Версия для печати

Семантическая реконструкция России

Определенная политическая культура, которая в мире формировалась на протяжении достаточно длительного периода, а в России — рывками, путем прививок и в весьма сжатые сроки, сейчас переживает системный кризис. И возможно прекращает существование

Долгое время мы совсем не понимали революции,
свидетелями которой являемся:
долгое время мы принимали ее за событие.
Мы заблуждались — это эпоха.
Жозеф де Местр

А.И. Неклесса: Обсуждая сегодня итоги и уроки выборов в "российский парламент" 2003 года, а также первые шаги президентской кампании 2004 года, хотелось бы ввести в пространство разговора дополнительное измерение, поскольку предмет моего профессионального интереса в данном случае несколько своеобразен: он, скорее, социокультурный, нежели просто политический, политологический или политтехнологический. Иначе говоря, меня интересует семантическая сторона ситуации, и потому тему выступления я бы определил как "Семантическая реконструкция России".

1. Когда разговор ведется в аналитической плоскости, то первый, естественным образом возникающий вопрос: а какова, собственно говоря, проблема, которую мы обсуждаем ("распутываем"); и второй, — какие пути рассмотрения ("решения") намечаются. Ключевую же проблемную зону российской партийно-политической ситуации я вижу в "истощении" определенной культуры, связанной с партгосстроительством в категориях "представительной демократии", "публичной политики", "многопартийности" и т.п.

Дело тут даже не в тенденциях авторитаризма или ползучем распространении иной политической феноменологии, дело именно в смене политического языка. Или, если угодно, господствующего стиля мышления. Определенная политическая культура, которая в мире формировалась на протяжении достаточно длительного периода, а в России — рывками, путем прививок и в весьма сжатые сроки, сейчас переживает системный кризис. И возможно прекращает существование. Россия-РФ выглядит тут, на первый взгляд, чуть ли не пионером, хотя предшественники у нее, конечно же, имеются — прежде всего, в зоне стран Юга: в постколониальный период в целом ряде случаев успешно (и по-своему умело) перемоловших оставленное им культурное наследие, прежде всего, — политическую культуру Модернити. Просто Россия из другой социокультурной колоды, потому ее опыт сейчас более интересен и ценен.

Обладая историческим знанием, мы можем сравнивать различные типы социальной ментальности, регистрируя "ситуации перехода". Когда-то политическое конструирование велось посредством религиозной семантики, используя соответствующие концепты и язык. Затем был длительный период, когда политическая деятельность выражалась и позиционировала себя в идеологической форме. Это было время господства "великих идеологий". Сейчас же политическое конструирование переходит в какую-то иную ипостась, в мире выстраивается новая социополитическая культура, у которой нет пока адекватного названия, но которую можно было бы назвать "политтехнологической". Ее социальная основа — повсеместная трансформация гражданского общества в общество массовое, в управляемое и контролируемое "извне" общество потребления.

Вторая проблема, которая непосредственно связана с первой, но, тем не менее, носит автономный характер — освобождающиеся политические (партийные) ниши.

Политический текст, который утвердился на сегодняшний день в стране, в принципе, предполагает некий фундаментальный контртезис. В условиях отсутствия запрета на политическую деятельность, создавшаяся ситуация парадоксальным образом выступает в роли катализатора, ускоряющего процесс политической алхимии. Действительно, прежние партийные конструкции выглядят в новых условиях "игрушечными", а ситуация, в целом, напоминает заключительные главы "Алисы в стране чудес", в ней явно слышатся отзвуки знаменитой фразы: "Все вы — колода карт!" . В общем, политтехнологам, как и любым профессионалам следует, наверное, иметь важное чувство — чувство меры, иначе вместо послушных марионеток путем их избыточного обстругивания получаются нежизнеспособные чурки, но "свято место пусто не бывает"…

При отсутствии политической структурности, бал начинает править аморфность, опасное последствие которой — аномия, социальный рак. В подобных условиях власть, блокирующая альтернативную политическую инициативу и декларирующая себя в качестве универсального агента государственности, начинает напоминать Геракла, занятого то ли вечной расчисткой Авгиевых конюшен, то ли укрощением очередной Лернейской гидры, то ли перманентной борьбой с неким их симбиозом. Причем, по мере развертывания этой борьбы и в условиях отсутствия достойного оппонента — все более выпадая из истории, уходя в дурную бесконечность, огрубляясь и опрощаясь. И наступая, таким образом, второй раз на те же самые исторические грабли России.

