Дискуссия вокруг цивилизационной модели: С.Хантингтон отвечает оппонентам

Западное могущество в форме колониализма и американская гегемония в XX в. распространили западную культуру почти по всему современному миру. Европейский колониализм позади; американская гегемония отступает. По мере того, как самоутверждаются местные, уходящие корнями в историю нравы, языки, верования и учреждения, западная культура подвергается эрозии

Своей концепцией "столкновения цивилизаций" профессор С.Хантингтон бросил вызов многим устоявшимся представлениям о характере происходящих и потенциальных глобальных и региональных противостояний, а также предложил новую парадигму для теоретического исследования и прогнозирования миропорядка на рубеже XX и XXI веков. С солидной долей уверенности можно сказать, что это едва ли не самая крупная из представленных за последнее десятилетие научная концепция, в которой дана общая картина мира. Неудивительно, что новаторские геополитические идеи проф. Хантингтона сразу же вызвали мощную волну научных дискуссий; не остались в стороне и политики из многих стран мира. Разумеется, первые полемические отклики касались прежде всего частных аспектов новой концепции: критики цивилизационного подхода. Хантингтона вряд ли могли оперативно выдвинуть альтернативную модель столь же высокого научного уровня; видимо, они это и не ставили своей целью. Не так уж много убедительных аргументов было собрано ив пользу нынешнего понимания состояния и перспектив мировой политики, которое, вполне вероятно, после выступления Хантингтона может получить эпитет "традиционного".

В сентябрьской/октябрьской 1993 г. книжке журнала "Форин Афферс была опубликована подборка небольших по объему статей, в которых видные ученые и политики обсуждали и критиковали разные аспекты цивилизационной модели. Первыми в дискуссию вступили: Фуад Аджами, профессор школы международных отношений университета Джона Хопкинса, США; Кишоре Махбубани, заместитель секретаря по иностранным делам Сингапура, постоянный представитель Сингапура при ООН в 1984-1989 гг.; Роберт Л. Бартли, главный редактор "Уолл Стрит Джор-нел"; Ли Биньянь, китайский диссидент, руководитель Китайской инициативной группы в Принстоне, Нью-Джерси и автор известной книги "Высшая форма лояльности:  воспоминания"; Джин Киркпатрик, профессор Джорджтаунского университета, ведущий исследователь Американского института предпринимательства, бывший постоянный представитель США при ООН; Альберт Л. Уилс, почетный профессор Нью-Йоркского университета; Джерард Пайл, почетный президент Американской научной корпорации*.

С.Хантингтон — один из наиболее авторитетных политологов мира — и сам отлично понимает, что полемизировать с его концепцией, "столкновения цивилизаций" убедительнее всего было бы с помощью выдвижения иной целостной теории, альтернативной не только его идеям, но и устаревшей парадигме холодной войны, которую, по его мнению, "драматические события последнего пятилетия превратили в достояние интеллектуальной истории". Эти слова — из ответа Хантингтона "Если не цивилизации, то что? Парадигмы мира после холодной войны" на первые критические мнения, опубликованного в ноябрьском/декабрьском 1993 г. номере "Форин Афферс"**. Автор предпочел спорить по крупным проблемам и преимущественно на абстрактно-теоретическом уровне, мало отвлекаясь на частные критические замечания и тем самым оставляя некоторые соображения своих оппонентов без внимания, поскольку, по его мнению, ни одна парадигма неспособна "объять необъятное", потому "аномалии", т.е. необъяснимые в ее рамках явления, — лишнее подтверждение научной валентности концепции в целом. В данном реферате мы постарались свести критику концепции Хантингтона в отдельные тезисы и сгруппировать их по нескольким темам. Ответы ученого даются в незначительном сокращении. Для ознакомления и дальнейшего обсуждения в отечественной аудитории в реферате приведены и проигнорированные в ответе Хантингтона критические суждения. Наконец, в своей ответной статье критикам Хантингтон выдвинул и новый интереснейший тезис о возможности "цивилизационного раскола" Соединенных Штатов. Нам представляется, что он может дать дополнительные аргументы для исследования процессов в России.

Прежде всего проф. Хантингтон настойчиво утверждает свою мысль о необходимости новой модели, которая позволила бы упорядочить и понять основные современные процессы в международных делах, об обязательности "смены парадигм" для осмысления мира, движущегося к рубежу веков.

