Версия для печати

Семь тезисов о том, что могло бы вызволить Россию из духовной пропасти

Тезис первый. Спасение России возможно только на пути ее принятия христианской идеи в качестве своей национальной идеи

Существует позиция ряда российских ученых, которые настаивают на том, что мотивационное пространство современного индивидуального и массового сознания должно быть заполнено в первую очередь утилитарными, прагматическими побуждениями, составляющими самое надежное основание для жизненного процветания. С этим мнением может согласиться лишь тот, кто рассматривает положение дел только в свете сугубо секулярных категорий. Но человеческое бытие не исчерпывается одними материальными соображениями практической пользы. Вряд ли стоит изображать людей столь приземленными существами и сбрасывать со счета все прочие уровни мотивации. Те, кто отказывают им в потребностях духа и в первую очередь в религиозных потребностях, глубоко заблуждаются. История свидетельствует, что именно религиозная мотивация двигала пилигримами, основавшими американское государство и сделавшими его процветающей державой. Она же двигала множеством европейских предпринимателей, ученых, инженеров, поднявших западную экономику на новый уровень развития. Макс Вебер в своей классической работе «Протестантская этика и дух капитализма». прекрасно показал, что без религиозной мотивации было бы невозможно развитие западной цивилизации, институтов правовой государственности и гражданского общества.

Для тех, кто живет в современной России и озабочен поисками национальной идеи, крайне важно понять, что христианская идея бесконечно выше всех секулярных идей, измышляемых людьми. На них, касающихся «мировых революций», «ускорений», «перестроек», «трансформаций» и проч., коллективная душа народа никогда не отзывалась должным образом и с должной силой

Христианская идея дана Богом и пришла в мир вместе с Сыном Божьим, Иисусом Христом. И сегодня через нее сам Бог дает России возможность спасения. Но это должна быть не православная, не протестантская, не католическая идея, а идея христианская, обладающая универсальной консодилирующей силой и способная действительно объединять, во-первых, христиан с христианами; во-вторых, христиан с представителями всех других вероисповеданий; в-третьих, христиан с неверующими.

Суть христианской идеи заключается в следующем: социальная и духовная жизнь в российском государстве должна быть организована так, чтобы душа, ищущая живого Бога, могла бы Его обрести. А для этого надо, чтобы институты государства и гражданского общества, системы воспитания и образования не мешали ей в этом, а помогали. И тогда все остальное, в чем Россия сейчас остро нуждается, приложится как бы попутно. Это произойдет во всех жизненно важных сферах без исключения — экономической, политической, правовой, воспитательно-образовательной, семейной, культурной и др.

Если Россия будет гнаться за показателями социального прогресса, рассчитывая только на человеческие силы, то тяжкий груз проклятий, унаследованных от эпохи государственного секуляризма, не позволит ей достичь процветания. Более того, ее в этом случае ожидает затяжная социальная агония медленного ухода в историческое небытие. Если же она будет пребывать под сенью крыл живого Бога, то Он освободит ее от темного бремени проклятий и благословит, и тогда ее ждет другая жизнь, в которой социальный прогресс непременно приложится. Ибо с Богом возможно всё!

Стремясь к величайшему и высочайшему, т. е. к жизни в Боге, Россия одновременно достигнет и того великого, что сегодня кажется недостижимым. Ибо сказано: «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33). Это и есть идея высшей пробы — христианская идея. И людям никогда не придумать ничего лучше и выше ее. Она делает честь каждой нации, избравшей ее. И она же свидетельствует о смиренномудрии и благословенности народа, уповающего на Того, от Кого она исходит.

Тезис второй. Византизм не имеет достаточных духовных сил, чтобы в одиночку вывести Россию к свету

Христианская идея едина и целостна по своей природе. Однако, в реальной жизни она всегда погружена в конкретную социальную действительность, которая налагает на нее свой характерный отпечаток. Так может возникнуть частная, конкретно-историческая версия христианской идеи. Это хорошо видно на примере России, в которую христианство пришло из Византии и до сих пор продолжает сохранять эту византистскую окрашенность.

