Россия в глобальной экономике: проблема самоопределения

Выступление на круглом столе. Москва, Горбачев фонд, 1999 год

Неклесса А.И. Мне представляется знаменательным, что Горбачев-Фонд поднял столь важную тему: "Россия в глобальной экономике, проблема самоопределения". Я вижу здесь сразу два актуальных, ключевых понятия: глобальная экономика и проблема самоопределения, экономической самоидентификации России. Слишком часто, к сожалению, в ходе экономических дискуссий приходится сталкиваться со смешением, неразличением двух достаточно самостоятельных тем: текущего положения дел в экономике России и выработки национальной стратегии, поиска долгосрочного российского пути вхождения в мировое разделение труда. Причем вторая тема поднимается все-таки гораздо реже, возникая скорее спонтанно, от случая к случаю. Однако, коль скоро Россия не находит своего специфичного места в современном мире, в мировой экономике, в мировом разделении труда, она все чаше и чаще будет оказываться в фарватере чужих стратегий, в том числе и геоэкономических… Так что, уже давно бы следовало вести целенаправленное, интенсивное обсуждение темы национальной геоэкономической доктрины — российского проекта в современном мире. И естественно, что именно об этом мне хотелось бы поговорить сегодня. Но прежде, чем перейти к основной части выступления, все-таки выскажу некоторые замечания по поводу доклада уважаемого Ивана Сергеевича.

Я, к сожалению, немного опоздал к началу дискуссии из-за транспортных проблем, и возможно упустил что-то существенное, — в таком случае прошу меня простить, — но ознакомился внимательно с предложенным текстом. И ряд положений у меня вызывают определенные возражения. Прежде всего, это, конечно, вопрос о перспективности и конкурентоспособности российской экономики как в сфере промышленного производства вообще, легкой промышленности в частности, так и, особенно, в области сельского хозяйства.

Здесь наличествует сразу несколько серьезнейших проблем. Во-первых, то весомое обстоятельство, которое нередко ускользает от нашего внимания: национальная экономика все-таки не является абстрактной, умозрительной системой, она носит конкретный характер и привязана к определенному "большому пространству". То есть, неверно рассуждать о российской экономике, европейской экономике или экономике стран Юга, как о, в общем-то, однородных конструкциях, частях некой универсальной, гомогенной системы, просто временно находящихся на разных стадиях развития. Иначе говоря, исключать из рассмотрения, выводить за скобку их географическое положение и связанные с этим многочисленные следствия.

Географическое положение России — серьезнейший структурообразующий фактор ее экономики. И влияние этого фактора напрямую сказывается в области конкурентоспособности и, если так можно выразиться, национальной экономической стилистики. Сегодня уже возникал вопрос: а почему, собственно, страны Юга могут развивать конкурентоспособную промышленность, а Россия — не может. Да, хотя бы потому, что строительство промышленного объекта в странах Юга достаточно скромная финансовая величина. Можно строить, собственно говоря, фанерный домик. А в России нужно строить отапливаемое серьезное инженерное сооружение. Этот факт сразу же, изначально закладывает неравновесность ситуации. Тезис, по-моему, настолько понятный, что его можно не развивать. То же и даже в еще большей степени можно было бы сказать и о сельском хозяйстве.

Существует еще ряд проблем. Проблема инвестирования. Для России, балансирующей на грани национального дефолта и нарастающей ограниченности платежеспособного спроса внутри страны, горизонт тут весьма узок. Проблема качества и стоимости рабочей силы. Здесь, по-моему, наличествует ряд иллюзий в связи с очень низким уровнем оплаты российского труда. Но дело том, что есть еще понятие качества труда. А вот тут как раз, по имеющимся оценкам, российский труд отнюдь не находится на передовых позициях и дело совсем не в квалификации, а в ряде других его существенных параметров. И еще — стоимость труда. Стоимость труда, однако, не сводится к выплачиваемой работнику зарплате. Приведу максимально яркий пример: Норильский металлургический комбинат, где на производстве висит весь соцкультбыт, весь город. То есть российская рабочая сила может быть даже бесплатной, рабской, но она все равно будет достаточно дорогой...

