Анатолий Красиков

Глобализация и православие

Митрополит Кирилл избегает критических высказываний относительно недавнего и более далекого исторического прошлого страны, осуждая лишь антицерковную политику большевиков в 1917-1943 гг. и ущемление прав верующих при Хрущеве. Сталинской диктатуры, жертвой которой оказался весь народ, для него как бы и не существовало вообще, а времена царского абсолютизма вызывают скорее умиление, чем чувство протеста

Нет ничего удивительного в том, что такая консервативная в своей основе структура как Вселенское православие отнеслась к происходящим в мире глобализационным переменам настороженно и, признавая их неизбежность, занялась поиском собственных ответов на вызовы времени. При этом внутри православия четко обозначились две позиции.

Одну из них, умеренно либеральную, в наиболее последовательной форме отстаивает «первый по чести» в диптихе православных церквей Вселенский патриархат. Ее проводит в жизнь продолжающий линию своих предшественников Афинагора и Димитрия I нынешний предстоятель Константинопольской церкви Варфоломей I. Другой, диаметрально противоположной, придерживается значительная часть, если не большинство, иерархов наиболее крупной и влиятельной сегодня среди православных — Русской церкви. Эту позицию особенно настойчиво озвучивает председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Кирилл.

В первом случае речь идет о признании приоритета общечеловеческих ценностей без какого бы то ни было отказа от незыблемых догматов православия, во втором — о противопоставлении одних другим. И если Патриарх Константинопольский заявляет, что свободу, дарованную нам Богом, нельзя отрицать, не отрицая самого Господа, то его главный оппонент в Москве вот уже 10 лет требует изменения нынешней международно-правовой системы, поскольку эта система основывается «на приоритете интересов земной жизни человека и человеческих сообществ перед религиозными ценностями».

Руководители других православных церквей колеблются между этими двумя позициями и до сих пор не пришли к общему мнению относительно глобализации и ответа верующих на вызовы XXI века. Они, как и их предшественники, более тысячи лет ждут Собора, обладающего исключительным правом формулировать общеправославную позицию по всем наиболее важным проблемам современности[1].

Конечно, отдельные автокефальные православные церкви — а их число в ходе истории, особенно c XIX века, постепенно увеличивалось и, видимо, будет и впредь увеличиваться по мере создания все новых независимых национальных государств — находили каждая свой собственный ответ на наиболее острые вопросы текущего момента. На протяжении веков он воспроизводил официальную позицию светских кесарей: королей, императоров, а в ХХ веке — даже руководителей тоталитарных атеистических режимов.

Смогут ли они теперь, в начале третьего тысячелетия новой эры, сделать самостоятельный выбор в пользу единства в многообразии различных культур при сохранении лучших традиций каждого народа и уважении прав человека, который, как все они признают, создан Творцом по Своему образу и подобию?

1. У истоков: византийство, как первый проект православно-имперской глобализации

Первоначально христианство было свободно от каких-либо связей с государственными структурами. Более того, и в Римской империи, и в других странах христиане подвергались жестоким преследованиям. Так было в Иерусалиме, где первая в истории христианская церковь, согласно Священному Писанию, была основана самим Иисусом Христом, так было в Риме, где мученически погиб первый епископ этого города апостол Петр, в Александрии, где проповедовал апостол Марк, и на Кипре, куда весть о новой религии принесли апостолы Павел и Варнава.

Положение изменилось только после провозглашения в 313 г. веротерпимости и в еще большей степени — после того, как по решению императора Константина оно стало государственной религией. Появление церковно-административных структур Константинопольского патриархата было непосредственно связано с переносом столицы Римской империи из латинского Рима на земли, населенные греками. При этом западные христиане сохранили свою собственную организацию во главе с епископом Рима — правопреемником апостола Петра.