"В течение 40 лет исследователи и практики международных отношений мыслили и действовали в соответствии с понятиями весьма упрощенной, но полезной картины мировых проблем — парадигмой холодной войны. Мир был разделен на группу относительно богатых и преимущественно демократических обществ, возглавляемых Соединенными Штатами и втянутых в широкий идеологический, политический, экономический я временами военный конфликт с другой группой несколько более бедных коммунистических обществ, руководимой Советским Союзом. В значительной мере конфликт разворачивался за пределами этих двух лагерей — в третьем мире, состоящем из стран в основном бедных, политически нестабильных, лишь недавно ставших независимыми и называющих себя неприсоединившимися. Парадигма холодной войны не могла охватить всего происходившего в мировых делах/.../ и временами не позволяла ученым и государственным деятелям увидеть важнейшие процессы, например, китайско-советский раскол. И все же как простая модель глобальной политики она охватывала больше важных явлений, чем любая из ее соперниц; она служила необходимой отправной точкой для осмысления международных проблем; в конце концов, она была принята почти всеми и в течение двух поколений формировала осмысление мировой политической жизни" (с. 186-187).

Объясняя, что заставило его взяться за разработку новой модели, Хантингтон пишет: "Когда люди думают серьезно, они думают абстрактно; они оперируют с упрощенными картинками действительности, которые зовутся концепциями, теориями, моделями, парадигмами. По словам Уильяма Джеймса, если нет такого интеллектуального материала, то остается лишь "цветущая и жужжащая неразбериха". Как показал в своем классическом труде "Структура научной революции" Томас Кун, интеллектуальное и научное продвижение заключается в вытеснении одной парадигмы, становящейся все более неспособной объяснить новые или вновь открытые факты, новой парадигмой, которая более удовлетворительным образом их толкует. "Для того, чтобы быть принятой в качестве парадигмы, — писал Кун, — теория должна выглядеть лучше, чем ее соперники, но от нее не требуется объяснять все факты, с которыми она может быть сопоставлена" (с. 186). Однако аномальные явления не искажают парадигмы: она "отрицается только созданием альтернативной парадигмы, которая позволяет учесть больше основных фактов в равной степени простых или более простых понятиях (при сопоставимом уровне интеллектуального обобщения более сложная теория всегда позволит учесть больше явлений, чем более ограниченная). Порожденные цивилизационной парадигмой споры в мире подтверждают, что в определенной мере она попала в цель; она либо соответствует тому, как люди видят действительность, либо же настолько близка к их видению, что не приемлющие ее вынуждены на нее нападать" (с. 187).

Тезис Хантингтона о том, что именно цивилизационная модель объяснения современного и будущего состояния мира способна стать обобщающей, или главной, научной парадигмой эпохи после холодной войны, вызвал серьезные возражения критиков. Вкратце, их аргументы сводятся к следующему.

Цивилизации существуют испокон века. Почему же только сейчас они бросают вызов мировому порядку? Хотя их роль и влияние действительно меняются, но оценка этих изменений зависит от позиции исследователя. Потому цель цивилизационной модели — прежде всего привлечь внимание западной общественности к тому, как все это воспринимается в мире (К.Махбубани). Методология Хантингтона не нова, ее еще в 1940-х годах использовал А.Тойнби (А.Уикс). Вызывает сомнения предложенная Хантингтоном классификация цивилизаций. Если исходить из его критериев выделения цивилизаций (язык, история, религия, обычаи, институты, самоидентификация), непонятно, почему выделяются латиноамериканская и православная (российская) цивилизации, а не включаются в состав западной. Ведь православная теология и литургия, ленинизм и Лев Толстой — все это проявления западной культуры (Дж. Киркпатрик).

В ответ Хантингтон пишет о "карте нового мира": "Какие объединения стран будут наиболее влиятельны в мировых делах и наиболее существенны для понимания и наделения смыслом мировой политики? Страны более не принадлежат к свободному миру, коммунистическому блоку либо третьему миру. Простейшее двухподходное размежевание этих стран на бедные и богатые или демократические и недемократические может отчасти помочь, но лишь отчасти. Ныне глобальная политика настолько усложнилась, что ее невозможно запихнуть в две ячейки. В силу обозначенных в первой статье причин, естественными восприемниками трех миров времен холодной войны стали цивилизации (с. 187). "В международной повестке дня межцивилизационные проблемы постепенно выходят на первое место, вытесняя проблемы сверхдержав. Они включают такие вопросы, как распространение вооружений (в особенности массового уничтожения и средств их доставки), права человека и иммиграция. По этим трем проблемам Запад находится на одной стороне, а большая часть других крупнейших цивилизаций мира — на другой. Президент Клинтон настаивает в ООН на наращивании усилий по ограничению ядерных и иных средств массового уничтожения; исламские и конфуцианские государства рвутся вперед, стремясь их приобрести; Россия занимает двойственную позицию. Границы между цивилизациями почти полностью соответствуют пределу, до которого идут страны в защите прав человека: Запад и Япония весьма оберегают права человека; Латинская Америка, Индия, Россия и часть Африки защищают лишь некоторые из этих прав; Китай, многие азиатские страны и большинство мусульманских обществ в меньшей мере оберегают права человека. Растущая иммиграция из не-западных источников вызывает как в Европе, так и в Америке все большую озабоченность. Помимо Германии, уже и другие европейские страны ужесточают ограничения на въезд, в то время как преграды на пути перемещения людей внутри Европейского Сообщества быстро исчезают. В Соединенных Штатах новые волны массовой иммиграции порождают поддержку требования усиленного контроля за ней, несмотря на тот факт, что большинство исследований подтверждает положительный вклад иммигрантов в американскую экономику " (с. 189).

