Версия для печати

Очередной провал российской дипломатии

"...после какой-нибудь новой международной борьбы, в наше время везде влекущий за собой бытовую бесхарактерность как победителя, так и побежденного, — как поглощенного, так и поглотителя, — как освобожденного, так и завоеванного.

Все идут к одному — к какому-то среднеевропейскому типу общества и к господству какого-то среднего человека. И если не произойдет в XIX веке где-нибудь и какой-нибудь невообразимый даже переворот в самих идеях, потребностях, нуждах и вкусах, то и будут так идти, пока не сольются все в одну — всеевропейскую — республиканскую федерацию."

Константин Леонтьев,
"Национальная политика как орудие всемирной революции"

У слабого государства не может быть сильной дипломатии. Всякая дипломатия эффективна только тогда, когда она опирается на мощь страны и политическую волю ее руководства, четко осознающего государственные интересы. Ничего этого у ельцинской России нет. Резко ослабленная калькированными с западных образцов псевдореформами, с разваленной, криминально-теневой экономикой, с принявшей беспрецедентные размеры коррупцией, проникшей даже на самый верхи государственной иерархии, с обнищавшим и начинающим постепенно вымирать населением, прочно посаженная на иглу грабительских западных кредитов, страна при нынешнем режиме растеряла остатки былого величия и авторитета, превратилась в послушную марионетку Запада, едва ли способную к сколько-нибудь самостоятельным действиям на международной арене.

Новомышленцы со Смоленской площади

Со времен приснопамятных Михаила Горбачева и Эдуарда Шеварднадзе в высотном здании на Смоленской площади в Москве не устают разглагольствовать о так называемой "превентивной дипломатии", т.е. дипломатии, призванной не столько реагировать на уже разразившиеся кризисы, сколько предотвращать их. Идея сама по себе правильная, особенно если бы она действительно была положена в основу практической дипломатии. Но кто из ельцинских министров иностранных дел мог бы похвастаться своими достижениями на этой многотрудной ниве? В реальной дипломатии все происходит наоборот. Правда, каждую свою внешнеполитическую неудачу руководители российской дипломатии пытаются превращать в глазах престарелого, утратившего здоровье президента в "большие достижения", своего рода "прорывы" в той или иной области международных отношений.

Ученик Шеварднадзе, снискавший себе геростратову славу американского прихвостня, Андрей Козырев не только ничего не предотвратил, но, напротив, умудрился сдать своим западным "партнерам" все, что только было можно — будь то в Прибалтике или в Крыму, на Ближнем Востоке или в Африке, в Средней Азии или на Балканах. Позор этих "прорывов" новомышленца со Смоленской до сих пор не изжит, касается ли это пресловутого Договора CHВ-2 или брошенных им вместе со своим заместителем В.Чуркиным в объятия Запада народов многострадальной Боснии и Герцеговины.

Козыревский МИД предпочитал также не замечать того, как США и другие страны НАТО исподволь провоцировали обострение давнего вялотекущего кризиса в сербской провинции Косово. Этот конфликт был нужен им для того, чтобы расширить зону своего военного присутствия на Балканах, чтобы после принятого в январе 1994 г. решения о расширении НАТО на Восток включить в эту зону, наряду с Албанией, Македонией, Боснией и Герцеговиной, и край Косово. Со временем весь этот район Балкан предполагается превратить в одну большую военную базу, на которую США могли бы перебазировать свои войска из Германии и тем самым вплотную приблизиться в границам России на юго-западе Европы. Как свидетельствует представитель Службы внешней разведки РФ в Югославии в 1993-97 гг. В.Зайцев, соответствующий документ о планах и намерениях США в отношении Косово уже с января 1994 г. находился в распоряжении российского руководства, однако никаких последствий для российской дипломатии это не имело[1].

Коллега Эдуарда Шеварднадзе по горбачевскому Политбюро ЦК КПСС Евгений Примаков, сменивший Козырева на посту министра иностранных дел РФ, несмотря на державно-патриотическую риторику, за которую его сначала крепко невзлюбили на Западе, по существу мало что изменил в прозападной ориентации российской дипломатии. Среди осуществленных при нем "прорывов" на дипломатической арене не последнее место занимают подготовка и подписание 31 мая 1997 г. российско-украинского "Большого договора", которым закреплялись в качестве государственных прежние административные границы, оставляя тем самым за Украиной Крым вместе с городом-героем Севастополем, да заключение так называемого "Основополагающего акта" между РФ и НАТО с одновременным учреждением Постоянного совета Россия-НАТО.

Ну и что эта акция дала России? Укрепила ее безопасность? Или предотвратила расширение НАТО на Восток? Ни того, ни другого.

Прислушались, например, натовцы к мнению Москвы, когда, добиваясь возвращения в Ирак выдворенной оттуда спецкомиссии ООН по разоружению страны, "под крышей" которой нашли прибежище сотрудники ЦРУ и других западных разведок, они грозили непокорному Багдаду новыми воздушными ударами? Ни в коей мере. Хотя руководитель российской дипломатии и делал тогда вид, будто способен предотвратить разбойничьи акции западных держав. А когда бомбы и ракеты НАТО все же обрушились на территорию Ирака — чем ответил примаковский МИД? Он не нашел ничего лучшего, чем предпринять внешне эффектный, но по сути абсолютно бесполезный жест — отзыв своих послов из Вашингтона и Лондона. То, что это был всего-навсего лишь жест отчаяния и бессилия, стало очевидным очень скоро — уже через неделе послы потихоньку возвратились на свои места, а Москва сделала вид, что ничего чрезвычайного и не произошло... Естественно, в МИД РФ в то время никого особенно не тревожили грозовые тучи, в очередной раз сгущавшиеся над Балканами.

Сменивший Примакова в кресле министра иностранных дел РФ Игорь Иванов, служивший в свое время начальником личного секретариата Шеварднадзе, а при Примакове — в должности его первого заместителя и ознаменовавший свое вступление на пост министра протаскиванием через Федеральное собрание РФ "Большого договора" с Украиной, уже не рассуждал о "превентивной дипломатии" — кризис на Балканах стучался в двери его служебного кабинета.

И тут со всей неприглядной очевидностью выяснилось, что, по существу, никакой самостоятельной и продуманной, стратегически выверенной балканской политики у российской дипломатии просто нет. Она предпочитала следовать в русле политики западных держав, механически поддерживая, в частности, все их акции в ООН. Так было при Козыреве и Примакове, так же осталось и при Иванове.

Реагируя, например, на резкое обострение вооруженного конфликта в Косово между сербскими властями и албанскими сепаратистами с марта 1998 г., Россия поддержала принятую 31 марта 1998 г. резолюцию Совета Безопасности ОOH (СБ ООН) №1160 о введении эмбарго на поставки оружия и военного снаряжения в Союзную Республику Югославию (СРЮ). Это нанесло немалый финансовый урон самой России, создало определенные трудности для Белграда, но отнюдь не помешало сепаратистам по-прежнему получать через границу с Албанией оружие для своих военных формирований из самых разных источников, в том числе и из некоторых западных стран, формально поддержавших эмбарго ООН.

Не менее странным и близоруким (особенно учитывая то, что произошло в Чечне) выглядит и поддержка Россией принятой СБ ООН 23 сентября 1998 г. резолюции №1199, предписывающей Белграду отказаться от попыток решить свой внутренний конфликт, в том числе и путем вооруженного подавления террористических банд в мятежной провинции, отвести оттуда югославские спецподразделения, начать диалог с косоварами и обеспечить условия для возвращения беженцев. Недаром страны НАТО впоследствии начнут интерпретировать данное решение СБ ООН как косвенное одобрение возможного использования силы в отношении СРЮ[2].

