Рецепция зарубежного права как способ модернизации российской правовой системы

1. Аккультурация и рецепция как способы модернизации права

В марте 1909 года вышла книга, авторами которой стали семь известных тогда в России философов, юристов, экономистов и публицистов. Книга называлась "Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции". Сборник в течение нескольких лет выдержал пять переизданий. Многие положения, высказанные авторами "Вех", вызвали острейшую полемику в российском обществе. Всего за год в печати было опубликовано более 220 откликов, рецензий, статей о "Вехах", противники последних составили целое направление в российской общественной мысли начала ХХ века, получившее название "контрвеховцев"[01].

Но вот, что интересно, полемизируя с "веховцами" по разным поводам, практически никто из откликнувшихся на выход сборника не оспорил заявленный Богданом Кистяковским в одной из центральных статей "Вех" — "В защиту права" — тезис, согласно которому "русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне". Автор считал, что это является "результатом нашего застарелого зла — отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа"[02]. К таким выводам Б.А.Кистяковский пришел, сопоставляя развитие права и учения о нем в России с состоянием права и правосознания Запада. Для воспринявшего западную традицию права академика Кистяковского[03] развитие российской правовой системы виделось как усвоение и укоренение в правовой жизни России выработанной западной юриспруденцией доктрины "правового государства", "законопослушания", "уважения прав и свобод человека и гражданина" и т.п.

В действительности, Б.Кистяковский, раздавая негативные оценки состоянию правосознания российского общества, выразил типичное для большинства отечественных правоведов мнение, что, во-первых, наша правовая система является недостаточно развитой по сравнению с правовыми системами западных государств, во-вторых, магистральный путь ее развития — заимствование зарубежного права. а именно — права западного.

Правовые системы всех стран не существуют изолированно. Они взаимодействуют друг с другом, ведут нескончаемый культурный диалог. Правовая культура отдельных стран подвергается постоянной "бомбардировке" со стороны попадающих в нее подобно, "метеоритному дождю", случайных фрагментов других правовых культур, юридических текстов, процедур и правовых конструкций. Такая "бомбардировка" позволяет оценить собственный опыт правовой жизни, обрести "зеркало" для его рассмотрения, возможность развивать, совершенствовать отдельные элементы своей правовой системы, наполняя их новыми смыслами[04]. Более того, дошедшая до нас история генезиса большинства когда-либо существовавших великих правовых систем, как правило, начинается с заимствования (афинское, римское право, западное право и т.д.).

Вопрос заключается в том, что заимствует государство и общество: отдельные правовые институты, элементы юридической техники, практики правоприменительной деятельности и т.п. Или оно заимствует то, что Ж.Бюрдо назвал "правовой идеей" ("идеей права"), т.е. системы общих взглядов, "верований" отдельных сообществ людей либо общества в целом относительно основ (принципов) социального, политического, правового порядка[05]. В первом случае речь идет о "юридической аккультурации" в широком смысле, т.е. о переносе одной культуры в другую, во втором — о глобальном процессе, получившем название "рецепция". Последняя меняет весь правовой строй общества-реципиента и является в этом смысле тотальной аккультурацией. Ж.Карбонье, описывая рецепцию как особую форму аккультурации, употребил даже такой термин как "культурная мутация"[06].

Если фрагментарная юридическая аккультурация — обычное явление, проистекающее из повседневных контактов представителей различных правовых систем, то тотальная рецепция — явление исключительное. Она всегда является результатом более широкого культурного заимствования, когда меняются все или многие важнейшие культурно-смысловые парадигмы сознания общества и принятые в нем практики социальной жизни. Как правило, юридическая аккультурация способствует модернизации права страны-реципиента, право обогащается новыми принципами и юридическими конструкциями. Однако, как отмечает Н.Рулан, в ряде случаев рецепция чужого права может привести к юридической декультурации. Последняя выражается в том, что прежнее право "отбрасывается", правовая культура реципиента разрушается, в праве возрастает количество противоречий, недопустимых упрощений, что к тому же отнюдь не обеспечивает воспроизведение реципиентом у себя в стране заимствуемой правовой культуры[07]. Поэтому юридическая аккультурация вовсе не является для правовой системы безусловным благом, так как может влечь за собой не только развитие последней, но и ее разрушение. При оценке характера юридической аккультурации важно представлять себе, как она протекает: в результате диффузионного проникновения чужой правовой культуры в страну посредством стихийного копирования отдельными лицами чужих образцов поведения; в результате централизованного переустройства правового строя жизни общества публичной властью; в результате правовых реформ собственного государства либо оккупации или колонизации страны чужим.

Россия, включая ее непосредственных государственных предшественников[08], принадлежит к разряду стран, правовая система которых несколько раз менялась в результате тотальной рецепции. Это было не стихийное копирование чужих образцов жизни, чужих "образов Будущего", в том числе и правового, а их сознательное и планомерное заимствование, выступающее как модернизация реципиента, приближение его к этому самому "Будущему", превращение из созерцателя становления последнего в его активного творца[09]. Таким образом, рецепция чужого права для России выступала и выступает в качестве одного из основных способов модернизации общественного, в том числе правового, строя. На протяжении тысячелетия страна, по меньшей мере, дважды обращалась к заимствованию чужой государственно-правовой традиции. При этом юридическая аккультурация осуществлялась по инициативе публичной власти, создававшей "волны модернизации" российской правовой системы.

2. Аккультурация византийской идеи права как "первая волна" модернизации российской правовой системы

Первая волна модернизации, собственно говоря, создавшая новую правовую систему Руси, связана с принятием христианства. Русь восприняла восточно-римский толк христианства — православие. В тот момент протороссийское общество сориентировалось на Византию — самую сильную и организованную на основе многовековых традиций евроазиатскую державу, к тому же весьма близкого соседа восточных славян[10]. Православная Византия выступила образцом развития для отказавшейся от язычества Руси.

По сути дела, принятие христианства привело к превращению русских земель в "периферию" Византийского мира. Диффузия или передача опыта управления государством и правовых практик регулирования социальных процессов Византией восточным славянам началось раньше, в IX в., когда империей были заключены договоры с племенами, получившими дань с "греков", а взамен, гарантировавшими спокойствие ее границ[11]. Рим, хотя и восточный, применил свою обычную стратегию установления конфедеративного союзничества (заключения, как пишут в литературе, "федеративных договоров") с варварскими племенами, хорошо известную по опыту Западной Римской империи[12]. Договоры русских князей с Византией, а затем и принятие православия раздвинули пределы Восточной Римской империи, включив в ее состав Древнюю Русь в качестве ассоциированной территории[13]. Это предопределило в дальнейшем и наиболее существенные черты древнерусского государства и права.

Православная церковь, соединенная на основе принципа "симфонии" с властью Константинопольских императоров — теократических монархов[14], стала центральной структурой, связывающей русские княжества с Византийской империей. Церковь придала русским княжествам характер христианских государственных образований:

1. Источником власти русских князей стал божественный мандат на правление, передаваемый им церковью в ходе специального церковного обряда — "венчания и возведения на престол". Интронизация русских князей стала монополией православной церкви и вершилась по византийскому образцу[15]. Многочисленные споры о престолонаследии, соответственно, решались в первую очередь церковью[16].

2. Государственное единство обеспечивалось верностью, основанной на религиозных клятвах, и зачастую поддерживалось разнообразными церковными санкциями (отказ осуществлять богослужение в городах, наложение епитимий и пр.)[17]. Государственное устройство русской княжеской конфедерации как периферии Византийской империи также во многом определялось церковным устройством: столица конфедерации — город, в котором находилась резиденция русского митрополита константинопольского патриархата; конституирующим самостоятельность княжества актом считалось создание самостоятельного епископства; принятое у русских деление городов на "старшие" ("великие") и "младшие" напрямую было связано с церковной организацией и обладанием особыми религиозными святынями, вследствие чего захват этих святынь (колокола) рассматривался как переход статуса "старшинства" к городу-захватчику[18].

3. Создание церковной юрисдикции, появление церковных иммунитетов, а еще и церковная "десятина" как специфический налог, собираемый русскими князьями в пользу церкви и т.п.[19]

4. Появление стабильного "писаного" права. Именно византийская церковная культура привела к формированию славянской письменности, а регулярное управление, основанное на следовании стабильным и сложным религиозным канонам, потребовало письменной фиксации правового порядка в стране. Одними из первых источников права на Руси стали договоры с Византией[20] — своего рода jus gentium Восточной Римской империи. В дальнейшем русские княжества стали принимать и свои собственные письменные источники права. Большинство, если не все, из них содержали прямые заимствования из права Византийской империи (Номоканона, Эклоги, Прохирона и пр., даже избранных глав Кодекса, Дигест и Новелл Юстиниана)[21].

И все же главное, что восприняла Русь вместе с христианством — это новую "идею права", произошла рецепция византийской "идеи права". Причем, как отмечает М.В.Черников, произошло это своеобразно. Кирилл и Мефодий изложили на славянско-болгарском языке терминологию византийского христианства. Широчайшее распространение нашел прием транспозиции: перенесение лексической единицы из бытового языка на терминологический уровень. Многие исконно славянские слова, обогатившись новыми смыслами, приобрели категориальную окраску и стали играть особую мировоззренческую роль. Соответственно, греческие слова дикайосюнэ (справедливость, законность, праведность, правосудие, судопроизводство, благодеяние) и алетейя (а-Летейя — то, что не смываемо водами леты, что не подвластно забвению, истина, действительность, подлинность, в том числе истинность веры, Бога) заменили слова "правда" и "истина" . Правда — это путь к истине и сама должна быть истинной. Вследствие чего весь спектр нормативных функций — указывать закон, предоставлять права, производить приговоры, присуждать воздаяния — сосредотачивается в высшем, божественном начале, а значит, должен реализовываться через представителя Бога на земле[22]. В византийской традиции таким представителем был Государь в союзе с Церковью. Тем самым право перестало быть воплощенным в обычаях природным началом, как это было характерно для варварского этапа истории русских, и превратилось в волю и дело теократии.

