Александр Анисимов
Становление инновационного уклада
Попытки государств в последней трети ХХ века осуществлять управление научно-техническим прогрессом имели различные результаты в тех или иных странах мира, однако, в целом, высокая эффективность государственного управления и контроля за (ин)новациями и ее продуктами достигалась только в ВПК
Международное сообщество, занимающееся реальной политикой и ее изучением, сегодня сталкивается с серьезными проблемами в понимании современной ситуации, проектировании будущего и программирования своих политических действий. Начало ХХI века задает новые рамки для осмысления сложившейся ситуации и программирования будущего.
Объяснительные и организационные схемы, которые используются сегодня, не позволяют дать ответы на усложняющиеся вызовы, более того, проблемами разработки долгосрочных и среднесрочных стратегий сегодня занимается все меньшее количество центров, фондов и институтов. Все это свидетельствует об опасной симптоматике дезориентации политиков и о превращении их в тактиков без видения перспективы будущего.
Во многом такое положение дел сложилось в связи с тем, что произошла утрата ценности стратегии, ее социальной значимости, отставания политики как человеческой деятельности от развития инфраструктур других деятельностей, включая и материальное производство.
Такая ситуация меня настораживает уже последние 10 лет, когда из зоны осмысленного политического внимания стали уходить коренные вопросы, характеризующие современную ситуацию. Запускаемые фантомы в политическое, научное и общественное сознание не позволяют увидеть пружины развития ситуации, отражают тени разворачивающихся процессов в различных сферах человеческой бытия. Безусловно, сложившаяся ситуация с политическим мышлением заставила меня предложить на обсуждение инновационный подход к моделированию политических, социальных и гуманитарных процессов в глобальном масштабе.
Рост или развитие: проблема осознания парадигмы качественных изменений
Сегодня логика экономического и технологического развития разворачивается как превращение инновационности (новационности) в доминантную деятельность, открывающую наиболее стратегически нагруженные ресурсы, позволяющие задать высокие темпы развития экономической и технической инфраструктуры общества.
В этих новых условиях управление развитием становится управлением инновационной деятельностью. При этом существенно то, что речь идет о развитии, а не росте. Развитие в отличие от роста предполагает качественные, а не количественные изменения, поэтому субстанционально несет высокую степень риска и неопределенности. Выбор скорости и инструментов управления развитием наталкивается не столько на технические проблемы, сколько на социальные политические вызовы, которые вызваны отставанием социально-политической сферы от инновационного развертывания возможностей переорганизации общества и его политических институтов. В современной ситуации государство и система существующей власти, как таковой, выступает тормозом развития и продвижения (ин)новационной деятельности, так как ориентирована на управление ростом, являясь инструментом институционального оформления ландшафтной и социальной соорганизации.
При сохранении нелабильности коммуникативной системы общества и отсутствии общего проектного поля для индустриально и (ин)новационно ориентированных элит , социально-политической рефлексии, человечество стоит перед новым обострением межэлитных отношений, которое формируется на разрывах технологических укладов.
От постиндустриализма к (ин)новатике: описание сущностных тенденций в линейной логике развития
В 60–70-е годы ХХ века осуществлялись комплексные попытки осознать и теоретически описать новую складывающуюся социально-экономическую и политическую ситуацию. Вырастает древо концептов и подходов, которые позволяют сделать основной вывод — в индустриально развитых странах образовалось общество, основывающееся на новых технологиях коммуникации, производства и применения знаний. Фактически это новое состояние было "схвачено" апофатически как "постиндустриальное общество". Однако отсутствие нового языка описания и теоретических конструкций для осмысления реалий конца ХХ века вынуждали социально-политическую мысль застревать на этапе поиска базовых понятий и языка описания.
Эта ситуация нашла отчетливое выражение в медленном приобретении позитивного содержания, позволившего перейти к катафатическому описанию новой эпохи. От постиндустриального и постмодерного определения нового периода общественная мысль продвинулась к информационному, коммуникативному и т.п.