Разное понимание характера взаимоотношений между светской и духовной властью привело к появлению в Европе различных типов государственности. Современный православный исследователь руководитель кафедры сектоведения Свято-Тихоновского института в Москве А. Дворкин (приобретший известность у нас главным образом в связи со своими выступлениями против других христианских конфессий и новых религиозных движений) называет «определяющим фактором» в мировоззрении Константина и его окружения «понимание империи как церковно-государственного тела с двумя главами — вселенским патриархом и вселенским императором». Византийцы, пишет Дворкин, «не сомневались, что тело это должно в конечном итоге объять весь православный мир, или, точнее, весь мир, который сделается православным».[2]

Уже после Константина эта своеобразная глобализация по-византийски нашла теоретическое обоснование в формуле, воспринятой в период средневековья практически всеми православными общинами: «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке».[3]

Что касается последователей латинского христианства, они разработали иную концепцию взаимоотношений светской и духовной власти. Она нашла свое выражение в теории «двух мечей», остатком которой составители «Основ социальной концепции РПЦ» называют практику заключения Римской курией договоров в форме конкордатов с государствами, на территории которых находятся католические общины.[4] Действительно, римское право устанавливало принцип разделения властей, в Византии же закон отражал их слияние воедино.

Византийские императоры претендовали на установление — в союзе с церковью — господства над всем миром («вселенной»). Идеи теократии, которую в дальнейшем предполагалось распространить на всю вселенную, получили развитие в трудах идеологов Восточной Римской империи, таких как Евсевий и Леонтий Византийский (утверждавший, что глава христианского государства «в свете Божием предопределён, чтобы управлять миром»)[5].

Об этом свидетельствует, в частности, письмо, направленное Константинопольским патриархом Антонием великому князю московскому Василию Дмитриевичу в 1393 году, за полвека до падения империи. «На всяком месте, где только именуются христиане, — писал Патриарх, — имя царя поминается всеми патриархами, митрополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей или местных властителей. Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга… Всё, и сверху и снизу, гласит о царе природном, которого законоположения исполняются во всей вселенной (подчеркнуто мою — А.К.), и только его имя повсюду повторяют христиане, а не чьё-либо другое».[6]

Именно эти претензии стали в действительности одной из главных причин произошедшего в 1054 г. разделения христианства на восточное, православное, и западное, католическое. По мере распространения новой религии в языческой дотоле Европе ее новым адептам приходилось делать выбор между двумя духовными центрами — Римом и Константинополем, и чаще всего выбор оказывался отнюдь не в пользу того из них, который требовал подчинения местных религиозных общин светским властям чужого для них государства с его имперскими амбициями.

Попытки превратить все страны, население которых исповедовало православие, в сателлитов Византийской империи прекратились только после того, как в середине XV века «Второй Рим» исчез с политической карты мира. Но сама идея православно-имперской глобализации при этом не умерла. В роли самопровозглашенной правопреемницы «вселенской православной империи» сразу же выступило Московское государство.

2. Вселенский патриархат в отсутствии Византии

Процесс выделения новых автокефальных церквей из-под юрисдикции Константинопольского патриархата убыстрился после того, как ослабленная в войнах с Россией Оттоманская империя начала терять одну за другой территории, завоеванные ее войсками в Европе в XV-XVI столетиях. Стоило при этом появиться на свет очередному православному государству, как вскоре создавалась в той или иной мере подчиненная этому государству поместная Церковь.

Особенно трудным для православного Константинополя оказался выбор, перед которым он оказался после того, как в 1821 г. против турецкого владычества восстали жители южной оконечности Балканского полуострова, братья по крови и по вере византийских греков. Константинопольский патриархат не признал провозглашенную в 1833 г. автокефалию Элладской церкви, но воздержался от какого либо осуждения сепаратистов как схизматиков. Будучи подданным султана, Патриарх не мог совершить по отношению к своему государю действие, которое было бы тут же расценено как измена.

В результате на протяжении нескольких десятилетий имя Вселенского патриарха, оказавшегося по другую сторону линии фронта, не упоминалось на богослужениях в освобожденных от турок районах Греции. Отделение балканских греков от Вселенского патриархата получило каноническое подтверждение только в 1850 г., когда с потерей Южной Греции была вынуждена смириться ослабевшая Оттоманская империя.

Так был создан прецедент, которым в дальнейшем не преминули воспользоваться другие православно-государственные новообразования на Балканах.[7] После этого от имперско-православной глобализации в ее византийском варианте не осталось ровным счетом ничего, и Вселенский патриархат открыл новую страницу своей истории.