М.В.Черников, в принципе, дал объяснение и тому, что, воспринимая византийскую "идею права", Русь не усвоила теоретической части восточно-римской юриспруденции, сложной правовой терминологии и сложных юридических конструкции, описывавших разнообразные проявления права. Дело не в том, что, как это иногда утверждается, в восточной патристике нет развернутой теории права[23]. Просто христианская парадигма укоренялась в русской культуре бытовым, стихийным образом в результате отправления церковного культа и соответствующей практики. Поэтому не было необходимости усваивать сложные идеологические построения, достаточно было следовать рутине обрядов[24]. Нечто подобное произошло и с "христианизацией" древнерусского права. Буквально заимствовались нормы, регламентирующие отношения между ставшими частью православного мира славянами, но не воспринималась соответствующая юридическая теория, рутина повторения заменяла глубину понимания. Вплоть до XVI в. социальные, политические, в том числе и правовые, теории не находили в России своего выражения в доктринальной форме, не имели вида сколько-нибудь четко сформулированных положений[25].

Правда, есть еще одно объяснение того, что на Руси не сформировалась специальная концептуально развернутая теория права. Это объяснение связано с особенностями рецепции права в условиях, когда в результате ее осуществления все же не преодолевается культурный разрыв между донором и реципиентом. Последний усваивает не весь массив права, а лишь те его фрагменты, которые необходимы для воспроизведения во вновь создаваемых правовых порядках основного смысла заимствуемого права, в данном случае его христианской идеи.

Уж слишком далеко было воспринимаемое византийское право от традиционного образа права славян[26]. Это препятствовало полному восприятию реципируемого права и порождало своеобразные трактовки части заимствуемых элементов правовой культуры. При этом известно, что при дефиците социальных техник, несмотря на заимствование чужого, пусть и более передового опыта, старые также сохраняются, хотя и подвергаются изменениям[27].

Ну, а поскольку, русские княжества после принятия христианства стали конфедеративным пограничьем (хотя время от времени и поднимавшим бунт против власти Константинополя) Византийской империи, последняя в силу своего имперского статуса[28] отнюдь и не настаивала на полной унификации права, добиваясь единообразия только в принципиальных сферах (статус церкви, отношения со светской властью, семейно-наследственные отношения, отчасти процесс и еще несколько правовых институтов). Христианизация русского права влекла за собой медленное наступление на традиционные нормы язычников: запрет кровной мести; сокращение зоны применения, а затем и полный запрет ордалий; упорядочение брачно-семейных и наследственных отношений; запрет ростовщичества и пр. Иногда византийская государственно-правовая традиция заимствовалась не напрямую, а как вольный пересказ иностранного текста. Например, разъездная система управления, когда князья, путешествуя по стране и устраивая пиры, не просто собирали дань и утверждали свою власть, а вместе с народом участвовали в магическом общении с богами. Сбор дани превращался в жертвоприношение, когда поданные приносили князю вещи, а получали взамен часть княжеской удачи и расположение богов, духов предков. Соответственно княжеский пир — ритуальный потлач[29]. Поэтому после принятия христианства и отказа от веры в духов "разъездная система управления" достаточно быстро была заменена системой погостов — центров власти и христианского окультуривания[30]. Погосты были проявлением христианизации Руси по византийскому образцу, но при этом никак не относились к числу буквальных копий константинопольских порядков. Иными словами, будучи пересаженными на землю восточных славян, византийские государственно-правовые традиции хотя и сохраняли свои "греческие" корни, зачастую приобретали особое "русское лицо". Правда, на территории Древней Руси возникали своеобразные анклавы, в пределах которых византийское право применялось в полном объеме. Это — церковные владения и многочисленные монастыри. Но все же не они в целом определяли русское право, которое за монастырскими стенами сильно отличалось от византийского оригинала.

В целом можно с уверенностью сказать, что рецепция византийского права послужила мощным толчком модернизации права русского, хотя и не без специфических черт, приобретенных последним в ходе такого культурного копирования.

3. "Третий Рим" — "вторая волна" модернизации российского права

"Вторая волна" модернизации русского права связана не столько с тотальной рецепцией, обретением русским обществом новой "идеи права", сколько получения им статуса хранителя этой идеи, ответственности за ее развитие и распространение. После падения Константинополя в 1453 году оказалось, что православная империя утратила свою центральную часть, но не перестала существовать. Рим должен был сохраниться как образ Бога и последнее библейское царство благочестия на земле — мировое царство из откровения пророка Даниила, царство, очищенным от грехов. С крушением Римской империи должен был наступить Судный день. Россия, как оставшаяся часть великого православного царства, стала ответственной за хранение мира и была просто вынуждена заимствовать имперскую идею у Византии. Москва была объявлена "Третьим Римом"[31].

С Россией произошло то же, что и с Западной Европой, только с опозданием больше чем на пять веков. Там тоже появился наследник у Римской империи. Даже после своего падения Западная Римская империя продолжала определять жизнь европейских христианских государств. Христианские народы Западной Европы воспринимали себя прямыми наследниками Великого Рима, членами его Святой Церкви. Императоры Священной Римской империи германской нации, короли Англии, Франции, Шотландии, Арагона, Кастилии, Португалии и др. добивались "императорского достоинства", так как чувствовали себя частицей Рима на землях немцев, англичан, французов и т.д. Они составляли своего рода "христианскую конфедерацию", объединяемую римским наследием и его важнейшей частью — Святым престолом папы[32].

Западные государства восприняли римскую идею права, изложили ее своим языком, интерпретировали ее в новом германском контексте. Однако западноевропейские страны осуществили рецепцию римского права куда в более полном объеме, чем это удалось сделать России с правом византийским. Римская империя, римское право и христианство римского толка определили характер западной цивилизации вообще и западной юриспруденции в частности. Византийское право и государство, православие то же самое сделали в отношении России, ее права и государства.

Приняв статус "Третьего Рима", Россия окончательно усвоила византийскую идею права, но, в то же время, окончательно придала ей московское прочтение. Культурный образец, на который ориентировалась Русь, прекратил свое существование. Русское государство и русское право стали самодостаточными. Они сами выступили культурным каноном, сохранение и развитие которого превратилось в собственное дело России. Иными словами, кульминация рецепции византийского права стала ее завершением, дальше российское право развивалось на базе православных ценностей не как копия византийского, а как уникальное российское явление.

Российская государственность превратилась в теократическую империю. В 1562 г. ее формально признал Константинопольский патриарх Иоасаф II. Своей "соборной грамотой" он дал право Ивану Грозному "быти и зватися царем законно и благочестиво". В особом послании патриарх объявил московского государя "царем и государем православных христиан всей вселенной от Востока до Запада и до океана"[33]. Таким образом, в России появились царь (император) и в конце концов свой патриарх. Первым царем считается Иван IV (Грозный), венчанный на царство в 1547 г., а первым патриархом — Иов, поставленный в патриархи в 1589 г.[34]

И все же российская теократия стала весьма нечеткой копией византийской. Россия, заимствуя византийские государственно-правовые традиции, точно скопировала внешнюю форму последних, но при этом не смогла (да и не могла) воссоздать контекст, в котором они создавались и действовали в Константинополе.

Б.А.Успенский описывает, как заимствуя готовые византийские ритуалы власти, делая ошибки в их истолковании, Россия сформировала собственную конструкцию власти. В частности, это относится к обряду интронизации российских монархов. Вследствие тривиальной ошибки помазание на царство, трактуемое в Западной Европе и Византии в русле ветхозаветной традиции как проявление богоизбранности монархов (подобно царям Израилевым), в России было истолковано в новозаветном смысле, как таинство миропомазания, уподобляющее русского царя Христу[35]. Тем самым было создано основание для подчинения церкви монарху. Россия воспроизвела византийскую традицию избрания патриарха под руководством императора. При этом как царь, так и патриарх оказались вне сферы действия общих канонических правил, на них не распространялись те закономерности, которым подчиняются все смертные. Главы светской и духовной властей были причислены к иной, высшей сфере бытия. В результате административные функции главы государства и главы церкви, которые в Византии определялись специальными юридическими установлениями, были восприняты как проявления особой харизмы — личного внеобыденного дара суверена[36].

Таким образом, последний акт рецепции византийской государственно-правовой традиции предопределил особый путь государственно-правового развития Россией. Будучи в момент своего зарождения весьма близким с правом западноевропейских раннефеодального государства[37], российское право, одухотворенное православной идеей, на долгие века разошлось в своем развитии с правом западноевропейским.