Однако новые определения описывали объектно взятые сущности нового как более совершенные инструменты решения старых, унаследованных из индустриального общества проблем. Складывается впечатление, что общественная мысль 80–90-х гг. ХХ века стремилась уйти от рельефной социальной проблематизации, подчиняясь задачам политической тактики в условиях меняющейся международно-политической конъюнктуры. Социально-политическая практика и общественная мысль в этот период интенсивно развиваются в стратегии деконфликтизации общественной коммуникации , выстраивания механизмов понимания и кооперации, реферирования и инкорпорации. Причиной этому была очевидная исчерпанность конфронтационной стратегии и тактики.
Одновременно получает свое развитие политическая концептуализация культурологических подходов при понимании большей устойчивости культурной, чем классовой основы общества. Она в традициях начала ХХ века дает культурполитическую мозаику мироустройства, претендуя тем самым на ее использование как онтологии для "культурного империализма". Важно то, что в центре внимания элиты остаются инерционные представления об культурсообразных политических идентификациях и индустриальная парадигма освоения мира, присущая ХХ веку.
В результате такая социокультурная политическая антропология становится благоприятным условием для реализации индустриально-колониальной модели глобализации , являющейся инструментом стягивания ресурсов развития в локальные точки роста.
По сути, современная глобализация эксплуатирует старые международно-политические модели и конфликтные конструкции, не отвечая на главный вопрос о содержании механизмов развития новой эпохи. Нынешняя модель глобализации задает агрессивные векторы и конфликтные поля между индустриально-развитым и развивающимся миром, задавая старую конфликтогенность в новых условиях.
Либеральные экономические программы 80–90-х годов ХХ века, реализованные в той или иной степени на Западе, опирались в индустриально развитых странах на представления начала капиталистической эпохи в Европе об экономизации социума и человека в частности. В то же время они являлись достаточно осмысленной попыткой найти концептуальную логику для наиболее адекватного понимания новых реалий развития, суть которых заключается в том, что объектом управления становится уже не капитал индустриальной эпохи, а знания организованные как прототипы, проекты, технологии, модели, сформировавшие для себя рынки.
Политико-технологический механизм формирования инновационного уклада: "мирное сосуществование" как могильщик индустриализма
Политической причиной складывания инновационного уклада как самостоятельной составляющей политического процесса стала, как не удивительно, ликвидация биполярной системы устройства мира. Сложившиеся в течение второй половины ХIХ века — ХХ века военно-политическая и военно-технологическая инфраструктура производства и применения инноваций начала давать сбои фактически уже в начале 70-х годов со времен советско-американского детанта и разрядки международной напряженности. Новое понимание безопасности , предполагавшее неэффективность гонки вооружений с точки зрения повышения уровня безопасности, позволило сконцентрировать военно-политическим блокам и экономическим союзам внимание на соревновании в гражданских областях соперничества — экономической и гуманитарной.
В это время начало развиваться понимание безопасности как феномена политической действительности, обеспечивающего развитие и самореализацию субъектов политического действия, имеющего большую гражданскую составляющую. Объемлющие кооперативные схемы развития стали активно продвигаться в международную деятельность. Теоретическое выражение эта тенденция нашла в стратегии конвергенции, которая, как сегодня не кажется странным, оказалась первым глобалистским политическим проектом в кооперативной идеологии, использовавшим представление о глобальном социально-политическом и технологическом ненасильственном единстве мира.
Научно-технические и опытно-конструкторские разработки в эти годы начали наиболее активно уходить из военной в гражданские сектора экономики, включая и организационные, психологические и управленческие разработки. Именно в начале 70-х годов на Западе был налажен механизм конверсии в первую очередь (ин)новаций, а не (как у нас) конверсии производства. Представляется существенным и то, что именно Япония, страна наиболее неангажированная военными обязательствами из индустриально развитых государств, смогла в 50–70-е гг. сделать гигантский экономический и технологический рывок, задав сразу гражданскую составляющую для новаций и инноваций. Роль провокатора ситуации ей явно удалась, благодаря, в том числе, и политико-экономической конъюнктуре того исторического периода.