На взгляд Хантингтона, "нереальной является парадигма единого мира, где существует или в ближайшие годы возникнет универсальная цивилизация. Очевидно, что ныне люди обладают, как и обладали в течение тысячелетий, общими чертами, которые отличают их от других существ. Эти черты всегда были совместимы с существованием множества очень разных культур. Довод о том, что сейчас появляется универсальная культура или цивилизация, принимает разнообразные формы, но ни одна из них не выдерживает даже беглого анализа" (с. 191), хотя бы потому, что "только всемирная власть способна создать всемирную цивилизацию" (с. 192), как в свое время римское могущество породило почти что универсальную цивилизацию, но только в ограниченных пределах древнего мира.

Так что есть ли сегодня идея получше, нежели цивилизационная модель? — спрашивает Хантингтон. Он считает: "Цивилизационный подход в значительной мере объясняет и упорядочивает "цветущую и жужжащую неразбериху" мира после холодной войны, и именно по этой причине привлек столь большое внимание и породил в мире столь оживленные споры. Может ли любая иная парадигма дать лучший результат? Если не цивилизации, то что? Отклики в "Форин Афферс" на мою статью не дал и альтернативной картины мира" (с. 191).

Следующая группа критических замечаний касается основного потенциала и источников теперешних и будущих конфликтов, а также того, будут ли они непременно проходить полициям "цивилизационных разломов". В этом контексте критики модели Хантингтона чаще всего ссылаются на существование внутрицивилизационных противоречий либо на факты "сотрудничества" цивилизаций.

Конфликт идеологий действительно пришел к концу, и причиной современных конфликтов все больше становятся политические и экономические интересы однако ни цивилизации, ни культуры пока еще не явились "основным источником конфликтов в новом мире, который сегодня сильно напоминает существовавший в 1930-е годы (Р.Бартли). По Хантингтону, нации будут биться за цивилизационные связи и верность цивилизации. На деле они скорее будут драться за свою долю на рынке, учиться конкурировать в рамках мировой экономики, бороться за занятость и ликвидацию нищеты (Ф.Аджами). Не доказан тезис о том, что наиболее кровавые конфликты в истории вызывались именно противоречиями между цивилизациями. В XX в. все было иначе: взять хотя бы сталинские чистки, полпотовский геноцид, нацистский холокост и вторую мировую войну (Дж.Киркпатрик). Конфликты всегда происходили преимущественно внутри цивилизаций, которые и сегодня не монолитны, а скорее являются беспорядочными, внутренне расколотыми образованиями (Ф.Аджами). В связи с этим, верно ли, что основной потенциал конфликтов заложен в отношениях между цивилизациями, а не внутри них (Р.Бартли)? К примеру, война в Персидском заливе — не в большей степени столкновение цивилизаций, нежели вторая мировая война или войны в Корее и Вьетнаме: это одна мусульманская страна напала на другую. Даже если между исламской и иудео-христианской цивилизациями имеются серьезные социальные, культурные и политические противоречия, то они еще значительнее внутри самого мусульманского мира (Дж.Киркпатрик) . Также нельзя рассчитывать, что цивилизационное единство консолидирует конфуцианский мир (Р.Бартли), тем более, что в Юго-Восточной Азии конфуцианская цивилизация ныне преимущественно занята экономикой, а отнюдь не религией и культурой (Ф.Аджами). Помимо сил дезинтеграции сейчас действуют мощные силы глобальной интеграции. Для большинства стран задача не в том, чтобы разграничить цивилизации, но чтобы соединить их. Без этого бывшим колониям не решить проблем бедности и голода (Р.Бартли). Вместе с тем, в том, что касается сотрудничества цивилизаций, исламско-конфуцианский блок — это скорее жупел для Запада, в памяти которого сохранились татаро-монгольские и мусульманские набеги: не означает же продажа американского оружия Саудовской Аравии наличия христианско-исламского блока (К.Махбубани).