В России не осталось места дуализму Церкви и Государства, тому самому дуализму, который, собственно говоря, и создал в XI-XII вв. основы западной государственно-правовой культуры, западное право, с его специфическими чертами: а) ограниченностью юрисдикции светского государства, пределы власти которого были положены, прежде всего, прерогативами католической Церкви; б) принципом правления закона и господства права; в) представлением о праве как самостоятельном предмете, отделенном от теологии, экономики и политики; г) деятельностью профессиональных юристов, специальное юридическое образование, появление юридической науки; д) стремлением к совершенствованию права, его постоянному новаторскому развитию; и др.[38] Светские юристы, опираясь на дуализм власти в Европе, ее разделенность между государством и церковью, используя знание римского права как образца разумной организации жизни, потеснили в спорах о вопросах права церковников и государственных администраторов, в средние века стали главенствовать даже в церковных судах.

В России же, наоборот, право стало рассматриваться как то, что устанавливает власть. Русское учение о праве приобрело свою законченность в утверждении того, что истина (то, что соответствует божественному порядку) сообщается представителем Бога на земле, и в первую очередь монархом. Право есть правда от царя[39]. Поэтому:

1. Так и не оформилась юридическая наука, не появилось отличного от воли правителя правового текста, который нужно прояснять, толковать, сохранять усилиями отнюдь не государственных мужей. Поскольку не было источников права, которые бы не исходили от власти, а значит, партикулярным лицам невозможно было вести дебаты по поводу того, что считать правом, постольку рассмотрение споров о праве не отделялось от административного управления. Как отмечал А.Стоянов в середине XIX в., в России никогда не было юристов как сословия, "юрист" в России означало "бюрократ"[40]. Разделение суда и администрации впервые было проведено только в "петровские времена" и закреплено судебной реформой 1775 года. Хотя известный правовед М.А.Чельцов-Бебутов весьма скептически оценивал эффективность проведенного в ходе этой реформы разделения судебной и административной властей[41]. Поэтому же в России на протяжении длительного времени не находилось места для университетов — хранителей, толкователей и учителей (на протяжении всего средневековья) не принадлежащему ни одному из европейских князей римского права. Парадоксальность ситуации состоит в том, что, восприняв византийскую идею права, Россия лишилась возможности создать сословие профессионально ее культивирующее — юристов.

2. Правосудие приобрело характер тайного и письменного процесса. Объяснение этому, хотя и на примере Западной Европы, дал М.Фуко. Христианские монархи заявили все права на установление истины в судебном процессе, а также на тело обвиняемого (подсудимого) в процессе. Исключительность потребовала тайны, секретности процесса. Истинность как религиозная категория, сделало преступление религиозным грехом, а признание или раскаяние — целью процесса. Для этого вполне допустимо было мучить, пытать тело — оболочку души, таившую в себе возможность искушения последней. Тайный процесс и публичные, театрализованные наказания — яркое проявление величия власти христианских монархов[42]. Таким образом, движение русского права в сторону письменного и тайного процесса, которое оформилось еще в Судебнике 1497 г., и введение пытки, официально закрепленной Судебником 1550 г.[43], было общим для развития права различных христианских государств. В.А.Рогов, описывая историю уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв., постоянно подчеркивает, что в это время в России, как и в Западной Европе, карательная политика государства направлялась христианской идеей: преступление есть грех; антигосударственный акт — ересь; лучшее доказательство — крестоцелование и признание-покаяние; кара за грех всегда двойная — светская и церковная; и т.п.[44] Но вот что было в Западной Европе и чего никогда не было в России, так это — инквизиции, заявлявшей свои права на грешника-преступника до того, как он попадет в руки светской власти. При русской теократии византийского толка Церковь и Государство не делили высшую власть в обществе, а значит, и не делили роль судьи в этой жизни. Все лавры высшего авторитета доставались государю.

3. Российское государство приобрело характер империи — государства, стремящегося к бесконечному расширению, к навязыванию своего универсального порядка всем окружающим, к созданию огромного гетерогенного пространства, составленного из сохраняющих свой уникальный правовой статус зависимых от метрополии территорий. С.В.Лурье описала это так: задача государства устанавливать границы православного царства, а обращать туземное население в православие — дело промысла Божьего[45]. Российское государственное освоение новых территорий происходило как "оцентрирование пространства" — создания городов, острогов, казачьих лагерей, строительство часовен, наконец, просто водружение крестов. Иными словами, шло создание центров власти, православия и благочестия. Империя распространялась от центра к центру, наподобие того, как распространяли веру все христианские путешественники — от испанских конкистадоров до казаков-первопроходцев[46]. При этом период объявления Москвы "Третьим Римом" стал периодом самых обширных территориальных завоеваний России (взятие Казани и Астрахани, Ливонская война, создание великоросско-малоросского пограничья, освоение Сибири и т.п.)[47].

Итак, кульминация восприятия византийской идеи права привела к появлению второй волны модернизации русского права. Эта волна принесла с собой теократическую идеологию, воплотившуюся в воссоздании универсальной христианской империи, в особой системе судебного процесса, в закреплении христианских принципов правового регулирования, в специфической карательной политике российского государства. В то же время направление развития российского права, заданное второй волной его модернизации, объективно отдаляло данное право от пути развития западной юриспруденции. Отныне российское правоведение культивировалось как часть практики властвования монарха и его слуг, имеющее мало общего с профессиональной деятельностью западных юристов с университетской подготовкой.

Российское право с XV по конец XVII века развивалось относительно самостоятельно, имея византийский образец как становящееся все более и более смутным воспоминание о генетическом предшественнике, о великой культуре, одухотворяющей жизнь последователей. Однако, отправившись в самостоятельное плавание, российские право и государство, в конце концов, запутались уже не в унаследованных, а собственных противоречиях. Споры внутри православной Церкви, ереси подрывали стабильность российского государства. Мучительные сомнения в подлинности монарха — вершителя Божьей воли — приводили к распространению мнения о "неподлинности" царя, о том, что он является не помазанными на царство подобием Христа, а Антихристом. Этим во многом объясняется такое число народных бунтов, действие в стране многочисленных шаек "лихих людей", появлению самозванцев — претендентов на царский престол, время от времени собиравших значительное число последователей. В конечном итоге разразилась внутрирусская гражданская война (Смута начала XVII в.), а Речь Посполитая попыталась овладеть Россией.

К XVIII в. модернизационный порыв России, связанный с принятием наследства "Второго Рима", явно угас, государство и право вступили в полосу кризиса. "Третий Рим" все явственнее стал проигрывать военно-политическое, экономическое и культурное соревнование Западной Европе. Встал вопрос о выборе нового "образа Будущего" для общества, в том числе нового государственно-правового строя. Выбор России вновь совершился в пользу заимствования чужой государственно-правовой традиции. Но теперь образцом для копирования стали не византийские, а западные государство и право.

4. Вестернизация российского государства и права

Военные столкновения и торговые контакты России с Западом существенно повлияли на выбор российским обществом направления своего развития, в том числе и в выборе нового образца государственно-правового развития. В конце XVII в. началась третья волна модернизации российского права, связанная с рационализацией и вестернизацией общества, рецепцией идеи западного права. Византийский образец явно устарел, мировой центр производства "картинки Будущего", в том числе создание культурных стандартов в области права, переместился в Западную Европу. Там строительство "Будущего" как "нового" и "передового" сделали своего рода культом, превратили в творческий агон, соревнование культур, народов, а после завершения в XVII веке "Тридцатилетней войны" — и государств-наций. Россия оказалась захваченной этим процессом. Она сделала выбор в пользу светского, рационально устроенного общества, государства и права.

Рациональный человек Запада, созданный Ренессансом и Реформацией, был уверен, что все или почти все проблемы можно решить при помощи разума. Соответственно западное право нового и новейшего времени стало рациональной технологией решения социальных проблем, а ее теория — юриспруденция — стала частью общего процесса модернизации западного общества. Западная модернизации как преобразование жизни общества на разумных началах, воплощаемых в утвердившихся в XVII-XIX вв. в Европе новой науке и технике, включила в себя и новую полностью секулярную, очищенную от влияния религии юриспруденцию, с развитой юридической техникой правотворчества, специальным образованием, чрезвычайной важностью для общества профессиональной роли юристов и пр.

Многие незападные общества, пытавшиеся и пытающиеся повторить путь западной модернизации, шли по пути копирования культуры Запада, в том числе и в сфере юриспруденции. Они копировали западное право, западную юридическую науку, западное юридическое образование. Весьма показательны примеры прямого заимствования западного законодательства странами, не принадлежащими к западноевропейской культуре: французского гражданского кодекса 1804 г. ("Кодекса Наполеона") — Румынией, арабскими странами (Египтом, Сирией, Ливаном) и др.; Германского гражданского уложения 1900 г. — Японией, Сиамом, Китаем, Грецией и др.[48] В 1926 г. Кемаль Ататюрк ввел в Турции Швейцарский гражданский кодекс[49].

Россия не стала исключением. Мода на следование западным культурным образцам появилась в российском государстве до Петра I, но реализовалась в тотальной рецепции западной государственно-правовой традиции только в результате реформ Петра и его наследников. Рецепция была очень трудным и мучительным процессом, растянувшимся на несколько столетий. Все началось с военной экспансия Петра I, выступившей способом приблизиться, географически влиться в Запад, а закончилось секуляризацией государственно-правовой жизни и массированным заимствованием нормативно-правовых предписаний и юридических техник.

Культурный шок от введения новых государственно-правовых порядков был столь велик, что в к. XVII — н. XVIII в. в стране широко распространились предания, согласно которым Петр I был не "природным", а подменным царем. Якобы, он был подменен немцами (при рождении, во время путешествия за море и т.п.). Петр — немец, т.е. человек "непонятный", "лукавый". Старообрядцы вообще объявили его Антихристом, нарушающим вековые традиции[50]. Принимая чужие государственно-правовые традиции, Россия вынуждена была перестроить базовый миф православия и русской исключительности, на котором до к. XVII в. держалось все мировоззрение русских.

