Кризис политического мышления в постиндустриальном мире и Россия

Методологические заметки на полях политического дневника

Критика существующего мирового порядка в последние годы приобретает всё более заострённую форму у проявляющих склонность к творчеству политических, научных и деловых кругов. Содержание обсуждения свидетельствует о надвигающемся более широком осознании смены вех в международных отношениях, за которой, очевидно, не успевает ни политическая мысль, ни политическая практика. Новая ситуация осознаётся международным научно-практическим сообществом как опасный вызов, требующий целенаправленных и адекватных действий, направленных на преодоление разрыва между новыми социополитическими реалиями постиндустриального, коммуникативного мира и отстающего политического мышления времён индустриальной революции и выяснения отношений между феодально организованными элитами, облечёнными государственной властью.

Традиция пессимистического видения будущего приобретает всё более широкую опору среди не только ученых-обществоведов, констатирующих хаотизацию политики, но в кругах крупного бизнеса и ответственных политиков, выражающих озабоченность падением управляемости жизненно важных процессов. Надежды на то, что современные политические реалии могут сами по себе гарантировать стабильное развитие хотя бы для той части человечества, которая наиболее уютно устроилась в глобализирующемся мире, всё более призрачны[1].

В поиске новой парадигмы развития политики: интеллектуальный вызов без ответа?

Практикуемые подходы к решению современных политических проблем ведут пока только к усилению дисгармонии и разрастанию конфликтного поля в международной жизни. Всё более очевидным становится фиаско идеи стабильного развития в условиях глобализирующейся взаимозависимости за счёт ресурса совершенствования конфликтного политического менеджмента ведущему к неототалитарному "глобальному правительству"[2].

Аналитическая работа по подготовке политического ответа человечества на новые вызовы сейчас рассыпана по различным гуманитарным научным дисциплинам и фокусируется в основном в разноликой ткани дискуссии по проблемам глобального (устойчивого) развития. Однако настойчивые попытки систематизации подходов к настоящему и будущему свидетельствует о дефиците политической смелости у большинства участников дискуссии для формирования нового ценностного горизонта для политического сознания и деятельности.

Работа по прорисовке контуров будущего миропорядка подталкивает процесс примеривания нового ролевого самоопределения различными социальными и профессиональными группами, сообществами, государствами, союзами и корпорациями (в широком смысле), своих возможностей к масштабу грядущих проблем[3].

Однако уже первые попытки глобального политического менеджмента свидетельствуют о "генетическом сбое" мышления у первопроходцев глобальной практической политики, унаследованным из предыдущей эпохи экстенсивного экономического роста, индустриализации мира и рационализации сознания. Считаю, что "лечение" должно носить не столько мировоззренческий, сколько методологический характер . Соответственно, и критике следует подвергать деятельностную позицию современного политика, которую продолжает, как правило, определять нерефлексивный инженерный подход.

Инженерный подход к объекту воздействия, получивший универсальное применение к организации творящего мышления и созидающей деятельности ХХ века, основывался на представлении о закрытости систем взаимодействия. Вытаскивая акт инженерной деятельности из широкого контекста ситуации, в которую включен и сам социоинженер, исследователи политики пытались интерпретировать политическую деятельность чаще всего через схемы рефлексивного управления. В свою очередь, нарушался универсализм глобализма как всеобщей взаимозависимости, а возникающая дискретная картина не могла адекватно формировать предмет исследования, позволять верно определять набор исследовательских инструментов[4]. Традиционный подход не предполагал необходимых возможностей для эффективной работы с открытыми системами. Стремление к эскалации инженерной агрессии подталкивало к совершенствованию использования организационных надстроек как инструмента реализации тех или иных политических проектов, разрушающих пределы и разграничительные линии, рамки понимания и картины мира[5]. В условиях глобализации именно "война" с локальным мышлением, размывание привычных пределов между внешнем и внутренним, внутренней и внешней политикой становится существенной тенденцией мирового развития, требующей введения новых представлений для организации политической деятельности[6].

Стратегия мессианского выбора является (и являлась) следствием упрощенного понимания отношений мышления, как активной преобразующей деятельности, претендующей на новую политическую трансцедентальность, и культуры, как нормативного поля для концентрации традиционности, преемственности и локализующего самоопределения[7]. Проблема отношений культуры и мышления в системе современной политики приобретает практическое значение для проектирования, программирования политического курса, осуществления международной социопрактики и определения будущего лица социально-политической сетевой организации коммуникативного мира[8].

В ходе проработки такой постановки проблемы центр научно-практического обсуждения выдавливается в методологическую плоскость и приобретает более эвристичную формулу взаимодействия формы и материала, проекта и субстанции, категоризации искусственного и естественно в рамках политической проектно-программной деятельности cоорганизации[9].

