Главная ?> Геокультура ?> Религиозные миры ?> Религия и глобализация на просторах Евразии ?> Религиозная жизнь Евразии: реакция на глобализацию

Религиозная жизнь Евразии: реакция на глобализацию

Нельзя сказать, что глобализация повсюду несёт с собой безрелигиозность. Для мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока или Индии это в основном так; для большинства стран Европы глобализация в чём-то способствует религиозности и традиционным, основанным на религиозных ценностях институтам, а в чём-то их разрушает. Но самое главное — она не столько разрушает, сколько изменяет их и изменяет их положение в обществе повсюду

Взаимовлияние культур — процесс, постоянно усиливающийся уже в течение нескольких веков. Но последние десятилетия придали этому процессу качественно новую глубину и силу, что и привело к возникновению нового термина — «глобализация». Многие наблюдатели, объясняя это новое качество взаимовлияния народов и культур, растущее единство человечества, находят его причину в развитии новых информационных технологий, развитии единого мирового рынка товаров и услуг и других материальных факторах. Мы же остановимся на явлениях социальных, мировоззренческих, «духовных». И это ещё очень большой вопрос — являются ли они производными от факторов материальных или сами являются самостоятельным фактором, в определённой степени определяющим процесс глобализации.

Процесс глобализации интернационален, в рождающейся общей формуле общественного сознания наций и нородов при желании можно найти какой-то вклад со всех уголков мира. Но в своих фундаментальных ценностях это общее сознание создано на Западе. Но даже такое утверждение не совсем верно — во всемирном масштабе европейский вклад более скромен, чем американский. Да и сама Европа находится под гораздо большим влиянием США, чем США под влиянием Европы. Принципы американской демократии, американского понимания прав человека и свободы личности в большей степени адекватны новому порядку вещей, отрицающему традиционные авторитеты и привилегии, по сравнению с более патерналистскими и партикулярными европейскими представлениями.

С некоторой долей огрубления сложной и противоречивой реальности можно говорить, что глобализация — это американизация. Американская система ценностей и общественного утсройства более универсальна, в первую очередь поэтому она адекватна универсальному порядку. Наши патриотические, в первую очередь православные критики глобализации обвиняют её в том, что она несёт секуляризацию и бездуховность, разрушает религиозные ценности. Однако если внимательно проанализировать реальное положение вещей, универсальность этого тезиса вызовет серьёзные сомнения.

Во второй половине прошлого века без всякой глобализации секулярные ценности утвердились почти во всех странах Западной Европы, о странах коммунистической системы и говорить нечего — это были не просто секуляризированные страны, но страны воинствующего атеизма. В докладе германского профессора Петера Антеса из Ганноверского университета в 1998 г. на коннференции в Лондоне, посвящённой христианству в современной Европе о последствиях глобализации для населения бывшей ФРГ он даже с некоторым удивлением говорил о том, что для западных немцев глобализация — это в первую очередь идейное влияние восточных немцев с неимоверно большим распадом института семьи, реально большей сексуальной свободой и очень смутными представлениями о христианстве у подавляющего большинства населения.

Для стран Европы (как Восточной, так и Западной) некоторые победы секуляризации в последние годы при внимательном анализе трудно однозначно связать с последствиями глобализации — секуляризационные процессы, начавшиеся задолго до нынешней «глобализации», развивались в соответствии с логикой эволюции национальных культур. По крайней мере, в отношении Европы нельзя однозначно сказать, что она, благодаря глобализации, становится безрелигиозной. Мало того, ряд факторов глобализации очевидно способствует росту религиозности и сохранению традиционных, укоренённых в религии институтов общественной жизни — в частности, американское влияние на Европу способствует распространению протестантского фундаментализма, движению против абортов, пропаганде семейных ценностей и т.д. В то же время глобализация способствует распространению в Европе ислама и вообще релятивизирует сложившуюся в большинстве стран Старого Света секулярную систему общественных отношений.

Таким образом, нельзя сказать, что глобализация повсюду несёт с собой безрелигиозность. Для мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока или Индии это в основном так; для большинства стран Европы глобализация в чём-то способствует религиозности и традиционным, основанным на религиозных ценностях институтам, а в чём-то их разрушает. Но самое главное — она не столько разрушает, сколько изменяет их и изменяет их положение в обществе повсюду.