В XVIII и в последующие века прямые заимствования текстов западного права Россией обрели просто колоссальные размеры. Рецепции подверглось в первую очередь шведское право, а также германские, французские, датские законы. Были проведены обширные кодификационные работы, изменена юридическая техника, что выразилось в: а) обретении русским правом западной отраслевой структуры, появлении многочисленных отраслей и институтов, ранее не известные русскому праву (вексельное право, регулирования права на разработку недр, договор товарищества, новые организационные формы предпринимательской деятельности и пр.); б) превалировании письменного нормативно-правового акта над иными источниками права; в) переходе от каузальных предписаний к абстрактно-общим нормам; г) вытеснении формальными моментами (письменная форма сделки, их регистрация и пр.) традиционных, архаических юридических ритуалов (религиозно-символических актов, ранее выполнявших роль юридических фактов), письменных зафиксированных фактов над свидетельскими показаниями[51].

Екатерина II в 1766 г. написала "Наказ" комиссии, которой было поручено осуществить кодификацию действующего русского права. В "Наказе" формулировались принципы правовой политики и правовой системы. В нем заимствования из трактата Ш.Монтескье "О духе законов", трактата Ч.Беккариа "О преступлениях и наказаниях", "Энциклопедии" Д.Дидро и д,Аламбера составили более 80% статей (всего их было 526) и 90% текста.

Все это сопровождается существенными преобразованиями государственной организации: а) созданием регулярной армии и флота; б) заменой знатности происхождения принципом выслуги и служилой пригодности как основания занятия государственных должностей (Табель о рангах 1722 г.); в) введением новой административно-управленческой системы (замена приказной системы и боярской думы министерской системой и служилой бюрократией); г) созданием Синода и тем самым окончательное превращение церковного управления в одно из государственных ведомств; д) развитие профессиональной школы, в том числе формирование самостоятельной профессия юристов, которая окончательно оформилась в важнейшую сферу социальной практики после учреждения первых русских университетов в конце XVIII — начале XIX вв., а также после судебных реформ второй половины XIX века; и пр.[52] По сути дела, речь шла о "темповой модернизации" России, в том числе ее государства и права, на базе западных ценностей и идей.

При этом система государственного управления заимствовалось у Швеции, профессиональное образование юристов и государственных служащих — у Германии и Франции, и т.д. Но главное, что при этом заимствовалось у Запада, это — специфическая рациональная юридическая технология решения социальных проблем. Развитие российского права на западный манер стало определяться все более нарастающим стремлением к приведению жизни в порядок на основе разумного понимания целей индивидуальной и общественной жизни. Причем речь шла именно о рецепции западного права — глобальной аккультурации чужой государственно-правовой традиции.

Правда, тотальная рецепция Россией чужой, теперь уже западной, идеи права, хотя и привело к ускоренной модернизации российского права, в то же время сопровождалось рядом особенностей, характерных для страны, долгое время культивировавшей несколько иную систему ценностей:

1. Модернизация государства и права осуществлялась в результате реформ "сверху", т.е. вестернизация осуществлялась по воле и по инициативе монарха, а значит, в России консервировался взгляд на право как на приказ власти. Этот взгляд был необычайно близок русско-византийской традиции правопонимания и сильно отличался от копируемого западного образца: а) ориентированного на разделение государства и гражданского общества; б) включающего в качестве универсальной правовой максимы "борьбу за право" (выражение, приписываемое одному из самых известных немецких правоведов XIX в. Р.Иерингу[53]) — борьбу индивида за свои права, которая является его обязанностью, как в отношении его самого, так и идеи права и на которой зиждется стиль судопроизводства западных стран. Тем самым рациональность права и государства, внедрявшаяся в России была всего лишь одной из форм западного рационализма. Вместо рациональности как свободы разумного выбора каждым индивидом своего варианта действия, была воспринята рациональность как утилитарный расчет, калькуляция различных социальных факторов ради того, чтобы добиться наиболее оптимального, с точки зрения калькулирующего, поведения своего и окружающих. В России этим "калькулирующим" выступила публичная власть, а ее приказ — воплощением разумности права.

2. Копирование западного опыта в сфере правового развития страны шло от прямого копирования (перевода и принятия) источников зарубежного права к созданию собственных источников на основе заимствованных принципов. Например, в области уголовного права, правового регулирования земства, государственных финансов, государственного управления и административного права в XVIII в. Россией был заимствован практически весь массив действовавших нормативно-правовых предписаний и применявшихся юридических конструкций[54]. Однако в дальнейшем, российское правоведение, восприняв идеи западного права, вполне самостоятельно формулировало конкретные нормативно-правовые предписания в данных отраслях законодательства. Что даже получило идеологическое подкрепление в укрепившемся в XIX в. русской юридической науке убеждении, согласно которому: "...Закон есть отчина в каждом обществе. Самостоятельное общество, пока оно самостоятельно, не может подчиниться чужим законам, принесенным со стороны; подчинение чуждым законам есть уже явный признак падения общества. Законы должны вытекать из исторической жизни народа"[55]. В 1804 г. на это обстоятельство указал в своем докладе императору Александру I князь П.В.Лопухин[56], который тогда заведовал комиссией составления законов Российской империи. Аналогичное представление о праве, как специфически национальном явлении, возобладало в деятельности комиссии М.Сперанского, составившей по поручению Николая I Полное собрание законов и Свод действующих законов Российской империи[57]. Очевидно, что к началу XIX в. российское право уже было по своей природе и внутренней организации скорее западным, чем византийским. Но столь же очевидно, что в XIX в. Россия была в состоянии не просто копировать западные образцы, а применять идею западного права творчески и самостоятельно. Для России такой путь постепенной рецепции западного права — от прямого копирования к творческому освоению — был тем более естественным, поскольку Россия сохраняла свою суверенность и православное своеобразие в рамках христианского мира.

3. "Рваный" темп разворачивания третьей волны модернизации в течение XVIII-XIX вв. Целью российской модернизации, в том числе и государственно-правовой, было преодоление отставания в первую очередь в сфере науки, производства, а уж затем уровня жизни населения. Запад предъявлял России своего рода "вызовы" (промышленно-технологические, финансовые, а главное — военные), актуализирующиеся при очередном близком контакте этих двух миров. Ответом на эти "вызовы" было стремление достигнуть уровня развития стран Западной Европы, миновав некоторые этапы их пути к данному уровню либо существенно сократив время их прохождения. В течение XVIII-XIX вв. было несколько импульсов рецепции Россией западного правового опыта, а именно:

а) государственно-правовые реформы XVIII в. (заимствование в первую очередь из шведского, датского, германского и отчасти французского права; формирование многоотраслевой системы права по западному образцу; секуляризация права);

б) обширные кодификационные работы первой половины XIX в. (создание российской юриспруденции как науки, сферы образования и профессиональной деятельности; отказ от прямых заимствований и переход к построению собственной рационально организованной правовой системы по западному образцу);

в) государственно-правовые реформы в.п. XIX века, вызванные шоком от поражения в крымской войне и как никакие другие изменения правового строя приблизившее российское право к западному (ориентация в государственно-правовых реформах и в развитии теоретического правоведения преимущественно на Германию и Францию; подготовка наиболее важных законопроектов с учетом мирового опыта регулирования соответствующих сфер общественной жизни[58]; учреждение судов присяжных и адвокатуры, придавшее социальный вес юристам в обществе[59]);

г) реформы н. ХХ в., когда мир уже стал "тесным", крупное промышленное производство сделало границы национальных государств проницаемыми, а мировой рынок создал интернациональную культуру, в том числе интернациональную правовую культуру (Россия была захвачена волной демократизации, образцом для которой выступили западные страны, добившиеся политического, культурного и экономического превосходства в мире[60]; стала развертываться международная унификация права, по крайней мере в рамках европоцентричного мира[61]).

Итак, начиная с реформ Петра I и до Октябрьской революции 1917 г. российское право развивалось под сильнейшим влиянием западного права и в первую очередь — романо-германский правовых традиций. Россия, стремясь модернизировать собственное государство и право, старательно копировало западный правовой опыт, реципировало западную идею права и заимствовало весьма внушительный массив нормативно-правовых текстов. Однако задача осуществить "темповую" модернизацию, воспроизвести в России наиболее передовые образцы западных государственно-правовых порядков (преимущественно — германских), при этом перепрыгнуть через целые этапы пути стран Европы и Северной Америки к этим порядкам оказалась для России чрезвычайно сложной.

Основным инициатором государственно-правовой модернизации выступало само государство, что не позволяло полностью порвать с византийским пониманием права как воли власти, а государства как православной империи — хранительницы уникальной истины, которую нельзя доверить самостоятельному и активному гражданскому обществу западного типа. Следовательно, рецепция западного права в н. ХХ в. так и не была завершена, хотя темпы движения страны в этом направлении на протяжении двух веков постоянно возрастали.

5. Социалистическая модернизация российского права

Четвертая волна модернизации российского права стала результатом октябрьской революции 1917 г. На первый взгляд, эта модернизация была самостоятельным и творчески-неповторимым актом самой России, актом, который в конце концов разорвал начавшее складываться единство российского права с правом западным. Но это только на первый взгляд.