Аморфное обретает форму, энергии, "упругость" лишь при наличии достойного оппонента. Однако контртезис нынешней логике развития зарождается не у тех источников, которые питали прежнюю оппозицию. Исторический оппонент нынешней власти — некто, стоящий при дверях с закрытым до поры тенью или забралом лицом. На данном историческом перекрестке предполагается, пожалуй, изменение самой геометрии политического процесса, отчего мне и кажется, что социокультурный анализ ситуации на сегодняшний день важнее привычного политологического и политтехнологического языка. Умножение же признаков разрушения сложившейся ранее семантики — свидетельства фундаментальной перестройки политического поля. Упомяну лишь один, достаточно тривиальный, но яркий пример — устойчивую путаницу с определением "правого-левого" в современной российской политике…

2. Подойдя к определенному рубежу, российская политическая культура сформировала достаточно четкую матрицу партийного процесса. К сожалению, без доски мне будет несколько затруднительно представить ее объемную формулу, но она (не в полном своем варианте, исключая внутренние соотношения) настолько четка и проста, что попробую воспроизвести ее, что называется, "на пальцах".

Если мысленно нарисовать шесть квадратов, расположив их в два "этажа", т.е. по три в ряд, и наверху слева направо проставить буквы К, Е, С (то есть, КПРФ, "Единая Россия", СПС), а нижний ряд заполнить буквами Р, Л, и Я ("Родина", ЛДПР, "Яблоко"), то получим искомый результат — российскую партийно-политическую матрицу, сконструированную по итогам прошедших выборов в Государственную Думу. Тот факт, что СПС с "Яблоком" оказались за рамкой нынешнего состава этого института и находятся в стадии разложения/трансформации, не отменяет данную фиксацию (в определенном смысле это проблема фокусировки), хотя и придает ей черты историзма и ретроанализа.

Данная гексоматрица может быть прочитана с различной степенью глубины. Первый уровень ее прочтения элементарен: КПРФ — "Единая Россия" — СПС, т.е. "левые — центр — правые" со своими аналогами ("кузенами") в нижнем регистре: популистская "Родина" — политически амбивалентная ЛДПР — либеральное, но тяготеющее к идеалам социал-демократии "Яблоко". Уровень этот для нас малоинформативен. Как и всякое поверхностное прочтение, он есть то, что по-английски обозначается словом misleading — т.е. уводит от понимания структуры символической реальности.

Следующая операция дешифровки, однако, заметно более информативна: соединим правый и левый столбики в единый квадрант и противопоставим его центральному столбцу. Мы получили две субконструкции, отражающие то, о чем упоминалось ранее, — феноменологию политико-идеологической культуры Нового времени (квадрант) и политтехнологическую культуру Нового мира (центральный столбец), соединенные в единый политический текст обстоятельствами, временем и пространством (вся матрица в целом).

Сначала займемся квадрантом (тетраматрицей). Он отражает полноту политического ландшафта, описываемую в категориях прежней политической культуры. Напомню его структуру: в четырех клетках мы имеем в первом столбце КПРФ-"Родину", во втором СПС-"Яблоко" (даже на уровне стилистики партийных обозначений здесь наблюдается некоторая симметрия). Ни один из столбцов нельзя однозначно определить как правый или левый, но зато в каждом есть своя левая и правая составляющая: у преимущественно левой КПРФ — правая (консервативно-патриотическая) "Родина", у преимущественно правого (акцентированно-элитарного) СПС — левое, эгалитарное "Яблоко". Дальнейший анализ конструкции, наверное, не имеет смысла производить "на пальцах". Отмечу лишь, что, если матрицу изображать объемно как сложную конфигурацию сопряжения ее частей (т.е. представлять партийно-политическое пространство "топологически"), то мы увидим генетически вшитыми в партийно-политическую ткань сразу несколько исторических переходов.