Даже при самых благих намерениях византизм, с присущей ему закрытостью и самодостаточностью, вряд ли сможет самостоятельно вывести современную Россию из состояния духовного коллапса. Он издавна несет в себе мысль о том, что христианство является чем-то «завершенным и поконченным». Это привело его к погружению в состояние стагнации и творческой анемии. Сегодня у него самого вряд ли хватит духовных сил, чтобы выйти их этого состояния, обновиться самому и духовно обновить Россию, придать ей столь необходимый в XXI веке возрождающий импульс.

Причина этого в том, что византизм — это парадигма традиционного общества, обеспечивавшая в прошлом развитие его структур. Исторически неизбежное расставание с эпохой традиционного общества привело к тому, что принципы византизма утратили значительную часть своей способности хотя бы как-то стимулировать развитие российской цивилизации.

В настоящее время византизм обнаруживает свою неспособность обеспечить процесс оздоровления и модернизации основных элементов российской социальной системы. Не обладая внутренней потребностью в обновлении, он не в состоянии помочь абсолютному большинству россиян ни на мотивационном, ни на деятельностном уровнях.

Тезис третий. Византизму необходим помощник в деле духовного возрождения России

Византизм столь глубоко врос в российскую действительность, что составляет неотъемлемую составляющую ее духовной и социальной сути. Если учитывать это, то придется признать тщетность любых попыток избавиться от него, «сбросить его с корабля современности». Даже большевизм, применявший всевозможные социальные орудия по его выкорчевыванию, не только не избавился от него, но и сам пропитался многими его свойствами. Отсюда следует, что России с византизмом нужно продолжать существовать. И здесь возникает антиномия, где тезис гласит: «Продвигаться в будущее с византизмом невозможно», а антитезис утверждает: «Двигаться в будущее с византизмом необходимо».

Выход из этой, казалось бы, неразрешимой коллизии между невозможностью и необходимостью все же существует. Заключается он в том, чтобы взглянуть на византизм как на открытую парадигму. Подобная открытость предполагает, что существует некое множество проявлений византизма, в том числе и те, которые до сих пор еще не заявили себя в России с достаточной полнотой и силой. Среди этих его проявлений, несомненно, должны быть и такие, чей жизненный, созидательный потенциал вполне мог бы устроить современную, модернизирующуюся Россию.

Остается только двинуться на поиски этих новых форм. И здесь заявляет о себе одна чрезвычайно важная закономерность социального развития — необходимость в постоянном конструктивном оппонировании. Иными словами, византизму, чтобы выйти их тупикового, непродуктивного состояния исторической замороженности, необходим помощник-оппонент, с которым он мог бы вести постоянные диалоги по всем вопросам социальной и духовной жизни, который указывал бы ему на недостатки и просчеты в его действиях и тем самым помогал бы от них избавляться, способствовал бы его совершенствованию.

Тезис четвертый. Секуляризм не годится на роль помощника

На роль такого оппонента совершенно не годится богоборческий секуляризм, навлекший на Россию тяжелые проклятия, из-под бремени которых она до сих пор не может высвободиться. Между ним и византизмом мало точек соприкосновения, а различий столько, что они будут постоянно мешать конструктивному ходу диалогов. Секуляризм, как пришелец из иного, темного, безблагодатного мира, заодно с эти миром. Он не просто вместе с ним лежит во зле, но и не желает из этого состояния выходить. Используемые им концепты прогресса, обновления, трансформации и т. п. выступают лишь идеологическими инструментами, способствующими переходам от одних форм социального зла к другим, как правило, не менее отталкивающим и опасным.

Три русские революции начала ХХ в. стали водоразделом между эрой византизма и эпохой секуляризма. Возникшая в результате грандиозных социальных потрясений причудливая и устрашающая смесь государственного секуляризма с бытовым неоязычеством, не сумела предоставить массовому сознанию такую мотивационную систему, которая смогла бы обеспечить успешную, цивилизованную, а не кровожадную, сталинскую модернизацию общества. Химерический симбиоз секуляризма и неоязычества разрушил несоизмеримо больше, чем построил, и на протяжении всего коммунистического периода полностью обнаружить свой отрицательный, губительный динамизм. И по сей день секуляризм продолжает обслуживать тех, кого можно рассматривать как человеческие обломки, оставшиеся от эпохи Вавилонского столпотворения.

