Версия для печати

Россия и Япония: уроки истории, задачи на будущее

Доклад на закрытой сессии 19-го российско-японского симпозиума, март 2001 года, Токио

Содержащиеся в докладе оценки и предложения принадлежат автору и не могут рассматриваться как прямо или косвенно отражающие позицию правительства России. Доклад написан до встречи премьер-министра Японии с президентом России в Иркутске.

В сентябре 2000 г. в результате визита в Японию президента Путина российско-японским отношениям был придан новый импульс, позволявший надеяться на их качественное улучшение. С конца января 2001 г., сразу после посещения Москвы министром иностранных дел Коно, появились симптомы того, что импульс к улучшению отношений может быть серьезно ослаблен или вообще уничтожен.

Строго говоря, столь досадный поворот, если бы он действительно произошел, не был бы чем-то необычным. В отношениях СССР, а с 1992 г. России с Японией уже давно сложился определенный цикл: за робким подъемом следует неизбежный спад, в свое время сменяющийся новым подъемом. При этом, на этапе подъема всегда возникает ощущение того, что двусторонние отношения могут, наконец, стать многофакторными и стратегическими, то есть строящимися на осознанной заинтересованности обеих сторон в долговременном сотрудничестве в самых разных областях. Однако, с наступлением спада обычно выясняется, что в двусторонних отношениях нет в сущности ничего, кроме проблемы пограничного размежевания. Проблемы трагической и типичной. Трагической, потому что никак иначе охарактеризовать проблему, из поколения в поколение отравляющую жизнь одному народу и раздражающую другой, просто нельзя. Типичной же, потому что ее бесконечные тупики отражают как взаимную несовместимость политических культур двух стран, так и их неспособность эту несовместимость преодолеть.

Анализ советско-японских отношений, начиная с 1955 г., позволяет выявить некоторые закономерности стратегии и тактики каждой из сторон.

1. В силу объективных причин Япония никогда не была главным приоритетом советской политики в Азии. Вместе с тем время от времени у СССР возникала стратегическая мотивация к улучшению отношений с Японией. С позиций сегодняшнего дня эта не раз менявшаяся мотивация вряд ли выглядит до конца безупречной. В чем-то она была утопична, в чем-то просто наивна. Фактом, однако, остается то, что целью усилий СССР было именно улучшение отношений с Японией. В такой системе координат урегулирование проблемы пограничного размежевания воспринималось СССР как одно из средств достижения поставленной цели, т.е. как элемент тактики.

В интересах улучшения отношений с Японией СССР периодически проявлял тактическую гибкость в своем подходе к проблеме пограничного размежевания. В частности, в 1956 г. СССР взял на себя правовое обязательство передать Японии острова Хабомаи и Шикотан после подписания мирного договора. В дальнейшем всякий раз, когда надежды на улучшение отношений с Японией не оправдывались, СССР от этого обязательства отказывался. А когда надежды возникали вновь — намекал на возможность к нему вернуться.

2. В свою очередь Япония руководствовалась прямо противоположной мотивацией. Стратегической целью ее усилий было именно урегулирование проблемы пограничного размежевания, причем на своих раз и навсегда определенных условиях. В этом смысле улучшение отношений с СССР было для Японии в основном средством достижения главной цели. Именно поэтому в определенных заданных пределах Япония проявляла тактическую гибкость в вопросах улучшения отношений с СССР, стремясь побудить его к передаче всех четырех островов, на которые претендовала.

3. В своем стремлении к улучшению отношений с Японией СССР ни разу не пошел дальше обозначения готовности вернуться к своим обязательствам по Совместной декларации 1956 г. о передаче Японии островов Хабомаи и Шикотан после подписания мирного договора. Возможность передачи Японии островов Кунашир и Итуруп или хотя бы признания их потенциально японскими территориями СССР никогда не рассматривал. И более того, не считал себя юридически обязанным это сделать. (Косвенное указание на возможность переговоров о Кунашире и Итурупе содержится в обменных письмах Громыко и Мацумото 1956 г. Можно, однако, утверждать, что обменные письма зафиксировали не юридические обязательства, а лишь политическую договоренность, т.е. в частности такую договоренность, для выполнения которой требуются благоприятные политические условия.)