В настоящее время в юрисдикции Константинопольского патриархата, помимо греческих православных структур, сохранившихся на территории нынешней Турции, находятся: 1) митрополии, расположенные на так наз. новых территориях, отвоеванных Грецией у Оттоманской империи в результате балканских войн начала ХХ века; 2) епархии Додеканезского архипелага, вошедшего в состав Греции после второй мировой войны; 3) Критская архиепископия; 4) Патмосская экзархия; 5) Святая гора Афон; 6) Американская греческая архиепископия; 7) Австралийская архиепископия; 8) Фиатирская архиепископия (приходы в Великобритании, Ирландии и на Мальте); 9) митрополия Франции; 10) митрополия Германии; 11) митрополия Бельгии; 12) митрополия Швеции и всей Скандинавии; 13) митрополия Новой Зеландии; 14) митрополия Швейцарии; 15) митрополия Италии; 16) митрополия Торонто; 17) митрополия Буэнос-Айреса; 18) митрополия Панамы; 19) митрополия Гонконга; 20) экзархат приходов русской традиции в Западной Европе, а также 21) не имеющие собственных епархий украинские приходы в различных странах.

Почти все эти структуры расположены там, где на государственном уровне признаются не только религиозные, но и общечеловеческие ценности, защищаются основные права и свободы человека, реально существует мировоззренческий и религиозный плюрализм, утвердилась веротерпимость, сложились или складываются условия для становления и развития открытого гражданского общества. Они, эти структуры, соблюдают законы соответствующих стран, отдают «Богу Богово, а кесарю кесарево», и никто более не может заподозрить их в служении иностранной державе, а тем более — державе с имперскими амбициями.

Да и сам Константинопольский патриархат после падения Оттоманской империи и провозглашения светского характера Турецкой республики в 20-е годы ХХ века не только фактически, но и юридически не привязан ни к какому конкретному государству, не должен отчитываться в своих действиях перед какими бы то ни было правительственными структурами, подстраиваться под внутреннюю и внешнюю политику светских властей. При этом своего официального статуса в православии он не изменил, до сих пор продолжает именоваться «Вселенским» и занимает «первое по чести» место в диптихе автокефальных православных церквей.[8]

Как и много веков назад, только православный Константинополь обладает правом созывать общеправославные форумы с участием всех автокефальных церквей. Только его Патриарх может председательствовать на этих форумах. Только он может дать (или не дать) окончательное согласие на признание еще одной православной церкви в качестве автокефальной (при условии, правда, что с этим согласна «церковь-мать», от которой отделяется ее повзрослевшая «дочь»).[9]

Свободный от государевой службы Константинополь не раз выступал с самостоятельными, глобальными с позиций православной церковности, инициативами, одни из которых были потом одобрены всеми «церквами-сестрами», в то время как другие встретили положительный отклик лишь у некоторых. Так, он первым в православии еще в 1923 г. перешел на принятый практически во всем мире общегражданский календарь, отказавшись от устаревшего юлианского. Вслед за ним на новый стиль перешли почти все остальные автокефальные православные церкви, за исключением Московского, Сербского и Иерусалимского патриархатов.

Константинополь поддержал идею широкого общехристианского сотрудничества, призванного способствовать постепенному снятию препятствий на пути к сближению православных с представителями других конфессий. В 1948 г. он принял участие в создании Всемирного совета церквей, от вхождения в который РПЦ тогда воздержалась, и спокойно прореагировал на булавочный укол, которым стали для него проведенные в том же году в Москве по указанию Сталина торжества по случаю 500-летия одностороннего решения Московской епархии провозгласить свою автокефалию (об этих торжествах мы упомянем еще в следующем параграфе статьи).

Присутствие представителей Вселенского патриархата на II Ватиканском помогло приступить к расчистке завалов, образовавшиеся после взаимного анафематствования Рима и Константинополя в 1054 г. и последовавшего за ним раскола Европы, негативные последствия которого ощущаются до сих пор.