Если говорить о будущем России в свете религиозной обусловленности ее судьбы, то адептов секуляризма следует рассматривать в качестве социального резервуара, откуда каждый, разочаровавшийся в бесплодности деструктивного состояния безверия, имеет возможность перейти в созидательное состояние веры.

Тезис пятый. На помощь византизму в деле возрождения отечества идет российский евангелизм

Достойным оппонентом современного византизма должна быть парадигма, отвечающая целому ряду требований. Она, конечно же, должна пребывать в одном с ним смысловом, ценностном и нормативном пространстве. Их диалоги должны вестись на одном языке. Они должны опираться на одно христианское основание. Следует подчеркнуть: это должно быть не православное, не католической и не протестантское, а именно христианское основание. Только базовая евангельская платформа, восходящая к Новому Завету и общая для всех христианских конфессий, способна консолидировать созидательную энергию, придать единую направленность духовным и практическим усилиям всех россиян, считающих Иисуса Христа своим Богом.

В деле возрождения отечества на помощь византизму идет евангелизм. Не стремясь изменить природу византизма, отдавая должное его устойчивой привязанности к традициям, он, однако, в состоянии уравновесить византистский консерватизм началами открытости и динамизма. Опирающийся не на государственные институты, а на структуры гражданского общества, он уже сейчас придает духовно-практическим силам значительной части российских граждан должную, то есть христианскую направленность.

Византистски ориентированное сознание обретает, благодаря евангелизму, возможность увидеть перед собой духовные перспективы, которых оно не видело, пребывая в своих собственных, ограниченных пределах.

Тезис шестой. Евангелизм — это самая оптимальная христианская стратегия мотивационного обеспечения процессов возрождения и модернизации России

Евангелизм — не измышление современных христиан. В нем сосредоточена сама суть христианства, свободного от всех чужеродных напластований и стремящегося сохранять свою первородность. На позициях евангельской духовности может стоять любой христианин, независимо от того, православный он, протестант или католик.

В России евангелизм успел создать внутри общего поля христианских ценностей свою религиозную субкультуру, которая не содержит в себе никаких деструктивных компонентов. В ней сосредоточены основательные предпосылки для всестороннего мотивационного обеспечения процесса модернизации российской социальной жизни, в том числе для создания эффективной экономики, правового государства и гражданского общества. То есть евангелизм располагает всем необходимым, чтобы выступить в качестве системообразующего фактора процесса коренного обновления российской цивилизации.

В той области духовно-практической реальности, которая находилась в подчинении у византистской парадигмы, человек нередко ощущал дефицит свободы и личных прав. Евангелизм же открывает перед христианином возможность существования в полном согласии с христианскими представлениями о достоинстве, правах и свободе личности.

Дух высоко мотивированной личной свободы, столь значимый в евангелизме, способен быть мощной движущей силой в социальной деятельности российских христиан. И каждый, кто, тяготея к христианским ценностям, не находит этого духа в византизме, всегда имеет возможность обрести его в евангелизме, не переставая при этом быть христианином и российским гражданином.

Духовное пространство евангелизма — это лаборатория решения множества важных социальных проблем, с которыми не в состоянии были справиться ни самодержавная, ни коммунистическая империи. И сегодня преобразовательный потенциал евангелизма остается невостребованным в должной мере современным российским государством, которое безуспешно сражается с пьянством, наркоманией, проституцией, преступностью, не подозревая, что в его распоряжении имеется великолепный по своим качествам арсенал средств, способных изгнать легионы мелких, средних и крупных бесов из больного социального тела российской цивилизации.

В отличие от секуляризма, продолжающего в постсоветской России служить мировоззренческим основанием отношений общей озлобленности и взаимного ожесточения, евангелизм предлагает в качестве такого основания этику христианской любви. Имеющий огромный духовно-практический опыт построения таких отношений в религиозно-гражданских сферах, он способен обеспечить формирование всего комплекса мотивационных предпосылок для активного участия людей в развитии правового государства, гражданского общества и эффективной экономики.

Тезис седьмой. Византизм и евангелизм должны не просто уживаться в пределах общего духовного пространства, но обязаны заключить дружеский союз во имя спасения России

Историческая судьба русского византизма была бы более благоприятной, а его собственные деятельные проявления более продуктивными, если бы активный евангелизм не подавлялся им с жесткой и настойчивой непримиримостью. В свою очередь, евангелизм с его открытостью к диалогам, не позволял бы византизму закоснеть и омертветь, побуждал бы его к поиску новых средств адаптации христианской идеи к общественным и государственным реалиям быстро меняющейся жизни. Но, заняв по отношению к евангелизму враждебную позицию, имперский византизм лишь выказал свою уязвимость и усугубил собственные слабости.