На протяжении более чем двух веков Россия пыталась стать лидером в мире, восприняв чужую методику создания "картинки Будущего" и ее воплощения в жизнь. Но культурный барьер так и не удалось преодолеть. Русско-японская, а затем и 1-я мировая война показали, что "Будущее" становится все научным и технологичным и Россия никак не может сократить разрыв во времени с ним. Модернизационные усилия, предпринимаемые страной, оказались недостаточными. Признание этого стало базой формирования идеологии еще одного модернизационного рывка, который должен был сократить расстояние между индустриальным "Будущим" и Россией. Таким рывком для значительной части российского общества стала социалистическая революция.

В представлениях марксистов "Будущее" западного общества представлялось социалистическим. К.Маркс утверждал, что социалистическая революция впервые произойдет в наиболее развитой капиталистической стране, которая ближе других сумеет подойти к рационально спроектированному и устроенному "Будущему". Поэтому октябрьская революция 1917 г. была результатом рецепции выработанной на Западе новой идеологии "Будущего", реализацией ее на практике. Но поскольку эта революция произошла вопреки канонам марксизма не в самой развитой капиталистической стране, она стала проявлением специфического "модернизационного нетерпения".

Как отметил Р.Сакава: "Коммунистические революции явиились воплощением торжества модернистского дискурса, связанного с просветительным проектом рациональной организации и прогресса... Русская революция явилась первой широкомасштабной попыткой воплотить в жизнь марксистскую революционную теорию ..., первой попыткой построить общество, базирующееся на отрицании основ Современности при параллельном стремлении добиться завершения модернизации западного типа. Этот утопический (как его сегодня называют) проект передвинул политический дискурс из сферы прагматического разума в сферу политической практики..."[62]

Те, кто делал октябрьскую революцию 1917 г., хотели ускорить путь к западному Будущему, перескочить сразу через несколько этапов на пути к нему, пройти самой краткой дорогой. Нечто подобное произошло спустя шестьдесят лет в Африке. По мнению Д.Роботама, в 50-70-е гг. ХХ в. африканские сторонники "реального социализма", опираясь на наиболее критические элементы западного мышления (марксизм и революцию), думали преодолеть отрыв от Запада, осуществить модернизацию и сотрудничать с ним на равноправной социально-экономической основе. Д.Роботам пишет: "Базовая формула марксизма сводилась к тому, что капитализм, явившись первоначально движение рациональности в борьбе с феодальной отсталостью, сегодня связан узкими классовыми интересами и запуган угрозами со стороны пролетариата, а потому уже не способен поддерживать в полной мере идею рациональности, которую некогда олицетворял. Только социализм, свободный от каких-либо сектантских интересов, не склонен-де ограничивать рациональность и сможет целиком и полностью использовать ее преимущество"[63]. Практически освоенная Россией и западная социалистическая идеология была основанием исторического оптимизма для более отсталых стран.

Таким образом, в ходе социалистической революции в России западная государственно-правовая идея не столько отрицалась, сколько воспринималась, но в ее радикальной форме — идеологии строительства "Будущего", которого еще нет, но к которому уже стремится Запад. Этим четвертая волна модернизации российского права и лежащая в ее основе рецепция западной государственно-правовой традиции отличалась от предыдущих волн модернизации, в ходе которых копировались уже существующие в западном мире государственно-правовые порядки.

Рецепция западной идеи права в России времен "модернизационного нетерпения" выразилась в нескольких характерных чертах, которые приобрело российское государство и право:

1. Принятие писаной конституции как закрепленного правовыми средствами образа "Будущего" для страны. Конституции, принимаемые в ходе любых революций, рационально выстраивают образ "Будущего" в виде своего рода обязательной последовательности совершения действий как всем обществом, так и его отдельными членами для достижения заранее заданного, спроектированного результата[64]. Естественно, что совершая социалистическую революцию как акт рационального выбора нового Будущего, Россия среди прочих атрибутов заимствовала у предшествующих западных революций идею конституционализма[65].

2. Советский федерализм. Федерация в рамках западной государственно-правовой традиции на опыте США, Германии и Швейцарии рассматривалась как форма создания однородного государственно-правового пространства. Для России социалистическая рецепция федеративной формы виделась способом включения страны в состав более развитого западного мира, а значит, способ обретения с ним модернизационной однородности[66]. В момент создания РСФСР, а затем и СССР предполагалось, что "страна Советов" будет постоянно прирастать новыми государственными образованиями. Последние должны были влиться в "царство Будущего" в качестве субъектов великой пролетарской федерации.

3. Резкий рост в России массива нормативно-правовых актов, в том числе осуществление обширных кодификационных работ. В 1918 г. был принят Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве и Кодекс законов о труде. В 1922-1923 г. в РСФСР было принято еще 7 кодексов: Уголовный, Гражданский, Земельный, Уголовно-процессуальный, новая редакция Кодекса законов о труде, Гражданский процессуальный и Лесной. В 1926 г. был принят новый брачно-семейный кодекс РСФСР, новая редакция Уголовного кодекса, на Украине вступил в силу Административной кодекс[67]. Здесь Россия вновь повторила опыт западный стран, переживших эпоху революций, и, в частности, последовала примеру Франции. Столь резкий рост объема и значения статутного права связан с извечной революционной иллюзией, что законодательное закрепление проекта "Будущего" автоматически приводит к его практическому воплощению, что "правильное" "Будущее" может быть создано посредством издания "правильных" законов. Отсюда — такой рост (по объемам и по значению) статутного права. Нечто подобное произошло во в.п. ХХ в. в африканских странах, также попытавшихся осуществить ускоренное строительство общества по западному образцу, минуя промежуточные этапы, которые прошли страны западной Европы и Северной Америки. Более того, во многих бывших колониях Британии статутное право серьезно потеснило другие источники права. , в частности прецедентное право[68]. Авторы вышедшей в СССР в начале 80-х гг. книги "Эффективность правовых норм" достаточно полно представили эту позицию по отношению к социалистическому праву и привели немало примеров такого "будущепроектного" использования права[69].

4. "Будущепроектность" российского права социалистического периода выражалась также в том, что:

а) в право было включено огромное количество декларативных предписаний (преамбулы к нормативным актам, закрепление в них целей, принципов регулирования и пр.);

б) социалистическое право закрепляло особый статус институтов, занимающихся проектированием "Будущего" для общества, прежде всего — правящей партии. Президиум Верховного Суда СССР в 1932 г. принял постановление в котором говорилось: "...Суд должен обеспечить проведение директив партии и правительства о строгой ответственности нарушителей основ колхозного строительства, направления судебной репрессии против кулака"[70]. На протяжении всего советского периода истории российского государства и права исключительная роль правящей партии сохранялась и даже была специально конституционально закреплена (ст. 6 Конституции СССР 1977 г.);

в) статус субъекта права оценивался с точки зрения запроектированного и закрепленного во всей системе правовых норм "Будущего". В 1925 г. в Харькове вышла книга Е.И.Кельмана, само название которой отражало движение к социалистическому идеалу — обществу с развитыми производительными силами — "Производительные силы и право". Е.И.Кельман писал, что советское право проникнуто руководящей идеей обусловленности и подчиненности запросам народного хозяйства и в первую очередь условиям увеличения его производительности. Это право должно создать организационные общественные формы, обеспечивающие максимальное и целесообразное использование наличных производительных сил и всяческое содействие развитию таковых на будущее время[71]. В ст. 4 ГК РСФСР от 1923 г. говорилось, что республика предоставляет гражданам правоспособность (способность иметь гражданские права и обязанности) в целях развития производительных сил страны. Впрочем, нечто подобное было закреплено и в Основах гражданского законодательства СССР 1961 г. (ст. 5).

Таковы основные черты четвертой волны модернизации российского права. Она явно была результатом стремления скопировать западный образец, но отклонилась от этого образца по мере практической реализации копирования. Вновь основным инициатором государственно-правовой модернизации выступало само государство, что объективно привело к воспроизведению российской государственно-правовой традиции: право есть воля государства и только последнее знает, в чем состоит благо общества[72].

При этом аккультурация марксистской государственно-правовой доктрины в Советском Союзе обретало форму своеобразного изоляционизма. Всякая связь с западной правовой традицией отрицалась, те, кто ее фиксировал, попадал в разряд государственных врагов, а фрагментарная аккультурация (заимствование из зарубежного права отдельных юридических текстов, конструкций), если и проводилась, то старательно скрывалась, маскировалась под собственные творческие разработки.

Устремление модернизации российского общества, в том числе государства и права, к достижению уровня развития, свойственного Западу, сыграла с социалистическим правом и государством злую шутку. Модернизационная волна социализма так и не ликвидировав разрыва между Западом и Россией. Пока Россия создавала индустриальное общество, Запад совершил рывок в общество постиндустриальное. Отсюда — жесточайшее разочарование российского общества в социализме, в радикальном западном мышлении — марксизме. Нереализованная цель — выйти на уровень развития Западных стран — вызвала к жизни следующий рывок модернизации России, российского права и государства. Данный рывок Россия начала с конца 80-х гг. и сейчас он еще продолжается.