Анафемы XI века сохраняли силу девять столетий, и для того, чтобы отказаться от них, руководителям двух Церквей, породивших раскол, пришлось проявить большое личное мужество и готовность преодолеть инерцию мышления, характерную для большинства людей в любую историческую эпоху. Двусторонним юридическим актом, открывшим путь к снятию искусственных преград на пути к сближению христиан всех конфессий, стала обнародованная 7 декабря 1965 г., в день закрытия собора, совместная декларация Римско-католической церкви и Константинопольского патриархата, в которой говорилось об их решении «изъять из памяти и среды церковной акты отлучения».[10]

Как и можно было ожидать, Москва за «церковью-матерью» не последовала. Три недели спустя после оглашения декларации Павла VI и Афинагора, 28 декабря 1965 г., тогдашний Патриарх Московский и всея Руси Алексий I откликнулся на нее телеграммой Патриарху Константинопольскому. В ней говорилось: «Богословского значения для всей Полноты Святой Православной Церкви этот акт, по нашему мнению, не имеет».[11]

Сегодня «Первый» и «Второй Рим» одинаково оценивают многие аспекты происходящей в мире глобализации, причем эта оценка достаточно часто совпадает с той, которую дает им РПЦ.[12] Однако, есть вопрос, по которому общая позиция западных христиан и Константинополя кардинально расходится с установками РПЦ, по крайней мере в том виде, в каком их излагает митрополит Кирилл. Этим вопросом является соблюдение основных прав и свобод человека.

Осознание чудовищности физического и морального насилия над людьми вызревало в обществе давно, но только в конце второго тысячелетия новой эры оно воплотилось в разработке целого комплекса национальных и международных правовых норм, ограничивающих произвол властей. Западные христиане первыми выступили за признание естественных прав человека. Именно под их влиянием были разработаны основополагающие международно-правовые документы, посвященные защите прав человека.

Официальную точка зрения Вселенского патриархата, который эволюционировал в этом вопросе в сторону, прямо противоположную Москве нашла своё яркое отражение в ответе 14 марта 2001 г. на вопросы корреспондента Кестонской службы новостей. Патриарх Варфоломей I заявил:

«Когда мы говорим, что Бог создал человека по Своему образу и подобию, мы имеем в виду, что Он дал человечеству духовные качества, сходные Божественным… Правовое подкрепление свободы совести, тем более совести религиозной, является общественным благом с христианской, особенно с православной точки зрения, как препятствие угнетению человека человеком… Свободу, данную нам Богом как высший дар и наиболее яркое присутствие Божественного в каждом человеке, мы не можем отрицать, не отрицая Самого Господа».[13]

3. От «Третьего Рима» к «Третьему Интернационалу»

Первые самостоятельные глобализационные проекты русского православия начали разрабатываться во второй половине XV века после гибели в (1453 г.) Византийской империи, а затем — самораспада (в 1480 г.) Золотой Орды. Московское государство выступило в этот момент как потенциальная новая «сверхдержава» восточного христианства. Русская церковь при этом, как до нее Константинопольская, стала попадать во все большую зависимость от светской власти. Именно в это время с легкой руки инока Псковского Елизарова монастыря Филофея в политический оборот запускается, как бы его сейчас назвали, «брэнд», призванный представить Московию правопремницей павшего Константинополя — «нового Рима». Обращаясь к верховному правителю через великокняжеского дьяка Мисюру, прозорливый монах, ощутивший, в какую сторону задул ветер геостратегии, изрек крылатую фразу, которую до сих пор повторяют как на Востоке, так и на Западе: «Два Рима пали, третий есть Москва, четвертому же не бывать».

Один из западных историков остроумно заметил, что «Российская империя выросла из небольшого Московского княжества, которое, в течение нескольких веков, ведя исключительно справедливые войны только за свою независимость, завоевало 1/6 часть мировой суши»[14]. Идеи максимально широкой экспансии пронизывали политику царизма вплоть его падения в 1917 г.

Все более отдалявшиеся от правоверия самодержцы откровенно использовали церковь как инструмент великодержавной внешней и авторитарной внутренней политики.

Принявшая православие по соображениям государственной целесообразности Екатерина II призывала народы, проживавшие на территории Оттоманской империи, поддержать в знак религиозной солидарности русскую армию, которая в тот момент вела войну с турками-мусульманами. Этот призыв был услышан, но результатом его стало не завоевание Константинополя, а резкое ухудшение положения православных, оставшихся под властью султана.