Во-первых, переход от средневековой политической культуры к культуре Нового времени, который был связан со взаимной оппозицией аристократии и буржуазии, и во-вторых, с внутренней оппозицией эпохи Модернити — противостояния предпринимателей и наемного труда. Еще на что можно было бы обратить внимание — это голографическое сопряжение правых элементов усеченной матрицы ЛпПл , т.е. "Родины" и СПС (что на практике проявилось в феномене некоторого перетекания электората, несмотря на весьма вялое разыгрывание данной карты "Родиной").

Но, пожалуй, самое интересное и актуальное — это третье измерение гексаматрицы (квадранта и столбца): резко асимметричное (по результатам выборов) противостояние между прежней "право-левой", идеолого-политической культурой и культурой новой, "политтехнологической" (в значительной мере очищенной от идеологии), представленной двумя сегментами: "Единой Россией" и ЛДПР. Иначе говоря, — квазипартий, которые играют роль техническую, инструментальную, а не идеолого-политическую, не имея, в сущности, никакой внятной партийной позиции. Но тогда центральным вопросом оказывается следующий: кто и что потенциально является значимой альтернативой данной инновационной оргструктуры, ибо влиятельная оппозиция приходит все-таки не из прошлого, не из прежних "квадратиков" (хотя до поры это практически единственный источник реального партийного строительства, но все же — не реальной исторической альтернативы).

Таким образом, обе обозначенные выше проблемы — политическая и партийная — оказываются частями одного вопроса.

На этот вопрос, мне думается, существует приблизительно следующий ответ. Сегодня в ряде стран складывается формула политического действия, которая генетически ближе к практике корпоративного управления, нежели к публичной политике. Она рассматривает ту или иную политическую кампанию/деятельность как своего рода "проект" (а партийную марку/лицо лидера — как брэнд ), решая его без излишней рефлексии (т.е. не чувствуя этического неудобства) и соответствующими средствами. Но что, пожалуй, еще важнее, новая формула политической практики складывается не только на основе протоплазмы "массового общества", но также за счет социальной инициативы нового, активного субъекта исторического действия — "нового класса", связанного с постиндустриальным производством и глубоко враждебного прежнему порядку вещей.

Политическая воля "нового класса" не вполне сконцентрирована. Часть его может выступать под лозунгом "нового патриотизма", часть под знаменем энергичного космополитизма (акцентируя не столько транснационализм , сколько своеобразно прочитанный корпоративизм , т.е. в данном случае автономную субъектность и трансгеографическую свободу действия). Все это аспекты новой реальности, скроенные, отчасти, по прежним лекалам ("правого-левого", "национального-транснационального"), когда новый класс являлся важной (в силу своей выраженной специфики), но составной частью других групп и сословий.

Его представитель, будучи своеобразным человеком-предприятием, manterprizer ’ом (нередко предприниматель и интеллектуал-ремесленник в одном лице) в прежней геометрии политического действия был не столько субъектом, сколько неким организационно-деятельностным компонентом . Сейчас, однако, мы вновь (со времен перестройки) наблюдаем рост самосознания "нового класса" в России, связанный с динамикой его влияния на политическую жизнь и социальную реальность, с финансовыми и технологическими возможностями, а также с претензиями на соответствующий "кусок пирога". И с постепенным осознанием им грандиозной социальной и исторической перспективы. Отсюда, кстати, проистекает и желание (осознание политической необходимости) его "окоротить".

