Главная ?> Русский мир ?> Религиозные миры России ?> Религиозные итоги ?> Внутренняя и общественная жизнь Церкви в зеркале уходящего 1997 года
Александр Морозов
Версия для печати

Внутренняя и общественная жизнь Церкви в зеркале уходящего 1997 года

Вопреки ожиданиям удельный вес православия в российском обществе возрастает

В 1997 году о Русской Православной Церкви было опубликовано больше материалов, чем когда бы то ни было ранее. Это неудивительно, поскольку 1997 г. оказался богат событиями, имеющими общенациональное или мировое значение. В первом ряду оказались антисектантский процесс Якунина против Дворкина, принятие нового Закона "О свободе совести", проблема останков царской семьи, несостоявшаяся встреча Патриарха Московского и всея Руси с Папой Римским. Второй ряд — собственно внутрицерковные события, получившие политический резонанс, заметный отклик в прессе. Среди них — отлучение Филарета (Денисенко) и Глеба Якунина, канонические санкции против иконописца Зинона в Пскове и о. Георгия Кочеткова в Москве, кризис экуменического движения. Весь год шла неутомимая борьба Сергея Бычкова ("МК") с митрополитом Кириллом, шумная кампания о фильме Скорсезе охватила практически всю прессу.
Но что значат все эти и другие, менее заметные, события? Понимание происходящего и его отражение в СМИ требует специального усилия. Мы должны обозначить тенденции, которые от нас заслоняет повседневность, и лишь потом станет ясно, как они отразились в зеркале печати.

Проблема симфонии

Роль Церкви в общественно-политической жизни России колоссально нарастает. Этот тезис многим покажется неубедительным. Обычно приводят цифры: количество причастников, т.е. людей воцерковленных, колеблется, по разным оценкам, от 0,5 до 6% от населения России. На самом деле гораздо важнее приглядеться к другим цифрам. В 1997 г. все опросы показали, что армия и Церковь занимают два первых места по доверию среди россиян.

Интересен и еще один момент. На вопрос "должна ли РПЦ пользоваться привилегиями в государстве"? 40% ответили "нет", но 27% — "да". Надо вдуматься, что стоит за этими 27%. Это немало. Если бы речь шла о 1990 или 1993 годах, то высокий рейтинг Церкви можно было бы отнести к области общественных ожиданий, к презумпции того, что Церковь — "за духовность", и уже поэтому мы ей доверяем. Но в 1997 г. это отражает уже совершенно другую тенденцию. Этот рейтинг удерживается вопреки потоку антицерковных публикаций, обвинений в мракобесии, в незаконных финансовых операциях и т.д. Причина очевидна. В России нет гражданского общества, а есть только население и власть, причем власть, не пользующаяся поддержкой большинства.

Региональные процессы таковы, что распад федерации многим аналитикам кажется неизбежным в перспективе 20-30 лет. В этих условиях роль Церкви как единственного гражданского института, связывающего всех русских, естественно, возрастает. Цена Церкви как инструмента целостности резко повышается. Одним словом, населению ясно, что все в России стало партийным, корпоративным и только армия и Церковь — для всех, "за всех".

Уже в 1996 г. Церковь играла важную символическую роль в легитимизации второго срока Ельцина. Берусь предсказать, что к 2000 г. ее роль превратится в реальный политический фактор, поскольку схватка за наследие Ельцина обещает быть жесткой и с предъявлением крупных региональных заявок.

Вряд ли в условиях сегодняшней гражданской апатии удастся инициировать массовое общественно-политическое движение и — шире — реанимировать гражданские институты. Это значит, что именно армия и Церковь станут важнейшими инструментами в борьбе за целостность страны в ближайшие годы.

Проблема элиты

Вторая линия нарастания роли Церкви еще значительнее. Будем считать установленным, что уже для ближайшего стабильного будущего России проблема элиты является проблемой номер один. Сейчас Россия "на переходе", социальный "лифт" продолжает поднимать наверх новых людей, поднимаются новые возрастные когорты. Коротко говоря, вопрос о том, кто укрепится в лидерах этих когорт — "хорошие парни" или "плохие", прямо связан с Церковью. Дело в том, что "хорошим парням" нужны здешняя, собственная социокультурная почва, восстановление солидарности, ценностей семьи, трудовых мотиваций. Россия — страна христианская, православная. И это значит, что с почти марксистской железной объективностью новая элита непременно будет иметь православную составляющую в качестве цементирующего элемента. Конечно, не единственного, но остальное я здесь беру за скобки.