В 1769-70 гг. русская военно-морская эскадра была направлена к берегам Западной Европы, и, по словам историка В.О.Ключевского, «тамошние добродушные зрители серьезно подумали, что идет она разгромить Турцию, а разгромив Турцию, завоюет рано или поздно Европу». «Из Петербурга, — констатирует ученый, — поддерживали эту политическую сказку».[15] В XVIII— нач. XX века глобализационные проекты экспансии православной империи распространялись и на Америку, и на Ближний Восток и на Западную Европу.

В итоге, как заметил последний обер-прокурор Синода Российской империи А.В.Карташев, «царская власть сама ушла с горизонта политической борьбы. Исчезла та форма государственной власти, которую Русская Церковь, согласно своим византийским традициям, помазывала святым миром при короновании и допускала в качестве уже не светской, а освященной Церковью силы, к соучастию во внутреннем управлении церковными делами совместно с иерархией»[16].

Большевистский переворот 1917 г. породил новый глобализационный проект, который должен был по своему размаху затмить все когда либо существовавшие в истории человечества. И на первых порах место религии вообще и православия в особенности было определено официальными идеологами нового режима как «свалка истории». Большевизм — квази-религия советского общества — рвался в бой и в прямом, и в переносном смысле, чтобы навсегда покончить с верой в Бога и «построить рай на Земле». Новые хозяева страны Ленин, Троцкий и Зиновьев заменили утопию православно-имперского «Третьего Рима» лозунгами мировой революции и «Третьего Интернационала» (ох уж эта магическая цифра три!).

Но уже менее чем через 20 лет расправившись с досоветской церковью, бывший семинарист Сталин принялся почти с нуля создавать свое собственное православие, подвластное лично ему и готовое служить его интересам. Первым признаком готовящегося изменения тактики властей стало восстановление в 1936 г. избирательных прав священников, которых они были лишены еще в годы гражданской войны. Конечно, этот жест Сталина никакого практического значения не имел: голосование в советские времена было «выбором без выбора». Но его скрытый смысл был замечен как в СССР, так и за рубежом.

4. Православие и глобализация в блоковой системе координат

Сталин отказался от утопического проекта создания «всемирной советской республики» еще до второй мировой войны. Тогда же в его голове начали обретать все более четкую форму контуры нового глобализационного проекта, призванного привести в конечном итоге к той же цели — торжеству коммунизма в планетарном масштабе. Окончательный выбор в пользу этого проекта был сделан уже в ходе войны, и в нем нашлось место и для православия.

Новая сталинская геостратегия органично вписалась в ялтинскую систему — согласованный на Крымской конференции руководителей трех союзных держав план послевоенного устройства мира, который был основан на разделе сфер влияния между СССР, о одной стороны, и капиталистическим Западом — с другой.

За год с лишним до Ялты Сталин принял одно за другим два важных решения, которые в тот момент должны были выглядеть поистине знаковыми. Сначала он распустил Третий интернационал, как бы отправив все входившие в него коммунистические партии в свободное плавание. А немного погодя воссоздал официальные структуры православия.

Во время первой встречи с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), которым предстояло возглавить Русскую православную церковь, как она стала называться по личному «благословению» вождя, Сталин вроде бы в шутку назвал Московскую патриархию «православным Ватиканом». Пребывая в плену у своих геостратегических фантазий, Сталин представлял себе, как подвластный ему предстоятель РПЦ занимает во все расширяющемся православном мире то же место, которое принадлежит Римскому первосвященнику в католическом.

В первые же годы нового курса Сталину удалось решить важнейшую задачу — довести до конца формирование верного и преданного лично ему корпуса архиереев РПЦ, заменив уничтоженных во время репрессий в предыдущий период. Решив кадровую проблему русского православия в полном соответствии со своим лозунгом «кадры решают все», Сталин взялся за «перевербовку» руководителей церковных структур других стран. По мере продвижения вооруженных сил СССР на Запад вопрос о практическом осуществлении нового глобализационного проекта Кремля приобретал все большую актуальность. Создание «социалистического лагеря», куда вошло бы максимально возможное число европейских государств, считал диктатор, существенно облегчилось бы в случае поддержки этого проекта не только местными коммунистами, но и религиозными деятелями.