В чём же заключаются эти изменения? Каково их направление? Религиозная система ценностей и свойственная американскому обществу роль религии в жизни народа составляет духовную основу глобализации. Зародившаяся в недрах протестантизма (в первую очередь, кальвинизма) в уникальных исторических условиях 18 в., в сложившейся в американских колониях системе взаимоотношений церкви, государства и общества, модель бытования религии в общественном сознании в наши дни победно шествует по всему миру. Отметим некоторые основные, принципиальные черты, присущие американской (а теперь становящейся всеобщей) религиозности и системе взаимоотношений религиозных организаций и общества.

Важнейшая сторона этой американской нормы — реальное равенство религиозных организаций перед лицом государства, отсутствие государственных привилегированных деноминаций, функционирование организованной религиозной жизни исключительно на основе добровольной самоорганизации верующих. Государство не оказывает финансовой и политической поддержки каким-либо религиозным организациям, но в то же время никак не препятствует им осуществлять свою миссию, а общественное мнение страны высоко оценивает деятельность религиозных организаций.

Добровольный характер религиозной жизни и господство демократических форм государственной и общественной жизни является мощным фактором демократизации жизни церковной. Ведущие протестантские конфессии, существовавшие в Новом Свете на заре американской истории, были организованы на основе демократических принципов. И условия существования, и господствующая идеологическая атмосфера вынуждали религиозные организации к демократической форме своего внутреннего устроения. Даже такая сверхцентрализованная и авторитарно управляемая церковь, как католическая, в США с 19 в. выработала специфические демократические формы организации церковной жизни, встроенные в бюрократическую вертикаль канонического церковного порядка.

Демократические принципы, присущие американской религиозной жизни, имеют ещё одну сторону, ныне также становящуюся нормой во всём мире. Это превращение принципов демократии и прав человека в религиозные принципы, отстаиваемые и проповедуемые духовенством всех вероисповеданий. Религия становится духовным хранителем и судьёй демократии и гражданских свобод в обществе и государстве. Вместо охранительной функции поддержки существующей власти, какие она по преимуществу исполняла в феодальном обществе, она в основном становится её критиком с точки зрения её соответствия морали и справедливости, понимаемых не только в христианском, но и в демократическом контексте.

Внутрицерковная жизнь, ядро веры, связанное с личным отношением человека с Богом, индивидуальные, семейные моральные ценности в гораздо меньшей степени и с меньшей жёсткостью изменялись в своё время, попав на американскую почву, и сейчас в других странах мира в меньшей степени подвергаются переосмыслению. Но всё же некоторый общий вектор, в направлении которого религиозность имеет тенденцию изменяться, отметить можно. В этой сфере наиболее очевидны такие черты:

  • уменьшение значения обряда, литургической жизни, аскетики, и большее значение социального служения, благотворительности;
  • в области морали культивирование личной ответственности за принимаемые решения, большая роль свободного выбора, неподконтрольного церковному авторитету, верующего, его персональная ответственность перед Богом, и, с другой стороны, превращение терпимости к свободному выбору других людей в норму религиозной морали.

Эти некоторые принципиальные черты американской религиозности в процессе глобализации распространяются по всему миру наравне с американскими представлениями о нормах демократии, справедливости, прав человека. Эти религиозные и светские сферы мировоззрения и организации социальной жизни органично соответствуют друг другу, как они органично соответствуют друг другу в США. Примечательно, что именно в США, среди всех развитых урбанизированных стран в наши дни уровень религиозности один из самых высоких (а по многим показателям — самый высокий). Мало того, в США продолжают сохранять значительное влияние христианские конфессии, придерживающиеся консервативных богословских взглядов, в то время как в Европе консерваторы почти повсюду стали малочисленными маргинальными группировками. Ни в одной стране Запада религия в наши дни не является столь же важным фактором общественно-политической жизни. Последние два десятилетия христиане-консерваторы господствуют в республиканской партии, ныне находящейся у власти.