Через месяц, 24 октября 1998 г., Россия вновь оказалась среди тех, кто поддержал в СБ ООН резолюцию №1203, требовавшую и от Белграда, и от косовских албанцев выполнить все предыдущие решения ООН — не разбираясь особенно, кто там прав и кто виноват.

А ведь все эти дипломатические акции России происходили на чрезвычайно зловещем фоне — как постепенного сползания руководства ООН к поддержке позиции НАТО, когда посетивший 28 января 1999 г. штаб-квартиру блока генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, по сути дела, благословил НАТО на применение силы в отношении Югославии без санкции ООН, так и начала практической подготовки Североатлантическим альянсом к решению косовской проблемы исключительно военным путем, если дипломатический нажим на Белград не даст желаемых результатов.

Так, еще 12 августа 1998 г. страны НАТО с подачи США одобрили сразу три варианта военного вторжения на территорию Югославии в случае, если боевики из так называемой "Армии освобождения Косово" (АОК), с которыми все более открыто к тому времени начал ассоциировать себя Вашингтон, станут терпеть военное поражение.

13 октября 1998 г. Совет НАТО привял решение об уже ускоренной подготовке к военной операции на территории СРЮ. Прикрываясь резолюцией ОБ ООН №1199, он выдвинул прямой ультиматум Белграду — ему давалось четыре дня для выполнения всех требований "мирового сообщества".

17 октября, когда истекал срок предъявленного НАТО ультиматума, президенту Милошевичу пришлось пойти на подписание со спецпредставителем США Холбруком соглашения, предусматривавшего отвод войск Югославской народной армии (ЮНА) в места постоянной дислокации, отправку в Косово 2 тыс. наблюдателей Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и осуществление контрольных полетов авиации НАТО над Косово (один самолет в день). Российская дипломатия не только ничего не предприняла для противодействия вмешательству НАТО во внутренние дела СРЮ, но, по сути дела, солидаризировалась с натовцами, направив 73 своих представителя в состав миссии ОБСЕ.

30 октября авиация НАТО начала осуществлять контрольные полеты над Косово. Еще через две недели — 13 ноября 1998 г. — Совет НАТО принял решение о развертывании 17-тысячного контингента в Македонии якобы в целях "оказания помощи" наблюдателям ОБСЕ в Косово, а на деле — просто приставив пистолет к виску сопротивляющейся Югославии.

Безразличная отстраненность российской дипломатии от прямых военных приготовлений НАТО вскоре сменилась поддержкой натовского давления на СРЮ. 29 января 1999 г. после заседания в Лондоне "Контактной группы по Косово" (КГ), объединяющей 5 натовских стран — США, Великобританию, Италию, Францию, ФРГ — и Россию, министры иностранных дел всех шести государств одобрили предложенный американцами план политического урегулирования в Косово и выступили с ультимативным требованием к югославскому руководству и лидерам косовских сепаратистов (которых, кстати, Белград отказывался признавать в качестве политической силы): не позднее 6 февраля начать в Рамбуйе, пригороде Парижа, переговоры по урегулированию кризиса под руководством министра иностранных дел Великобритании Робина Кука и его французского коллеги Юбера Ведрина. В качестве основы для переговоров сторонам предлагались разработанные КГ 10 принципов. Страны НАТО пригрозили при этом, что, если стороны не согласятся сесть за стол переговоров, будут предприняты "воспитательные бомбардировки" территории СРЮ. Серьезность натовских намерений должно было подтвердить решение Совета НАТО от 30 января 1999 г. о предоставлении Генеральному секретарю блока Хавьеру Солане полномочий на принятие решения об осуществлении ракетно-бомбовых ударов по Югославии. Иными словами, Запад начал бесцеремонно диктовать свои правила игры.

А что же Москва? Российская дипломатия предпочла выступить в незавидной роли соучастника НАТО, чем, скажем, поставить под вопрос саму легитимность существования КГ. Ведь первоначально группа была создана американцами как вспомогательный рабочий орган при министрах иностранных дел, к тому же не санкционированный ни одной из ведущих международных организаций — таких, например, как ООН или ОБСЕ. И лишь по воле все того же Вашингтона она получила статус чуть ли не главного органа по урегулированию ситуации в Югославии, стала принимать обязательные для исполнения решения, диктовать свои условия и даже выдвигать ультиматумы. Российская дипломатия не только молча проглотила сам факт создания этого органа с сомнительной легитимностью, но и с плохо скрываемым энтузиазмом приняла в нем деятельное участие, хотя заведомо было понятно, что в одиночку она вряд ли сможет противостоять, в случае необходимости, блоку пяти натовских государств.

Кроме того, как можно было идти на переговоры, проводившиеся по технологии "силового принуждения к миру" одного из участников этих переговоров? Почему российская дипломатия безропотно приняла формулу переговоров во Франции, не выступив по этому поводу хотя бы с формальным протестом?

Российская дипломатия согласилась на участие в "процессе Рамбуйе", в то время как основные документы, предназначенные к рассмотрению на переговорах, — политический, подготовленный КГ и содержащий "основные принципы" косовского урегулирования, и военно-технический, предусматривающий конкретные меры по претворению этих принципов в жизнь, — готовились, по признанию представителя МИД РФ, посла по особым поручениям Б.Майорского, вообще без участия России. Достаточно сказать, что документы, касающиеся военно-технических аспектов проблемы косовского урегулирования, американцы сочли возможным передать в МИД РФ всего за два дня до их предполагавшегося подписания — факт, унизительный для дипломатии любой, не только претендующей на великодержавность страны. Мол, знакомьтесь и одобряйте, все равно ваша роль на этом и закончится...

Стоило ли, спрашивается, вообще брать на себя посреднические функции в косовском урегулировании, становиться чуть ли не "секретным оружием" американо-натовской дипломатии? Можно подумать, Кремль не догадывался, что его посреднические услуги нужны НАТО лишь для того, чтобы прикрыть его диктат околодипломатическим флером? Заставляя российских дипломатов "выбивать" из руководства СРЮ "согласие" на неприемлемые для него условия натовского ультиматума, западные державы всего-навсего пытались придать своим действиям некие правовые очертания — ведь, например, для начала любой миротворческой операции Устав ООН требует согласия всех сторон, вовлеченных в конфликт.

Российская дипломатия не могла не понимать всего этого. И тем не менее согласилась играть ту неприглядную роль, которая ей отводилась в брюссельских сценариях. Почему? "Отказ Москвы от участия в переговорах, пусть даже по чужим правилам, — пояснял российский "посредник", посол по особым поручениям Е.Майорский, — был бы чреват большими издержками — осложнениями и так непростых отношений с Западом и, главное, утратой возможности влиять на события". Как будто это влияние в косовском кризисе было когда-то ощутимым, и его принимали в расчет те, кого так боялись огорчить и разочаровать на Смоленской площади[3].

"Процесс Рамбуйе": псевдопосредничество России

Переговоры в старинном замке, летней резиденции французских президентов в Рамбуйе, под Парижем, между с трудом сформированными делегациями правительства Сербии (13 человек) и косовских албанцев (последняя включала 5 представителей АОК из 17 человек) проходили с 7 по 23 февраля 1999 г. на основе предложенного им плана КГ из 10 пунктов.

Первоначально этот план предусматривал следующие меры. Сохранение Косово в составе Сербии, но при предоставлении провинции "существенной автономии"; из провинции должны быть выведены все войска ЮНА и полицейские формирования, за исключением 2575 полицейских, обеспечивающих, наряду с обычными функциями, и пограничный контроль, и 1500 югославских солдат, расположенных в пятикилометровой зоне вдоль границ с Албанией и Македонией; разоружение и роспуск АОК; формирование в Косово собственного парламента, состоящего из 100 депутатов, представляющих все косовские общины, и избрание парламентом президента, который, в свою очередь, будет назначать премьер-министра; создание в Косово своей судебной системы.