3. Прежние же политические оппозиции постепенно уходят в прошлое, логика их взаимодействия разрушается. Скажем, некоторая часть электората СПС (в Москве это ярко проявилось) голосовала на прошедших выборах за "Родину". В этом случае вроде бы углубленное прочтение партийно-политической топологии себя оправдывает, хотя в практическом плане важно, пожалуй, другое: понимание значения идеальной (символической) ниши, предсуществующей по отношению к проекту. Иначе говоря, успех "Родины" в своей основе связан все-таки не с политтехнологиями, в значительной мере он проистекает из восполнения некоего органичного дефицита на партийном поле, ставшего привычным вывихом, т.е. с выправлением естественной геометрии политического процесса, которая была деформирована.

В качестве кейса на тему я бы предложил следующее рассуждение. Вспомним выборы 93-го года: что было бы, если бы бабуринский "РОС" не был выброшен из избирательного процесса? Возможно, мы имели бы "Родину" (пусть и в иной модификации) гораздо раньше. Тогда же на площадке "оппозиции" — но не коммунистического толка — оказался тогда лишь один игрок: ЛДПР, и это явилось трамплином, который выбросил Жириновского из общего мельтешения тусовки на политическую орбиту. Так произошла данная деформация — за счет оппозиционного электората, органично не способного голосовать за коммунистов. И, кстати, — небольшая маргиналия на полях темы — в тот момент, когда в ходе нынешней кампании Жириновский несколько поменял тональность своих скетчей, делая временами речь более серьезной, а тезисы менее карикатурными, но не менее яркими и резкими, степень его поддержки заметно возросла.

Для меня во всем этом важно другое: в России постепенно формируется новая политическая культура. Признаки этого проявились еще до выборов опять же в "странных сочетаниях" левого и правого. Сложившаяся же ранее партийная культура стремительно деградирует и распадается — нынешние президентские выборы становятся гротескными, множатся и соответствующие слоганы: "Белоснежка и шесть гномов", "Волк и шестеро козлят", "Великолепная Шестерка" и т.п. Состоятельная оппозиция может проявиться уже в ином контексте, контуры ее проступают, скорее, в противоречиях олигархов и с олигархами, в межклановых разборках, включая сюда и клан новых управленцев. А тут уж рукой подать и до динамичной эклектики "нового класса", который как и всякая историческая реальность имеет два лика: скажем так, "дневной" и "ночной". Можно описать ситуацию несколько иначе: реальный политический процесс в России протекает в стороне от партийного. Но ситуация может измениться.

4. Преимущество матричных технологий над инструментальными в значительной экономии сил и средств: можно вкладывать огромное количество ресурсов в ту или иную форму партийного строительства, но если вы действуете вопреки матрице, эффективность затраченных усилий оказывается поразительно низкой. И наоборот — к примеру, политтехнологическое строительство, связанное с созданием и продвижением "Родины", было обречено на определенный успех, каким бы неряшливым образом оно не велось. Успех был в значительной мере предопределен уже на стадии импакт-фактора: правильным выбором вакантной нишы, которая была востребована гармоникой политической матрицы (структурой сознания электората).

Процесс партийного строительства связан сейчас, с одной стороны, с эксплуатацией успеха "Родины", а с другой, — с формированием новой правой структуры. Этот процесс вполне соотносится с российской партийной архитектурой, но у него может быть также иная траектория, объединяющая потенциал обеих направлений путем умелого "перетягивания на себя одеяла". Иначе говоря, у "Родины" есть серьезный шанс консолидировать под своими знаменами некоммунистическую патриотическую часть электората, недовольную гротескным, однобоким разделом "советского наследства" и положением страны в мире. Особенно после первого серьезного провала Путина. А у значительной части бывшего правого партийного клана есть шанс выдвинуться на позиции "нового класса", акцентировав перспективы постиндустриальной культуры, ориентированной на ценности человеческого развития.