Американская религиозность в наше время — не только протестантская. Зародившаяся в недрах протестантизма, американская система ценностей в настоящее время сумела выразить себя в идеологии многих конфессий и религиозных течений, представленных ныне в американском обществе — католицизма, православия, иудаизма, буддизма. Некоторая часть американских мусульман также разделяет ныне общеамериканские религиозные ценности. Американских католиков католики других стран считают вполне своими единоверцами, то же самое можно сказать и о православных, и об иудаистах, и т.д. Таким образом, трансцендентное ядро веры, догматическая вероисповедная основа с точки зрения представителей самых разных христианских конфессий и других религий не страдают от адаптации «глобальных» ценностей.

Но что же страдает? Во многих случаях «глобалистские ценности» разрушают политическую идеологию, связанную с религией, характер национального самосознания этносов, место и роль религии в жизни общества. Разрушение идеологий и социальных отношений, в которые органично веками была встроена религия, бросают ей опасный вызов, на который она должна суметь найти достойный ответ, ибо иногда под вопрос становится само её существование в обществе.

Пожалуй, единственная черта современной «глобальной» религиозности изначально не свойственная американской культуре, но являющаяся закономерным следствием глобализации — де-территориализация религии. Религия становится рассеянной поверх традиционных конфессиональных, политических, культурных и цивилизационных границ. Любая религия находит своих приверженцев там, где исторически их никогда не было и теряет в регионах своего традиционного распространения.

Субъектом выбора все больше становится отдельная личность, независимо от принадлежности к какой-либо религиозной или этнокультурной традиции. Плюрализм и даже эклектизм религиозных воззрений распространяется не только на уровне различных обществ, но и на уровне индивидуального сознания верующих. Массовое распространение получает эклектическое мировоззрение, сочетающее логически и генетически не связанные между собой элементы, почерпнутые из различных традиционных религий, квазинаучные и, наоборот, примитивные фольклорные представления, переосмысленные образы массовой культуры.

Характер религиозности и положение религии в обществах разных стран в разной степени не соответствуют утверждающимся ныне нормам. По мере их распространения и повсеместного утверждения, когда они от одной страны к другой и от одного народа к другому начинают восприниматься обществом в качестве единственно справедливых и единственно возможных, религиозные организации (равно как и национальные общества в целом) вынуждены реагировать на этот глобальный вызов. Реакции бывают разные, и в каждом обществе можно обнаружить несколько типов реакций. Но в одних обществах преобладают реакции одного типа, в других — другого. Европейские страны и традиционные христианские конфессии Европы сравнительно легко эволюционируют в сторону принятия глобальных норм. Но европейские общества были изначально сравнительно близки американской модели. Их естественное развитие в течение столетий шло в том же направлении, куда сейчас их подталкивает глобализация. Во всех странах, где формально существует институт государственных церквей, он либо на наших глазах исчезает де-факто, либо постепенно выхолащивается до лишённого реального содержания символа. Только в прошлом 2002 г. руководство Евангелическо-лютеранской церкви Норвегии объвило, что начинает процесс отделения церкви от государства, а вновь избранный примас Церкви Англии архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс заявил, что главной целью своего правления считает дисистеблишмент — отделение Англиканской церкви от государства.

Население европейских стран всё более критично относится к государственным церквам и их привилегированному статусу. Параллельно этому растёт относительная численность и влияние религиозных меньшинств, которые преодолевают сохранившиеся традиционные пережитки дискриминации. В то же время в ряде европейских стран ослабевают антиклерикальные настроения, где они были традиционны (Испании, Италии, Франции). Религиозные организации становятся более социально активными и критичными к правящим элитам. Несмотря на продолжающееся падение численности практикующих верующих, происходит рост участия в религиозной благотворительности.

Поразительно, что в большинстве стран Центральной и Восточной Европы, недавно состоявших в коммунистическом лагере, даже на Украине эта глобальная модель в общем и целом прививается легко и безболезненно. По существу только две страны — Россия и Белоруссия являются явными исключениями из этого правила.

Распространение глобальных ценностей в изначально более далёкие от американских понятий общества приводит к гораздо большим потрясениям и сложностям, чем в Европе. И в первую очередь это относится к странам Евразии и всего мусульманского мира — как в пределах Евразии, так и за её пределами (а не Латинской Америке и Чёрной Африке). Соответственно, религиозные организации и религиозные идеологии этих обществ также реагируют остро и болезненно.

