Трудовые миграции и процесс формирования диаспор в современной России

Возникновение и развитие диаспор может быть ситуативным ответом на вызов времени, места и обстоятельств. Возникающая в результате миграции совокупность постоянных жителей определенной национальности в регионе — диаспора ли это?

Цель данной работы — попытаться сформулировать некую исследовательскую гипотезу о том, как трудовые миграции в их современном качестве (а также в обозримом будущем) могут стать важнейшим механизмом формирования национальных диаспор.

С одной стороны, приток мигрантов, особенно массовый, уплотненный по времени и относительно неожиданный для принимающего общества, не может не вызвать изменений в этнокультурной сфере и в мироощущении. С другой стороны, в поисках работы и лучшей жизни переезжают на новые места не среднестатистические обезличенные мигранты, а конкретные люди с очень сложной системой мотиваций, надежд, страхов, имеющие различные профессии, квалификационный и образовательный уровень, а также жизненный опыт, находящиеся на разной культурной дистанции от принимающего общества. Они принимают решения, исходя из собственных соображений и выгод, определяемых, конечно, условиями жизни в странах отпускающих и принимающих. У мигрантов имеются свои личные представления о должном и возможном, ощущения собственной идентичности, в том числе, — культурной и этнической.

Миграция, даже временная, — это шаг в неизвестность, это риск, пойти на который готов далеко не каждый. Поэтому можно предположить, что не только для принимающего, но и для отпускающего общества трудовой мигрант — это человек, в чем-то отличающийся от его основной массы, и с этой точки зрения маргинальный.

Данное качество приобретает особое значение сейчас, когда значительная часть потоков трудовой миграции стала трансграничной. В доперестроечном обществе, в Советском Союзе, внешние миграционные потоки жестко контролировались государством, а, по сути, в значительной мере им определялись. Масштаб этих миграций и их воздействие на межнациональные отношения в обществе были невелики по сравнению с настоящим периодом.

Как о более или менее серьезном социальном явлении можно было говорить лишь об эмиграции, причем последняя, в основном, коснулась в то время столицы, а также немногих других регионов.

Кардинальные перемены в социально-экономической и политической системах, распад СССР, качественно новый уровень открытости внешнему миру привели к возникновению совершенно иной миграционной ситуации и породили массу новых проблем, наиболее болезненная и острая из которых — проблема вынужденной миграции.

Часть старых миграционных потоков, носивших ранее внутрисоюзный характер, перешла в категорию внешних миграций, прежние сограждане превратились в «граждан ближнего зарубежья» с принципиально новыми проблемами статуса и гражданства. Прекращение «холодной войны», открытость миру, вкупе с ослаблением государства, необустроенностью новых границ и их «прозрачностью» стимулировали формирование миграционных потоков в Россию из «дальнего зарубежья» — как транзитных, так и ориентированных на оседание или длительное пребывание в стране.

Масштабы современных трансграничных миграций, их условия, изменения правового положения мигрантов по-новому поставили ключевую в свете задач данной работы проблему — роль миграций в формировании этнических диаспор. И в этой связи необходимо, прежде всего, хотя бы кратко, определиться с терминологией, возможностью использования самого понятия как эвристического, инструментарного.

Дело в том, что термин этническая диаспора в последние годы стал чрезвычайно популярен, причем сфера его применения настолько широка, что возникают сомнения по поводу правомерности его использования в качестве научного понятия. Так, данный термин применяют как синоним национального меньшинства или эмиграции, в качестве определения диаспоры как некоторой структуры, даже организации, образованной в результате свободного выбора ее членов. Подробная дискуссия по этому вопросу опубликована на страницах журнала «Диаспоры»[1].

Здесь же хотелось бы подчеркнуть, что, по мнению автора, диаспора — это не конгломерат лиц одной национальности, живущих вне национального очага, пусть даже многочисленный и укорененный на новой родине. Это, конечно, и не организация с фиксированным членством, но это — со-общество, социум, постоянный, структурированный, осознающий свою общность и выделенность. При этом не исключено, особенно на ранних стадиях становления, что такой динамично развивающийся социум может существовать при явном преобладании неукорененных мигрантов (временных, челночных). Главное здесь — устойчивость существования и функционирования этнической группы, когда постоянные приезды — отъезды, постоянные ротации членов не нарушают преемственности и устойчивости связей, отношений, структур, сетей.