Проф. Хантингтон, в свою очередь, уверен, что говорить об "успокоении" мира после холодной войны невозможно. "Куда не повернешься, мир везде не в ладах с самих собой. Если в этом виновны не цивилизационные различия, то что же? Критики цивилизационной парадигмы не дали лучшего объяснения тому, что происходит в мире. Напротив, цивилизационная парадигма вызвала повсеместно сочувственный отклик. В Азии, как сообщил один американский посол, она "распространяется как степной пожар". В Европе председатель Европейского сообщества Жак Делор ясно поддержал довод, что "будущие конфликты станут вспыхивать скорее из—за культурных факторов, чем из-за идеологии или экономики", и предупредил: "Западу требуется достичь более глубокого понимания религиозных и философских оснований иных цивилизаций и того, как другие нации видят собственные интересы, выявить то, что есть у нас общего". Мусульмане, в свою очередь, увидели в "столкновении" признание и в какой-то мере легитимацию своеобразия их собственной цивилизации и ее независимости от Запада. То, что цивилизации являются значимыми целостностями, согласуется с тем, как люди осмысливают действительность и  живут в ней" (с. 194).

В статье "Столкновение цивилизаций?", где впервые была изложена цивилизационная парадигма, в ее рамках рассматривалось большинство важнейших процессов международной жизни последних лет. Отвечая критикам, Хантингтон подкрепил свою позицию новым списком конфликтов и событий, произошедших в мире за несколько месяцев после написания первой статьи, — все они могут быть интерпретированы в духе его цивилизационной парадигмы или предсказаны на ее основании. В этом списке значились (читателю нужно учитывать, что за время, истекшее с момента публикации второй статьи, некоторые реалии изменились):

— растущая напряженность боев среди хорватов, мусульман и сербов в бывшей Югославии; провал Запада в обеспечении поддержки боснийским мусульманам и в совместном осуждении хорватских преступлений таким же образом, как и ранее сербских; нежелание России присоединиться к другим членам Совета Безопасности ООН с тем, чтобы принудить сербов Хорватии пойти на мир с хорватским правительством, и предложение исламских государств (в частности, Ирана) направить 18-тысячный корпус для защиты боснийских мусульман. (В парадигму Хантингтона убедительно вписывается дипломатический успех России по деблокированию боснийскими сербами Сараево "в противовес" ультиматуму НАТО, угрожавшему бомбардировкой сербских позиций в конце февраля 1994 г., что, кстати, является и косвенным ответом на замечание Дж.Киркпатрик о сомнительности выделения православной цивилизации из состава западной. — Ред.);

— интенсификация военных действий между армянами и азербайджанцами, турецкие и иранские требования, чтобы армяне отказались от оккупированных ими земель, развертывание турецких войск вдоль границы с Азербайджаном и ее переход иранскими подразделениями, российское предупреждение о том, что действия Ирана способствуют "эскалации конфликта до опасных пределов интернационализации";

— столкновения между российскими войсками и моджахедами в Центральной Азии;

— противоречия на венской Конференции по правам человека между возглавляемым госсекретарем США У.Кристофером Западом, осудившим "культурный релятивизм", и коалицией исламских и конфуцианских государств, отбрасывающих "западный универсализм";

— призыв президента Ирана к союзу с Индией и Китаем с тем, чтобы "нам принадлежало последнее слово в мировых делах";

- параллельное сосредоточение внимания разработчиков военной стратегии как России, так и НАТО на "угрозе с Юга";

— голосование, по всей видимости почти целиком по цивилизационным линиям, отдавшее Олимпийские игры 2000 года Сиднею вместо Пекина;

— продажа Китаем деталей ракет Пакистану, воспоследовавшие санкции США против Китая, а также столкновение между Китаем и США в связи с обвинениями в передаче ядерной технологии Ирану; отказ Китая от моратория на ядерные испытания несмотря на решительные протесты США, а также несогласие Северной Кореи впредь участвовать в переговорах по ее программе ядерных вооружений;

— провозглашение Минобороны США новой стратегии подготовки к двум "крупнейшим региональным конфликтам", одного с Северной Кореей и другого с Ираном и Ираком;

— разоблачение того, что госдепартамент США проводит политику "двойного сдерживания", направленную одновременно против Ирака и Ирана;

— бомбардировка Багдада США, ее почти единодушная поддержка западными и ее осуждение почти всеми мусульманскими правительствами как еще одного примера "двойного подхода" Запада;

— новое германское законодательство, резко сокращающее допуск эмигрантов;

— соглашение между российским президентом Б.Ельциным и украинским президентом Л.Кравчуком о Черноморском флоте и по другим вопросам;

— зачисление США Судана в список террористических государств, осуждение шейха Омара Абдель Рахмана и его последователей за заговор "с целью ведения войны методами городского терроризма против Соединенных Штатов";

— улучшение перспектив на вероятное вступление в НАТО Польши, Венгрии, Чехии и Словакии (с. 188-189).