За претворением всего этого в жизнь должен наблюдать 30-тысячный контингент войск НАТО, а все преобразования в Косово должны быть осуществлены в трехлетний "переходный период", по истечении которого схема урегулирования может быть рассмотрена вновь.

Все эти условия были разработаны в соответствующем пакете документов, по поводу которого не было согласия даже в самой КГ, но которые, тем не менее, были вынесены на обсуждение сербской и албанской делегациями. "Мы дорожим единством Контактной группы, поэтому и решили не сообщать прессе о наших внутренних разногласиях", — так объяснял Майорский просочившуюся за стены замка информацию о том, что российская делегация сочла все же необходимым зафиксировать в письменной форме свое несогласие с рядом пунктов плана КГ (который, напомним, был разработан без участия России).

Российская делегация вынуждена была поступить подобным образом, чтобы хотя бы в такой форме зафиксировать свою позицию по проблемам, вынесенным на переговоры. Тем более, что все ее "посредничество" на начальном этапе вылилось в довольно сомнительные формы. Посредник от России Майорский вместе со спецпосланником США, бывшим послом в Македонии Кристофером Хиллом, который, по существу, и был отцом плана косовского урегулирования, представленным КГ участникам переговоров, и представителем Евросоюза, австрийцем Вольфгангом Петричем беспрестанно циркулировали между первым и вторым этажами замка, где в отдельных залах находились делегации, и переносили их предложения из одного зала в другой. Лишь после того, как в Рамбуйе появилась государственный секретарь США Мадлен Олбрайт и в присущей ей резкой, порой даже грубой манере переговорила с руководителями обеих делегаций, посредникам удалось 14 февраля, в "день святого Валентина", усадить сербов и албанцев за общий стол. Принципиальные разногласия между делегациями по трем главным вопросам — о статусе Косово, об условиях прекращения военных действий и о формате международного присутствия в провинции — от этого, тем не менее, не исчезли.

В чем суть этих разногласий?

Статус Косово.

Югославская сторона выразила готовность предоставить краю "существенную автономию" при сохранении территориальной целостности СРЮ. План же КГ, выдвинутый в качестве основы для переговоров, по мнению югославской делегации, значительно ограничивал возможности контроля Белграда над Косово, а потому и не мог быть принят.

Не устраивал план КГ и албанцев. Они хотели бы, во-первых, получить ясную формулировку окончательного статуса Косово (т.е. полная независимость); во-вторых, по истечении трех лет "широкой автономии" в Косове должен быть проведен референдум по вопросу о независимости края[4]; в-третьих, сознавая, что американцы к моменту начала переговоров полностью ассоциировались с ними, албанцы потребовали прямого участия представителей стран НАТО в решении проблемы статуса Косово.

Прекращение войны.

Югославская сторона выразила готовность после завершения операций против вооруженных формирований сепаратистов вывести из Косово основную часть своих армейских подразделений, оставив в провинции только те воинские и полицейские формирования, которые обеспечивали бы безопасность населения от терроризма, включая лояльных Белграду албанцев.

Албанская же делегация требовала немедленного прекращения всех военных операций против АОК и полного вывода частей ЮНА и сербской полиции с территории края.

Формат международного присутствия.

Продолжая считать проблему Косово своим внутренним делом и ссылаясь на проведенный еще 24 апреля 1998 г. референдум, на котором 94,73% населения Сербии высказалось против международного посредничества в урегулировании косовского кризиса, югославская сторона категорически отказывалась "нарушать четко выраженную волю своего народа". Даже допуская возможность участия иностранных наблюдателей в урегулировании косовской проблемы, югославы требовали, чтобы это были представители либо ООН, либо ОБСЕ, но никак не НАТО. Для них была совершенно неприемлема идея о возможности ввода на территорию Косово натовских военных контингентов, поскольку это означало бы ни что иное, как натовскую оккупацию части территории страны.

Албанцы, со своей стороны, напротив, требовали скорейшего ввода натовских подразделений на территорию Косово, полагая, что в условиях присутствия войск поддерживающих их западных держав им будет легче добиться независимости после окончания трехлетнего "переходного периода".

Серьезные разногласия между сторонами вскрылись и по другим вопросам, что на практике означало только одно — дипломатический тупик.

К тому же и без того нелегкая ситуация на переговорах еще более осложнилась после того, как США в одностороннем порядке передали делегациям дополнительные документы, касающиеся выполнения будущего соглашения, — в частности, условий ввода войск НАТО в Косово. И хотя эти дополнительные документы не рассматривались КГ, западные партнеры США поспешили солидаризоваться с ними. Представители России попробовали было возразить против подобных действий натовцев, но США, проигнорировав мнение российских партнеров, в жесткой форме потребовали от сербов и албанцев немедленного подписания всего пакета документов.

Но даже столь грубое, порой переходящее все рамки приличия, давление на участников переговоров ни к чему не привело. Даже документ КГ, в котором формулировались принципы политического урегулирования проблемы, стороны подписать отказались, хотя формально выразили свое принципиальное согласие с ним. 23 февраля в переговорах был вынужденно объявлен перерыв[5].

Пауза была использована западными странами для усиления давления на югославскую сторону. К этому неблаговидному делу был подключен и российский МИД. Его глава Игорь Иванов, вслед за потерпевшим неудачу спецпредставителем президента США на Балканах Ричардом Холбруком, 11 марта специально летал в Белград, чтобы в очередной раз попытаться убедить президента Югославии Милошевича принять военную часть плана КГ и НАТО — дать согласие на размещение в Косово международных миротворческих сил, основу которых составили бы воинские контингенты стран НАТО. Милошевич на давление не поддался, и миссию Иванова постигла та же судьба, что и миссию Холбрука.

На втором этапе переговоров в рамках "процесса в Рамбуйе", проходившем 15-18 марта 1999 г. в парижском Центре международных конференций, албанская делегация неожиданно для всех заявила, что готова-де подписать "план мира". От имени делегации один из руководителей АОК Хашим Тачи заявил, будто "все полевые командиры АОК поддерживают идею албанской автономии в рамках Югославии" при условии ввода в Косово натовских войск. Это был очевидный элемент блефа, умело срежиссированный за океаном: дескать, демонстративно пойдя на уступки, вы практически ничем не рискуете — ведь в Белграде так "уперлись" в свою позицию, что ни о каких компромиссах и думать не желают; вы же наберете выигрышные очки в глазах мирового общественного мнения.

Вслед за этим последовал очередной трюк.17 марта албанцы в присутствии западных посредников в одностороннем порядке подписали так называемое "Промежуточное соглашение по миру и самоуправлению в Косово" — документ, которого не видели ни российская, ни югославская стороны. Стало очевидно, что натовцы готовы решить проблему по-своему. И, хотя, на следующий день сербская делегация в присутствии тех же международных посредников подписала свой вариант соглашения, именно сербскую сторону НАТО объявил виновной в срыве переговоров.

20 марта из Косово были срочно эвакуированы 1400 размещенных там членов миссии ОБСЕ, включая 73 российских представителя. А 24 марта Генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана отдал приказ главнокомандующему силами альянса в Европе, американскому генералу Уэсли Кларку начать военную операцию против СРЮ. В тот же день в 23.30 (время московское) натовская военно-воздушная армада нанесла первый ракетно-бомбовый удар по 40 объектам на территории Югославии. Давно готовившаяся НАТО операция "Союзническая сила" началась. Предотвратить ее российская дипломатия не смогла.