С другой стороны, диаспора — не данность, ее становление и развитие — не автоматический процесс. Возникновение и развитие диаспор может быть ситуативным ответом на вызов времени, места и обстоятельств. Многое в этом смысле позволяет понять советская предыстория формирования этнических диаспор через каналы трудовой миграции: осуществление государственных строительных программ, например, БАМ, плановые аграрные переселения из Средней Азии в Нечерноземье и Дальний Восток, оргнаборы, распределение выпускников учебных заведений, «шабашничество». Этносоциальные последствия этих масштабных процессов почти не изучены. Возникающая в результате миграции совокупность постоянных жителей определенной национальности в регионе — диаспора ли это? В поисках ответа на этот вопрос стоит принять во внимание несколько обстоятельств. На самоощущение мигрантов, их самоидентификацию, образ и стиль жизни огромное влияние в то время оказывала политика советских властей, подозрительно относящихся к национальной самоорганизации, к диаспоральности, стремящихся унифицировать, советизировать, а фактически — максимально быстро русифицировать трудовых мигрантов.

Показателен в этом смысле пример туркмен и азербайджанцев в Амурской области. В плановом порядке они в значительных количествах ввозились сюда в 80-е годы для работы в сельском хозяйстве. Власти не решились тогда на создание компактных поселений, не были открыты национальные школы и классы, хотя экономическая выгода от этого (в виде резкого снижения текучести) была очевидна. В результате такой политики этническая самоидентификация у мигрантов и их потомков занимает очень скромное место в общей системе ценностей (хотя и более высокое, чем у принимающего большинства). В том же направлении воздействовал и внутригосударственный, межрегиональный характер миграции. Равный статус мигрантов, возможность свободного сообщения с «национальным очагом» в рамках единого государства уменьшали опасения властей по поводу сохранения этничности. Можно предположить, что этничность в качестве ресурса адаптации и достижения успеха на новом месте вряд ли играла решающую роль в жизненной стратегии мигрантов.

Современный период внес радикальные коррективы в развитие ситуации. Межнациональные отношения, на формирование которых стали оказывать ощутимое влияние внешние миграции, качественно изменились. С одной стороны, с окончанием политики официального интернационализма проблема перестала быть табуизированной, исчезли внешние запреты и внутренняя неловкость при ее обсуждении. С другой, — повсеместно и интенсивно начались процессы национального возрождения, увеличение роли и значения национального фактора как инструмента политической мобилизации и борьбы за власть. Социальные конфликты в постсоветский период приобретают этническую окраску. Национальные предубеждения, предрассудки, обиды и недовольства, существовавшие во все времена, становятся фактором общественных отношений.

Следует подчеркнуть, что к представителям мигрантских этнических меньшинств и ранее негласно относились как к группе, теперь же это отношение приобретает массовый и открытый характер, в том числе — и на официальном уровне. Такое отношение может носить нейтральную, негативную или позитивную окраску, но в любом случае оно заставляет и самих мигрантов консолидироваться. Перед ними остро встают проблемы поддержания связей с родиной, которая стала теперь хоть и «ближним», но — «зарубежьем». Это требует уже значительных коллективных усилий.

На родине мигрантов, в бывших союзных республиках, идут бурные процессы «национального возрождения». Строительство новой государственности часто происходит на этнократической основе, в связи с чем людские и материальные ресурсы мигрантских сообществ становятся важным фактором этого строительства и борьбы за власть. Поэтому метрополии прилагают большие усилия для консолидации соотечественников в России, как правило, на национальной основе. Все это радикально увеличивает структурообразующее значение этничности, национальной самоидентификации, формирует диаспоральное самосознание, дает мощный толчок к строительству диаспор. Структуры и сети на этнической основе, существовавшие и раньше, разрастаются, радикально меняется их значение как ресурса выживания и делового успеха.

Гипотеза о том, что важным результатом современных трудовых миграций является ускоренное становление диаспор, может быть подтверждена или подвергнута сомнению, как нам представляется, путем изучения конкретных ситуаций по следующим параметрам.