Очевидно, что этот список мог бы быть существенно дополнен новыми фактами и событиями мировой политики, подтверждающими глубокую убежденность Хантингтона, что люди все больше склонны "умирать за культуру", чем за какие-то иные, возможно, более прагматические интересы. Так озаглавлен последний раздел его второй статьи, в котором он пишет: "История не окончилась. Мир не един. Цивилизации объединяют и разъединяют человечество. Силы, ведущие к столкновению между цивилизациями, можно сдерживать только в том случае, когда они установлены. /.../ В конечном счете, людям особенно важны не экономические интересы или политическая идеология (Это — косвенный ответ Р.Бартли. — Ред.). Вера и семья, кровь и предания — вот с чем идентифицируют себя люди и вот ради чего они будут сражаться и умирать. И вот почему столкновение цивилизаций вытесняет холодную войну как центральное явление мировой политики, а цивилизационная парадигма (лучше, чем любая ее альтернатива) обеспечивает полезную исходную точку для понимания происходящих в мире изменений и для того, чтобы с ними справиться" (с. 194).

Возникает, однако, вопрос, задаваемый Хантингтону почти всеми участвующими в дискуссии: насколько универсальна его цивилизационная модель. Способна ли перспектива "столкновения цивилизаций" охватить все значительные события в международных делах хотя бы за несколько месяцев? Конечно же, нет, — вновь подтвердил сам ее автор: "Например, можно поспорить, что соглашение между Организацией освобождения Палестины и израильским правительством о секторе Газа и Иерихоне является драматической аномалией цивилизационной парадигмы; в определенном смысле так и есть на самом деле. Однако подобное событие не обесценивает цивилизационный подход: оно исторически значимо именно в силу того, что произошло между группами, принадлежащими к двум различным цивилизациям, которые сражались между собой свыше четырех десятилетий. Перемирия и ограниченные соглашения являются в такой же мере частью межцивилизационных столкновений, как советско-американские договоры по контролю за вооружениями были частью холодной войны; и хотя конфликт между арабами и израильтянами может быть ограничен определенными рамками, он все-таки продолжается" (с. 189). (И здесь Хантингтон оказался прозорливее своих критиков, если учесть вспышку новой напряженности, последовавшую за преступлением израильского фанатика в Хевроне в феврале 1994 г. — Ред.).

Очередную группу критических суждений следовало бы определить так: может быть, все-таки нациям-государствам (продукту западной цивилизации) и впредь будет принадлежать главенство в мировой политике, ведь мир буквально "пропитан" западной культурой, ее влияние растет, свидетельством чему являются модернизационные процессы и распространение демократии. В этом же контексте оппоненты Хантингтона рассматривают и проблемы фундаментализма, считая их преувеличенными западной общественностью. Здесь, впрочем, критики нередко вступают в спор между собой.