Рассмотрим основные типы реакции на глобализацию в религиозной сфере. В мире есть несколько примеров, когда чрезвычайно далёкие от американской модели общества без серьёзного сопротивления адаптируют новые глобальные ценности, в том числе и в области религии. Самый яркий пример — Южная Корея. Страна, и с политической, и с социально-экономической, и с религиозной точек зрения ещё несколько десятилетий назад бесконечно далёкая от современных стандартов, сейчас по всем основным критериям начинает напоминать США. Страна, население которой несколько десятилетий назад в основном состояло из буддистов и последователей традиционных культов, стала по преимуществу христианской, причём христианские церкви в общественно-политической жизни играют роль поборников демократии и гражданских сврбод, совершают масштабное социальное служение. Религиозный фактор стал существенным стимулом формирования современного развитого демократического общества в Южной Корее.

Столь радикальный разрыв с национальной традицией и полная адаптация «глобальных» ценностей, как в Южной Корее — уникальное явление. Но примеры принципиального разрыва с прошлым не единичны. Япония, после II Мировой войны развивающаяся в направлении западной модели, также претерпела бурное изменение своего религиозного облика. В последние десятилетия (и особенно за последние двадцать лет) все формальные показатели традиционной буддистской и синтоистской религиозности резко упали. Сохранилась лишь идеологическая и культурная верность «национальной традиции». Но в отличие от Южной Кореи, ни христианство, ни какая-либо другая религия не пришла на смену утерянной вере. Япония на наших глазах становится одной из самых безрелигиозных стран мира.

Буддистские культуры дают полное разнообразие реакций на глобализацию в религиозной сфере. Третий теоретически возможный вариант — сохранение традиционной религии при её эволюции в сторону принятия глобальных норм и ценностей демонстрирует в последние десятилетия Таиланд, где утверждение демократических норм и социально-экономический прогресс не сопровождается ни массовой христианизацией (как в Южной Корее), ни массовым отказом от религии (как в Японии). Я недостаточно хорошо знаю религиозную ситуацию в Таиланде, чтобы утверждать, что буддистская религия начинает играть в этой стране социальную роль, аналогичную той, которую играет христианство на Западе. Однако появляющиеся сообщения о выступлении буддистских монахов в защиту демократии и социальной справедливости подводят к этой мысли.

В аналогичном направлении развивается общественно-религиозная ситуация в Индии.

Вернёмся, однако, к буддистскому миру, в котором одна крупная страна — Мьянма, демонстрирует четвёртый теоретически возможный вариант реакции на глобализацию — тотальное ей сопротивление. Власти Мьянмы проводят политику изоляции страны от окружающего мира и полицейскими мерами стремятся сохранить традиционный уклад жизни и традиционные религиозные и идеологические ценности. Однако для буддистского мира такая реакция нехарактерна, и судя по тому, что властям Мьянмы для достижения своих целей приходится использовать чрезвычайные репрессивные меры, они не смогут устоять долго.

Действительно серьёзное сопротивление глобализации оказывает большинство стран мусульманского мира, и там такое отношение к глобализации пользуется поддержкой большинства (или по крайней мере очень значительной части) населения. В последние годы мир является свидетелем того, как даже после определённых успехов глобализации и бесспорного социально-экономического прогресса происходит бурная реакция на модернизацию, и страны откатываются назад, возвращаясь к традиционному положению (Индонезия, Малайзия, ранее Иран). Создаётся впечатление, что стоит глобализации задеть какие-то корневые, глубинные стороны жизни мусульманских обществ, как в них закипает реакция отторжения, заложенная в самом генетическом коде их культуры. Чуть ли не единственным исключением вне стран, входивших ранее в СССР, является Турция, хотя и её судьба, наверное, ещё окончательно не предопределена.

Общественное мнение стран Запада отказывается признать ислам основным препятствием экспансии глобализации в страны мусульманской культуры, указывая на социально-экономические причины. Однако аналогичные социально-экономические условия в странах немусульманской культуры не приводят к столь же болезненной реакции на глобализацию. Вывод может быть только один — в существе мусульманского сознания и мусульманской религиозности есть нечто, принципиально противоречащее глобализации, утверждаемым ей ценностям и институтам. В отличие от различных христианских вероисповеданий, буддизма, индуизма, мусульманская религия требует следования определённому образу жизни, несовместимому (или, может быть, с большим трудом совместимого) с глобалистскими представлениями о демократии, правах человека (в том числе на свободу совести) и терпимости к инакомыслию.