Этот процесс уже идет. Причем полным ходом. Не случайно появление Виктора Аксючица в ближайшем окружении Немцова, не случайно стремительное продвижение Андрея Логинова на пост куратора внутренней политики в администрации президента. Можно в прессе куражиться над тем, что Лужков не ходит к причастию, но это не изменит неизбежности спайки между лидерами разных политических сил и Церковью. Голосование по новому Закону "О свободе совести" надо рассматривать именно в этом ключе. Дело не в том, что в парламенте коммунисты, что Патриархия лоббировала и т.д. Абсолютное большинство в Госдуме и Совете Федерации проголосовало за новый закон, который больно задел администрацию Клинтона. Суть в том, что элита большинства партийных и региональных блоков проголосовала за православную составляющую в стратегии российского развития в силу объективно идущего процесса.

Таков мощный запрос на Церковь "снаружи". А что происходит внутри? В целом Церковь тоже находится "на переходе". Поместный Собор откладывается уже несколько лет в нарушение принятого Устава. Но он откладывается неспроста: большинство вопросов, которые требуют созыва Собора, как бы не созрело в значительной мере и потому, что сама Россия не определилась со своим новым лицом. С другой стороны, и в самом епископате еще не подоспела, не вызрела когорта, которая взяла бы на себя ответственность за решения, имеющие очень серьезные последствия. Церковь в 1997 г. продолжала наращивать ресурс — это главное. И это, собственно, единственное, что можно было сделать в этот переходный, пореформенный период. Если мы мысленно передвинемся на некоторую историческую дистанцию, то увидим, что дипломатия и канонические решения Патриархии в 1997 г. были достаточно определенны и в то же время сохраняли аккуратность, соответственную переходному периоду.

Патриарх Алексий II отказался от встречи с Папой, но Патриархия не отказалась от Баламандских документов и возможного диалога.

Известно, что полемические приемы православных публицистов в борьбе с сектами даже в Патриархии, а не только среди рядовых мирян многие считают чрезмерными, но Патриархия твердо поддержала Александра Дворкина в его процессе против Глеба Якунина, чтобы показать, что проблема "иностранных миссий", с точки зрения Церкви, носит государственный характер. Так оно и есть.

В другом срезе, слабо отраженном в прессе, мы видим ряд усилий Патриархии по "собиранию умов". Это Рождественские чтения, Православные чтения в Академии МВД, Конференция по здоровью нации под эгидой митрополита Кирилла, формирование факультетов православной культуры в элитных учебных заведениях вооруженных сил, международные акции Фонда единства православных народов и т.д. На большинстве таких встреч и чтений происходит медленный, но важный процесс "обкатки" людей разных профессий и социальных статусов, объединенных сознанием ценности православия для государственного строительства. Этими шагами Церковь идет навстречу новой российской элите.

Проблема общинной жизни

Третий, самый глубокий и плодотворный пласт современной церковной жизни вообще не присутствует в прессе. А именно он и питает все остальное. Речь идет о жизни общин. Низовое братское движение, вспыхнувшее в начале 90-х годов на почве православия как идеологии, Патриархия прикрыла. Развитие пошло по типу синодального периода начала XX века: в епархиях, при архиереях формируются сильные, экономически устойчивые братства. Хорошо это или плохо — покажет время. До 1917 г. значительная часть средств Церкви проходила через православные братства. Не знаю, продуктивны ли сегодня отсылки к прошлому, но не удержусь от примера: в 1914 г. в Костроме торжественно отмечалось 35-летие Александровского православного братства, в которое входила вся тогдашняя городская элита. Император пожертвовал 3 тыс. руб. братству в момент его основания. К 1914 г. его капитал составлял 255 тыс. руб. Имущество братства оценивалось в 100 тыс. Братству принадлежали семь школ и четыре ремесленные мастерские, 4 общежития, две больницы, богадельня, всего 19 просветительско-благотворительных заведений. Помимо финансирования строительства и реконструкции храмов, братство выплачивало денежные пособия престарелым и неимущим прихожанам, выдавало компенсации в случае пожара или болезни. В 1914 г. в братстве было 545 членов. Плохо ли?! В Церкви и сегодня есть и общины и пастыри, известность которых выходит далеко за границы их приходов. Протоиереи Дмитрий Смирнов, Борис Пивоваров, Александр Новопашин, Аркадий Шатов — выбираю имена сейчас лишь для примера.

Эти и десятки других иереев сегодняшней Церкви знамениты как раз тем, в отсутствии чего и упрекает либеральная пресса Церковь — "социальным служением". Но мы не видим этих людей на обложках иллюстрированных журналов. Тут есть и объективные причины: о жизни общины — а жизнь эта тихая, избегающая рекламы — написать трудно, трудно снять телесюжет. Трудно не впасть в "лубочную", декоративную интонацию. Трудно избежать показа православных как обитателей какого-то гетто в секулярном мире.

Возможно, это трудности "переходного периода".

В целом Церковь продолжает жить и существовать как организм, стремясь расправиться, распрямиться и найти себя в постсоветском мире. Она движется к новой самоидентификации, контуры которой пока лишь угадываются. Ясно одно — эта идентичность неотрывна от той формы, которую примет Россия.