Прежде всего — это численность национального образования. Понятно, что для формирования и функционирования сообщества представителей некоего этнического меньшинства, для предотвращения его быстрой ассимиляции местным населением необходима минимальная критическая масса. Без этого трудно, иногда просто невозможно, поддерживать общение, сохранить родной язык, вступать в деловые, матримониальные отношения и т.д. Необходимо постоянное оседлое ядро, которое могло бы сохранять преемственность, традиции группы, с одной стороны, и облегчать процесс интеграции в принимающее общество для новичков, с другой. Более того, именно постоянные, укоренившиеся мигранты вырабатывают те особые жизненные стратегии, образ и стиль жизни, модели поведения, которые отличают их и от представителей принимающего общества, и от соотечественников в странах исхода, то есть — то, что весьма условно можно назвать диаспоральностью.

Другой параметр — степень оседлости, показатель уровня интеграции группы. От него непосредственно зависит уровень аккультурации — свободное владение языком принимающего общества, развитость системы социальных связей, освоенность экономической ниши. Важнейший инструмент аккультурации — постоянные семьи, особенно смешанные, дети, обучающиеся в местной школе, органически врастающие вместе со сверстниками в принимающий социум. Оседание следует рассматривать и как объективный процесс, и как субъективное переживание. Очень часто уровень, выраженность, мотивации стремлений к оседанию и укоренению отстают или, наоборот, опережают сам процесс. Это особенно важно в связи с тем, что челночные мигранты и постоянные жители выбирают, как правило, разные стратегии поведения и образ жизни.

Важнейшим, возможно, ключевым показателем диаспоральности становится развитость, разнообразие и интенсивность функционирования внутриобщинных структур и сетей (семейных, клановых, земляческих, деловых, криминальных), присутствие признанных формальных и неформальных лидеров. Часто эти структуры организованы и функционируют на основе принципа клиентелы.

Видимой частью этой «грибницы» структур и сетей становятся сейчас национально-культурные общества. При том, что они не самые важные и значимые, как для общин в целом, так и для большинства их представителей организации, эти общества являются индикатором процесса структуризации и интеграции мигрантов в принимающее общество в качестве группы. В этом качестве они чрезвычайно важны для исследователя.

Неизбежной, крайне важной и интересной для изучения является проблема мафии — «индустрии по производству и продаже покровительства»[2]. Исходя из мирового опыта, можно предположить, что создание структур клиентельного типа на криминальной основе, предназначенных для решения задач не только криминального плана, является распространенным типом адаптации новичков на ранних стадиях формирования диаспор.

Важный показатель диаспоральности — стратегия интеграции в принимающее общество преимущественно через группу, а не индивидуально. В качестве индикатора уровня интеграции группы в принимающее общество можно принять соотношение формальных и неформальных институтов.

Мощным стимулом к самоорганизации, структурированию, формированию диаспоры могут стать экономические мотивы и интересы. Сети, сформированные на семейной, клановой, земляческой основе, важны в качестве механизма завоевания и освоения собственной экономической ниши в принимающем обществе.

Подталкивают к диаспорализации также характер и интенсивность связей с исторической родиной. Поддерживать такие связи легче и эффективнее сейчас на групповой, общинной основе. Власти и конкурирующие политические силы в новых независимых государствах, нуждаясь в ресурсах соотечественников за рубежом, стремясь к установлению над ними контроля, прямо заинтересованы в создании сети формальных и неформальных организаций и структур.

Сочетание этих, а также некоторых других факторов, стимулирует ускоренный процесс диаспоростроительства как одного из следствий трудовых миграций. Отражением этого процесса становится радикальное повышение уровня этнической самоидентификации (от спокойного, иногда равнодушного отношения, характерного для советского времени, к интенсивному, доходящему иногда до экзальтации — сейчас). Рост значения этничности в настоящий период — ответ на вызов времени и обстоятельств.

Весьма сложно соотносится с этими процессами проблема национального языка и культуры. Отношение к ним как некоему символу, знаку, несомненной ценности, которую нельзя утратить, формируется на фоне весьма скромных практических действий по их сохранению и развитию. Национальная школа, вернее ее почти полное отсутствие, является в этом смысле хорошим индикатором.

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что в данной работе в крайне схематическом виде изложена некая исследовательская гипотеза, нуждающаяся в проверке при изучении фактической ситуации. На следующем этапе работы предполагается проверить данную гипотезу путем анализа положения и функционирования различных национальных меньшинств, сложившихся и/или складывающихся в процессе трудовых миграций.

Об авторе: Дятлов Виктор Иннокентьевич — доктор исторических наук, профессор Иркутского государственного университета