В условиях же отсутствия реального политического строительства "сон разума начинает плодить чудовищ". Начинает процветать семантическое распутство, которое ярко проявилось в политтехнологических продуктах последней кампании. Тут масса любопытных сюжетов и по КПРФ, и по той же "Родине". Но поскольку мне надо завершать выступление, скажу буквально несколько слов о суицидальных энергиях, излучавшихся в ходе кампании СПС, на примере их предвыборного ролика.

Для тех, кто не является специалистом по семантическому регулированию, я поясню кое-что: существует такое понятие как "семантический интеграл Осгуда", позволяющий создавать в сознании стойкие связанности. Ролик СПС, который прокручивался по TV, это своего рода шедевр антирекламы, ее своеобразный архетип, интегрировавший, возможно, потаенные и нелицеприятные стороны партийного подсознания. Судите сами. Вопрос : "Что такое СПС?". Ответ : это: (а) объект, оторванный от земли (электората) и устремленный в неизвестность ("подальше от милой земли "); (б) искусственная, сопряженная с повышенным риском конструкция, тесно связанная в подсознании с теми ненадежными объектами, которые в 2003 году слишком часто приводили к гибели людей ("бились "); (в) люди, замкнутые в своей узкой (герметичной) тусовке, отличающейся, однако, подчеркнутой комфортностью (VIP, предназначенной только для них), улетающие "в иные края" ("Канары", "эмиграция"? ) и т.д., и т.п. В общем, семантическая диверсия. Кроме того, общенародные выборы связаны также с определенными слоями общественного темперамента и подсознания, о которых не слишком принято публично говорить, но которые играют свою роль; умолчу о них и я, упомянув лишь возникающую в сюжете когерентность с лицом России (надпись на корпусе самолета). Общественное подсознание, знаете ли, никогда не бывает политкорректным. Ну, а тот немногочисленный электорат "в остатке" (по-видимому, единственная "референтная группа" ролика) он ведь, обычно, не опускает бюллетени.

Все-таки основной смысл моего выступления заключается не в этих, в общем-то, частных констатациях, а в том, что под текущей, феноменологической реальностью партийного/электорального процесса присутствует иная реальность, так сказать, символическая. И тот, кто не прочитывает этот текст, рискует совершать если и не вполне бессмысленные, то все же достаточно бесперспективные, хотя и затратные действия. При правильном же прочтении, продвижение происходит порой без особого соответствия качеству исполнения: оно может быть виртуозным, может — корявым, хотя всегда результат будет расходиться с идеальной прописью. Но это уже "другой этаж" анализа, связанный с существованием факторов и сил за пределами национальной рамки, вне зоны контроля. Но именно эти "силы и факторы" формируют сейчас новую политическую культуру, предлагая в какой-то момент пересмотреть ситуацию в целом, а заодно привычные стереотипы действия. Кроме того, в контексте новой политической культуры возникают также и новые игроки.

Рассмотрение больших политических смыслов своего рода императив, который не компенсируется инструментальными технологиями. Иначе говоря, освоенные политические пространства хорошо обустраиваются мастерами своего дела, но специфика времени и в стране, и за ее пределами — освоение нового политического текста, для чего необходимо понять и усвоить бессвязный, но, тем не менее, очень перспективный язык.

— Что  такое "новый класс"?

— Если отвечать на этот вопрос очень кратко, то "новый класс" — это общность людей, которые связаны с постиндустриальным производством и враждебны прежнему порядку вещей, прежней, буржуазной культуре. Они иначе, нежели предшествующая им элита третьего сословия, прочитали понятия свободы, транснациональности, универсализма и культуры. "Новый класс" четвертого сословия вышел на поверхность в конце 60-х годов прошлого века, в том числе, и в гротескной, вызывающей, подчас карикатурной форме (контркультура, студенческая революция, антивоенное движения, хиппи ), затем, напротив, проявил себя в качестве умелого конформиста (яппи ). И сейчас это тот самый класс, в чьих руках в значительной мере находится контроль над финансово-правовой и информационно-коммуникационной инфраструктурой, инновационной средой, индустрией знаний, массовой и элитарной культурой.