Проблема проекта

1997 год войдет в историю как год всеобщей констатации того, что проект построения в России гражданского общества не состоялся. Почему, как это случилось? Так случилось. Теперь "хорошим парням" предстоит сплачиваться вокруг "коренного русского ума". Это выражение Киреевского предлагает нам проф. Михаил Ильин, чуткий к языку политолог, использовать вместо непонятно как образовавшегося и заезженного выражения "русская идея". Иначе говоря, придется развиваться все-таки органично.

Снаружи на этот "коренной русский ум" хотят набросить терминологическую сетку — "консерватизм", "фундаментализм" и т.д. Этот ход ни в коем случае не надо принимать, не надо обосновывать, доказывать, что "фундаментализм" — это хорошо, поскольку это-де опора на коренные ценности. Убийственность этой терминологии — в специфичности. Мы должны просто говорить — культура.

Когда мы произносим это слово, то мы имеем в виду не "нечто вообще", а вот именно российскую христианскую культуру.

Вот в таком сложном контексте приходится самоопределяться Русской Церкви. Снаружи, как говорят американские аналитики, из России исходят две угрозы — ядерное оружие и фундаменталистская РПЦ. Изнутри группа публицистов, проваливших в 1990-1997 гг. построение гражданских институтов, сидя наравне со всеми на развалинах "свободной прессы", пишет о перманентном "кризисе средневекового сознания", которым болеет РПЦ, скорбит о ее нетолерантности, о том, что в ней одерживают верх крайне правые.

Восемь из десяти публикаций в общенациональной печати — это паясничанье по поводу "мракобесия" Церкви. Но еще хуже дело обстоит с другого конца — там редактор "Руси православной" Константин Душенов со товарищи взялся работать пугалом этого "фундаментализма". Константин Юрьевич взялся заваливать за край. Он не понимает, что не надо способствовать срыву органического развития. Его листовки "Православие — или смерть!" — это примерно то же самое, что эротические сцены из фильма Скорсезе. Они в состоянии вывихнуть слабое, еще не сложившееся христианское самосознание.

Отметим для ясности, что при всех недостатках нынешней генерации епископата ей удается вести Церковь через эти "годы перехода", не завалив ее на край. По тонкой, очень тонкой грани предстоит пройти русским архипастырям следующего поколения. Давление исторической ситуации — огромно. Поскольку велика Россия "патриотами", желающими превращать веру и сопутствующую ей спокойную уверенность пребывания у себя дома ("свобода" в русском языке от слова "свой", "свои") в навязчивую идеологию или морализаторство.

Проблема органичного ответа

Отличительная черта 1997 г. — о делах Церкви в общенациональных газетах пишут люди с ненавистью к Московской Патриархии, ее нынешнему составу. Зоя Крахмальникова, Александр Нежный, Сергей Бычков, Наталья Бабасян словно бы ждут, что на Данилов монастырь упадет нейтронная бомба. При этом их пафос таков, как будто они уверены, что следующая генерация русского епископата, которая после чудесного освобождения Патриаршей резиденции расположится там, заранее лучше нынешней. Или, например, что есть какая-то тайная фракция в русском епископате, которая намного лучше ныне синодствующих. Но любой ответственный политолог скажет вам, что такой фракции нет, а следующее поколение епископата, способное повести Церковь, не вполне сформировалось, а сами эти авторы, если их спросить, наверняка скажут, что оно не лучше нынешнего. Стало быть, пафос этих "метателей отравленных стрел" — совершенно на пустом месте. Это чистая, пионерская и безответственная риторика.

В реальности Церковь стоит перед сложнейшими вызовами, на которые предстоит найти органичные ответы. Здесь можно лишь бегло обозначить эти вызовы, их масштаб. Предстоит найти тонкое соотношение "открытости" и "закрытости", поскольку Церковь не может просто "раскрыться" в модернизацию, прямо по сценарию Второго Ватиканского Собора, как это, наверное, представляет себе Анатолий Красиков, но она не может и "закрыться" наглухо, потому что идеологическая резервация — это путь к смерти. Ей предстоит поддержать, а может быть, и вырастить те силы, те элиты, которые смогут участвовать в реальной модернизации России в целом, т.е. в построении органически развивающегося общества на собственной социокультурной почве. Не говоря уже о проблемах канонической территории и автокефалий, отношения к собственному прошлому — синодальному и досинодальному.

Стоит только задуматься об этом — ясно, что Церковь, как и Россия, должна заново собрать себя в фокусе будущего, вызов которого является неотложным, неотвратимым. От этого вновь собранного самосознания, она, видимо, и сможет получить нужный импульс развития.

Материал подготовлен при информационной поддержке Агентства обзора СМИ "WPS".

 

Источник:"НГ-Религии", №012 (12) от 25 декабря 1997 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2016 Русский архипелаг. Все права защищены.