4. Напротив, Япония всегда исходила из того, что ее юридические права на Кунашир и Итуруп вполне и безусловно доказаны. И, соответственно, неуклонно добивалась их передачи вместе с островами Хабомаи и Шикотан. В общих рамках своей внешней политики времен “холодной войны” Япония порой использовала невозможность полного удовлетворения своих территориальных требований для конъюнктурного ограничения отношений с СССР.

С конца 80-х годов у СССР, а с 1992 г. у России мотивация к улучшению отношений с Японией существенно возросла. В силу этого советской, а затем и российской стороной было сделано немало тактических шагов навстречу Японии по проблеме пограничного размежевания. Был официально признан до сих пор отрицавшийся факт самого существования проблемы, а также перечень территорий, о принадлежности которых существуют разногласия. (С международно-правовой точки зрения этот шаг имеет очень большое значение.) Подтверждено правопреемство России в отношении всех договорных обязательств СССР.

Больше того, в начале 90-х годов Россия предпринимала, хотя и не очень последовательно, попытки нащупать практические шаги решения проблемы. Однако ожидания и запросы Японии всегда превышали пределы того, на что в каждый конкретный момент была готова пойти Россия. Причина видится в том, что Япония осталась верна своей стратегической линии. Соответственно в российских реформах Япония увидела лишь шанс на быстрое и легкое урегулирование проблемы пограничного размежевания на своих условиях, а никак не историческую возможность широкого и качественного улучшения отношений с Россией.

Отчасти поведение Японии понятно. Улучшение отношений — это процесс, который может потребовать немало времени, сил и нервов, а для урегулирования проблемы пограничного размежевания достаточно подписать мирный договор. В целом же, однако, японский подход следует признать упрощенным и нереалистичным. Ведь сколько бы лет ни заняло строительство новых российско-японских отношений, только они являются залогом урегулирования проблемы пограничного размежевания. По злой иронии судьбы или в силу логики международной политики приходится констатировать, что и после десятилетий бесплодных усилий от Японии по-прежнему требуются терпение, рационализм и, наверное, отказ от максимализма. Поспешность же может привести лишь к тому, что и российско-японские отношения в целом не улучшатся, и проблема пограничного размежевания останется в тупике.

Собственно говоря так и произошло в середине 90-х годов, когда в российско-японских отношениях вновь наметился спад, а по проблеме пограничного размежевания появились признаки возвращения сторон к взаимно непримиримым позициям прошлого.

II

Заявка на новый подъем в российско-японских отношениях была сделана на так называемой “встрече без галстуков” президента Ельцина и премьер-министра Хасимото в Красноярске в 1997 г. Принципиально важным при этом было то, что японский лидер, незадолго до этого выдвинувший свой во многом новаторский план строительства отношений с Россией (“план Хасимото”), рассматривал ее не столько в качестве стороны в территориальном споре, от которой нужно добиться уступок, сколько в качестве партнера по долговременному сотрудничеству.

Объективные условия для такого сотрудничества были налицо. Система международных отношений стала гораздо более динамичной, чем прежде, но отнюдь не более предсказуемой. Остро встали проблемы глобальной и региональной безопасности, нераспространения ядерного оружия, контроля за средствами его доставки, баланса стратегических вооружений, региональных конфликтов, отношений с так называемыми государствами-изгоями, которых не следует поощрять, но нельзя и изолировать. По всем этим проблемам у России и Японии было немало точек соприкосновения, а, следовательно, и потребность во взаимодействии. Непосредственно в регионе Северо-Восточной Азии выделялась группа проблем, связанных с Корейским полуостровом. Россия и Япония, оставшись за рамками “четырехсторонних переговоров”, не могли не испытывать беспокойства в связи с угрозой своим интересам, которую могли таить достигнутые на этих переговорах по сути сепаратные договоренности. Вместе с тем и провал “четырехсторонних переговоров” был бы чреват опасным для интересов России и Японии кризисом.