За несколько недель до окончания войны в Европе, в марте 1945 г., председатель Совета по делам РПЦ Г. Г. Карпов по поручению Сталина разработал план действий, направленных на выполнение этой задачи. План предусматривал, в частности, отправку в Белград, Софию и Бухарест делегаций РПЦ «в целях большего сближения» церквей-сестер. Предложения чекиста получили одобрение, и уже в апреле представители Московского Патриархата, пользовавшиеся доверием спецслужб, нанесли визиты в Югославию и Болгарию.

Поездка в первую из этих стран оказалась не слишком успешной. Члены синода Сербской православной церкви, принимавшие гостей в отсутствие Патриарха Гавриила (после освобождения из немецкого концлагеря Дахау он еще какое-то время находился заграницей) отказались признать фашистами вторично эмигрировавших, на этот раз из Югославии в США, членов Русской православной церкви за рубежом («карловчан»). Митрополит Иосиф, приветствуя делегацию, сказал, что православные сербы «привязали свою малую ладью — Сербскую церковь к великому русскому дредноуту, но хотели бы в ладье быть абсолютно самостоятельными».

По свидетельству сербской стороны, руководитель делегации РПЦ епископ Кировоградский Сергий «был нетактичен, разговаривал свысока, стучал по столу кулаком, нападал на хозяев и грубил им». А тот, свою очередь, доложил в письменном отчете об «упорном нежелании [сербов] упрочить единство с Русской церковью» и о реакционности сербского епископата.

Более удачной стала поездка в Софию делегации РПЦ во главе с архиепископом Псковским Григорием. Члены делегации имели несколько встреч с болгарскими архиереями и, судя по отчету, убедили их в необходимости сотрудничества с новыми властями, возглавившими страну после того, как она была занята Советской Армией в сентябре 1944 г. 18-дневное пребывание гостей из СССР стало поводом для многочисленных встреч представителей РПЦ и БПЦ с местными военными и гражданскими властями. Согласно победному докладу, который Г.Г. Карпов поспешил направить в Кремль, «широкое разъяснение делегатами состояния Русской церкви и ее отношений с государством способствовало прекращению провокационных измышлений о положении церкви в Советском Союзе».

Давая характеристику тогдашнему Предстоятелю БПЦ, автор доклада писал, что «митрополит Стефан, несомненно, пользуется большим авторитетом, неплохой дипломат и политик». Что тот и постарался подтвердить во время поездки в СССР летом того же года, когда встретился не только с руководителями Московского патриархата, но и с бывшим руководителем Коминтерна Георгием Димитровым, готовившимся вернуться в Болгарию, чтобы занять там высшие партийные и государственные посты. И еще раз — на приеме у патриарха Алексия I, обещав учиться у Русской церкви и советоваться с ней по всем вопросам, в том числе и строительства отношений с государством. Верность БПЦ «старшему брату» была вознаграждена в 1953 г., когда ее предстоятель был возведен в патриаршее достоинство.

В Румынии процесс перестройки церковно-государственных отношений по советскому образцу совпал по времени с постепенным укреплением тоталитарного атеистического режима и занял несколько лет. Предстоятелем Румынской православной церкви в самом начале этого пути был Патриарх Никодим, который долгое время жил в дореволюционной России, учился в Киевской духовной академии, а в 1917-1918 гг. представлял свою церковь на Поместном соборе 1917-1918 гг. в Москве и был лично знаком с Патриархом Тихоном.

Епископ Сергий дважды встречался с ним в апреле 1945 г. по пути в Белград и обратно, и понял, что имеет дело с человеком, который прекрасно понимает, в каком положении оказалась Русская церковь и страдает от осознания этого факта. Человеком совершенно иных взглядов оказался другой собеседник советского гостя — К.Бурдуча, руководитель Союза священников-демократов, созданного для пропаганды лозунга «За Советы и румыно-советское сближение». В дальнейшем взаимоотношения между Румынской патриархией и «священниками-демократами» не переставали ухудшаться, а в декабре 1945 г. Главное политическое управление Советской Армии сообщило в Совет по делам РПЦ о готовящейся замене церковного руководства сторонниками Национально-демократического фронта.