Понимание политической субъективизация в постиндустриальном коммуникативном обществе — базовая проблема реорганизации системы международных отношений

История научной мысли рисует убедительную картину того, как человечество упорно пытается упаковать в удобной для себя форме пространство и время, разворачивая возможности коммуникации и понимания/подчинения. Каждый новый шаг в этом направлении позволял изменять и политический ландшафт мира, траекторию возможностей и личности и сообщества.

Во второй половине ХХ века быстро формируется сетевое коммуникативное общество, объектом менеджерирования которого становятся пространство и время. Технологические победы над тотальностью этих компонентов бытия начинали с ускорением приближать человечество к глобализации многих значимых процессов его жизнедеятельности. Одновременно разрыв между политическим мышлением и технологическими возможности не приобретал таких брутальных форм как в современную эпоху глобализации опасностей[10].

Однако такой быстрый для развития политического сознания ход технологического прогресса начинает только сейчас осмысливаться как существенная проблема разрыва между возможностями и ответственностью. Потенциал традиционных культур (основывавшихся на религиозных заповедях) и развития координационных и согласительно-распорядительных возможностей организационной деятельности позволяли снимать противоречия или ослаблять их остроту, предотвращая глобализацию угроз. Однако эффективность использования такого механизма взаимосоотнесения имеет по мере глобализации мира стойкую тенденцию к понижению.

Кризис начинают переживать ведущие политические институты — в первую очередь современное государство, а так же типа-государственные или квази-государственные организации, включая ряд международных органов. Для решения малых задач жизнеобеспечения современное государство неповоротливо. Для преодоления крупных проблем оно неэффективно в условиях глобализации. Несоразмерность политического института государства современным процессам развития и функционирования обостряет противоречия между заявленными традиционными целями существования государства и современными его возможностями. Виртуализация способов и объектов управления (манипулирования) размывает значение географических, в определенной степени, и экономгеографических детерминант для определения новых рамок политической соорганизации.

Вырисовывается тенденция — на фоне развития глобализации государственническое сознание начинает наполняться провинциальными образами мышления, склонностью к локализации и автаркии. Антиглобалистский бунт, однако, не основывается пока на новом самоопределении в коммуникативном мире и не может представить адекватных политических проектов[11]. Геополитические привязки для формирования тех или иных региональных проектов развития-сотрудничества оказываются в современную эпоху недостаточными, а степень их эффективности непрогнозируемой. Государство выполняет сегодня в большей степени охранительную функцию для традиционных идентификаций, систем социального управления, распоряжениями в большей степени ресурсами доиндустриальной и индустриальной эпох. Выкристаллизовывается антиномия глобального и локального в постиндустриальном мире, которая определяет направление вектора властных отношений[12].

Наступающий исторический период имеет существенную особенность: отсутствует синхронизация между развитием новых возможностей политической соорганизации с существующей практикой структурирования политического пространства . Среди коммуницирующих субъектов международной системы отношений сегодня все большее место приобретают транснациональные экономические субъекты, международные организации, клубные формы, повышается социальная значимость общественных движений, гражданских инициатив.

Сегодня можно уже достаточно определенно говорить о формировании "сверхобщества", которое имеет в своей основе экстерриториальный диаспоральный принцип организации. Государства, их институты и ресурсы начинают использоваться как инструменты осуществления целей и задач складывающейся новой надгосударственной соорганизации[13]. Однако её аморфность и разноликость воспринимается как опасная неопределенность, как угроза стабильности и росту.

Процесс размывания ткани межгосударственных отношений складывающимися новыми отношениями в международной сфере в полном смысле можно соотнести по историческому значению с эпохами переселения народов, реформации, гибели империй, мировыми войнами и природными катаклизмами. Значительным элементом будущего политического ландшафта становятся гражданские инициативы, общественно-политические движения, имеющие преимущества перед традиционными партиями, которые превращаются всё в большой мере в обслуживающие машины голосования и структуры управления. Мобильность и организационная пластичность политического самоопределения в глобализирующемся мире расширяет поле для экзистенциального выбора для личности-участника. Сетевая форма организации мира, коммуникации и доступа к ресурсам дает ее агенту эстериториальность и расширяет возможности социо-культурного самоопределения, раздвигает пространство для выбора и коррекции собственной траектории жизненного пути, включая и политическое самоопределение.