И еще одна проблема, касающаяся конкурентоспособности, которую не объедешь на кривой козе: это организация современного глобального рынка (проблема, от которой нам не уйти, коль скоро мы не хотим замыкаться в рамках автаркической модели, производя лишь для внутреннего потребления). Это также в сегодняшней дискуссии прозвучало. Потому что сегодня нельзя просто создать конкурентоспособный продукт и выйти с ним на глобальный рынок. Это дилетантство. Вот, кстати, недавно был очень характерный случай с "Элбрусом-2000", великолепным микропроцессором, который оказался никому в мире не нужным, несмотря на то, что он в несколько раз более производителен, чем имеющиеся зарубежные аналоги...

Мне представляется, что внутренний смысл всей экономической истории ХХ века — это преодоление стихии рынка, его разномастная, но планомерная организация, наконец, переход к глобальному планированию, перераспределению ресурсов и мирового дохода. Глобальная экономика — "хорошо темперированный клавир" и нужно ясно представлять этот контекст, чтобы исполнить в нем свое соло. Просто так войти в эти воды невозможно, даже с очень конкурентоспособным продуктом.

Конкурентоспособность на сегодняшний день имеет несколько уровней: микроуровень, мезоуровень, макроуровень, метауровень. На уровне продукта: конкретного товара, услуги — это микроуровень, это самый элементарный уровень конкурентоспособности. Более серьезные уровни конкурентоспособности — это отраслевая конкуренция (мезоуровень), это также национальная конкуренция (макроуровень), т.е. конкуренция национальных организмов, национальных экономик, использующих все могущество государственного аппарата для поддержки конкурентоспособности своих товаров. (Особо наглядно подобную деятельность можно наблюдать в такой специфической области, как военно-технические связи, торговля оружием.) И, наконец, конкурентоспособность имеет глобальный, геоэкономический смысл (метауровень). Войти в это "глобальное поле" достаточно сложно (и особенно трудно войти с инновационным продуктом), это очень серьезная проблема.

Вот буквально в тезисном плане основные замечания по докладу, смысл которых, серьезное сомнение в том, что выход для России — в развитии промышленной сферы, особенно в области легкой промышленности, и всего спектра сельскохозяйственного производства.

Еще несколько попутных замечаний. Я прочел в представленных тезисах утверждение, что научно-технический прогресс должен быть основан, прежде всего, на потребительском секторе. Не уверен.

Еще один тезис, который вызвал у меня сомнения, это утверждение, о том, что главная цель современной России в области экономики — повышение жизненного уровня населения. Тут серьезная проблема. Критиковать такой тезис достаточно сложно. Однако я просто назову некоторые альтернативные задачи, которые заставляют нас задуматься, что же есть сейчас непосредственная цель экономики России. Например, проблема выживания населения. Или проблема достижения экономической безопасности. К сожалению, на практике решение этих задач может войти в противоречие и даже конфликт с выше обозначенной целью. Кроме того, протекционизм по отношению к национальному производителю пищевых продуктов, необходимый для укрепления отечественного сельского хозяйства, тесно связан либо с перераспределением бюджетных ассигнований, либо повышением цен на эти продукты. Либо, скорее всего, — и с тем и с другим одновременно и, таким образом, в любом случае с определенным падением жизненного уровня.

Последнее замечание — по поводу призыва отойти от сырьевой модели. Я отнюдь не сторонник сырьевой ориентации России. Но приходится быть прагматиками. Если где у России и есть сегодня какие-то реальные рычаги участия в мировом разделении труда, мировом хозяйстве, то это в области природных ресурсов. В доказательство данного печального тезиса приведу три цифры. В мировой торговле на долю России приходится сейчас примерно 10% торговли энергоресурсами, примерно полпроцента торговли в области машиностроения и всего три десятых процента в области наукоемкой продукции (за счет ВПК). По-моему, достаточно этих трех цифр, чтобы оценить серьезность создавшейся ситуации.