Не цивилизации контролируют государства, а государства контролируют цивилизации; братские узы поддерживаются тогда, когда это выгодно, когда же нет — о них забывают — главные тезисы выступления Ф.Аджами. Основным действующим лицом на международной сцене продолжают и будут продолжать оставаться нации-государства, о чем писал еще Р.Арон, верно спрогнозировавший в свое время "конец идеологий" (А.Уикс). Культура Запада пронизала все цивилизации; даже наиболее отдаленные цивилизации создавались и переделывались Западом и это непреодолимо (Ф.Аджами). Возрастающее значение конфуцианства в Китае не сравнимо с тем мощным влиянием, которое там имеет западная массовая культура (Ли Биньянь). В мире нет нового лидера, никто не способен взять на себя принадлежащую Западу ведущую роль в мировых делах. Отступление Запада может нанести не меньший вред, чем его полное господство. Важно и то, что в послевоенный период лидерство Запада было неагрессивным, миротворческим. Вместе с тем, западные ценности не образуют сплошную ткань: некоторые из них хороши, другие — плохи. Но для того, чтобы это отчетливо понять, нужен взгляд извне западной цивилизации (К.Махбу-бани). Противопоставляемые Хантингтоном Западу иные цивилизации — это страны, развивающиеся или находящиеся в переходном состоянии. Все они стремятся достичь западной модели (Дж.Пайл). Все конфликты в мусульманской цивилизации — это родовые муки модернизации. Исламский мир с трудом движется по этому пути (К.Махбубани). Модернизация как правило означает вестернизацию (Дж.Киркпат-рик). В Европе и Америке развивается паранойя по поводу ислама — "силы зла и страха, угрозы христианской цивилизации", которая повлияла и на Хантингтона. Но во всех конфликтах с прозападными силами мусульмане терпят поражение: в Азербайджане, Палестине, Иране, Ираке, наконец, в Боснии (К.Махбубани). Фундаментализм и традиционализм поверхностны, особенно в сравнении с западным влиянием. Феномен, который мы характеризуем как "исламский фундаментализм" — свидетельство не столько возрождения ислама, сколько его паники и замешательства, может быть, даже ощущения вины за стирающиеся границы с другими цивилизациями (Ф.Аджами). Повсеместно утверждаются демократические режимы — сейчас только 31% мирового народонаселения живет в условиях репрессивных режимов, и эта цифра — в основном за счет Китая. А демократические страны, как пишет сам Хантингтон, не воюют. Оптимистический прогноз на XXI в.: экономический прогресс порождает потребность в демократических режимах, глобальные информационные сети уменьшают свободу рук и произвол репрессивных режимов, демократия снимает вероятность войны (Р.Бартли). Не только для Китая, но и для большинства других цивилизаций основная задача, которую не заметил Хантингтон, — как справиться с моральным вакуумом (Ли Биньянь). Суть задачи, стоящей перед новой эпохой — добиться баланса между реальной политикой и моралью (Р.Бартли). С.Хантингтон возражает: мои критики не выдвигают никакой иной парадигмы; в лучшем случае они подсказывают одну псевдоальтернативу и одну нереальную альтернативу (в последнем случае, видимо, имеется в виду, "оптимистический прогноз" Р.Бартли). "Псевдоальтернативой служит этатистская парадигма, выстраивающая совершенно искусственное противопоставление государств и цивилизаций /.../ Говорить о государствах и цивилизациях в понятиях "контроля" бессмысленно. Конечно, государства пытаются уравновесить могущество, но если бы они делали только это, то в конце 1940-х годов западноевропейские страны соединились бы с Советским Союзом против Соединенных Штатов. Но государства отвечают прежде всего на осознанную угрозу, а тогда западноевропейские государства видели идеологическую и политическую угрозу с Востока. В моей начальной статье доказывается, что цивилизации состоят из одного либо многих государств, тогда как "на мировой арене наиболее могущественными действующими лицами останутся нации-государства". Как в эпоху холодной войны нации-государства принадлежали в своей массе к одному из трех миров, так они принадлежали и к цивилизациям. После кончины трех миров нации-государства в растущей степени определяют свои интересы и свою идентичность в цивилизационных понятиях, а западноевропейские народы и государства видят, что ныне культурная угроза с Юга вытесняет идеологическую угрозу с Востока. Мы живем не в мире стран, который можно охарактеризовать (по словам Аджами) через "одиночество государств" без каких-либо связей между собой. Наш мир состоит из перекрывающих друг друга группировок государств, соединенных вместе общностью истории, культуры, языка, расположения и учреждений. На более широком уровне подобные объединения и представляют собой цивилизации. Отрицать их существование значит отрицать реальные основы человеческого бытия" (с. 191).

В своем ответе оппонентам проф. Хантингтон связал воедино темы демократии, модернизации, упадка, по его мнению, влияния Запада на общем фоне усиливающегося фундаментализма разного толка и многообразных культурно-интегралистских тенденций внутри цивилизаций. Он также косвенно полемизирует с весьма популярной до сих пор концепцией "конца истории" Ф.Фукуямы.

"Во-первых, существует мнение, что крах советского коммунизма означает конец истории или повсеместную победу либеральной демократии в мире. Этот довод страдает от ошибочности Единой Альтернативы. Он коренится в характерном для эпохи холодной войны допущении, что единственной альтернативой коммунизму является либеральная демократия, следовательно, из кончины первого рождается универсализм второй. Впрочем, очевидно, что существует множество форм авторитаризма, национализма, корпоратизма и рыночного коммунизма (как в Китае), которые живы и чувствуют себя хорошо в современном мире. Более важно, что имеются еще и все эти религиозные альтернативы, которые находятся вне мира, воспринимаемого в понятиях светских идеологий. В современном мире религия — это центральная, возможно самая центральная, сила, мотивирующая людские поступки и мобилизующая людей. Полная нелепость думать, что раз советский коммунизм провалился, Запад навсегда покорил мир.

Во-вторых, предполагается, что растущее взаимодействие — более развитые коммуникации и транспорт — создает общую культуру. Может, так бывает при определенных обстоятельствах. Но войны чаще происходят между государствами с высоким уровнем взаимодействия, которое, укрепляя самоидентификацию, часто вызывает реакцию сопротивления и противоборство.

В-третьих, имеется допущение, что модернизация и экономическое развитие способствуют укреплению однородности и порождают общую современную культуру, близко схожую с той, что существует на Западе в текущем столетии. Ясно, современные городские, образованные, богатые, промышленные общества наделены общими чертами, которые отличают их от отсталых, аграрных, бедных неразвитых обществ. В современном мире большинство модернизированных обществ составляли западные. Но модернизация не равнозначна вестернизации. Япония, Сингапур и Саудовская Аравия являются современными, процветающими, но явно не вестернизированными обществами. Презумпция Запада, что по мере модернизации другие народы станут такими же "как мы", — это частица западного высокомерия, иллюстрирующего столкновение цивилизаций. Утверждать, что словенцы и сербы, арабы и евреи, индусы и мусульмане, русские и таджики, тамилы и сингалезцы, тибетцы и китайцы, японцы и американцы вместе принадлежат к единой универсальной цивилизации западного толка — это бросить вызов действительности /.../.