6. Постсоциалистическая модернизация российского права

Если в социалистические времена воспринималась в основном теория, причем одна из западных футурологических теорий XIX в., а конкретный нормативно-правовой материал чаще всего не заимствовался или заимствовался очень фрагментарно, то суть нынешней (пятой по счету) волны модернизации права в России — в тотальной рецепции западного опыта. По объему заимствований и точности копирования западной государственно-правовой традиции современные преобразования права, пожалуй, сопоставимы лишь с периодом реформ Петра I. В конце ХХ в. в России пропуск в западное "Будущее" опять был найден в точном воспроизведении в стране государственно-правовых порядков западного мира. При этом рецепция Россией западного правового опыта свершается в условиях "глобализации", т.е. постепенного преобразования мирового пространства в единую зону, где беспрепятственно перемещаются капиталы, товары, услуги, свободно распространяются идеи и передвигаются их носители[73].

Одним из основных следствий глобализации стал кризис наций-государств, доминировавших в мире с момента окончания в 1648 г. 30-летней войны[74]. Государственные границы в конце 90-х гг. ХХ в. стали проницаемыми. Выделились субъекты, свободно перемещавшиеся по всему миру, своей активностью охватывавшие почти все его уголки: транснациональные корпорации, международные банки, страховые кампании, международные организации, в том числе неправительственные, сетевые структуры в виде культурных, спортивных сообществ, экологических движений и пр. Именно эти субъекты задавали темп жизни всего мира, определять направления его развития. В конце ХХ в. темп жизни России и направление ее развития как, впрочем, и других стран стали определяться "глобальным миром".

Фактором "глобализации" стала деятельность международных публичных организаций. "Международные политические и политико-экономические структуры размывают остатки национального суверенитета, — пишет М.А.Молчанов.— Коллективное вмешательство под эгидой ООН во внутренние дела суверенных государств в виде миротворчества либо гуманитарной интервенции для защиты систематически нарушаемых прав человека становится нормой международной политики. Вынесение приговоров национальным политическим деятелям Международным судом в Гааге создает прецедент и закладывает основы новых норм международного права. Национальные и международные бюрократы управляют государствами-членами Европейского союза примерно в равной степени — изнутри и извне, причем чиновники все больше прибирают к рукам принципиальные для любого общества вопросы — от обороны и финансов до индустриальной и налоговой политики"[75].

Таким образом, у России нет выбора, если она желает "встроиться" в современный "глобальный мир", она должна будет допустить на свою территорию его субъектов. Это автоматически влечет за собой установление благоприятного для них правового режима деятельности. Если не сделать это, Россия рискует превратиться в режим-"изгой". Иными словами, глобализация в качестве принципа культурного, правового, технологического, финансово-экономического развития разных стран утверждает унификацию, причем не только форм экономической активности, систем образования, способов менеджмента, научных знаний, даже потребительской культуры, но и права, а также государственных и политических институтов разных стран. России в конце ХХ в. стала частью стремительно унифицирующегося в правовом отношении мира.

В то же время унификация культурных образцов, которую с собой принесла глобализация, отнюдь не означает того, что формирующееся в результате ее действия пространство обретает правовую, экономическую, культурную и пр. однородность. Мир унифицируется, подстраиваясь под определенные образцы, а последние создаются теми странами, которые принято называть "передовыми" — в первую очередь странами Западной Европы и Северной Америки. Сейчас к ним приближается группа стран ЮВА. Именно они проектируют и воплощают в действительность "Будущее" для остального мира, творя технологии, задавая стандарты политической жизни, правовых норм и пр.

Поэтому относительной однородностью права обладают лишь развитые страны. Мечта о едином "вселенском праве" появилась в Европе еще в начале ХХ в. Однако реальная правовая унификация развернулась только в конце этого века и охватила лишь западные страны[76]. Эти страны устремились к полной унификации своего права, обеспечивающей свободу передвижения рабочей силы и капитала, культурных достижений и товаров и т.п. Доступ представителей других стран в это правовое пространство был с самого начала ограничен. Были поставлены разного рода правовые фильтры в виде торговых ограничений, специального эмиграционного законодательства, признания только своих образовательных и профессиональных стандартов и т.д.

Для стран, не принятых западным сообществом в число развитых, в том числе и для России, унификация государственно-правовых институтов в соответствии с западными стандартами не может приобрести всеобщие масштабы. Невозможно внедрить западные стандарты социальной обеспеченности, стандарты хозяйствования, экологические стандарты, западные трудовые права и т.д. Унификация права стран, не полностью интегрированных в западный мир, обретает следующие формы:

1. Унифицируется правовая теория. Обеспечивается это через систему подготовки кадров. В частности, африканские юристы получают образование в Европе или в африканский университетах, копирующих во многом программы европейских университетов[77]. Кроме того, западные юристы нередко участвуют в качестве экспертов и разработчиков при подготовке нормативно-правовых актов в других странах, вовлекаемых в круг западного влияния. Например, в 1960 г. Международная ассоциация африканского права в Школе восточных и африканских исследований Лондонского университета подготовила "Проект восстановления африканского права". В соответствии с ним была предпринята гигантская кодификация обычного права с странах Тропической Африки с одновременной адаптацией к западной правовой терминологии, юридической технике и пр. Всего были составлены и изданы 8 сводов и кодексов обычного права в 7 странах[78]. В России также происходит заимствование западной государственно-правовой теории. Марксистско-ленинская правовая теория, доминировавшая в российской юриспруденции до начала 90-х гг. ХХ в., в настоящий момент в России подвергается достаточно жесткой критике. Теории, определяющие отечественную науку в настоящий момент, как правило, заимствованы: теория правового и социального государства, разделения властей, учение о правах и свободах человека и гражданина и т.п. Передача западной правовой доктрины означает передачу своего рода "языка" юриспруденции, т.е. "смысловой сетки", масштабирующей деятельность юристов. При этом Запад оставляет за собой право выступать разработчиком ("законодателем мод") в сфере юриспруденции и право быть судьей в последней инстанции, что соответствует праву, а что нет.

2. Унифицируются отдельные сферы правового регулирования. Прежде всего, это достигается прямыми заимствованиями нормативных предписаний из чужого права. Как это было, например, при подготовке конституции Индии 1949 г.: раздел "Основные права" был составлен по примеру Конституции США; парламентская форма заимствована у Великобритании; идея руководящих принципов взята из конституции Ирландии; институт чрезвычайного положения — из Веймарской конституции Германии. Кроме того, в индийской конституции использован опыт конституционного правосудия многих стран, в нее включены положения британского закона об управлении Индией 1935 г.[79] В российском праве также интенсивно развивается заимствование западных образцов. Например, М.Лесаж отмечает, что современная российская конституция в части, касающейся прав человека и гражданина, моделировалась по Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Более того, сохранение своеобразия России в этой сфере правового регулирования объективно препятствовало бы принятию страны в Совет Европы, а значит, в какой-то мере препятствовало бы включению в глобальный мир[80]. Стоит отметить, что наибольшие изменения под влиянием Запада в России претерпевает, прежде всего: а) конституционное право; б) гарантии для права собственности; в) обязательственное право; г) регулирование приватизации; д) правила имущественной ответственности; е) права и свободы человека и гражданина; и) пенитенциарное законодательство; и некоторые другие сферы правового регулирования.

3. Субъекты глобального мира инициируют строительство на территории "недоунифицированных" стран особых правовых пространств, благоприятных для деятельности этих субъектов. Эти пространства могут выделяться географически, как в свое время Византия создавала на территории Руси анклавы своего права — монастыри. В качестве пространств, обладающих особым правовым режимом, обеспечивающим включение их в мировую экономику и культуру обычно называют следующие зоны: торговые (свободные таможенные. свободные порты, транзитные, внешнеторговые и пр.), производственные с функциями импортозамещения или экспорта (специальные зоны, промышленные парки, оффшорные предприятия или зоны и т.п.), технополисы и технопарки, а также зоны обслуживания (оффшорно-финансового, банковского, информационного, туристского, страхового)[81]. Но особые "правовые пространства" могут выделяться и "виртуально" в виде установления специального режима для деятельности субъектов глобального мира на территории страны.

4. Развитый мир формирует международное право, определяющее общие условия функционирования глобального мира. Естественно, что субъекты, наилучшим образом адаптировавшиеся к условиям жизни в этом мире, выигрывают от внедрения "глобальных" правил устройства "глобального" мира. Если еще в XIX в. в теории и в государственной практике торжествовала точка зрения, согласно которой национальное обладает приоритетом над международным и суверенитет государства не должен ограничиваться, то в ХХ в., фактически, утвердился принцип примата международного права над национальным. Международное право превратилось в инструмент унификации национальных правовых систем[82]. Можно сказать, что современное международное право выполняет роль jus gentium для вновь формирующихся "мировых" империй[83]. Это — "язык общения" между развитыми странами и остальным миром.

Итак, глобализация является вызовом для традиционных атрибутов суверенитета России и ее государственно-правовой системы. Когда в начале 90-х гг. ХХ в. прекратил существовать биполярный мир, разделенный на капиталистический и социалистический лагерь, Россия оказалась перед выбором: адаптироваться в глобальный мир или превратиться в режим-изгой, обреченный на замкнутость в собственных границах.

7. Возможен ли собственный путь государственно-правового развития России?

В настоящее время реальными являются три основных сценария развития правовой системы России.

Первый сценарий — правовой изоляционизм. Суть этого сценария заключается в формировании замкнутой правовой системы, отстаивающей автономные, если не противостоящие миру, ценности. Чужие государственно-правовые традиции автаркической правовой системой игнорируются или переинтерпретируются в собственном духе. В условиях "глобального мира" государственно-правовой изоляционизм неизбежно приведет к формированию режима-изгоя, склонного к стагнации, к сопротивлению изменениям. Примеры ныне существующих режимов-изгоев (Ливия, Ирак и т.п.) отнюдь не вдохновляют на то, чтобы отправиться по их пути государственно-правового развития.