В условиях нефтяного кризиса первой половины 70-х годов Запад в целом отчетливо увидел пределы экономической эффективности индустриальных технологий и их экономико-политическую неустойчивость.
Запущенный процесс заложил экономико-технологические основы дальнейшего отрыва технологического мира и нового уклада, позже называемого нами инновационным, от индустриального.
Сложившейся тогда механизм конверсии и обновленные его режимы направили продукты (ин)новаций в новые гражданские сферы использования, где в течение 70–90-х гг. складывался новый общественный уклад, его политические силы, которые в конце ХХ века начали субъективизироваться в поле экономической действительности и политической коммуникации.
Выпустив "джина" (ин)новатики из бутылки военно-промышленного комплекса (ВПК), государство фактически стало терять административный контроль за производством и употреблением новаций и инноваций.
Попытки государств в последней трети ХХ века осуществлять управление научно-техническим прогрессом имели различные результаты в тех или иных странах мира, однако, в целом, высокая эффективность государственного управления и контроля за (ин)новациями и ее продуктами достигалась только в ВПК. Конечно, советская модель управления научно-техническим прогрессом имела свои самостоятельные особенности, позволившие, однако, лишь отложить на 20 лет процесс включения в гражданские и военные программы советского инновационнного потенциала.
Ослабление позиций государств и активное включение в инновационную деятельность бизнеса привело к историческому перелому — разгосударствлению управления развитием. Государство не смогло приспособиться к новой ситуации, ограничив свою повестку деятельности в первую очередь поддержанием социальной сферы и обеспечением безопасности. Доктринальным обоснованием и, по сути, приспособлением к новым реалиям стало возвращение к либеральной трактовке природы государства.
Сформировавшейся в 70–80-е годы ХХ века устойчивый и структурированный рынок частных капиталов, вторгся в конце 80-х годов в сферу управления инновационной деятельностью. Совместно с крупными транснациональными корпорациями он фактически начал заниматься финансово-технологическим проектированием развития отраслей и рынков поверх государственных границ. Именно этот прорыв, опиравшейся на новые технические решения в области коммуникации, позволил заговорить о глобализации как о самостоятельном реальном проекте.
В этой новой ситуации государственные механизмы развития, ориентировавшиеся на работу с территорией, ее инфраструктурой, населением и т. п. оказались неконкурентоспособными новому отраслевому, позже инновационно-корпоративному подходу к проектированию и программированию развития.
Проблема межукладной коммуникации: назревание конфликта
Фактически к началу 90-х годов сложился и начал расширяться инновационный сектор человеческой жизнедеятельности, организовавший новый образ жизни, опиравшийся на новые смыслообразующие представления о мире, в основе которых лежало самоутверждение новой элиты, работающей в секторе производства мысли, образцов и технологий. Ряд базовых существенных параметров жизни — принципы и задачи построения траектории судьбы, представления о времени и пространстве, качестве жизни и т. п., имели существенные особенности. Новационный уклад экономики работает с ресурсами мысли и знания, которые в условиях информатизации и развития транспортных и миграционных возможностей являются, по сути, экстерриториальными ресурсами. Индустриальный уклад ориентирован на употребление природных ресурсов, выстраивает логистику их транспортировки и использования, стратегию их освоения и продвижения. Индустриальный и доиндустриальный уклады прикреплеляли производительные силы к земле, к средствам производства, имеющим четкую географическую локализацию. Новационный уклад прикрепляет человека к организованностям, к оргпроектам и оргструктурам , которые локализуются или нелокализуются в том или ином географическом пространстве. Оптимальные оргструктуры творчества являются локализациями (ин)новационной деятельности.
Организационная онтология (ин)новатики ставит новые вопросы о пространстве и времени, новом конвенциональном их представлении . Фактически можно говорить о построении новой империи новотирующего креативного мышления, которая "подминает", ослабляет значение природных, традиционных ресурсов.