А теперь три положения, которые мне хотелось бы внести в сегодняшнюю нашу дискуссию.

Первый тезис я в самом начале своего выступления уже затронул — это соотношение текущей экономики и экономической стратегии. Стратегии в истинном смысле этого слова, а не так, как это понятие сейчас употребляется: вплоть до того, что подчас сталкиваешься с "разработкой стратегии до 2001 года". Действительно, у России-СССР было в свое время несколько стратегических вариантов, альтернатив в геоэкономической сфере. И у "глобального рынка" в свою очередь было несколько стратегических сценариев в отношении России. Если мы вспомним 80-е годы, то тогда стоял вопрос о переводе ряда отраслей промышленности (а в стратегическом плане — перевода всей природозатратной индустрии) из североатлантического ареала в другие регионы планеты. В качестве таковых регионов серьезно тогда рассматривались Восточная Европа и Советский Союз. Именно это содержание вкладывалось в предлагавшиеся модели структурной трансформации стран данного региона. Этот сценарий условно можно было бы назвать "хаммеризацией" России. Вот такая была альтернативная нынешней стратегия, которая, однако, на практике реализовалась в основном в азиатско-тихоокеанском регионе.

Стратегия сырьевого анклава — это также реальная стратегия, которая сейчас работает в отношении России. И у страны настолько сложная ситуация, что, с одной стороны, да, действительно, как-то унизительно "великой державе" быть сырьевым придатком, а, с другой стороны, может быть, нам еще придется отчаянно бороться за сохранение своих позиций на сырьевом рынке, поскольку, например, создание "Великого шелкового пути" или, иначе говоря, реализация южноевразийского проекта способна в какой-то момент выключить Россию из торговли сырьевыми ресурсами (быть может, за исключением торговли газом). Так, к примеру, нефтяная промышленность, которая иной раз рассматривается чуть ли не как локомотив российской реальной экономики, в 1998 году уже показала насколько она беззащитна, уязвима и близка к красной черте. Дело в том, что себестоимость российской нефти, если не ошибаюсь, приблизительно 7 долларов, себестоимость саудоаравийской нефти, кажется, где-то около двух. Во всяком случая принципиальная модель такова. То есть существует не столь уж сложно реализуемая возможность целенапрвленно уничтожить нефтяную промышленность России, поставив ее в положение, скажем так, мягкого, рыночного эмбарго. Тем более, что подобного рода действия уже предпринимались в свое время против СССР, когда Саудовская Аравия в обмен на поставки вооружений из США (и в рамках других, более широких договоренностей) активно снижала цены на свою нефть, одновременно увеличивая объем ее добычи, проводя соответствующую политику также и в ОПЕК.

Так что проблема "сырьевого придатка" отнюдь не одномерна. Но, по-видимому, есть у России возможности реализации и каких-то других, более привлекательных стратегий. Одну Сергей Михайлович сегодня уже обозначил — это "евразийский мост" или транспортный коридор, учитывающий уникальное географическое положение России между Атлантическим и Тихоокеанским мирами…

Так что специалистам в области стратегического планирования и анализа есть о чем спорить и из чего выбирать. Какова должна быть стратегия России в формирующейся глобальной экономике? Что все-таки является подлинным геоэкономическим нервом страны? Где таится главный, структурообразующий фермент российского хозяйства, определяющий его специфику и естественные преимущества? Давно пора вести интенсивные дискуссии на эти и смеженные темы.

Теперь я перейду ко второму положению своего выступления. Его содержание — структура современной мировой экономики. Точнее, я бы сказал, геоэкономическая структура мира.