Имитация великодержавности

В бессилии нашей дипломатии, как в капле воды, отразилось все бессилие нынешнего российского режима. И в период подготовки, и в процессе уже начавшейся натовской агрессии против непокорной Югославии в Москве предпочли не вспоминать о переговорах в Кремле еще 16 июня 1998 г. между президентами Б.Ельциным и С.Милошевичем. А ведь и на этих переговорах, и в подписанной по их итогам декларации о мирном урегулировании в Косово было произнесено немало слов об исторической дружбе русского и сербского народов, о великодержавности России, всегда, якобы, готовой взять под свое крыло братский сербский народ, о решимости Москвы сохранить свое присутствие на Балканах, несмотря на все происшедшие там перемены.

И в Кремле, и на Смоленский площади предпочли не вспоминать и о трагикомическом спектакле, разыгранном 18 февраля 1999 г., т.е. менее чем за месяц до начала натовской агрессии. В тот день после встречи с канцлером ФРГ Герхардом Шредером, прибывшем в Москву в качестве председателя Евросоюза, и председателем Еврокомиссии Жаком Сантером российский президент направился к группе специально отобранных для работы в Кремле журналистов и с улыбкой кокетливо обратился к ним: "Задайте мне вопрос". Заранее подготовленный в недрах президентской администрации, вопрос, естественно, касался самой злободневной на тот момент темы: о реакции Кремля на сообщение о том, что министр обороны США Уильям Коэн подписал в среду 17 февраля приказ о дополнительной переброске в Европу 5I военного самолета для возможного нанесения воздушного удара по CPЮ, если на переговорах в Рамбуйе, согласно натовскому ультиматуму, к 12 часам 20 февраля не будет достигнуто согласие между делегациями Югославии и косовских сепаратистов. "Мы не дадим тронуть Косово, — с наигранной категоричностью ответил Б.Ельцин. — Я передал вчера свое мнение и письменно, и по телефону Клинтону, что это не пройдет. Вот и все — весь наш ответ!" Стоявшие рядом Г.Шредер и Ж.Сантер с каменными лицами выслушали "жесткое заявление" президента России...

А через полчаса из Вашингтона поступило сообщение о заявлении пресс-секретаря Белого дома Джо Локхарта. В связи с заявлением президента Ельцина тот уведомил представителей печати, что руководители США и России в последние дни по телефону не общались, ситуацию в Косово и возможные воздушные удары в Югославии не обсуждали, никакого письма от российского президента с таким содержанием также не было, да и вообще президент США все последние дни находится в штате Нью-Хэмпшир, где занят исключительно внутренними проблемами. Из-за кремлевских стен в очередной раз последовали "разъяснения" относительно того, что "имел в виду президент". Но дело было сделано: народ, а вместе с ним и все мировое сообщество, содрогнувшись, узнали, что "великая держава" Россия Косово в обиду не даст. Правда, оставалось неясным, каким образом, но это уже, что называется, другая песня.

Аналогичный фарс с надуванием щек, призванный прикрыть полную несостоятельность российской дипломатии, был разыгран и российским премьер-министром Примаковым сразу же после начала натовской агрессии. Направлявшийся в США на сессию российско-американской комиссии по экономическому и технологическому сотрудничеству, премьер, узнав о начале операции "Союзническая сила", приказал развернуть свой самолет, летевший в тот момент над Атлантическим океаном близ побережья Ньюфаундленда, и направиться назад, в Москву. Кое-кто в Кремле и в МИД РФ торжествовал: вот, мол, как мы гневно отреагировали на действия НАТО! Вскоре, однако, выяснилось, что маневр с "разворотом над Атлантикой" был запланирован Примаковым по согласованию с президентом Ельциным как минимум за сутки до вылета самолета из Москвы, т.е. в понедельник 22 марта. Сознавая, что американцы, решившиеся на начало бомбардировок Югославии, вряд ли пересмотрят столь долго готовившееся решение из-за его визита, Примаков неоднократно связывался по телефону со своим партнером по предстоявшим переговорам, вице-президентом США Альбертом Гором и требовал у него гарантий, что операция НАТО не начнется до тех пор, пока он будет в Вашингтоне. Не получив таких гарантий, Примаков поставил в известность вице-президента CШA о возможном маневре над океаном. Гор не только "с пониманием" отнесся к информации российского премьера, но и дал команду связаться с Международной организацией гражданской авиации с тем, чтобы самолету Примакова был обеспечен воздушный коридор от Ньюфаундленда до Москвы. Тогда-то и стало понятно, почему руководитель секретариата премьер-министра Р.Маркарян, отвечавший в российско-американской комиссии вместе с помощником Гора по национальной безопасности Леоном Дертом за экспортный контроль, не полетел 23 марта вместе с шефом. Но, спрашивается, если все было известно заранее, зачем вообще нужно было гонять премьерский самолет, как только не с целью "внутреннего потребления"?

А чего стоит еще один жест отчаяния — на этот раз в СБ ООН? Собравшиися 26 марта 1999 г. по настоянию России на экстренное заседание Совет рассмотрел резолюцию, состоявшую всего из одного пункта: прекратить силовые акции в отношении СРЮ. Кроме России, за резолюцию проголосовали две страны — Китай и Намибия. Остальные 12 стран высказались против. На что, собственно, рассчитывал глава российской дипломатии Игорь Иванов, выражая на предшествовавшей заседанию СБ пресс-конференции "надежду на то, что к нашей позиции присоединятся и другие члены Совета Безопасности, в том числе — и постоянные"? Неужели он всерьез рассчитывал, что три постоянных члена СБ ООН, являющиеся одновременно и членами НАТО, — США, Великобритания и Франция — в одночасье изменят свою позицию и встанут в один ряд с "великой державой", позицию которой они давно уже не ставят ни в грош? Вряд ли, конечно, Иванов столь наивен. Просто таким образом он в очередной раз пытался спасти лицо режима, который всего месяц назад публично клялся в том, что не допустит расправы над Югославией. О каком уж тут нравственном облике можно говорить...

Подлинное величие нации в те трагические дни проявилось не в официальных декларациях и не в символических жестах российской дипломатии, а в величии духа здоровой части русского народа. Проявлением этого духа стал, например, тот взрыв народного негодования по поводу агрессии НАТО в отношении Югославии, который проявился в массовых демонстрациях, начатых, казалось бы, аполитичной молодежью в Москве и других городах страны. Взрыв этот достиг такой силы, что даже официальная Москва вынуждена была на какое-то время стать на "патриотические позиции" — хотя бы для того, чтобы не казался столь великим разрыв между нею и народом. Внешне это выразилось в некотором ужесточении антинатовской риторики, определенную дань которой отдали и на Смоленской площади, отзыве представителя Министерства обороны РФ при штаб-квартире НАТО генерала Заварзина, отказе "от любых встреч с генеральным секретарем НАТО Хавьером Соланой до окончания натовских бомбардировок Югославии или, по меньшей мере, до начала перевода процесса в мирное русло".

Но уже через несколько дней "демонстрации оскорбленного величия" прекратились, и все вернулось на круги своя. Используя в качестве предлога провокацию с попыткой обстрела посольства США, мэр Москвы Юрий Лужков запретил всякие демонстрации и пикеты у здания посольства. Кремль прикрикнул на "особенно воинственно настроенных военных", заявил о невозможности оказания какой бы то ни было военно-технической помощи CPЮ под предлогом того, что это, мол, "втянет Россию в войну на Балканах"[6]. МИД получил, в свою очередь, команду позаботиться о том, чтобы "окончательно не испортить отношения с Западом".

Запад же был кровно заинтересован в том, чтобы вернуть Россию на путь посреднической деятельности, сознавая, что чем глубже он увязает в воздушной войне в Югославии, тем меньше шансов у него остается на прямые контакты с Белградом. Похоже, без особого труда убедить российское руководство вновь взвалить этот груз на собственные плечи Западу удалось. Во всяком случае, уже 30 марта премьер-министр Евгений Примаков по указанию президента Ельцина летал в Белград, чтобы, как он сам сформулировал цель своей миссии, "вновь направить развитие ситуации в дипломатическое русло". Миссия окончилась ничем: президент СРЮ Милошевич справедливо отметил, что ни о какой дипломатии под бомбами и речи быть не может.