Именно в этой логике можно рассматривать экологические движения , пытающиеся вывести из оборота индустриальной эпохи привычные ресурсы, в первую очередь энергетические. По сути, экологическая идеология сегодня социально-функционально — это протестантизм прошлого, позволивший развиваться капитализму, экология (ин)новатике.
При растущем социально-экономическом и гуманитарном значении (ин)новационного уклада безусловным является то, что организованный в нем социум не имеет соответствующего политического веса. Робкие попытки пообсуждать этот вопрос в 70-е годы ХХ века закончились тем, что социологи-авангардисты отказались от идеи революции "белых воротничков". Однако проблема межукладной коммуникации начала вырисовываться все с большей очевидностью.
Межукладная коммуникация осуществляется несколькими традиционными инструментами. В основе ее лежат знаки и их интерпретации. Безусловно, многоукладность мира и социума являются константами. Общественные уклады, "прорастая" из жизненных и трудовых практик, позволяют говорить об усложнении меню возможностей и социальных сценариев миростроительства.
Существенно то, что продукция (ин)новаций разрушительна для традиционной индустриальной экономики, дающей рабочие места, налоги и доходы, обеспечивающей индустриально-феодальные социально-политические инфраструктуры. Налицо конфликт развития, который несет в себе огромный разрушительный потенциал.
Не реагировать на такую ситуацию было бы опасно. В таких условиях в 70–90-е годы формулируются две стратегии формирования социально-экономических площадок для взаимодействия (ин)новационного и индустриального укладов:
1. Делается попытка интенсивно развивать сферы сервиса, усваивающей продукции (ин)новатики в сфере сервиса. При таком подходе сервис задавался как площадка для конфигурации инноватики и производства.
2. На функцию инфраструктуры взаимодействия инновационного и индустриального уклада претендовали также финансовые институты. Однако чрезмерное увлечение доходными инструментами в ущерб межукладной коммуникации привело к тому, что финансовая сфера не смогла превратиться в институт комплементарного развития наиболее властных и ресурсообеспеченных частей элиты. Являясь сегодня наиболее продвинутой знаковой системой, финансовый рынок мог бы стать площадкой коммуникации между индустриальным и (ин)новационным укладом. Однако можно отметить, что такая коммуникация выстраивается сложно и небеспроблемно. Фактически в рамках финансового рынка возникло два во многом самостоятельных сектора — индустриальный и новационный — имеющих свои собственные инфраструктуры: брокерские площадки, стратегии развития, индексы-меры.
Однако именно во второй половине 90-х годов вопрос о социотехнической позиции элиты в глобальном формате значительно актуализируется. Становится очевидным, что следует осуществлять новые настойчивые попытки разрешения конфликта между индустриальным и инновационным укладом.
Борьба на власть и господство элит, представляющих те, или иные уклады, завоевание адекватного экономических и социальным возможностям политических позиций, являются той ситуацией, которая начала вызревать к последним президентским выборам в США.
Вопрос был поставлен о стратегии достижения консенсуса в американской элите и американском обществе будущего . Новая администрация предложила вернуться к старой инфраструктуре коммуникации между (ин)новационным и индустриальным крылом элиты в проектах ВПК, закрыв на ближайший период возможности для инсталляции "критических технологий" в экономику. Фактически на политическом уровне было отдано предпочтение испытанным стратегиям развития общества и государства.
Геоэкономическое описание действительности индифферентно новационности. Поэтому проблема геоэкономики может рассматриваться в контексте только доновационных укладов и для нас, сторонников продвижения нового уклада, может иметь значение лишь в рамках проблемы межукладной коммуникации и межукладной конвертации ресурсов: очевидно, что гео-фактор не может являться ни площадкой, ни механизмом, ни ресурсом понимания новых реалий. Если и следует использовать пространственный подход как некоторую конструктивную логику — то следует рассматривать пространство организации, а не геопространство. В ином случае мы, применяя термин геоэкономика, выпадаем из онтологических представлений об (ин)новатике.