Второй сценарий — включение России в состав вновь формирующихся "глобальных империй". На деле это означает, что государственно-правовые порядки в стране должны быть полностью унифицированы в соответствии с требованиями, предъявляемым западным государственным сообществом, точнее, скопированы с западных образцов. Россия в случае реализации второго сценария обречена на "догоняющее" развитие и статус периферии в новых "мировых глобальных империях". Простота решения завораживает: скопируем западное право, западные государственные порядки и будем жить, как на Западе. Но весь предыдущий опыт "догоняющего развития" отечественного государства и права говорит о том, что копирование чужих образцов неизбежно закладывает отставание в развитии. Ко времени изготовления копии оригинал успевает перестроиться, измениться.

Правда, возможен и третий сценарий развития российского государства и права — сценарий превращения Россию в метрополию в одной из новых постмодернистских "глобальных империй", формирующих новые системы ценностей и облекающих их в специфическую государственно-правовую форму. Этот сценарий наиболее трудно реализуем. Поскольку превращение российского государства и права в образец для других стран во многом связано с общим уровнем развития российского общества, включая такие сферы социальной жизни как культура, экономика, политика и пр. Следовательно, одного только "исправления законов" для превращения России в центр какой-либо новой "глобальной империи" явно недостаточно.

Какой сценарий развития российского государства и права будет реализован в действительности, сейчас сказать трудно. Ясно, что выбор между ними придется делать под сильным давлением "глобального мира". Также ясно, что осуществление любого сценария будет сопровождаться массированным заимствованием чужого государственно-правового опыта или, уж во всяком случае, с учетом этого опыта. Однако если не сделать такой выбор самим может оказаться, что его может сделать сам "глобальный мир". И тогда останется только смириться с судьбой.

2002 г.

[01] Вехи; Интеллигенция в России: Сб.ст. 1909-1910. М.: Молодая гвардия, 1991. С. 5-20.

[02] Кистяковский Б.А. В защиту права (интеллигенция и правосознание) // Вехи; Ителлигенция в России. С. 110, 113.

[03] Юридическое образование Б.А.Кистяковский получил германоизированном Дерптском университете, учился в Берлине, Страсбурге, Париже, посещал семинары Винденбальда, Кнаппа, Циглера, Еллинека (Василенко Н.П. Академик Богдан Александрович Кистяковский // Кистяковский Б.А. Философия и социология права. Спб.: РХГИ, 1998. С. 652-658.

[04] "Бомбардировка" культуры текстами из чужой культуры (термин Ю.Лотмана) приводит к новой интерпретации и этих "занесенных" текстов, и самого контекста "аборигенской" культуры. Из такой новой интерпретации неизбежно вырастают новые смыслы, реализуемые в человеческой деятельности (См.: Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек — тест — семиосфера — история. М.: "Языки русской культуры, 1999. С. 21-22 и др.).

[05] Батыр К.И. Институционализм в изучении революционной государственности XVII-XVIII веков // Право и идеология: Сб-к науч. трудов / Отв. ред. И.А.Исаев. М.: МЮИ, 1991. С. 22-24.

[06] Карбонье Ж. Юридическая социология. М.: БГК им. И.А.Бодуэна, 1998. С. 198-201.

[07] Рулан Н. Юридическая антропология. М.: Норма, 1999. С. 194-196.

[08] Л.Гумилев назвал всех этих предшественников в целом "Древней Русью".

[09] В силу этого юристы, рассматривающие историю российского государства и права, называют российскую цивилизацию цивилизацией "догоняющего развития", поскольку направление этого развития, в том числе и для государства и права, задают более совершенные зарубежные образцы (См.: Кашанина Т.В. Происхождение государства и права. Современные трактовки и новые подходы. М.: Юристъ, 1999. С. 114-115).

[10] Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1993. С.228-230.

[11] Хотя, ради справедливости, следует отметить, что в литературе идут споры о природе дани, выплачиваемой Византией русским князьям (См.: Фроянов И.Я. Рабство и данничество. Спб.: СПбГУ, 1996).

[12] См.: Корсунский А.Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств (до середины VI в.). М.: МГУ, 1989. С. 132-140; Лебек С. Новая история средневековой Франции. Т. 1. Происхождение франков V-IX века. М.: Скарабей, 1993. С. 32-38; и др.

[13] Не являются уж столь невероятными и суждения о том, что в средние века в Западной Европе сложилась глобальная христианская конфедерация под патронатом Римского Папы и что государственность в это время была представлена "государственно" организованной церковью (См.: Козловски П. Общество и государство: неизбежный дуализм. М.: Республика, 1998. С. 14, 55-56, 127-131). Поэтому же не лишено оснований встречающееся в литературе утверждение, что Русь на каком-то этапе своего развития превратилась в зависимую от Византии конфедерацию восьми "полугосударств" (См., например: Гумилев Л.Н. Указ. соч. С. 269).

[14] Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. М.: Наука. "Восточная литература" РАН, 1998. С. 150-154, 165, 214-215; Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. Спб.: Комплект, 1992. С. 131-167; и др.

[15] Беляев И.Д. История русского законодательства. Спб.: Лань, 1999.С. 104-105.

[16] См., например: Русское православие: вехи истории / Я.Н.Щапов, А.М.Сахаров, А.А.Зимин и др.; ред. А.И.Клибанов. М.: Политиздат, 1989. С. 64-65.

[17] Беляев И.Д. Указ. соч. С. 105-106.

[18] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-н/Д: Феникс, 1995. С. 48-49, 127-128; Русское православие: вехи истории. С. 18-23.

[19] Беляев И.Д. Указ. соч. С. 91-104; Русское православие: вехи истории. С. 23-25, 31-40; и др.

[20] Беляев И.Д. Указ. соч. С. 74-87.

[21] Николин А. Церковь и государство (история правовых отношений).- М.: Сретенский монастырь, 1997. С. 53-66.

[22] Черников М.В. Концепция "правда и истина" в русской культуре: проблема корреляции // Полис. 1999. № 5. С. 53-54.

[23] История философия права / А.П.Альбов, В.М.Баранов, З.Ш.Идрисов и др.- Спб.: ЮИ, СПбУ МВД РФ, 1998. С. 4.

[24] Черников М.В. Указ. соч. С. 53.

[25] Шульгин В.С. Предисловие // Государство рроссийское: Общество и власть. С древнейших времен до наших дней. Сб. док-тов / Под ред. Ю.С.Кукушкина.- М.: Изд-во Моск ун-та, 1996. С. 5.

[26] А.П.Семитко описал весьма характерные различия в правовой мифологии древних греков и славян (Семитко А.П. Русская православная культура: мифологические и социально-экономические истоки и предпосылки // Государство и право. 1992. № 10).

[27] В "Русских Правдах" и других древнерусских правовых источниках долгое время сохранялось немало норм варварского, племенного права (См.: Свердлов М.Б. От Закона Русского к Русской Правде. М.: Юр. лит., 1988. С. 40-73).

[28] Империя — это такое государственно-территориальное образование, которое гетерогенно и состоит из территорий, значительно разнящихся между собой по уровню и направлению экономического развития, этническому составу населения, его историческому опыту, вероисповеданию, традициям в области политики и права. Главное, чтобы в империи сохранялась организация по типу "центр-периферия" ("метрополия — колонии"). Причем именно "центр" определял права образующих империю регионов, а не наоборот (Подвинцев О.Б. Сложности постимперской адаптации консервативного сознания: постановка проблемы и опыт классификации // Полис. 1999. № 3. С.53-54).

[29] Очень хорошо описал сакральную природу "разъездной системы управления" А.Я.Гуревич на примере первых норвежских конугов (См.: Гуревич А.Я. "Круг Земной" и история Норвегии // Стурлусон С. Круг земной. М.: Наука, 1980. С. 614-617).

[30] Фроянов И.А. Указ. соч. С. 412-431.

[31] Лурье С.В. От Рима до России ХХ века: преемственность имперской традиции // Общественные науки и современность. 1997. № 4.

[32] Хейзинга Й. Патриотизм и национализм в европейской истории до начала ХХ века // Хойзинга Й. Об исторических жизненных идеалах. Лондон: OPI Ltd, 1992. С. 126-131.

[33] Черников М.В. Указ. соч. С. 55.

[34] Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление).- М.: Школа "Языки русской культуры", 1998. С. 13.

[35] Там же. С. 14-26.

[36] Там же. С. 108.

[37] "Русская Правда" содержала немало предписаний весьма близких по своему содержанию к предписаниям германских "правд" (Свердлов М.Б. Указ. соч. С. 43-70).

[38] Берман Г.Д. Западная традиция права: эпоха формирования. М.: МГУ, 1994.

[39] Черников М.В. Указ. соч. С. 56.

[40] Стоянов А. Указ. соч. С. 30-31. Для сравнения: в средневековой Франции существовали специализированные судебные органы — "парламенты" и "высшие советы", среди которых первенствовал Парижский Парламент, распространявший свою компетенцию на две трети территории страны. Именно Парижский Парламент обладал правом "ремонстрации" (проверки) актов короля на предмет их соответствия "конституции" страны. Судьи в нем были несменяемые, а должности покупались. В конечном итоге это привело к формированию самостоятельного и очень влиятельного сословия юристов (См.: Боровой А. История личной свободы во Франции. Т. 1. Старый порядок и революция. Ч. 1.- М., 1910. С. 38-42,120-124).