В России постиндустриальная культура получила интенсивный импульс во времена Горбачева. Однако советское наследство досталось все же не ее представителям. Поэтому, забегая вперед, я бы сказал — политическая проблема, если сводить ее к ощутимой символике, в том, что Путин начинает проявлять черты "Андропова ", а потенциальная позиция "нового класса", будет воспроизводить некоторые типологические черты "Горбачева ". При этом соотношение между "нео-Горбачевым " и "прото-Горбачевым " будет примерно таким же, как между культурой хиппи и культурой яппи, иначе говоря, это будет "эффективный Горбачев". Некоторые проекции его лика мы, собственно, уже видели: например, в темах и процессах связанных с Ходорковским. То есть возникает новая культура, на стороне которой инерция глобального, системного процесса.

Все это вместе взятое дает некоторое представление о "новом классе"…

— Ну, а постперестроечный российский "новый класс" — это хиппи?

— Это "яппи", в том-то и дело. "Хиппи" — скорее, был сам Горбачев. Но даже в его годы постиндустриальная культура не только получила импульс, она практически подошла к рычагам власти, если вспомним реалии и персоналии, но не смогла ее взять. Потому что сама была в определенном смысле "хиппиобразная".

— А как относиться к тому, что Горбачев состоялся благодаря Андропову.

— То, о чем идет речь, более актуальная тема, нежели "Горбачев состоялся благодаря Андропову". Все же это достаточно разные политические культуры…

— Культуры разные, но один понял, что без этого не...

— Нет, проблема, которую Вы поднимаете, отдельная тема, я даже трогать ее не хочу, она не вполне релевантна нашей дискуссии. Для меня основная нить сегодняшних размышлений — смена политической культуры. Какую новую политическую культуру мы осваиваем, какую версию политических институтов прогнозируем и проектируем? И вторая, с нею сопряженная — кто и что представляет собой тот самый контртезис нынешней политической культуре России, кто будет реально новым игроком на партийно-политической арене, потому что та ситуация, которая создалась в стране, не политическая, она, скорее уж, "политтехнологическая" и по самым разным причинам вряд ли является оптимальной. Сейчас наступила пауза, наполненная предощущением нового текста или нового голоса, который возобновил бы политический процесс в стране. Именно политический. Это в моем понимании и является проблемной рамкой сегодняшнего разговора.

— А будет такое новое образование? Вот есть "Родина", кто будет оплачивать эту политическую структуру?

— Во-первых, основной этап — завоевание бренда ("первичное накопление капитала") уже преодолен (и даже развернулась борьба за его приватизацию). Во-вторых, "Родина" заполняет определенную естественную нишу, связанную с тем, что существует определенный сегмент населения, готовый голосовать за этот блок вне зависимости от того, что будут произносить ее перессорившиеся лидеры, просто в силу партийного позиционирования. Так что ее задача-минимум довольно проста — "не навреди": не потерять, не дискредитировать уже обретенный капитал. Но конечно, она могла бы быть и гораздо, гораздо амбициозней.

Ее сегодняшний капитал — те несколько семантических конструктов, которые сведены воедино, в виде комбинации, вполне устраивающей определенную части населения.

— Такое чувство сложилось на выборах, что господин Жириновский обязан Вешнякову вот этими голосами своими. Потому что Вешняков перед выборами популярно населению объяснил, что голосование против всех означает, что ваш голос будет разложен между другими партиями. И очень многие голосовали за ЛДПР, как бы голосуя против всех.

— И эта "отрицаловка" входит сейчас в политический багаж Жириновского. Будучи, скорее, владельцем постиндустриального предприятия, нежели партийным лидером, он стремиться повысить уровень менеджмента, оборот и эффективность предприятия, чтобы обеспечить не только политические дивиденды.