Западное могущество в форме колониализма и американская гегемония в XX в. распространили западную культуру почти по всему современному миру. Европейский колониализм позади; американская гегемония отступает. По мере того, как самоутверждаются местные, уходящие корнями в историю нравы, языки, верования и учреждения, западная культура подвергается эрозии.

Любопытно, Аджами упоминает Индию как пример всепоглощающего влияния западного модернизма: "Индия никогда не станет индуистским государством. Наследие индийской светской культуры устоит". Может и так, но преобладающее течение идет в сторону от представлений Неру о светской, социалистической, западной парламентской демократии к обществу, сформированному индуистским фундаментализмом. В Индии, утверждает Аджами, "обширный средний класс встанет на ее (светскую культуру) защиту, сохранит нерушимым порядок, чтобы поддержать место Индии — и свое собственное — в современном мире наций". Так ли? Длинный репортаже "Нью-Йорк Тайме" (23.IX.1993) на эту тему начинается словами: "Медленно, постепенно, но с неотвратимостью паводка растущая ненависть индусов к мусульманскому меньшинству Индии охватывает весь индуистский благополучный средний класс — его торговцев и счетоводов, его юристов и инженеров, создавая неуверенность относительно будущей способности сторонников двух религий ужиться вместе". Заметка в "Тайме" (3.VIII.1993) индийского журналиста также показывает роль среднего класса: "Самое тревожное новое явление — это растущее число старших гражданских служащих, интеллигентов, журналистов, заговоривших языком воинствующего индуистского фундаментализма и утверждающих, что религиозные меньшинства, в особенности мусульмане, довели их терпение до последнего предела". Автор, Кушвант Синг, с горечью заключает, что, хотя Индия и сохранит, возможно, свой светский фасад, она "никогда больше не будет такой, какой мы ее знали последние 47 лет" и "ее духом будет дух воинствующего индуизма". В Индии, как и в других обществах, фундаментализм находится на подъеме, и в значительной мере это явление связано со средним классом.

За упадком западного могущества воспоследует — и это уже началось — отступление западной культуры. Стремительно возрастающая экономическая сила восточноазиатских государств приведет, по утверждению К.Махбубани, к укреплению венной мощи, политического влияния, их культурному самоутверждению. Его коллега (Bilahari Kausikan. "Asia's Different Standard". — "Foreign Policy, Fall 1993, p. 28-34.) размышлял над этим процессом с точки зрения прав человека: "Усилия по продвижению прав человека в Азии должны учитывать изменение в соотношении сил в мире после холодной войны... Значительно сократились западные средства давления на Восточную и Юго-Восточную Азию... Заметно сузилось поле для выдвижения условий и санкций, чтобы принудить к соблюдению прав человека... Впервые с тех пор, как в 1948 г. была принята Всеобщая декларация прав человека, в первый ряд вышли страны, не пропитавшиеся глубоко иудео-христианскими традициями и традициями естественного права. Эта беспрецедентная ситуация определит новую международную политическую линию в подходе к правам человека. Она же умножит поводы для конфликтов... Экономический успех породил и большую уверенность в собственной культуре. Несмотря на все их различия страны Восточной и Юго-Восточной Азии все в большей степени осознают собственные цивилизации и тяготеют к тому, чтобы увязывать свой экономический успех с их отличающимися от прочих традициями и учреждениями. Население востока и юго-востока Азии задел самодовольный, примитивный и ханжеский тон многих западных комментариев в связи с окончанием холодной войны и нынешний дух торжества западных ценностей".

Язык, конечно, занимает в культуре центральное место (Аджами и Р.Бартли упоминают широкое распространение английского языка как свидетельство универсальности западной культуры). Но возрастает или сокращается применение английского в сопоставлении с другими языками? В Индии, Африке повсеместно местные языки вытесняют языки колониальных правителей /.../ "Ньюсуик" (19.VII.1993) опубликовал статью под заголовком "Больше здесь почти не говорят по-английски", рассказывающую о вытеснении английского языка китайским в Гонконге в качестве lingua franca. Точно также сербы больше не называют свой язык сербскохорватским, а сербским, и пишут на кириллице своих русских сородичей, а не на латинице своих католических врагов. В то же самое время Азербайджан, Туркменистан и Узбекистан перешли с кириллицы своих прежних русских хозяев на латинскую письменность турецких сородичей. На языковом фронте дух Вавилонской башни торжествует над духом универсализма и еще раз подтверждает подъем стремлений к цивилизационной идентичности" (с. 191-194).