Социально-политическое проектирование и программирование в коммуникативном обществе должно опираться на развернутое понимание перехода социально-политической активности от структурной к процессуальной агрессии. В этом утверждении рассматриваются как первичные элементы, образующие пространство политического действия, процессы, а субъекты действия — их организованностью. Полноправное участие в современной международной финансовой, торговой или научно-технической системе формирует и совершенствует субъекта этой деятельности и позволяет ему развивать эту сферу своей активности[14]. Если рассматривать управление политическим процессом именно как социотехническую задачу, то можно сдвинуть исследовательский акцент на борьбу программ, конкуренцию проектов и эффективности управления и организации. На первое место в обойме основных ресурсов ХХI века и, соответственно, объектов тотального воздействия выдвигается мышление, запускающее социально значимые процессы.

Отсутствие соразмерных субъектов деятельности на поле программного соперничества приводит к дедемократизации системы международных отношений в современной международно-политической ситуации. Однако само переформатироватирование политической действительности, разворачивающееся на наших глазах, открывает передел не столько сфер географического и минерально-ресурсного влияния, сколько сфер деятельности и способов соорганизации и управления.

Выбор или навязывание тех или иных моделей самоопределения в коммуникативном обществе идет поверх существующих государственных границ, вне привычных для нас государственных форм.

Мозаичность мира и релятивизм ценностных ориентаций политической элиты мира создают объективные возможности для социополитического самоопределения и многополюсной организации новых международно-политических субъектов.

Россия: ответный ход на глобальный вызов?

Сложившееся меню возможностей политического самоопределения россиян несет традиционалистские формы социально-экономической, этнической, языковой, религиозной, культурной идентификаций. Распад СССР наряду с субъективными и объективными причинами имел и общецивилизационные основания. Поиск путей переорганизации социально-политической и социокультурной ткани советского общества на основе отказа от тоталитарного стиля руководства из Москвы, в условиях быстрого развития тенденций формирования "сверхобщества" оказался неподъемной задачей.

Властная элита России сейчас столкнулась с фиаско псевдолибернальной политики, сведенной к отказу от самостоятельной программы развития и приведшей к включению страны в чужие проекты и программы в качестве экстенсивного ресурса. Кроме того, кризис политической системы партийной демократии, охватывающий не только Россию, свидетельствует о необходимости введения новых элементов в политическую систему, позволяющих органично отражать властные отношения, структуру социальной ответственности и формировать систему управления развитием.

Социокультурные корпорации как институты активного политического, экономического и культурного творчества всё в большей степени начинают наполнять новым содержанием сетевую коммуникацию мира. Важной задачей становиться достойное участие российской стороны в определении рамок миросистемного творчества.

Россия стоит перед задачей прорисовки своей перспективы, создания привлекательной модели развития и программирования самостоятельного развития в условиях глобализирующегося мира[15]. Отсутствие самостоятельного субъекта социополитического программирования и проектирования поставило вопрос о целесообразности существования российского государства. Поливекторность российской общественной системы, с жёсткой установкой на социокультурную, аксеологичекую идентичность российского пространства станет верным выбором для российского государственного строительства и международного взаимодействия. Ценностная реверсивность позволит восстановить смысловые ядра для формирования представления о будущем и прошлом, провести взвешенную работу по проектированию и программированию российского проекта будущего.

В политическом мире ХХI века гуманитарная действительность станет предметом самого пристального внимания амбициозных политических элит. Культурная действительность для политической деятельности выйдет на первый план.

В области политики требуется та модель государственного устройства, которая сможет в социокультурном синтезе соединить демократическую рациональность с культурно-идее-логическим плюрализмом[16].

Переход к парламентской республике мог бы содержать шаги по восстановлению практики формирования одного из политических законодательных органов по национальному принципу. Так может иметь право на жизнь идея создания Ассамблеи народов России, которая формировалась бы на половину из представителей национальностей всей России (включая, конечно, и русских) и на половину из представителей русского ближнего и дальнего зарубежья.

Отдельного внимания может заслуживать обсуждение механизма кооптации (выборов) в этот орган, включая запуск новых алгоритмов работы ведомств международного блока исполнительной власти. Выбор принципов для создания такого механизма можно, конечно, сделать только после оформления в целом политико-административной реформы в России и определения стратегии национальной и международной политики. Важно и то, что создание такого федерального органа, имеющего определенные политические и законотворческие полномочия, открыло бы возможность рационализировать систему национально-территориального деления Российской Федерации с учётом того, что национальности уже получат свое представительство в высшем законодательном органе. Использование диаспорального принципа в формировании одной из частей официального законодательного органа представляется подходом, позволяющим дать ответ на глобализацию мировых процессов и попытаться "оседлать" в той или иной степени мировые тенденции глобализации.

Такая нетрадиционная постановка вопроса позволит и в международном плане продемонстрировать политическую активность по формированию новой поликультурной универсальности современного общества, заложить механизмы для осторожного синтеза новой российской государственности и активизации внешней политики России.

2000 г.

[1] См.: Дж..Сорос. Кризис современного капитализма. М., 1999., с. V —ХХI.