Следующий шаг по возвращению России на путь посредничества в интересах Запада был предпринят буквально через две недели, когда 13 апреля 1999 г. в норвежском аэропорту Гардермуен, в 50 км от Осло, состоялась встреча министра иностранных дел России с государственным секретарем США Мадлен Олбрайт.

Из кругов российской делегации в те дни просочилась информация о том, что первоначально Иванов — следуя, очевидно, привезенным с собой инструкциям — "занял подчеркнуто жесткую позицию" по отношению к НАТО, "всем своим видом показывая резко отрицательное отношение Москвы к бомбардировкам Югославии". Еще бы! Запад, по существу, публично унизил российского президента с его декларациями о том, что, мол, "мы не дадим тронуть Косово". Тронули — и при этом забыли спросить Россию! Для болезненно самолюбивого президента это было тем более оскорбительно и обидно, что в то время над ним нависала угроза импичмента в Государственной думе РФ, а внутри СНГ выявились глубокие расхождения в оценке бомбардировок СРЮ и отношения к НАТО. Да и собственный имидж нуждался в определенной корректировке накануне предстоящей вскоре встречи руководителей стран "Большой восьмерки" в Кельне[7].

Поведение Иванова, однако, изменилось после того, как Олбрайт, ссылаясь на телефонные беседы президентов обеих стран, предложила МИД РФ "при оценке действии другой стороны воздерживаться от воинственной риторики и резких выражений", прежде всего — в квалификации акции НАТО как "агрессии". Приняв, очевидно, предложенные ему "правила игры", российский министр вновь стал проявлять к коллеге необычайную корректность и кротость. В этой взаимно вежливой атмосфере Иванов и Олбрайт попытались выработать нечто вроде совместного подхода к урегулированию конфликта на Балканах в соответствии с теми политическими принципами, которые обсуждались в Рамбуйе: поддающееся контролю прекращение насилия в Косово, вывод оттуда частей ЮНА и югославской полиции, обеспечение эффективного международного присутствия гражданского персонала и сил безопасности, создание временной администрации для Косово, возвращение беженцев.

В дальнейшем эти "принципы" предполагалось предложить для рассмотрения Белграду. Оценивая итоги встречи в Осло, высокопоставленный российский дипломат выразился следующим образом: "Подвижки есть, но о прорыве говорить нельзя". А околокремлевский источник посетовал:"Американцы стараются пристегнуть нас к своей модели косовского урегулирования. Это их стремление вполне логично. И мы даже готовы со многим согласиться. Но ведь мы не можем объявить, что просто принимаем план НАТО. А лазеек для компромисса партнеры пока оставляют маловато".

Вот так! Российские дипломаты, оказывается, давно уже были готовы играть по чужим правилам, готовы были принять натовский ультиматум Югославии за основу своих действии и искали только способ сохранения лица. Последовательница Бжезинского Мадлен Олбрайт, похоже, это четко уловила, погладив в Осло российскую дипломатию по шерстке: "Великие державы пытаются вместе найти выход из югославского кризиса". И этот "выход" был уже предопределен.

Миссия Черномырдина. Россия "сдает" Югославию

По возвращении из Осло в Москву Иванова ждал неприятный сюрприз: указом Ельцина от 14 апреля 1999 г. экс-премьер России Виктор Черномырдин был назначен специальным представителем президента РФ по урегулированию ситуации вокруг Югославии. Заместитель руководителя президентской администрации С.Приходько, ранее работавший в МИДе, а в администрации президента курирующий внешнеполитическую проблематику, так мотивировал это "историческое" назначение: "Не всегда у Игоря Иванова, с учетом плотного графика работы, есть возможность постоянно заниматься решением этой проблемы". Как будто в МИДе ею "увлечен" один министр, и у него нет ни заместителей, ни других сотрудников, которые профессионально, на протяжении всей трудовой биографии занимаются балканскими проблемами! По какой-то извращенной логике, ситуацию оказался способен спасти лишь косноязычный дилетант, вообще далекий от проблем внешней политики.

В самом же МИДе назначение Черномырдина было расценено однозначно — как проявление твердого намерения президента России покончить с малейшими (даже чисто риторическими) конфронтационными проявлениями в отношении Запада, а кроме того — иметь дело в подходе к балканским проблемам уже не столько с Белградом, сколько с Вашингтоном. В Кремле, очевидно, были весьма недовольны тем, что, увлекшись на некотором этапе антинатовской риторикой, МИД не сумеет без промедления стать приемлемым для Брюсселя посредником в югославском урегулировании. И здесь бывший премьер, несмотря на отсутствие у него какого бы то ни было дипломатического опыта, может оказаться весьма полезным. У него есть действенный рычаг воздействия на Белград — топливно-энергетические ресурсы, существуют самые теплые отношения с вице-президентом США Альбертом Гором (настолько теплые, что в свое время Гор с ругательной резолюцией вернул ЦРУ подготовленный там доклад о вовлеченности Черномырдина и лиц из его ближайшего окружения в коррупцию в российских верхах). К тому же сам Гор настойчиво просил Ельцина назначить на должность спецпредставителя по Югославии именно Черномырдина — оговариваясь при этом, что Белый дом "поощрять посредническую роль России" будет не в открытую, а "из-за кулис". В Кремле, похоже, прислушались к просьбе американского вице-президента, предпочтя не замечать и сугубо личные мотивы этой просьбы: ведь если США увязнут в войне на Балканах, то надеждам Гора на президентство в 2000-м году не суждено будет сбыться[8].

Сам же председатель Совета директоров "Газпрома"[9] не скрывал удовлетворения своим новым назначением. Недаром он с начала натовских бомбардировок поспешил публично обозначить свою позицию в отношении событий на Балканах. "Москве, — заявил Черномырдин, — не стоит бряцать оружием, не стоит нагнетать антиамериканские и антинатовские настроения". А поскольку его "хорошо знают на Западе" и "воспринимают как партнера", он-де "готов к любой посреднической деятельности", чтобы "остановить этот кровавый процесс".

Правда, злые языки в правительстве РФ усматривали в подобных декларациях иные, гораздо более приземленные мотивы. Черномырдина, как утверждали в коридорах московского Белого дома, беспокоит отнюдь не "кровавый процесс" на Балканах — достаточно вспомнить, с какой поистине звериной жестокостью этот "охотник на медвежат" требовал расправы с защитниками Конституции и Верховного Совета РФ в октябре 1993 г.; им двигали не абстрактные идеалы добра и гуманизма, а вполне реальные, шкурные интересы. Ведь 23 марта, т.е. ровно через год после того, как Черномырдин оставил пост премьера, истек срок, на протяжении которого он мог находиться на полном государственном обеспечении. А потому еще с февраля он просил Ельцина подыскать ему "подходящую должность", которая позволяла бы сохранить за ним охрану, дачу и машину с мигалкой...

Теперь он оказался востребован. Кремль мог быть уверен в том, что Черномырдин не поссорит его с Западом из-за какого-то там Косово, что в угоду своим западным друзьям он сумеет навязать Белграду "европейскую" волю, позволив в то же время Кремлю "сохранить лицо" в глазах собственных избирателей.