Потенциально не менее перспективным выглядело российско-японское экономическое сотрудничество, основанное не столько на японской финансовой помощи, сколько на долгосрочных японских капиталовложениях в российскую экономику.

В условиях широкого сотрудничества и в целом качественного улучшения российско-японских отношений по идее должны были открыться и новые возможности для поэтапного урегулирования проблемы пограничного размежевания.

Итоги неформальной встречи в Красноярске, где стороны договорились о начале широкого сотрудничества, а также о том, чтобы приложить усилия для заключения мирного договора до конца 2000 г., внушали оптимизм. В столь же позитивном ключе прошла и неформальная встреча в Кавана, на которой японская сторона предложила свою новую формулу решения проблемы пограничного размежевания.

Впрочем сама “формула Кавана” отражала не только стремление японской стороны к поиску взаимоприемлемой развязки, но и явное непонимание логики российской позиции. Японские предложения сводились к тому, чтобы провести линию границы между островами Уруп и Итуруп, подтвердив тем самым суверенитет Японии над всеми спорными островами, а их фактическую передачу на какое-то время отложить. Это предложение было для России неприемлемо, поскольку предполагало ее юридическую капитуляцию по вопросу о принадлежности Кунашира и Итурупа, переговоры о которых еще не велись.

Справедливости ради стоит отметить, что на следующий год российская сторона выдвинула предложение о заключении мирного договора без урегулирования проблемы пограничного размежевания, в свою очередь мало заботясь о его приемлемости для Японии.

Обстоятельства сложились так, что продолжить диалог с Японией выпало уже новому президенту России Путину. Итоги его визита в Японию в сентябре 2000 г. стали, пожалуй, наивысшим достижением российско-японских отношений последних десятилетий.

Совместное заявление о сотрудничестве в международных делах зафиксировало взаимопонимание по беспрецедентно широкому кругу вопросов, от основ нового мирового порядка до проблем нераспространения ядерного оружия и сохранения договора по ПРО.

С учетом обозначившейся тенденции к сближению двух стран, Россия пошла даже на такой небесспорный шаг как заявление о поддержке кандидатуры Японии в постоянные члены Совета Безопасности ООН. Объективно Япония, конечно, заслуживает этого. Но Россия вряд ли имеет достаточно оснований поддерживать повышение международного статуса страны, с которой у нее не полностью урегулированы отношения и, в частности, не заключен мирный договор.

Экономическая составляющая саммита была менее результативной. Впрочем, не приходилось сомневаться в том, что настоящие, а не показные усилия правительства Японии по развитию связей с Россией побудят к активности и японские деловые круги. Особые надежды в этой связи возлагались на посещение России в 2001 г. делегацией во главе с председателем Кэйданрэн Имаи.

И, наконец, мини-прорыв был достигнут при обсуждении проблемы пограничного размежевания. Российский лидер впервые за сорок последних лет прямо заявил о том, что Совместная декларация 1956 г. остается в силе в полном объеме. Строго говоря, президент России всего лишь констатировал бесспорный факт. Как человек с юридическим образованием он не мог не понимать, что международный договор, каким является Совместная декларация 1956 г., остается в силе до денонсации (которая в данном случае означала бы разрыв дипломатических отношений) и не подлежит выборочному пересмотру в одностороннем порядке. Однако, в рамках сложившихся на российско-японских переговорах стереотипов, подобное заявление Путина выглядит как очень большой шаг вперед. У России и Японии едва ли не впервые появился шанс путем спокойных и конструктивных переговоров начать разблокировать проблему пограничного размежевания.