Геоэкономическую структуру современного мира, систему мирового разделения труда я бы подразделил на шесть "очень больших пространств", которые достаточно просто формализуются вплоть до формулы их центрального, структурообразующего производства. (Тех, кто хотел бы ознакомиться с данным вопросом более подробно, я бы отослал к статьям в журналах "Проблемы развития" №1 за прошлый год или "Экономическая наука современной России" №1 за этот. Там же приведена и схема геоэкономической матрицы мирового хозяйства.)

Несколько упрощая реальную ситуацию, можно сказать, что в современном мире существуют шесть специфических стилей экономической деятельности. Это, во-первых, диада: природозатратное производство и производство высокотехнологичное.

Природозатратное производство в свою очередь подразделяется на два сегмента: производство сырьевых ресурсов и производство массовых промышленных изделий. Высокотехнологичное производство также можно разделить на две составные части: производство интеллектуального ресурса, инновационного факта и собственно высокотехнологичная индустрия. Таким образом, мы получаем в результате четыре специфических вида экономической деятельности, имеющих различный источник: природу, труд и капитал, творческий дар, и преследующих собственные, иной раз прямо противоположные геоэкономические цели

Два других, более сложных для анализа экономических ареала, — это, прежде всего, транснациональное финансовое производство, связанное с исключительно умелым управлением кредитным ресурсом в мире. И, наконец, шестой геоэкономический локус — парадоксальная экономика, которая еще требует теоретического осмысления. У нее явно есть свои фундаментальные закономерности, которые, однако, пока плохо понимаемы нами.

Я имею в виду деструктивную параэкономику, то есть "экономику", которая носит паразитарный характер, которая паразитирует на цивилизации, производя своего рода отрицательную стоимость, но получая при этом вполне реальную прибыль. Данный вид псевдоэкономической активности в откровенной форме наблюдается в регионе Глубокого Юга (в том числе и на территории ряда стран постсоветского пространства), где извлечение прибыли связано с "трофейным" характером экономики (salvage economy), прямым расхищением цивилизационного ресурса, созданного трудом предшествующих поколений. В более сложной, прикровенной форме тот же, в сущности, процесс наблюдается в сфере спекулятивной, фантомной, "оффшорной" параэкономики Квази-Севера. Сюда же относится и новая форма "криминальной экономики", я говорю "новая форма", поскольку она в настоящее время оперирует сотнями миллиардов долларов.

Вот контекст, в котором Россия должна найти свою нишу и заполнить ее. Полагаю, что таковых у нее "в этой жизни" две: это либо производство интеллектуального ресурса, либо провал в параэкономику Глубокого Юга. Остальные ниши, в общем-то, уже заполнены: высокотехнологичное производство — стержень североатлантического ареала; массовое промышленное производство постепенно концентрируется в рамках Большого тихоокеанского кольца; производство природных ресурсов — все же специфика Юга (и нынешнее положение Росси в этой нише достаточно уязвимо); наконец, финансовое производство — сфера деятельности нового глобального субъекта — транснационального мира банковских сетей и корпораций.

Третий тезис , который мне сегодня хотелось бы затронуть — это соотношение умозрительной геоэкономической структуры мира (рассмотренной выше) и реальной ситуации в глобальной экономике.

Действительно, замедление развития фундаментальных наук в конце ХХ века, совпавшее с "информационной революцией" и стремительным развитием финансовой индустрии, вроде бы открывает перед российским гением заманчивые перспективы. Тема горизонтов инновационной экономики России циркулирует и в средствах массовой информации, и в профессиональной литературе. Производство "интеллектуального ресурса" всегда было сильной стороной России, тем фактором, который выводил страну из многих сложных ситуаций, тем, что оно позволило фактически в "полуфеодальной" стране в какой-то момент и спутник запустить, и атомные электростанции привести в движение и отнюдь не за счет украденных западных технологий. Эти и подобные события зачастую происходили с опережением, что, собственно, и ввело, например, слово "спутник" в другие языки.