Кстати, вопреки широко распространившемуся мнению о том, что Черномырдин назначен "в пику" Смоленской площади, что между ним и руководством МИДа якобы существовало определенное противостояние в подходах к косовской проблеме, ничего подобного между ними не было. Все они играли в одной команде. Они не только поддерживали постоянную связь друг с другом, но без согласования с Ивановым спецпредставитель президента не предпринимал, особенно после первых своих вполне предсказуемых неудач, ни одной акции. Он внимательно прислушивался к постоянно находившемуся рядом с ним советнику министра иностранных дел Владимиру Ивановскому, который и готовил его к конкретным встречам и переговорам. Так что спецпредставитель президента и руководство МИД действовали совместно, и за все, что случилось в дальнейшем, несут равную ответственность.

Это их совместными усилиями официальная позиция по проблеме косовского урегулирования постоянно трансформировалась в сторону все большего и большего сближения с требованиями НАТО. Вот как, например, менялась российская позиция по одному из ключевых вопросов — о формате международного присутствия, против которого, напомним, с самого начала твердо выступала Югославия, считая проблему Косово исключительно своим внутренним делом.

Первоначально Москва исходила из необходимости размещения в Косово, с согласия Белграда и после безусловного прекращения натовской операции, миротворческих контингентов только из России и нейтральных стран. Страны НАТО как прямые участники агрессии не должны были бы входить в миротворческий контингент, поскольку это неизбежно квалифицировалось бы СРЮ как оккупация Косово.

В процессе осуществления "миссии Черномырдина" было решено согласиться уже на участие в миротворческой операции тех стран НАТО, которые не играли ведущей роли в воздушной войне против Югославии, при том понимании, что натовские контингенты останутся на территории соседних государств — Албании и Македонии.

В дальнейшем были сняты возражения и против присутствия в Косово войск США и их главных союзников из числа западноевропейских стран. Но одновременно предусматривалось, что из России туда будет направлен 10-ти тысячный контингент, который будет иметь собственный сектор контроля — наряду с секторами США, Великобритании, Италии, Франции и ФРГ, т.е. членов Контактной группы. К тому же российский контингент не должен подчиняться командованию HATО, а действовать на самостоятельной основе, т.е. руководствоваться командами исключительно из Москвы.

В конечном счете, количество российских миротворцев было сокращено почти в три раза и никакого собственного сектора контроля им предоставлено не было; отдельными контингентами российские миротворцы оказались разбросаны по секторам натовских стран.

По мере сдачи ранее занятых позиций поощряемая из-за кулис "миротворческая миссия" Черномырдина все более превращалась в дымовую завесу, позволявшую странам НАТО, с одной стороны, продолжать войну, а с другой — сдерживать развитие антивоенного движения ссылками на "прогресс" миссии российского спецпредставителя. Особенно активно государства НАТО стали использовать "миссию Черномырдина" после того, как к ней примкнули первый заместитель государственного секретаря CШA Строуб Тэлбот и — от Евросоюза — президент Финляндии Мартти Ахтисаари. Опытные дипломаты играючи манипулировали неискушенным в дипломатических хитросплетениях российским спецпредставителем, направляя его активность в нужное Западу русло. Черномырдин, осуществляя свою "челночную дипломатию", разъезжал между западными столицами и Белградом, уговаривая президента CPЮ согласиться на требования НАТО.

В конечном счете, Югославию не столько убедили, сколько "продавили" и обманули. Произошло это так.

Накануне очередной встречи трех "посредников", которая должна была проходить в Бонне 31 мая при участии канцлера ФРГ Г.Шредера, президент РФ Борис Ельцин, руководствуясь собственными мотивами, предпринял ряд шагов по "нормализации отношений с Западом". 30 мая он прямо приказал своим спецпредставителю и министру иностранных дел в самое ближайшее время "решить вопрос любой ценой". Назначенный недавно вместо Примакова на должность премьер-министра Сергей Степашин по указанию президента связался по телефону с президентом Клинтоном и сообщил тому, что "Россия хочет найти путь для снятия всех разногласий с НАТО". Как свидетельствует корреспондент газеты "Вашингтон пост" Уильям Дроздяк, официальным лицам США стало ясно: Ельцин во что бы то ни стало хочет спасти свои отношения с Западом, особенно накануне встречи на высшем уровне стран "Большой восьмерки" в Кельне 18-20 июня, на которой он снова собирался просить об экономической помощи. Именно поэтому, продолжает Дроздяк, в тот самый момент, когда боннская встреча "посредников", казалось бы, зашла ко 2 июня в полный тупик и когда отчаявшийся Клинтон и его союзники по НАТО были уже на грани принятия решения о введении наземных войск в Косово, что неизбежно повлекло бы за собой крупнейшую за всю историю альянса политическую катастрофу с перспективой раскола среди союзников, поскольку далеко не все из них были готовы поддержать эту самоубийственную акцию, Черномырдин "вдруг разрядил ситуацию". Как всегда запинаясь и с трудом подбирая слова, он сообщил своим пораженным партнерам по переговорам о только что полученной им из Москвы директиве, согласно которой он был готов пойти на существенные уступки. Фактически это означало полную сдачу позиций: Кремль соглашался практически со всеми ключевыми требованиями НАТО[10].

До сих пор Россия, например, настаивала на немедленном прекращении натовских авиаударов по Югославии без каких бы то ни было предварительных условий. Теперь же спецпредставитель российского президента выразил согласие с тем, что бомбардировки Югославии должны быть приостановлены лишь после того, как сербы выведут из Косово свои войска и полицию и этот факт подтвердят международные наблюдатели.

Далее Черномырдин объявил о согласии на вывод всех югославских войск и полиции из Косово, хотя ранее здесь же, в Бонне, Игорю Иванову с огромным трудом удалось в результате ожесточенного дипломатического торга настоять на исключении этого пункта из предварительной договоренности вообще.

Полностью были сданы и прежние позиции России в отношении формата международного присутствия в Косово. Добившись ранее компромиссных, а потому — размытых формулировок о "международном гражданском присутствии" (т.е. миссии ООН) и "международном присутствии по обеспечению безопасности" (т.е. миротворческих контингентов), российская дипломатия смогла добиться в предварительном порядке согласия стран Запада на то, что командовать международным контингентом будет генерал одной из нейтральных стран, в то время как представитель НАТО займет должность начальника штаба в административном центре Косово Приштине. Предполагалось также разбить территорию Косово на четыре оперативных сектора. Основному контингенту войск НАТО отводилась бы полоса глубиной от 5 до 50 км вдоль границы с Албанией и Македонией. В три других сектора должны были быть введены войска стран, не участвовавших в агрессии, а также отдельные, ограниченные по численности подразделения стран НАТО. Развертывание миротворческих контингентов в Косово происходило бы одновременно с выводом оттуда войск ЮНА и югославской полиции с тем, чтобы в провинции не образовался вакуум безопасности.

Теперь же спецпредставитель президента России, ссылаясь опять-таки на директивы Москвы, отказался от этого, уже согласованного с натовцами, плана и полностью отдал им инициативу в данном вопросе. Он безоговорочно признал право НАТО самой определять как национальный состав своего миротворческого контингента, так и принципы его деятельности, в том числе — и в отношении российских миротворцев.

Когда же входившие в состав российской делегации представители Министерства обороны РФ — начальник Главного управления международного военного сотрудничества генерал-полковник Л.Ивашов и военный представитель России в НАТО, тогда еще генерал-лейтенант В.Заварзин — осмелились напомнить Черномырдину о прежних договоренностях и необходимости придерживаться их, тот попросту выставил их из зала переговоров и пригрозил обоим серьезными наказаниями по возвращении в Москву...

Вот таким образом и было оформлено в Бонне соглашение об урегулировании проблемы Косово, получившее название "плана Черномырдина — Ахтисаари" (Тэлбот, естественно, предпочел остаться в тени).