Трудность, однако, заключалась в том, что еще до визита президента Путина в правительстве и в правящей партии Японии наметился раскол, причем не просто по проблеме пограничного размежевания, но в целом по вопросу об отношениях с Россией.

Одна группа (условно классифицируемая как “традиционалисты”) отстаивала прежний жесткий и бескомпромиссный подход: полное удовлетворение японских требований на все спорные острова является обязательной предпосылкой для подписания мирного договора и в целом для улучшения отношений с Россией. Другая группа (“модернисты”) полагала, что в изменившемся мире отношения с Россией приобрели самостоятельную ценность и не должны страдать из-за невозможности полного удовлетворения японских территориальных требований. Насколько можно понять, “модернисты” не исключали подписания мирного договора с Россией на условиях некоего рационального компромисса по проблеме пограничного размежевания.

Необходимо отметить, что отдельные японские политологи уже давно сомневаются в юридической обоснованности и политической целесообразности максималистского требования о возвращении всех спорных островов. Такие люди всегда составляли абсолютное меньшинство и подвергались общественному остракизму как диссиденты. Но теперь схожие мысли появились у видных представителей политической и бюрократической элиты. Возникла столько знакомая россиянам разноголосица, причем “традициона-листы” как сторонники жесткой линии с поразительной точностью повторили тактику российских радикальных “патриотов”: обвинили своих оппонентов в отсутствии патриотизма. Ситуация получилась зеркальная. В России радикальные “патриоты” больше всего опасаются, что российское правительство во имя улучшения отношений с Японией предложит ей компромиссное решение проблемы пограничного размежевания. В Японии “традиционалисты” боятся, что японское правительство примет предложенный компромисс.

Другое дело, что российское правительство давно привыкло строить отношения с Японией в условиях жесткого противодействия со стороны противников любых компромиссов. Для японского же правительства — это в диковинку. Насколько можно понять, в особенно сложном положении оказался министр иностранных дел Коно. “Модернисты ждали от него результата, а “традиционалисты” требовали не поступаться принципами. Скорее всего, по этой причине Коно прибыл в январе 2001 г. в Москву с планом действий, который трудно назвать реалистичным. Судя по сообщениям печати, японское правительство намеревалось добиваться:

• письменного подтверждения Совместной декларации 1956 г.;
• подтверждения готовности России передать острова Хабомаи и Шикотан;
• согласия России на переговоры о возвращении островов Кунашир и Итуруп.

Такие заранее обнародованные намерения, если они соответствуют действительности, выглядят как явная попытка японского правительства прежде всего успокоить собственных “ястребов”. О том, что, согласившись с указанными японскими предложениями, российское правительство неминуемо попало бы под огонь критики со стороны собственных “ястребов”, не подумали.

Практического же смысла в японском плане в сущности было мало. Единственно разумное и юридически безупречное письменное подтверждение Совместной декларации 1956 г. — это заключенный на ее основе мирный договор. Что же касается переговоров по Кунаширу и Итурупу, то Россия к ним явно не готова. Возможно только пока. Впрочем, при столь характерных для японской стороны спешке и склонности к публичности, возможно, и никогда готова не будет.

Можно выразить сожаление в связи с тем, что президент России не принял министра иностранных дел Японии. В очередной раз российская сторона не смогла или не захотела понять, что в японской культурной традиции визит вежливости в вышестоящему лицу — это абсолютный императив. Неприятно, что вышла путаница с объявлением сроков встречи на высшем уровне в Иркутске (хотя, конечно, это объявление, видимо, должны были бы сделать два министра иностранных дел вместе).

Все это, однако, не более чем досадные издержки не всегда совместимого российского и японского делового этикета. Зато не может не тревожить, что по итогам визита министра иностранных дел Коно в Японии начали вновь говорить о необходимости паузы в отношениях с Россией, о возможной отмене запланированных поездок, в частности визита уже упоминавшейся делегации Кэйданрэн. Как бы не получилось так, что российско-японское отношения опять окажутся заложником проблемы пограничного размежевания.