Что бы ни происходило на бескрайних просторах Евразии вне России, как бы это ни было значимо и интересно, нас всё-таки, естественно, в первую очередь интересует Россия. В родном отечестве невозможно выделить превалирующую реакцию на глобализацию. Ситуация осложнена парадоксальным самосознанием современной России. Строго говоря, глобализация пришла в Россию в конце 80-х гг. в по существу безрелигиозное атеизированное общество и формально принесла вместе с демократией, политическими свободами и правами человека возрождение религии. За последние пятнадцать лет реальная религиозность хотя и выросла, но не драматически (в то время как приверженность основным принципам демократии и прав человека стала нормой для подавляющего большинства населения страны). По большинству показателей (участие в богослужении, молитве, причащении, вере в основные догматы христианства — в личного Бога, воскресение Христа, жизнь после смерти, посмертное воздаяние за грехи и т.д.), согласно многочисленным опросам, Россия — одна из наиболее безрелигиозных стран. В области морали Россия тоже не отличается особой приверженностью традиционным христианским ценностям. Распространение абортов, разводов, проституции и терпимость к ним, степень распада института семьи никак не ниже, чем в Западной Европе и очень значительно выше, чем в «бездуховных» США. Миллионы беспризорных детей — самый зримый и бесспорно позорный показатель степени приверженности России традиционной христианской морали.

Однако общественное сознание значительной части населения страны, духовенство ведущей конфессии страны РПЦ и политическая элита попросту игнорируют реальность. Россия осознаёт себя «традиционной», «православной» страной, очевидно таковой не являясь. В общественном сознании, в идеологической позиции политической элиты и идеологии РПЦ существенное значение имеет ориентация на противостояние глобализации, против разрушения «традиционных ценностей». Ценностей, которыми в реальности Россия не обладает[1].

Общественно-политическая позиция духовенства РПЦ, его отношение к государству и обществу находятся в жёстком противоречии с глобализационным развитием общественного сознания русского народа. Социально-политическая ориентация большинства духовенства РПЦ, в т. ч. её священноначалия носит антидемократический характер, враждебный принципам прав человека и политических свобод. От представителей РПЦ невозможно услышать проповеди об укреплении партийной системы, развитии свободы слова или свободы совести. Таким образом, духовенство РПЦ стоит не только «над партийными интересами», но и вне принятых обществом понятий о справедливом общественном устройстве. Опубликованные в 2000 г. «Основы социальной концепции РПЦ» утверждают идеальными для православия принципы государственного устройства абсолютной монархии Византии, с её принципами симфонии церкви и государства. Но идеальным её воплощением признаётся монархия российская: «У русских государей, в отличие от византийских василевсов, было иное наследие. Поэтому, а также в силу других исторических причин, взаимоотношения церковной и государственной власти в русской древности были более гармоничными». Демократическое правовое государство признаётся, лишь как результат секуляризации, с которым по необходимости приходится примириться: «Форма и методы правления во многом обусловливаются духовным и нравственным состоянием общества. Зная это, Церковь принимает соответствующий выбор людей или по крайней мере не противится ему».

«Основы социальной концепции..» признают укоренённость доктрины естественных прав человека в Билейском учении: «В современном светском правосознании одним из доминирующих принципов стало представление о неотъемлемых правах личности. Идея таких прав основана на библейском учении о человеке как образе и подобии Божием, как онтологически свободном существе». Однако тут же это утверждение, по сути, лишается смысла: «Между тем для христианского правосознания идея свободы и прав человека неразрывно связана с идеей служения». Идея служения присуща мировоззрению любого христианского течения. Эта идея находится в основе христианской антропологии, но служения, как свободно избранного жизненного выбора христианина. Объявив же служение имеющим отношение к правосознанию (а следовательно регулированию и принуждению со стороны государства), авторы «Основ…» фактически лишили понятие о неотъемлемых правах человека всякого содержания.

«Основы..» фактически отражают антидемократические убеждения большинства духовенства РПЦ, его чуждость идеалам политической свободы и прав человека.