[41] Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах.. СПб.: Равена, Альфа, 1995. С. 724.

[42] Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.

[43] Беляев И.Д. Указ. соч. С. 447, 452-453, 462-463.

[44] Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв. М.: Юрист, 1995.

[45] Лурье С.В. Указ. соч. С. 130.

[46] Замятина Н.Ю. Модели политического пространства // Полис. 1999. № 4. С. 29-32.

[47] Ильин М.В. Этапы становления внутренней геополитики России и Украины // Полис. 1998. № 3. С. 87.

[48] Очерки кодификации и новеллизации буржуазного гражданского права. М.: ВЮЗИ, 1983. С. 21, 37.

[49] Ансель М. Методологические проблемы сравнительного права // Очерки сравнительного права. М.: Прогресс, 1981. С. 53.

[50] Белобородова И.Н. Этноним "немец" в России: культурно-политический аспект // Общественные науки и современность. 2000. № 2. С. 98-102.

[51] Исаев И.А. История России: Правовые традиции М.: ЮКИС, 1995. С. 72-152.

[52] Ильин В.В., Ахиезер А.С. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы. М.: Изд-во МГУ, 1997. С. 164-167.

[53] Иеринг Р. Цель в праве. Т.1. Спб., 1881.

[54] Абрамов В.Ф. Теория местного самоуправления на отечественной почве // Полис. 1998. № 4. С. 152-154; Мушкет И.И., Хохлов Е.Б. Полицейское право России: проблемы теории. Спб.: СПбГУ, 1998. С. 62-78; Наумов А.В. Сближение правовых систем как итог развития уголовного права в ХХ в. и его перспектива в ХХ1 в. // Государство и право. 1998. № 6; Погосян Н.Д. Формирование статуса счетной палаты Российской Федерации (историко-правовые аспекты и некоторые современные проблемы) // Государство и право. 1998. № 4; Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб.: "Комплект", 1992. С. 334-345; и др.

[55] Беляев И.Д. Указ. соч. С. 22.

[56] Там же.

[57] Правда, подобный теоретический подход, по мнению проф. Д.Кола, сам был основан на идеях немецкой исторической школы права, прочно укоренившейся в российской юриспруденции в начале Х1Х в. (Кола Д. Противоречия в конституционной истории СССР/России и строительство многонационального правового государства // Полис. 1998. № 6. С. 68.).

[58] И.В.Гессен описал, как во время подготовки судебной реформы во второй половине XIX в. ее разработчиками был учтен опыт других стран Европы и был проведен вполне квалифицированный сравнительно-правовой анализ законодательства (Гессен И.В. История русской адвокатуры. Т. 1. Адвокатура, общество и государство (1864-1914). М.: "Юристъ", 1997. С. 38-58).

[59] Тот же самый И.В.Гессен приводит множество убедительных свидетельств в пользу того, что до введения суда присяжных к судейским чиновникам и стряпчим, как своеобразному институту квазиадвокотов, в российском обществе относились с недоверием, если не с презрением (Гессен И.В. Указ. соч. С. 11-37. См. также: Кони А.Ф. Присяжные заседатели // Суд присяжных в России: Громкие уголовные процессы 1864-1917 гг. Л.: Лениздат, 1991).

[60] Речь идет о так называемой "первой волне демократизации" (с 1828 по 1926 гг.) — совокупности происходящих в некий промежуток времени транзитов от недемократических к демократическим режимам, когда число таких транзитов значительно превосходит число осуществленных в тот же временной отрезок переходов в противоположном направлении (С.Хантингтон). Запад, инициируя эту волну, делал мир, удобным для себя, понятным и управляемым, в том числе через культурную зависимость. Так американский президент В.Вильсон вступил в 1-ю мировую войну с обещанием сделать мир "безопасным для демократии" (Даймонд Л. Прошла "третья волна" демократизации? // Полис. 1999. № 1. С. 10-11; Мельвиль А.Ю. Третья волна демократизации, посткоммунизм и демократические транзиты // Полис. 1998. № 2. С. 6-7).

[61] В 1900 г. в Париже во время проведения там Всемирной выставки был проведен Международный конгресс правоведения, организованный Э.Ламбером и Р.Салеем. На конгрессе было констатировано, что современная юриспруденция возможна лишь при широком внедрение в ее практику компаративистики (Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 1. Основы. М.: "Международные отношения", 1998. С. 9-11, 85-98). В России в конце XIX — начале XX века многие видные теоретики права занимались сравнительно-правовыми исследованиями (Н.М.Коркунов, П.И.Новгородцев, Г.Ф.Шершеневич и др.). Достижения П.Г.Виноградова в сфере компаративистики получили общеевропейское признание, который преподавал сравнительное право в Оксфорде, был академиком целого ряда национальных академий наук, почетным доктором Сорбонны, читал лекции в различных странах Европы, в Америке и Индии.

[62] Сакава Р. Конец эпохи революций: антиреволюционные революции 1989-1991 годов // Полис. 1998. № 5. С. 25.

[63] Роботам Д. Постколониальная проблема: вызов новых модернизирующих сил // Международный журнал социальных наук. 1998. № 20. С. 77-78.

[64] Констатация факта, что конституционализм является одним из проявлений западного рационализма, стала уже общим местом научных рассуждений о конституционализме (Пастухов В.Б. Россия — 2000: цивилизационный выбор и конституционный шанс // Полис. 1998. № 6. С. 14-15).

[65] Стучка П. Конституция гражданской войны // Пролетарская революция и право. 1918. № 3-4.

[66] Одним из самых популярных пред- и революционных лозунгов российских социалистов был лозунг "Соединенных Штатов Европы", которые должны были возникнуть в результате соединения пролетариев всех стран (Ленин В.И. О лозунге Соединенных Штатов Европы // Полн. Собр. Соч. Т. 26; Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М.: Политиздат, 1990. С. 109-110, 122-146).

[67] История государства и права СССР. Ч. 2 / Под ред. О.И.Чистякова, Ю.С.Кукушкина. М.: МГУ, 1986. С. 94-98, 141-145.

[68] Супатаев М.А. Право в современной Африке (основные черты и тенденции развития). М.: Наука, 1989. С. 33-34, 51, 61.

[69] Среди примеров были такие, которые отражали гипертрофирование будущепроектной роли социалистического права. Так, в 1968 г. министерство труда Кубы, исходя из марксистской догмы, что одной из целей социализма является опережение капитализма по производительности труда, приняло решение, согласно которому передовики производства должны были получать пенсию в размере 100% от среднего заработка. Результат поразил самих кубинцев. Перед выходом на пенсию практически все работники стали показывать чудеса производительного труда при посредственных успехах других своих коллег. Объем пенсионных выплат в связи с эти достиг таких масштабов, что в 1973 г. кубинские власти вынуждены были отменить свое решение о повышении пенсий (Эффективность правовых норм / Под ред. В.Н.Кудрявцева.- М.: Юр. лит., 1981).

[70] Постановление Президиума Верховного Суда по вопросу о мероприятиях, вытекающих из постановления ЦИК и СНК СССР о революционной законности // Советская юстиция. 1932. № 22.

[71] Кельман Е.И. Производительные силы и право (Социально-правовой очерк). Киев: Госиздат Украины, 1925. С. 17-22, 31-33, 53-54.

[72] Впрочем, и саму идею централизованного государства, построенного по военно-мобилизационному принципу, Россия также заимствовала у Запада, скопировав публичное управление экономикой, применявшееся Германией во время 1-й мировой войны (Ратенау В. Новое государство. М.: Берег, 1922).

[73] Володин А.Г., Широков Г.К. Глобализация: истоки, тенденции, перспективы // Полис. 1999. № 5. С. 84.

[74] Бади Б., Бирнбаум П. Переосмысление социологии государства // Международный журнал социальных наук. 1994. № 4. С. 19-23; Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Academia, 1999. С. CXXXIX; Молчанов М. Истоки российского кризиса: глобализация или внутренние проблемы // Полис. 1999. № 5. С. 95; Перегудов С.В. Новейшие тенденции в изучении отношений гражданского общества и государства // Полис. 1998. № 1. С. 137; и др.

[75] Молчанов М.А. Дискуссионные аспекты проблемы "национальный интерес" // Полис. 2000. № 1. С. 12-13.

[76] Цвайгерт К., Кетц Х. Указ. соч. С. 9, 40-45.

[77] Там же. С. 105.

[78] Синицына И.Е. Человек и семья в Африке: по материалам обычного права. М.: Наука, Гл. ред. восточн. лит-ры, 1989. С. 14-18.

[79] Басу Д. Основы конституционного права Индии. М.: Прогресс, 1986. С. 72-75.

[80] Интервью главного редактора журнала с М.Лесажем, профессором университета Париж-1 // Государство и право. 1999. № 1. С. 12.

[81] Лексин В.Н., Швецов А.Н. Государство и регионы. Теория и практика государственного регулирования территориального развития. М.: УРСС, 1999. С. 116.

[82] Вилков Н.Г. Методы унификации права международных коммерческих контрактов // Государство и право. 1998. № 7.

[83] На роль метрополий в "глобальной мировой империи" могут, по мнению Г.Г.Феоктистова, претендовать США, развитые страны Западной Европы и Япония (Феоктистов Г.Г. Империя как тип структурного деления мира (Опыт классификации) // Общественные науки и современность. 2000. № 2. С. 108-110).