В плане — 10 пунктов. Из них лишь три можно в той или иной степени занести в актив российской дипломатии:

(1) упоминание верховенства ООН, под эгидой которой должно осуществляться развертывание в Косово "эффективных международных гражданских сил и сил безопасности, действующих в соответствии с решениями, которые могут приниматься на основании главы VII Устава, и способных гарантировать достижение общих целей" /п.З/;

(2) решение о необходимости "достижения временного политического рамочного соглашения, предусматривающего существенное самоуправление для Косово, при всестороннем учете <...> принципов суверенитета и территориальной целостности Союзной Республики Югославии" и "демилитаризация "Армии освобождения Косово" /п.8/;

(3) возможность после вывода войск ЮНА из Косово "согласованному числу югославских/сербских военнослужащих вернуться" туда "для исполнения следующих функций: поддержание связи с международной гражданской миссией и международными силами безопасности; разметка/разминирование минных полей; обеспечение охраны сербских святынь; несение службы на ключевых погранзаставах" /п.6/.

Все остальные положения документа отражают преимущественно позиции Запада. При этом не может не броситься в глаза тот факт, что обязательство о приостановлении (а не о прекращении) военных действий упоминается лишь в последнем, 10-м, пункте и ставится в прямую зависимость от принятия югославской стороной девяти предыдущих пунктов.

Согласившись на размещение миротворческих сил в Косово под "эгидой ООН" /п.З/, Запад настоял на том, чтобы развертывание "международных сил безопасности" осуществлялось "при существенном участии Организации Североатлантического договора" и под ее "объединенным командованием и контролем" /п.4/.

Изменилась, по сравнению с тем, что было предложено в Рамбуйе, и формулировка об автономии Косово. Раньше речь шла об автономии в составе Сербии. В "плане Черномырдина-Ахтисаари" говорится уже о "существенной автономии в рамках Союзной Республики Югославия, согласно решению Совета Безопасности ООН" /п.5/. Тем самым подразумевается, что Косово, наравне с Сербией и Черногорией, может стать еще одним субъектом югославской федерации, а со временем, если Западу удастся вывести Черногорию из состава федерации, то и Косово станет суверенным государством, поскольку СРЮ перестанет существовать, если от нее останется одна Сербия, суверенитет которой, согласно записанной в "плане Черномырдина — Ахтисаари" формулировке, не может распространяться на Косово.

Пересмотрена и представлена в Рамбуйе формула о "разоружении и роспуске" АОК. Теперь говорилось о "демилитаризации "Армии освобождения Косово", что явно подразумевает возможность сохранения ее структур при некоторой внешней трансформации[11].

Наконец, в "плане Черномырдина — Ахтисаари" закрепляется доминирующая роль Запада в послевоенном устройстве не только всей Югославии, но и Балканского региона в целом, и эта роль должна распространяться как на экономические, так и на военно-технические аспекты развития "кризисного региона". "Это будет включать осуществление пакта о стабильности в Югo-Восточной Европе при широком международном участии с целью дальнейшего содействия демократии, экономическому процветанию, стабильности и региональному сотрудничеству" /п.9/. Иными словами, присутствие НАТО на Балканах закрепляется на неопределенный срок.

Завершив верстку плана, оба "посредника" в среду 2 июня прилетают в Белград. По свидетельству западной печати, именно представитель России сыграл главную роль в навязывании натовского ультиматума руководству Югославии. Когда финн зачитывал югославскому президенту текст выработанного в Бонне документа, спецпредставитель российского президента "всем своим видом демонстрировал его поддержку". Затем он заявил Милошевичу, что представленный документ якобы "полностью согласован с Кремлем" и "является отражением точки зрения как президента Ельцина, так и МИД России" на проблему косовского урегулирования. В качестве своеобразного утешения Черномырдин пообещал Милошевичу принятие "благоприятной для Югославии резолюции Совета Безопасности ООН". "Это ваш последний шанс, — пригрозил Черномырдин. — Соглашайтесь, или будет поздно".

Получив очередной ультиматум, на этот раз — из уст представителя России, и сознавая, что Москва в лице Ельцина окончательно отказалась от всякой, даже символической, поддержки Югославии и рассчитывать на Россию больше не приходится, президент СРЮ после мучительных раздумий вынужден был рекомендовать своему парламенту одобрить предложенный вариант урегулирования проблемы Косово — рассчитывая, что ценой таких уступок натовскому нажиму югославское руководство добьется хотя бы прекращения авиаударов и избавит свой народ от новых жертв и разрушений.

"От позиции адвоката Милошевича Россия переместилась на сторону НАТО,— с нескрываемым удовлетворением констатировал обозреватель газеты "Нью-Йорк таймс" Томас Фридман, снискавший себе репутацию "ястреба" за людоедские призывы "вбомбить Югославию (как в свое время Вьетнам. — Ю.Б.) в каменный век". — Сочетание этого русского кульбита и решения HAТO усилить бомбежки и привнести войну в дом каждого серба принудило Милошевича к сделке. НАТО обрушила над ним потолок, а Россия выдернула у него из-под ног ковер"[12].

На следующий день, в четверг 3 июня Скупщина (парламент) Сербии, несмотря на яростное сопротивление второй по численности фракции Радикальной партии вице-премьера Воислава Шешеля, большинством в 134 голоса против 76 одобрила соглашение. "Добро" Скупщины Черногории с ее откровенно прозападным режимом было получено ранее. Югославию, таким образом, вынудили склониться перед натовско-российским давлением.

Зато Черномырдин, вернувшийся на следующий день в Москву, сиял. Как же, он "в точности выполнил инструкции президента, до последней запятой", "принес мир на Балканы" (неважно, что после его "дипломатического успеха" натовские ракеты и бомбы падали на головы сербов еще целую неделю, пока 10 июня генеральный секретарь НАТО Солана, посчитав, что цели блока достигнуты, не отдал приказ о приостановлении бомбардировок). На прямые обвинения его в предательстве интересов и Югославии, и самой России "в духе печально известных мюнхенских соглашений", которыми встретила ельцинского триумфатора широкая общественность страны, он цинично ответствовал: "А кто их заставлял? Не хотели бы — не подписывали". Таково новое лицо и новая мораль российской дипломатии[13]...

На последовавшей затем в том же Бонне встрече министров иностранных дел "Большой восьмерки" "план Черномырдина — Ахтисаари" был трансформирован в проект резолюции СБ ООН, в который целиком в виде приложения №2 был включен и сам этот план.

10 июня 1999 г. проект был утвержден как резолюция СБ ООН №1244 голосами 14 государств, включая Россию, при одном воздержавшемся — КНР. "За особые заслуги перед Отечеством" министр иностранных дел Игорь Иванов был пожалован высшим орденом режима. Для широкой публики так и осталось неизвестным, каким образом были отмечены "заслуги" Виктора Черномырдина, деятелей президентской администрации Александра Волошина и Сергея Приходько, высокопоставленных мидовских чиновников А.Авдеева, Б.Майорского и других, явивших новое лицо и новую мораль российской дипломатии…

Что дальше?

Отдав Югославию на растерзание НАТО и кое-как прикрыв этот предательский акт сильно поблекшим авторитетом ООН, российская дипломатия, по существу, потерпела жесточайшее историческое поражение, практически полностью утратив возможность каким-либо существенным образом влиять на дальнейшее развитие событий на Балканах. Да и могло ли быть иначе? Ведь за последние годы не осталось почти никого, кого бы не предали нынешний российский режим и его дипломатия. И предавали с тем большим ожесточением и цинизмом, чем больше те, кого Россия бросала на произвол судьбы, тяготели к ней и, естественно, вправе были рассчитывать на ее помощь и поддержку в лихую годину.

