Версия для печати

Владимир Угадайте Кто

Что такое путинизм на самом деле? Вот несколько свежих версий

Редакционный коментарий журнала "The Economist".

С первого дня своего появления в президентском кресле — это случилось в конце 1999 года, когда в отставку ушел Борис Ельцин — Владимир Путин ставит аналитиков в тупик. Что же на самом деле стоит за фальшивыми реверансами бывшего шпиона (если они вообще бывают бывшими — он же сам как-то сказал, что 'бывших чекистов не бывает') в сторону свободного рынка? С какими еще лидерами его можно сравнить? Над этими вопросами путинологи бьются уже добрых шесть лет.

Сегодня уже вряд ли найдутся такие, кто еще надеется, что Путин может стать демократическим лидером, хотя время от времени он все повторяет тезис о том, что он им уже стал; даже понятием 'управляемой демократии' уже вряд ли можно кого-нибудь убедить. Когда Путин только начинал, было много разговоров о 'китайской модели' — либерализации экономической политики при жестком политическом контроле, — которая, хотя политически скорее вредила Путину, с экономической точки зрения вселяла оптимизм. Некоторые пытались привязать его к 'модели Пиночета' — и не учли великодержавных амбиций России, к тому же явно переоценив ее управляемость.

Сегодня некоторые российские либералы предпочитают сравнивать положение в России с эрой Брежнева — концом 70-х и началом 80-х годов прошлого века, — когда, так же, как и сегодня, на фоне напряженных международных отношений на передний план вышли высокие цены на нефть и продажа энергоносителей на Запад. Депутат парламента Владимир Рыжков сравнивает манипуляцию кремлевскими кланами, которой занимается Путин, с тем, как при Брежневе тасовалось Политбюро (сравнение в целом невеселое, но есть у него и более позитивный аспект — когда упали цены на нефть, пришел конец и Советскому Союзу).

Правда, если взглянуть на ситуацию непредвзято, нынешние 'сшибки' Путина с Западом ни в какое сравнение не идут со временами 'холодной войны'; несмотря на то, что Путин работал в КГБ, при нем жители России гораздо свободнее, чем в те времена. Путин сам недавно сетовал на то, что некоторые 'советологи', в частности, те, кто хочет выкинуть ее из 'Большой восьмерки' самых богатых государств мира, по-прежнему смотрят на Россию через призму 'Холодной войны'. О них президент России сказал: 'Собака лает — караван идет'.

Было время, когда модно было сравнивать Путина с Муссолини. Однако на этой неделе Егор Гайдар, один из инженеров экономических реформ Ельцина, предложил новую парадигму, сравнив Россию с Германией времен Веймарской республики. По Гайдару, то, что произошло и происходит в России при Ельцине и Путине, впрямую повторяет ситуацию в Германии 1918-1933 годов — беспорядок и экономический хаос, после которого приходит авторитаризм и популярность ностальгии по имперским временам. Если делать прогнозы исходя из такой модели, можно додуматься до многого: через 15 лет после военного поражения Германии Гитлера избрали канцлером, а ведь вскоре исполнится как раз 15 лет со дня распада Советского Союза.

— Надеюсь, этого не случится, — говорит Гайдар. Но добавляет, что на эту опасность 'нельзя закрывать глаза'.

Лилия Шевцова из Московского центра Карнеги (Carnegie Moscow Centre) согласна с этой аналогией, хотя лишь частично: 'зазнавшийся политический класс' Путина, говорит она, уже оставил имперскую ностальгию позади и уверенно восстанавливает статус России как сверхдержавы. Шевцова предпочитает формулировать то, что они делают, как 'бюрократический авторитаризм'.

Другой аналитик, Андрей Илларионов, обращается к 'венесуэльской модели' — вмешательство государства в энергетическую отрасль дестабилизирует экономику (видимо, именно поэтому к наименованию его должности — 'советник президента по экономическим вопросам' — недавно прибавилось слово 'бывший'). Неделю назад он предложил новую формулу — 'нашизм', то есть, по-русски, для 'наших' или для 'своих': здесь намек как на молодежное движение 'Наши', которое основал Кремль в качестве противоядия против и без того не очень вероятной 'цветной революции', так и на фашизм. В нашистской системе, утверждает Илларионов, самая большая ценность — верность режиму; также, по его утверждению, она характеризуется избирательным применением закона и направлена на передел собственности. В качестве аналогов нашизма Илларионов приводит режимы таких стран, как Ливия, Чад и Сирия.

Но Вячеслав Никонов, дружественный Кремлю политолог, на все это только усмехается. Его определение для Путина — 'голлист-консерватор': либерален в экономике, но при этом жестко независим во внешней политике. И, добавляет Никонов, кем бы ни был Путин, он в любом случае 'на сто процентов русский'.

Источник: "The Economist", Великобритания. Опубликовано: "ИноСМИ", 10 февраля 2006 г.