Подобное противодействие демократии, а следовательно и глобализации, не имеющее под собой серьёзного идейного фундамента, не может иметь силы настоящей убеждённости, а потому не может быть решительным и последовательным. Россия в этом отношении не только не Саудовская Аравия, но даже не Мьянма. Тем не менее, необходимо найти объяснение самого этого страха перед глобализацией в религиозной сфере, ведь для него, казалось бы, вообще нет очевидных идейных причин. Отсутствие сколько-нибудь значительной по численности паствы, приверженной догматическому учению Православия и дисциплинированно исполняющей моральные и богослужебные требования Церкви, казалось бы, должны были привести духовенство РПЦ к критической позиции по отношению к своему безбожному российскому обществу и государству, а не к поискам врагов за границей и среди инаковерующих.

Единственным объяснением этого явления может служить не приверженность РПЦ и российского общества какой-либо догматической идеологии, которую оно стремится сохранить в чистоте и неприкосновенности, но особенности исторического пути России, особенно в 20 веке.

Русская церковь веками существовала в полном подчинении у государства, за 15 лет осознать себя выразителем интересов народа, а не власти — срок слишком маленький.

На протяжении большей части 20 в. наша страна была одним из самых изолированных от внешних идеологических, культурных и религиозных влияний государств мира. Ни в Индии, ни в Японии, ни в Африке, ни даже в Мьянме, не говоря уже о других странах Европы, такого не было. Отсутствие границ для идеологических влияний, для религиозной проповеди извне представляется российскому сознанию чем-то невероятным. Возникают мифы о «религиозной подрывной деятельности», о непонятно как с правовой точки зрения обосновываемой обязанности государства «защищать традиционные духовные ценности нации» и т.д. и т.п. Ограничения деятельности миссионеров в соответствии с законом о свободе совести 1997 г., визовые ограничения, высылка авторитетных католических и протестантских священнослужителей-иностранных граждан — проявления психологии «Россия — осаждённый лагерь». Но это всего лишь инерция тоталитарного прошлого в обществе, выбравшем демократический путь развития. Инерция, не имеющая серьёзного идеологического фундамента, не может быть долгой.

Тем не менее, уникальная для современной христианской церкви антидемократическая идеология РПЦ, отсутствие в ней в настоящее время влиятельных реформаторских в социально-политической сфере движений — одно из существенных обстоятельств, отдаляющих Россию от Запада и сдерживающих социально-экономический прогресс.

Эволюция церковного сознания под давлением демократических и глобализационных процессов в недалёком будущем неизбежна, но её отсутствие до сих пор — один из факторов провалов и поражений на пути строительства правового демократического государства в России, многочисленных пороков нашего общества. Наше бедственное положение имеет много причин, но среди них — не последняя — это отсутствие церковной проповеди, направленной на укрепление гражданских прав и демократических принципов, это отсутствие духовного и морального обоснования нашей демократии.

Позиция РПЦ — это уникальное явление, но в остальном российская ситуация развивается аналогично тому, что происходит во многих других странах. Опережающими темпами растёт численность религиозных меньшинств, в первую очередь протестантов. Протестанты, как и во многих других странах, являются главными носителями глобалистских, демократических ценностей в религиозно-общественной сфере. После всплеска безграничного доверия к РПЦ конца-80-х-сер. 90-х, растёт недоверие к её политической роли и недовольство её связями с государством. Представители РПЦ, стремясь обосновать свои претензии на привилегированное положение в государстве, ссылаются на примеры некоторых западноевропейских государств, в которых существуют государственные церкви. Но они хотят сесть на поезд, идущий в направлении обратном предполагаемому: общественное мнение этих стран (равно как и России) воспринимает такое положение как анахронизм и «традиционные церкви» повсюду постепенно лишаются привилегий. Фактическая стабилизация численности практикующих православных верующих на низком уровне (несмотря на широкое распространение традиционалистских идеологем) фактически, независимо от бытующих представлений россиян о самих себе, делает Россию похожей на другие секуляризованные европейские страны.

В этом кратком обзоре я попытался выделить фундаментальные черты положения религии в обществе, утверждающиеся в ходе глобализации, а также основные типы реакции на глобализацию в религиозной сфере.

Мы рассмотрели варианты влияния глобализации в религиозной сфере в обществах не принявших новых правил игры. Но что же происходит там, где эти правила приняты?