Как упоминалось в начале реферата, едва ли не самым интересным во второй статье С.Хантингтона является его рассуждение-прогноз "Разрушенная Америка?" (естественно, на основе предложенной им парадигмы) о том, что "цивилизационный разлом" уже начинает проходить через Соединенные Штаты. Думается, что логика доводов Хантингтона во многом может помочь исследователям ситуации как на постсоветском пространстве в целом, так и в современной России в частности. Сам же автор ссылается на статью Брюса Портера, блестяще и красноречиво, по его мнению, излагающую причины, в силу которых будущее США может быть проблематичным (Bruce D. Porter. Can American Democracy Survive? — "Commentary?', November 1993, p. 37-40).

"Одна из функций парадигмы, — напоминает Хантингтон, — состоит в выявлении того, что важно (к примеру, потенциал эскалации столкновений между различными цивилизационными группами); другая — в рассмотрении знакомых явлений в новой перспективе/.../ Страны, вроде Советского Союза и Югославии, перекрывающие цивилизационные разломы, тяготеют к распаду. Исторически единство Соединенных Штатов зиждилось на двойном скальном основании — европейской культуре и политической демократии. Это были самые главные черты Америки, ассимилированные поколениями иммигрантов. Сущностью американской веры было равенство прав индивидов, исторически иммигранты и группы отверженных взывали к этому принципу в своей борьбе за равный подход в американском обществе, тем самым укрепляя его. Самым заметным и успешным из таких усилий было движение за гражданские права во главе с Мартином Лютером Кингом мл. в 1950—60-х годах. Однако в последующем требование сместилось от равных прав личности к особым правам (позитивное действие и другие меры) для черных и других групп. Такие претензии приходят в прямое противоречие с принципами, составляющими основу американской политической культуры; они отвергают идею "цветоневосприимчи-вого" общества равных личностей и взамен провозглашают "цветочувствительное" общество с закрепленными правительством привилегиями для отдельных групп. В параллельно идущем движении интеллигенция и политические деятели начали проталкивать идеологию "многокультурности" и настаивать на переписывании американской политической, социальной и литературной истории с точки зрения неевропейских групп. В своих крайних проявлениях это движение стремится поднять ничем не прославившиеся фигуры лидеров групп меньшинств до уровня значимости, равного Отцам-основателям США. Требования как особых прав для групп, так и многокультурности способствуют столкновению цивилизаций внутри Соединенных Штатов, т.е. тому, что Артур Шлезингер мл. назвал "разъединением Америки".

США становятся в этническом и расовом отношениях все более многообразной страной. По оценкам Бюро переписи населения, к 2050 г. американское население будет на 23% испанского происхождения, на 16 — чернокожим и на 10% — азиатско-американским. В прошлом Соединенные Штаты успешно поглотили миллионы иммигрантов из многих стран, потому что те адаптировались к преимущественно европейской культуре и с энтузиазмом принимали американский символ веры, включающий свободу, равенство, индивидуализм и демократию. Будет ли и впредь преобладать эта тенденция, когда 50% населения составят лица латиноамериканского происхождения или небелые? Будут ли новые переселенцы ассимилированы прежде доминировавшей европейской культурой Соединенных Штатов? Если нет, если Соединенные Штаты станут истинно многокультурными, страдающими от внутреннего конфликта цивилизаций, то уцелеют ли они как либеральная демократия? Политическая идентичность США уходит корнями в принципы, выраженные в их основополагающих документах. Будет ли девестернизация Соединенных Штатов, если она произойдет, одновременно означать деамериканизацию? Если это случится, если Америка перестанет придерживаться своей либерально-демократический, имеющей европейские корни идеологии, Соединенные Штаты, как мы их знаем, перестанут существовать и последуют на свалку истории за другой идеологически мотивированной сверхдержавой" (с. 189-190). Понятно, что под последней проф. С.Хантингтон подразумевал Советский Союз.

1994 г.

Fouad Ajami. The Summoning (p. 2-9);
Kishore Mahbubani. The Dangers of Decadence (p. 10-14);
Robert L Bartley The Case for Optimism (p. 15-18); Lin Binyan. Civilization Grafting (p. 19-21);
Jean J. Kirkpatrick. The Modernizing Imperative (p. 22-24);
Albert L. Weeks. Do Civilizations Hold? (p. 24-25);
Gerard Piel. The West is Best (p. 25-26). — "Foreign Affairs", September/October 1993, vol. 72, №4.
"Samuel P. Huntington. If Not Civilizations, What? Paradigms of the Post-Cold War World. — "Foreign Affairs", November/December 1993, vol. 72, № 5, p. 186-194.

Источник: журнал "Полис" (http://www.politstudies.ru/), 1994, №1, с.49-57.