные мотивы, конечно, не в столь одиозных формах, стали использовать политики другого плана и мощи. На губернаторских выборах 1997 г . в выступлениях и программах тройки лидеров звучали антииммигрантские мотивы, в том числе у депутата Государственной думы В. Машинского — призывы к борьбе с "китайской экспансией".

Городские и областные власти не могут игнорировать как саму проблему, так и общественную реакцию на нее. Они должны учитывать, в частности, такие акции, как специальное заседание городской Думы и последовавшие за этим слушания, где от исполнительных властей требовали принять самые жесткие меры против "засилья иностранцев".

Первой реакцией властей на массовое присутствие китайцев было благожелательное равнодушие, проблему попросту не замечали, не осознавали как вызов. Как сказал несколько лет назад автору статьи один из ведущих иркутских политиков и чиновников, "...китайцы нас не беспокоят. Они безобидные, законов не нарушают, снабжают население товарами. Есть масса куда более важных проблем". Перелом наметился к 1993 г ., и его инициаторами стали правоохранительные органы. Их крайне обеспокоила ситуация, когда по области хаотично и бесконтрольно мигрировали тысячи иностранных граждан, массами нарушая при этом российское законодательство.

Суть нового курса была сформулирована губернатором Ю. Ножиковым: "Что касается иностранцев... мы будем проводить политику ограничения их въезда в наш регион"[19]. Из недр областной администрации вышло несколько проектов соответствующих постановлений, а когда стало ясно, что они противоречат общероссийскому законодательству, — обращение к министру иностранных дел А. Козыреву с требованием решительных мер на уровне правительства. Не дождавшись немедленной реакции, губернатор издал постановление "О пребывании иностранных граждан на территории области" (6 декабря 1994 г .), где определялись меры по жесткому контролю над проживанием и экономической деятельностью иностранцев, система ответственности должностных лиц[20].

Это стимулировало всплеск активности правоохранительных органов. По примеру дальневосточных соседей с 1994 г . регулярно проводятся операции "Иностранец" с массовой проверкой мест проживания и экономической деятельности китайцев. Задерживаются десятки, иногда сотни нарушителей. Их штрафуют (причем суммы штрафов смехотворно малы), иногда с трудом — так как нет средств — депортируют. Эффективность этих мер невелика — нарушители научились уклоняться от проверок, а места неудачников тут же занимали новые мигранты. Возможно, это смягчило жесткий курс.

Но решающее воздействие оказали, видимо, экономические причины. Необходимость присутствия китайских "челноков" была очевидна, как и острая потребность в упорядочении их деятельности. Поэтому были предприняты энергичные меры по созданию, расширению и благоустройству "Шанхая".

Надо было учитывать и то, что КНР стала ведущим внешнеторговым партнером области, покупателем сырья, поставщиком потребительских товаров. В практическую стадию вошла реализация масштабных проектов продажи в КНР электроэнергии и природного газа. В перспективе Китай — гигантский рынок для развитой промышленности области, в том числе и военной. Это предопределяет курс на всемерное развитие отношений и сдержанность к мигрантам. В основу принятого после длительных обсуждений и закулисной борьбы закона Иркутской области "О пребывании иностранных граждан и лиц без гражданства на территории области" (1995 г .) положен уже не запретительный, а регистрационно-контрольный принцип[21].

Иногда китайская проблема используется как инструмент для решения важных, но не связанных с ней задач. Так, в конце 1994 г . губернатор направил письмо председателю правительства В. Черномырдину, где, упирая на то, что китайцы массами проникают в регион, заполонили рынок низкокачественными и дешевыми товарами, чем разрушают местную промышленность, настаивал на необходимости протекционистских мер и, главное, на реализации крупномасштабной программы по направлению в Сибирь потока беженцев и вынужденных переселенцев с финансированием из федерального бюджета. "Китайская угроза" явно использовалась для давления на федеральные власти с целью перераспределения ресурсов.

Таким образом, сейчас политика властей — это некая равнодействующая между интересами различных ведомств, с одной стороны, и комплексом недовольств, опасений по поводу мигрантов и заинтересованностью в их экономической деятельности — с другой. Неизбежны поэтому всплески и падения интереса к проблеме, зигзаги и неожиданные повороты при принятии и проведении в жизнь управленческих решений. Это соотносится с состоянием общественного мнения, где в зависимости от общей ситуации в стране и в регионе возможно усиление как ксенофобской тенденции, так и готовности принять китайских иммигрантов в качестве не очень любимого, но признанного и законного элемента социальной жизни.