К счастью о сроках встречи в Иркутске удалось договориться самим лидерам двух стран без посредников. Каких результатов ждать от этой встречи неясно, тем более учитывая ее неформальный характер.

В период с сентября прошлого года по февраль нынешнего в Японии появилось немало версий, причудливо трактующих намерения России. Все они строятся вокруг подтверждения Совместной декларации 1956 г., сделанного президентом Путиным в Токио. Согласно одной из версий, российский лидер пытался таким образом внести раскол в японское общественное мнение. Согласно другой, он исходил из того, что правительство Японии никогда не согласится подписать мирный договор на условиях Совместной декларации 1956 г. Говорят в Японии и о том, что после возвращения президента Путина из Токио некие российские “ястребы” оказали на него давление, заставив отказаться от сделанного в ходе визита заявления. В подтверждение этой последней версии теперь ссылаются на якобы имевшее место нарушение российскими военными самолетами воздушного пространства Японии. (Российские военные факт нарушения отрицают, хотя и полеты в непосредственной близости от японского воздушного пространства — это, конечно, прием из арсенала “холодной войны”.)

Все эти версии представляют собой в сущности не более чем попытки угадать будущее, подозревая партнера в особо изощренном коварстве. Такие подозрения в отношении России у японцев возникают, как правило, легко и быстро. У русских в отношении Японии, впрочем, тоже. Например, когда сразу после визита президента Путина японская полиция арестовала офицера исследовательского института Морских Сил самообороны Японии по подозрению в связях с Россией, в Москве тоже заговорили о попытках неких японских “ястребов” торпедировать итоги саммита.

Истинное же положение вещей обычно оказывается хуже, чем надеются оптимисты, но лучше, чем подозревают пессимисты. Применительно к нынешней ситуации можно утверждать, что президент России хотел бы использовать свой исторический шанс для начала процесса качественного улучшения отношений с Японией и исходит из того, что такое же стремление есть и у японского руководства. Можно осторожно предположить, что как руководитель российской внешней политики для достижения этой цели он был бы готов рассмотреть возможности урегулирования проблемы пограничного размежевания и подписания мирного договора с Японией. Вопрос о том, готов ли он как политик совершить акт политического самоубийства, приняв максималистские требования Японии, — в ответе, по-видимому, не нуждается.

В этой связи следует вновь вернуться к урокам недавнего прошлого. Как известно, в СССР распространение информации находилось под жестким контролем властей. Тогда многим в Японии казалось, что стоит только рассказать советским людям о проблеме пограничного размежевания и она решится сама собой. (Кстати говоря, уверенность в том, что, хорошо узнав японскую точку зрения, другие народы с ней обязательно согласятся, — это характерная особенность японского менталитета.) В России ограничений на информацию нет. Сегодня о проблеме пограничного размежевания не знают только самые ленивые, а не имеют собственного мнения только самые аполитичные россияне. Решению проблемы это не помогло. Подавляющее большинство россиян просто уверены в том, что никакие территории не могут быть переданы японцам. Точно так же, кстати, как большинство японцев убеждены в необходимости возвращения всех четырех спорных островов. Иными словами, россиян было бы трудно убедить в том, что передача островов Хабомаи и Шикотан предусмотрена юридическими обязательствами СССР. Между тем японцев вряд ли можно убедить в том, что претензии на острова Кунашир и Итуруп не имеют должного юридического обоснования и не могут быть удовлетворены в бесспорном порядке.

В этом смысле едва ли не любая договоренность по проблеме пограничного размежевания почти наверняка вызовет протесты как российской, так и японской общественности. На практике это, очевидно, означает, что руководители двух стран должны быть готовы разделить политический риск, связанный с урегулированием проблемы.

Источник: Информационно-аналитический бюллетень № 7 (март 2001 г.) Депутатской группы по связям с парламентом Японии, с. 23-27. Опубликовано: "Азиатская библиотека".