Правящий режим предавал целые народы — абхазов, осетин, лояльных Москве чеченцев, наконец, русских-беженцев, спасавшихся от кровавых погромов озверевших националистов "на окраинах империи", приднестровцев, крымчан. И вот теперь Югославия, народы которой хранили в сердцах память о русских добровольцах, павших за свободу братского народа во время сербско-турецкий войны I876-I877 гг., и о советских солдатах, вновь принесших им свободу в 1945 г. Именно такой, сильной и надежной, помнили и ждали сербы Россию. Именно к такой России были обращены слезы радости приштинских сербов, целовавших броню русских боевых машин и осыпавших их цветами после броска 225 русских солдат и офицеров из 2-го отдельного парашютно-десантного батальона под командованием подполковника Евгения Павлова в ночь с 11 на 12 июня 1999 г. с территории Боснии на приштинский аэродром Слатину. И можно понять их горечь и недоумение, когда, терроризируемые головорезами из АОК, они не могли найти защиты у миротворцев и осознали, что нынешняя РФ — это не та Россия, с которой они связывали свои надежды, что уповать им на нее больше не приходится.

Сыграв отведенную ей роль, пособница агрессоров, российская дипломатия сталкивается сейчас во все большей степени с тем, что никто с ней больше не считается. Ее мнением пренебрегают, все чаще действуют в обход, нимало не считаясь с ее национальными интересами. И теперь МИД РФ остается беспомощно фиксировать многочисленные "нарушения прежних договоренностей" да "несогласованные с российской стороной" действия ее западных "партнеров" по послевоенному урегулированию в Косово. Длинный список этих "нарушений" охватывает практически все аспекты проблемы — от незакрытой границы с Албанией, через которую в провинцию по-прежнему продолжают поступать наркотики и оружие, проникать боевики и безработные албанцы, надеющиеся поживиться за счет бегущих из края сербов (причем никто на Западе не считает это "гуманитарной катастрофой"), до сохранения, при поощрении и прямой поддержке главы миссии ООН Бернара Кушнера и командующего силами КФОР британского генерала Майкла Джексона, АОК, лишь переименованной в "Корпус защиты Косово". За что, как говорится, боролись...

Более того. Российская дипломатия оказывается сейчас в положении, когда она не в состоянии противостоять новой агрессивной стратегии Североатлантического альянса, основывающейся на присвоенном себе праве решать проблемы любыми средствами, включая массированное использование силы, за пределами зоны его ответственности, как она определена вашингтонским договором об образовании НАТО от 4 апреля 1949 г. И Югославией дело, конечно, не ограничится. Командующий вооруженными силами НАТО в Европе, американский генерал У.Кларк уже высказался публично в том смысле, что "в случае необходимости" НАТО "будет осуществлять операции, подобные той, которая была проведена в Югославии, и в других районах мира". Лиха беда начало…

Подобная стратегия НАТО несет с собой тем большую опасность, что после кризиса на Балканах российской дипломатии приходится сталкиваться с начавшейся маргинализацией всех международных механизмов обеспечения как региональной, так и международной безопасности — будь то ООН, ОБСЕ или СНГ, где еще сравнительно недавно она пользовалась определенным влиянием. На Балканах при прямом потворстве России мировому сообществу был преподнесен своего рода урок, который может иметь катастрофические для большинства государств последствия: безопасность любого государства оказывается в зависимости от того, как к этому государству относятся в НАТО.

Балканский кризис подорвал позиции российской дипломатии и на территории СНГ. Ведь, содействуя "миротворчеству" НАТО на Балканах, она сама, собственными руками подталкивала центробежные тенденции в СНГ, ускоряла, в частности, эрозию Договора о коллективной безопасности входивших в него стран. А без этого инструмента ей очень трудно, если вообще возможно, осуществлять миротворческие функции в очагах кризисов на территории СНГ, особенно в сравнении с "гораздо более эффективным НАТО". А это не может не стимулировать стремления стран СНГ если не к прямому вступлении в Североатлантический альянс, то к выдвижению все более настойчивых требований о замене имеющихся в них российских миротворческих контингентов войсками НАТО — прежде всего со стороны Грузии, Азербайджана и Молдавии. Тем более, что, учитывая опыт балканского урегулирования, и сама Россия все больше предстает в их глазах государством с ограниченным суверенитетом, все больше и больше поддающимся прямому воздействию Запада.

Своим соучастием в унижении Югославии российская дипломатия вольно или невольно способствовала созданию зловещего политического и международно-правового прецедента — ультимативного навязывания любому суверенному государству таких форм взаимоотношений между федеральным центром и субъектами федерации, которые могут быть угодны, в первую очередь, внешним силам. Такой прецедент грозит обернуться серьезными бедами и для самой России. Не секрет, что в ряде российских регионов нарастают националистические и сепаратистские настроения, берущие истоки еще с горбачевских времен, когда боровшийся за власть Ельцин цинично призывал регионы страны "брать столько суверенитета, сколько они могут проглотить". А где, спрашивается, гарантия, что отработанная на Балканах американо-натовская модель "управления этническими конфликтами" не может быть задействована, например, на уже полыхающем Северном Кавказе или в Поволжье, на Севере или на Дальнем Востоке?

...26 января 1999 г. на встрече с государственным секретарем США Мадлен Олбрайт Игорь Иванов не без пафоса заявил: "Рыночная экономика не означает, что внешняя политика должна быть рыночной. Мы своими национальными интересами не торгуем".

Торгуют, однако.

[1] "Независимая газета", 1999, 13 апреля.

[2] См. тексты Е.Барановского в настоящем сборнике: Балканы в системе международных отношений: некоторые проблемы и перспективы и Кризис в Косово и усилия международного сообщества по его урегулированию . — Прим. ред.

[3] Потеря же лица перед Востоком и в собственной стране — не повод. — Прим. ред.

[4] Исход которого был бы предрешен заранее — ведь в результате усиленной миграции в край этнических албанцев 90 процентов населения составляют там именно они, тогда как численность трех самых больших общин национальных меньшинств — сербов, черногорцев и цыган — не превышает в сумме 9-9,5%.

[5] См. текст Е.Барановского . — Прим. ред.

[6] Хотя, как свидетельствует, в частности, опыт войны во Вьетнаме, это далеко не так, поскольку Запад не заинтересован в "большой войне" где бы то ни было, потому что это чревато серьезными человеческими жертвами, чего ни один народ не простит своему правительству.

[7] Отсюда и некоторая несвойственная обычно российскому министру жесткость в отношениях с коллегой из США.

[8] Поэтому Гор проявлял личную заинтересованность в разрешении конфликта, на чем собственно и позволительно было сыграть русской дипломатии. Если бы она проявила себя... — Прим. ред.

[9] Должность была получена Черномырдиным летом 1999 года. Хотя влияние на "Газпром" Черномырдина никогда не ослабевало. — Прим. ред.

[10] "Вашингтон пост", 06.06.99.

[11] Что и произошло позже путем перерегистрации АОК в "Корпус защиты Косово". — Прим. ред.

[12] "Нью-Йорк таймс", 08.06.99.

[13] Пример иной: "Господи, что ж за основание такое — "признание ключевой роли России в косовских соглашениях"? Да в чем эта ключевая роль состояла? В том, что Черномырдин, вынесенный на поверхность подводными кремлевскими течениями и лишь с отставкой Примакова получивший карт-бланш, четырежды ни с чем возвращался из Белграда? В том, что он, сидя в Бонне напротив Тэлботта, упирался до последней возможности, требуя сначала прекратить бомбежки и оставить в Косово 28 тысяч сербских солдат для охраны религиозных святынь, о существовании которых большинство сербов просто не подозревает — по три человека на каждую из 8 тысяч? В том, что, пока Ахтисаари вслух, пункт за пунктом, зачитывал Милошевичу текст ультиматума, он, как гигант мысли и особа, приближенная к императору, безмолвно кивал каждому слову? Спасибо ему…" Владимир Абаринов, "Трусость Запада и новые полчища варваров" (Полит.ру — www.polit.ru ). — Прим. ред.