«Мировое сообщество» (т. е. практически Запад и те страны, которые разделяют его основные принципы) постоянно отдают всё в большеё степени приоритет собюдению принципов демократии и прав человека над национальными суверенитетами государств. Попрание справедливости и гуманности современным глобалистским сознанием воспринимаются как достаточная причина для вмешательства в дела любого государства с целью наведения порядка. На практике суверинетет признаётся только за теми странами, где соблюдаются принципы демократии и прав человека.

До конца 80-х гг. основным противником глобализма была мировая коммунистическая система и коммунистическая идеология. В противостоянии ей западное сознание привыкло осознавать себя защитником любой религии. Но теперь коммунистической системы нет и ныне существующие режимы, с западной точки зрения, не вписывающиеся в рамки допустимого, в большинстве своём получают идеологическую поддержку духовенства традиционных для этих стран религий. Сейчас только в исламе проявляют себя силы активно сопротивляющиеся глобализации. Остальные религиозные идеологии более или менее болезненно вписываются в новые правила игры.

В тех случаях, когда религиозные институты тесно связаны с режимами-«изгоями», конфликт с религиозными защитниками репрессивных режимов неизбежен. Политическая целесообразность и политическая корректность заставляют политических лидеров Запада избегать прямых обвинений какой-либо религии. Но фактически мы имеем такой конфликт, например, когда американские войска уничтожают талибан. Глобалистское сознание не склонно видеть врага в какой-либо религии, любая «правильная» религия с его позиций –позитивное явление в жизни общества и она укрепляет и освящает демократический порядок. В том случае, если она этого не делает, а тем более делает нечто прямо противоположенное— то это неправильная религия, извращение религии. В частности, талибан — это неправильный ислам. Христиане или вообще безрелигиозные люди берутся решать за верующих других религий (сейчас это, как правило, ислам), как им правильно верить. Такая позиция может вызвать одобрение у вестернизированного сегмента общества (а такой более или менее значительный сегмент есть в любой стране). Но этих людей и убеждать не надо. Но сознание религиозной оппозиции глобализации от стремления «неверных» научить их как правильно верить в Бога скорее всего станет только более непримиримым. Конфликт этот не является религиозным с обеих сторон — но только с одной стороны — глобальная идеология против противоречащей ей религиозности.

Всё расширяющееся и укрепляющееся сообщество народов, разделяющих глобалистские ценности вовсе не обязательно становится проамериканским. Исходя из общих в своей основе с американским народом ценностей и норм общественной жизни, европейское или, например, дальневосточное общественное мнение может быть (и мы часто видим это в реальности) настроено к политике США или американскому культурному влиянию резко отрицательно. Адаптировавшие глобалистские ценности страны и народы более далёкие от США по религиозной культуре, чем, например, Германия и Франция (которые тоже не являют пример послушного следования США во всём), скажем страны Дальнего Востока или Индия могут, быть по отношению к США иногда очень враждебны. И голос религиозных лидеров может звучать в этой критике очень громко. Мало того, по мере успешного распространения глобализации потенциал антиамериканизма будет расти, потому что «свободный мир» не будет иметь серьёзного противника, против которого необходимо сплачиваться.

Центробежные тенденции, заложенные в природе глобализации, только после разрушения коммунистической системы по настоящему начинают себя проявлять. Враждебность, подспудно существовавшая внутри сообщества «демократических наций» между различными нациями начинает проявлять себя открыто. Но взаимная критика и взаимная враждебность будут теперь выражаться на едином для всех ценностном поле и в одних и тех же понятиях о добре, законности и справедливости.



[1] «Сегодня в Европе обсуждается вопрос, можно ли считать христианские ценности тем достоянием, которое следует полагать в основание объединённого европейского сообщества, или же мир вступил в постхристианский период своего развития. С уверенностью можно сказать, что для нашей страны подобная постановка вопроса, к счастью, не является насущной, ибо новая российская государственность созидается не прочных основаниях традиционных ценностей и в их числе ценностей духовно-религиозных» (из выступления Алексия II в актовом зале Тамбовского Государственного университета 9 августа 2002 г.) –ЖМП, 2002, №9, с.36. На основании чего Святейший делает такой вывод совершенно непонятно.

Источник: Религия и глобализация на просторах Евразии / Под ред. А.Малашенко и С. Филатова; Московский Центр Карнеги. — М.: Неостром, 2005. — 343 с.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.