Если не сделать африканцев французами, Франция станет Африкой

Если сегодня вы кому-нибудь скажете в России, что нужно выделять деньги на обучение приехавших из Африки, а тем более давать им жилье, то на вас посмотрят как на сумасшедшего. Однако если мы не извлечем уроки из последних французских событий, то столкнемся с теми же проблемами, с которыми сейчас столкнулась Европа

О причинах беспорядков в Париже в интервью "Газете.Ru — Комментарии" рассуждает руководитель центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Анатолий Вишневский.

— Анатолий Григорьевич, какова социальная природа беспорядков во Франции?

— Ничего неожиданного в этих событиях нет. Это в основе своей естественное следствие глобальных демографических перемен, которые привели к тому, что возникло соседство и тесное взаимодействие не просто богатого и бедного — это было и раньше, а недонаселенного (и богатого) и перенаселенного (и бедного) миров. Естественен поэтому и переток населения из одного мира в другой. Поскольку непритязательные поначалу мигранты из бедной части мира нужны и выгодны более богатым странам, то их давно используют там, но особенно не заботятся об их интеграции, о включении их на равных в принимающий социум. Когда вы видите в парижском метро, как вечером люди, работающие в городе, разъезжаются в пригороды и среди них почти нет французов, то вы понимаете, что какое-то равновесие нарушено. По сути, произошла территориальная сегрегация, которая всегда опасна.

Конечно, общая логика происходящего не нова: когда мигранты приезжают, то совершенно естественно оказываются в нижнем слое социальной пирамиды. Там же оказывались и люди, приехавшие в советское время из деревни в город. Они недолюбливали «городских» в очках и шляпе, и это тоже имело — а может, и сейчас имеет — не самые лучшие последствия.

Когда мигранты из Африки приезжают в Европу, то соглашаются на тяжелые по европейским меркам условия жизни, поскольку они все же лучше, чем у них на родине. Но уже во втором поколении эта непритязательность исчезает, и если отсутствует ощущение восхождения по социальной лестнице, начинает нарастать недовольство.

То, что было для их родителей достижением, для детей становится отправной точкой, просто условиями, в которых они родились, а никакого продвижения вверх нет, и никто об этом не заботится. Но каждое поколение нуждается в своем восхождении. В результате в среде эмигрантов накапливается недовольство, неудовлетворенность своим социальным положением. Накапливается ощущение собственной маргинальности. В культурном отношении они уже не арабы и африканцы, в буквальном смысле слова не сельские жители Алжира или черной Африки, но они еще не стали полноценными французами, полноценными европейцами.

В культурном отношении они образуют промежуточный, маргинальный слой, без устойчивых взглядов и нравственных критериев.

Поэтому они становятся очень удобным объектом политического или криминального манипулирования. Схематично цепочка факторов, которые привели к беспорядкам, выглядит так. На первом месте всеобщее недовольство, которое, кстати, не обязательно связано только с безработицей или бедностью. Оно также вызвано болезненным разложением изначальной культурной идентичности. Представления о жизни, с которыми приезжают мигранты, плохо сочетаются с жизнью в Европе. Их традиционные культурные устои подтачиваются, в их среде начинается брожение, и как реакция на него появляются фундаменталистские попытки восстановить то, что уже не восстановимо. К этому надо добавить общемировой фон — в каком-то смысле во всем развивающемся мире происходит то же самое: развитие разрушает традиционную культурную идентичность. Нарастает внутреннее напряжение, а вместе с тем и неясное недовольство, которое ищет выхода. Начинается поиск врагов: «империалисты», «глобалисты», «Америка», «белые» — все идет в ход. Эти настроения очень распространены в мире, взбунтовавшиеся подростки в парижских предместьях также чувствуют себя на волне этих настроений. Они как бы ощущают поддержку за спиной, понимают, что их много, миллиарды, и у них схожие интересы.

Такую неустойчивую, не имеющую опорных точек массу легко привести в движение.

— В принципе, проблемы интеграции в европейском обществе осознаются, программам интеграции уделяется много внимания. Почему они не работают?