Конечно же, имеющиеся сейчас в стране технологии, во-первых, относятся, прежде всего, к военному производству, а, во-вторых, стремительно устаревают. Вообще поразительно, что они до сих пор сохраняют в целом адекватность мировому уровню. Хотя уже и не идут с опережением. Хотя и здесь есть определенный ресурс. Его основа — "человеческий капитал", который вроде бы оказался не у дел в современной России и который на самом деле не совсем уж не у дел. Он и сейчас в значительной своей части активно работает, но работает преимущественно по прямым связям с тем же североатлантическим регионом и возможно в еще большей степени — с экономическими субъектами Большого тихоокеанского кольца. Трудно, однако, достоверно оценить истинные масштабы этого сотрудничества. Оно ведется в серой зоне, на 99% путем прямых взаимоотношений между заказчиком и исполнителем, используя ресурсы электронной почты, Интернета. Очень интересный сектор российской экономики...

С умозрительной точки зрения России, таким образом, было бы несложно обустроить свою достаточно симпатичную нишу в мировом разделении труда. Однако на практике, к сожалению, трудно быть оптимистом в этой области. И дело тут не только во внутрироссийских проблемах. И не только в том, что глобальный рынок превращен в хорошо организованную систему, в которую просто так войти невозможно. А в чем же тут дело? В двух словах, пожалуй, и не ответишь. Мне кажется, основная проблема здесь, то серьезное обстоятельство, что еще приблизительно в 70-ые годы определилась нынешняя стратегическая модель развития глобальной экономики, которая — в противоречии с ее расхожим образом в сфере общественного сознания и СМИ — по ряду причин не выдвигает во главу угла интересы научно-технического развития. Хотя одновременно, сколь это странно ни прозвучит, тесно связана с информационной революцией. (Ведь, к слову сказать, информационные процессы, как мы знаем, не носят прорывного, революционного характера, это всегда форма изощренной оптимизации.)

Главное же содержание реально действующего геоэкономического механизма — крупномасштабная, экстенсивная реконфигурация мировой экономики. Я говорю о стратегическом замысле глобального планирования и долгосрочного перераспределения ресурсов. О переносе целей экономического развития с научно-технического прогресса (и, некоторым образом, производства как такового) на расширенное перераспределение мирового дохода. Иначе говоря, сама геоэкономическая реконфигурация мира как таковая была избрана в качестве основного направления развития глобальной экономики. (Судьба же научно-технического развития в конце ХХ века в этом контексте — отдельная и серьезная тема.)

Поэтому-то и вхождение в мировое разделение труда для России в качестве производителя инновационных ресурсов, это в формальном смысле необычайно перспективная, естественная ниша. Однако, в поле реальной экономики — весьма и весьма сложная проблема, которая в значительной мере выходит за рамки чисто экономического подхода, диссонирует с весьма влиятельными процессами в современном мире, переходя в плоскость разговора о политических проблемах международных систем управления и тенденций глобального развития.

Как мы видим, задача формулирования и реализации российского проекта — многомерная, комплексная проблема, проблема отнюдь не чисто экономическая, почему я и пользуюсь понятием геоэкономика, поскольку оно в какой-то степени отражает актуальный синтез политических и экономических реалий, связанных с происходящей реконфигурацией мира и с такой тонкой субстанцией, как реальный характер самой глобальной экономики. Благодарю за внимание.

Горбачев М.С. Ну, так вы как считаете, вообще говоря, что тут — пессимизм или оптимизм есть?

Неклесса А.И. Есть, как мне кажется, рабочая ситуация для стратегического планирования. Есть возможность стратегического ответа на исторический вызов. Есть серьезнейшие проблемы, трудности, но есть и определенные геоэкономические ресурсы, есть инновационные ресурсы, но все это останется втуне, пока у России отсутствует национальная стратегия... И еще. Российский проект, коль скоро он будет сформулирован, придется реализовывать в современном мире далеко не только одними экономическими средствами…

Медведев В.А. Предлагается кофе, можно немного размяться, минут пять, потом продолжим.

2001 г.