В настоящее время для выстраивания качественно нового типа отношений между началами византизма и евангелизма не подходят ни модель их противостояния, ни модель их иерархической соподчиненности, ставящая одну над другой. Насущным задачам спасения России в наибольшей степени отвечает модель их конструктивного диалогического взаимодействия. Она позволит рассматривать их как не взаимоисключающие, а взаимодополняющие духовные начала, как социальных партнеров, необходимых друг другу. При этом каждая из сторон будет сохранять собственную идентичность в общем деле развития российской цивилизации и культуры.

Первое и главное условие единения византизма и евангелизма — это свободное стремление обеих сторон к такому единению. Насильственной, подневольной смычки между ними быть не может. Между тем, встречное движение этих двух направлений жизни современной России, желательное и возможное в принципе, осложняется тем, что они обладают разными по силе тенденциями к сближению. Степень открытости и готовности к единению с достаточной отчетливостью обнаруживается в евангелизме. И она же крайне слабо выражена в византизме.

Сама природа последнего препятствует подобным формам взаимодействия. И если византизм предоставить самому себе, то энергия движения навстречу евангелизму в нем еще долго может не пробудиться. Помочь такому пробуждению могут совместные усилия государства и гражданского общества. Равно заинтересованные в могуществе и процветании российского мира, они должны предпринимать соответствующие усилия, чтобы вовлечь все то, что пропитано духом византизма, в процесс межконфессиональных сближений, конструктивных диалогов и позитивных трансформаций.

Подобное вовлечение вполне возможно, если учитывать, что все те субъекты и силы, о которых шла речь выше, являются составляющими элементами единого целого. Как части российского мира, они имеют не только общее прошлое и настоящее, но и общие цели, которые ведут их в общее будущее. Этот механизм целевой причинной обусловленности, или, проще говоря, фактор совместной озабоченности общим будущим, и должен служить той силой, которая способна консолидировать энергию византизма и евангелизма в единый силовой вектор.

Но кроме этого фактора, о котором можно говорить светским языком, существует фактор более значительный, к разговору о котором мирской язык не пригоден, и который не христианским сознанием во внимание никогда не принимается. Речь идет о том, что у всех христиан, православных, протестантов и католиков, имеется один триединый Бог, Чьей воле все подвластно. Это обстоятельство выше и сильнее всех сугубо человеческих факторов, вместе взятых. И если все христиане России будут совместно молиться об единении в братской любви, то Бог, несомненно, придет на помощь.

Православные, католики и протестанты принадлежат к единой Церкви Христа, являются частями тела Христова. Преодоление существующих между ними разногласий и объединение усилий для совместного решения общих социальных задач составляет, как и во времена Вл. Соловьева и его апологии всеединства задачу практической деятельности, которую философ называл христианской политикой. Разработка этого направления, всегда откладывавшаяся на задний план, в настоящее время получила мощный дополнительный стимул извне, со стороны активизировавшегося в последнее десятилетие мусульманского мира. Уравновесить исходящий от него напор можно, лишь консолидировав духовно-практические силы всего христианского мира.

Русская религиозная мысль прошлого выдвинула идеал всеединства. Родившийся в сердцевине отечественной культуры в лучший из ее периодов, этот идеал может служить духовно-этическим ориентиром для единения начал византизма и евангелизма. При этом ни той, ни другой стороне нет необходимости стремиться к слиянию в некое, внутренне неразличимое целое и тем самым терять свою идентичность. Единство не требует тождества, и каждое из начал имеет возможность сохранять свое качественное своеобразие. Византистский традиционализм с его «государствоцентризмом» и евангельский нонконформизм, ориентированный на интересы гражданского общества, вполне могут соотноситься в общем российском социокультурном контексте на началах ценностной симметрии.

Главным принципом, на основе которого должны строиться их взаимоотношения, могут служить слова Августина: «В главном — единство, во второстепенном — разнообразие, во всем остальном — любовь».