Существенной проблемой становится реализация политической, стратегической задачи — управление распространением и производством (ин)новаций. В военно-технической области имеется соответствующая правовая база международного и национального регулирования, которая охватывает основные направления (ин)новационной деятельности (МАГАТЭ, РКРТ, "Вассенарские соглашения" и т. д.). Однако охранительная стратегия государств фактически ничего не может противопоставить интересам транснациональных корпораций, представляющим собой в ряде случаев инфраструктуру для распространения (ин)новаций.
Инновационность и государство: в поиске новых субъектов развития
Постановка вопроса о формировании и продвижении инновационного уклада является политической, а не экономической задачей, требующей политических решений. Поэтому формулирование технического задания возможно из социо-политической позиции, занимаемой амбициозной политической элитой.
История свидетельствует, что государство являлось именно тем инструментом, который использовался элитами предыдущих технологических укладов, в борьбе против нарождающихся укладов-лидеров. Новый уклад и его элитная группа развивался вне государственного поля, порой при существенном ее противодействии.
Социально-политическая динамика в условиях складывания инновационного уклада
Развивается противоречие между индустриальной и (ин)новационной элитой в индустриально развитых странах. Обостряется битва за ресурсы разных укладов жизни, по-своему воспроизводящих нормы, представления, способы и средства деятельности, цели, задачи, образ жизни, смыслы жизни и организованности. Раздвигается пропасть между прошлым и будущим.
Тот факт, что эта тема вяло и неартикулированно обсуждается в СМИ и научной литературе, не убеждает ни в коей мере, что конфликтогенез не затрагивает политическую действительность. Причиной такой ситуации является в первую очередь отсутствие распредмеченных (не принадлежащих определенным научным предметам) средств анализа у большинства участников дискуссии об (ин)новатики.
К признакам инновационной реэволюции можно при первом рассмотрении отнести следующие противоречия между (ин)новационной и индустриальным элитой:
a. перепроизводство инноваций;
b. кризис инфраструктур развития, созданных в индустриальную эпоху;
c. развитие экономическим противоречий между (ин)новационным и индустриальным капиталом;
d. кризис функции банковской инфраструктуры как инфраструктуры перелива капитала из индустриального в инновационный сектор;
e. несформированность международного рынка для (ин)новаций и его регулирование по лекалам индустриальной эпохи (например, шкале военно-политических рисков);
f. кризис государства как инструмента управления отношениями между инновационной и индустриальной сферой;
g. гипертрофированная форма индустриальной глобализации.
Россия в инновационном мире: требуется новая стратегия
В современной российской ситуации нет ясности, откуда в обозримую перспективу могут появиться силы, делающие ставку на инновационный уклад. Научно-техническая политика государства, при отсутствии средств на поддержку этой сферы, не может осуществляться самостоятельно. Политическая и технократическая элита России пытается в лучшем случае встроиться в процессы, разворачивающиеся в мире. Отсутствует даже вкус к самостоятельному проектированию будущего для общности, превышающей малую группу.
Структура современной российской экономики свидетельствует о том, что ведущим элитным социально-экономическим укладом является индустриальный, при колониальном характере его освоения. Российские производства, являясь в своей основе сырьевыми, представляют собой хвосты чужих технико-экономических цепочек.
Воспроизводящаяся на такой основе элита, по своему социо-технологическому самоопределению не может стать творцом инновационного проекта для России. Имея временной лаг в размере 30–40 лет, которые могут быть обеспечены ресурсами, сырьевая элита России не готова проблематизировать свое будущее. Причиной такой неадекватности является отсутствие у нее понимания структурирования и развития мировой элиты, к которой российская энергетическая элита себя приписывает. Кроме того, постсоветские представления о строительстве траектории судьбы, сформировавшие инженерно-потребительский подход к природным ресурсам в отсутствии политической рефлексии их деятельности и поддержки (потворстве) со стороны "стратегических" союзников, не позволяют осуществить имплантацию России в мировое сообщество индустриально развитых государств.
Москва — Пушкино —Москва
9-13 июня 2002 года.
|