[2] См.подробнее: сервер EINIRAS ( www.cgg.ch/links.htm).

[3] Попытка американского руководства стать единственным координирующим агентом складывающихся новых субъектов мировой политики выражается в претензиях на мировое господство, которые могут оказаться и неоправданными, если будет найдены иные способы и формы соорганизации.

[4] Проблема описания открытых и расширяющихся систем (миров) не была снята и претендовавшими на унивесальный успех системно-структурными и стемно-функциональными подходами. Попытки в рамках системного подхода построить новое понимание целостности позволили оттенить неплодотворность натурфилософского пути к новому пониманию единства и тотальности, позволили положить мышление и деятельность как объект исследования.

[5] Социальная инженерия требовала понимания мотивов поведения и представлений объекта воздействия, деперсонификация которого проходила в течение всего ХХ века. Внимание исследователей было направлено, в существенной степени, на совершенствование способов понимания, объяснения, и программирования поведения социума, а потом уже личности. В свою очередь и крупнейшие социальные проекты продолжали строить в течении ХХ века на обезличивании "человеческого материала". Сейчас наиболее изощренные формы эта тенденция приобретает в РR-деятельности. В свою очередь идеология проектирования сводит отношения к борьбе с сопротивлением материала воздействия, при этом интерес к самому материалу ограничен, цели и задачи проектирования субъектно центрированы.

[6] Победа "в холодной войне" стала гимном социополитическому конструктивизму, основанному в первую очередь на сомоуверенном убеждении во всесилие политического инструментария в эпоху глобализации и на недооценке возможностей сопротивления самой живой социальности. Хотя ряд крупных исследователей и политиков, участвующих в "глобалистском движении", дают взыскательную оценку глобальному шовинизму, он уже пустил глубокие корни в "теле" политического мышления и деятельности.

[7] Так, И.Карлссон, бывший премьер-министр Швеции, позже руководивший ранее Комиссией ЕС по глобальному управлению, теперь один из руководителей "группы 26", занимающейся сейчас разработкой концепции "глобального правительства", тонко и деликатно указывал на проблемы глобалистского анализа и проектирования — экстраполяция национальных институтов на всё глобализирующееся политическое пространство, придание слишком большого значения "техническим средствам политики", а также "демиургическим" свойствам официальных институтов и вытекающим отсюда ожиданиям. Представляют также интерес отдельные проницательные критические оценки Ж.Аттали в его книге "На пороге нового тысячелетия".

[8] Цельное политическое оформление нерефлесивного инженерного мышления неоднократно в истории ХХ века производило к власти тоталитарные, квази-тоталитарные режимы различной идеологической окраски.

[9] См.наиболее четко выраженные подходы, разрабатывавшиеся франкфуртской школой в книгах: Habermas J. Theorie der kommunikativen Handels. F.am M. 1983.; Habermas J. Der philosofische Diskurs der Moderne: Zwoelf Vorlesumgen. F. Am M. 1988

[10] Так, международные трансакции, дающие наибольшую прибыль, не облагаются налогами на содержание общества.

[11] Представляется, что межгосударственные интриги сейчас имеют меньшее значения для современной политики, а строительство альянсов на антиамериканизме (например: Россия — Китай — Индия), даже подкрепленных экономическими интересами не представляется верным. Разделительная полоса проходит не по этому "берегу". Следует говорить о социальной безответственности глобального "сверхобщества" перед традиционным обществом.

[12] В связи с этим и организационные форматы начинают использоваться как важное социотехническое средство для разворачивания экспансии глобализирующейся той или иной деятельности.

[13] Нельзя упускать из внимания, что объектом манипулирования членов этого коммунитарного протообщества является и США, представляющие собой, в том числе, и штаб-квартиру его ведущих институтов. Кроме того, исследование феномена "сверхобщества" затруднено и тем обстоятельством, что для этого нового явления требуется новый научный язык и соответственно новый понятийный аппарат.

[14] При таком подходе не имеет значения вопрос о первичного одного по отношению к другому. Мы рассматриваем вопрос не с философской, а с методологической позиции.

[15] События последних лет свидетельствуют об очередной попытке правящей в России "элиты" перейти от проделанного самостоятельного пути советского периода, соединявшего восточный тоталитаризм с русскими общинным традиционализмом, к западной социально-экономической и политической модели. Однако очередная волна западничества приобрела на этот раз заокеанский, а не европейский профиль, с ярко выраженными чертами необузданного анархизма.

[16] Нельзя исключить обостренного внимания к модернизации идеи соблюдения обязательств по соблюдению национально-культурной автономии при понимании того, что федеральные органы и власти могут предоставить большие возможности для реализации соответсвующих прав малых и коренных народов.