— Понимаете, когда у Савика Шустера Жириновский произнес то, что любой человек в стране должен был бы расценить как кощунство, по идее он должен был потерять весь свой электорат за исключением законченных подонков. Однако, по-моему, он не теряет, но приобретает.

— На меня его последняя кампания произвела совершенно иное впечатление. Прежде всего, повторю, что уже ранее отмечал, — прозвучавшая несколько раз некоторая смена тональности Жириновским, когда наряду с привычным эпатажем он начал говорить и более серьезные вещи. Особенностью данной кампании было то, что он выступил выразителем настроений неимущих ("Мы за русских, мы за бедных! "), без всех тех экивоков и оговорок, которые отличали позицию КПРФ. А также интересов мелкого российского бизнеса. Это оказалось весьма выигрышной технологией. Жириновский некоторые вещи начинал говорить как бы всерьез. Когда, скажем, критиковал продажу российских энергоносителей по льготным ценам Грузии, Украине при замерзающих российских городах, то явно произвел впечатление на определенную (дальневосточную) часть населения. Он вообще позволял себе то, чего не позволяют другие, связанные некими неписанными правилами игры. Его же правила игры сами по себе иные — я обозначил их чуть раньше, при ответе на предыдущий вопрос.

— Абсолютно не следует беспокоиться о смене культур, разве для этого есть какие-то основания?

— То, что мы имеем на сегодняшний день подобный парламент, само по себе означает "партийно-политическую паузу" и смену соответствующей культуры — партийная борьба в этом высшем ареопаге просто оказалась выведенной за скобку. Вот вам и смена культуры в самом простом толковании: это ведь уже не вполне парламент, т.е. не партийно-политическая площадка, а некий отдел АП. Отсюда логичен вывод, что на сегодняшний день институты публичной политики и представительной демократии как минимум серьезно подорваны, поэтому электоральной проблемой становится нечто иное, скажем, процент явки на выборы, поскольку собственно партийный процесс перестает быть релевантным политической теме. Политтехнологическая машина, создав аморфного Голема (весьма двусмысленный организм, напоминающий опасного Глиняшку из русских сказок), в апофеозе своего торжества как-то не заметила, что сокрушила при этом более тонкие механизмы, пестовавшиеся в предшествующее десятилетие — политический кукольный театр, подобающий социокультурный декорум, умело выстроенный модернизационный практикабль — которые позволяли делать реальный политический процесс относительно незаметным. (Тут вспоминается не столько Африка, сколько нечто из социального опыта Латинской Америки.) В общем: "цирк сгорел, клоуны разбежались", а круг ответственных за представление резко сузился.

Кроме того, подобная ситуация все-таки не вполне терпима в современном мире, еще платящего дань идеалам и добродетелям Модернити. Если бы Россия существовала как остров, в океане Соляриса, то может быть, здесь развились бы совершенно экзотичные, химерические формы. Но поскольку она существует в определенном контексте, то постмодернистские разрывы должны до поры каким-то образом скрываться и затягиваться.

И последнее. Процессы, разворачивающиеся в других странах, с упорством крота воспроизводятся в России, пусть и в заметно модифицированных формах. И в этом ряду я бы выделил универсальную тенденцию взятия истории под уздцы "новым классом", его различными версиями. Диапазон действий социокультурной революции (готовящейся перерасти в революцию политическую) необычайно широк: от современных хиппи альтерглобализма до неокорпоративной организации мира. В сущности, коллизия, о которой идет речь: в российских реалиях — это историческое состязание "Андропова" и "Горбачева", но та же коллизия в другой стране — это, пожалуйста, "Буш" и "Гор" (сегодня в ипостаси Керри). Так о чем же я говорю? Я говорю, наверное, о будущем пришествии российского Гора.

Из стенограммы заседания Серафимовского клуба 5 февраля 2004 г.
"Итоги и уроки выборов в Государственную Думу в политической перспективе"