— Пока внимание больше на словах или, во всяком случае, его недостаточно. Что-то делается для того, чтобы оградить себя, а не для того, чтобы сломать стену между «собой» и «ими». Сейчас помощь мигрантам воспринимается как нечто похожее на благотворительность. А нужно, чтобы интеграция мигрантов была понята принимающими обществами как своя проблема. Может быть, это не очень удачная аналогия, но мы же воспитываем своих детей не просто для того, чтобы они нас не трогали, когда вырастут.

Безработным мигрантам или их детям дают пособия, поскольку невозможно, чтобы они умирали с голоду. Но в обществе нет самостоятельной задачи интегрировать мигрантов независимо ни от чего.

Возможно, нужны специальные учебные заведения, программы вертикальной возгонки, доведение мигрантов до вузов и т.п. Когда в советские годы перековывали на рабфаках крестьянскую молодежь, задача была точно такой же. Тогда это воспринималась как самостоятельная задача: мы строим новое общество, создаем нового человека и для этого мы работаем. Сейчас же взгляд обывателя и общества на мигрантов иной: они — другие и навсегда должны оставаться другими. Проблема воспринимается неадекватно. Политики спорят, нужны мигранты Франции или России или не нужны. Но ведь есть еще вопрос, нужны ли Франция или Россия мигрантам. Они хотят сюда прийти, а почему им не хотеть? Это другая сторона той же самой проблемы. Она существует независимо от нашего желания, в силу сложившегося глобального демографического и экономического неравновесия. В мире происходят тектонические подвижки, в движении человеческих масс отражаются мощные объективные процессы, которые сродни природным. Нельзя думать, что их можно регулировать просто по желанию. Мне кажется, что это не было понято во Франции и пока не понято у нас.

В иммигрантской среде накопилось много сухого пороха, и никто не делал достаточных усилий, чтобы относиться к этим людям как к части французского общества, которую нужно приблизить к среднему французскому уровню.

— Эти выступления могут просто «выдохнуться» или это показатель некоторого качественного изменения в эмигрантской среде?

— Французы привыкли за свою историю к подобным событиям и относятся к ним более терпимо, чем мы. Может быть, они надеются, что выступления выдохнутся. Но даже если это конкретное выступление закончится ничем, проблему это не решит. Эта проблема ощущается даже в Париже, когда кое-где, выйдя из метро, можно оказаться почти в Африке. Там и толпа выглядит совсем не так, как французская, люди не очень хорошо владеют французским языком. У них не такое жилье, не такие магазины. Как решить эту проблему, никто не знает.

Существует спорный вопрос, нужно ли стремиться к мультикультурализму, то есть признавать параллельное существование всех культур, обычаев и религий, или к американскому «плавильному котлу».

Сейчас скорее в моде идея мультикультурализма, но как такая модель может долго функционировать, неясно. Уже американцы обеспокоены, что англоязычие у них перестает быть всеобщим. А как жить в стране без единого языка? Без единой системы культурных кодов? Если бы, например, все иммигранты в Париже хорошо владели французским и чувствовали себя уверенно в быту, то и другие проблемы решались бы проще. Когда же эти люди изолированы, то им ничего не остается, как объединятся на основе религиозной или этнической солидарности и укрепляться в религиозном или этническом противостоянии. Накапливается критическая масса неудовлетворенности, враждебности. И в этом есть большая опасность.

Как и Франция, Россия не может обойтись без миграции, но сейчас мы не можем позволить себе принимать много мигрантов, потому что мы к этому не готовы, и это очень опасно.

Ответом на эту опасность могут быть только специальные усилия по интеграции, хотя, мне кажется, что сейчас мы гораздо меньше, чем Франция, готовы к тому, чтобы интегрировать иноязычных, инокультурных мигрантов. Нельзя пускать в страну миллионы людей, не умея этого делать. Но это снижает конкурентоспособность России. Поэтому нужно расширять миграционную емкость страны, то есть ее способность «переваривать» пришлое население. Правда, если сегодня вы кому-нибудь скажете в России, что нужно выделять деньги на обучение приехавших из Африки, а тем более давать им жилье, то на вас посмотрят как на сумасшедшего. Однако если мы не извлечем уроки из последних французских событий, то столкнемся с теми же проблемами, с которыми сейчас столкнулась Европа.

Источник: "Газета.Ru — Комментарии", 9 ноября 2005 г.