Замена эта и была произведена после того, как в феврале 1948 г. румыны узнали о смерти Патриарха Никодима. Новым предстоятелем РумПЦ стал Патриарх Юстиниан. При нем, как и при его преемнике Иустине, советская модель церковно-государственных отношений на румынской земле утвердилась в полной мере и продержалась долгие годы, вплоть до того момента, как избранный в конце 80-х годов нынешний Патриарх Феоктист принес покаяние за сотрудничество с богоборцами и установил более тесные отношения с Вселенским патриахатом.

Быстро перешли в орбиту Москвы православные структуры Чехословакии и Польши. В первом из этих государств между первой и мировой войнами существовали приходы нескольких юрисдикций, которые подчинялись Сербской, Константинопольской и Русской зарубежной церквам. В октябре 1945 г. в Прагу был направлен архиепископ Орловский и Брянский Фотий, который в первый же день встретился с сотрудниками Посольства СССР и представителями чехословацкого военного командования. После чего начался продолжавшийся всего несколько месяцев процесс объединения всех этих приходов под омофором РПЦ. Приехавший из Москвы в мае 1946 г. архиепископ Елефтерий (Воронцов) сообщил о создании на территории Чехословакии Экзархата РПЦ, а в ноябре 1951 г. Московский патриархат преобразовал эту свою структуру в автокефальную Чехословацкую церковь под предстоятельством теперь уже митрополита Елефтерия.[17].

 По похожему сценарию развивались события в Польше. После первой мировой и последовавшей за ней советско-польской войны на территории нового независимого государства оказалось довольно много православных украинцев, белорусов, русских и поляков, которые в 1922 г. создали Польскую православную церковь, получившую несколько лет спустя права автокефалии из рук Вселенского патриарха. Незадолго до окончания Второй мировой войны по личному указанию Сталина эта автокефалия была объявлена недействительной, а затем, 22 июня 1948 г. вновь дарована польским православным, но уже от имени Московского патриархата.

Не забыл вождь и о Восточных Патриархатах, которые в царские времена получали денежные пожертвования от российского правительства. Рассекреченные после 1990 г. документы свидетельствуют о том, что Сталин возобновил эту помощь. Как и при царях, она оказывалась из средств государственного бюджета, но, как правило, уже не напрямую, а по каналам РПЦ (по аналогии с помощью зарубежным компартиям, направлявшейся сначала через Советское общество красного креста и красного полумесяца, а потому по линии партийного бюджета КПСС). Впрочем, оказывая одной рукой материальную помощь зарубежному православию, государство другой рукой изымало деньги у РПЦ в форме налогов и разного рода займов.

Поскольку на территориях, оказавшихся на пути советских войск, значительную часть верующих составляли западные христиане, в Кремле вспомнили и о них. Сталин, конечно, прекрасно понимал, что уничтожить Ватикан как центр мирового католичества ему даже при всем его могуществе не под силу: Рим заняли не советские, а американские солдаты. Можно было, однако, попытаться оторвать католиков от Ватикана и поставить их, как, впрочем, и протестантов, под свой контроль. Сделать это для начала в пределах СССР было поручено Совету по делам религиозных культов во главе с И.В.Полянским, однако с поставленной перед ним задачей тот не справился.[18] Как не справился с ней и репрессивный аппарат «стран народной демократии».

Это подтвердили и дальнейшие события. После смерти Сталина ни в одной из стран православной традиции вплоть до последнего десятилетия ХХ века не возникало сколько-нибудь серьезных движений за демонтаж диктатуры. Напротив, там, где большинство верующих придерживалось традиций западного христианства (протестантизма и католичества), население не раз поднималось на борьбу за свободу. В 1953 г. волнения произошли в ГДР, в 1956 г. — в Польше и Венгрии, в 1968 г. — в Чехословакии и, наконец, в начале 80-х годов снова в Польше.

РПЦ, конечно же, использовала в собственных интересах те возможности, которые открылись перед ней впервые после 1917 г. В течение первых послевоенных лет произошло резкое увеличение числа православных храмов по сравнению с довоенным временем. В 1949 году оно приблизилось к 14 с половиной тысячам.[19] Некоторые послабления получили — в разной степени — и другие религиозные объединения страны. В то же время органы госбезопасности провели операцию по уничтожению на Украине Греко-католической (униатской) церкви. Эта акция, принесшая достаточно быстрый краткосрочный эффект, в долгосрочном плане оказалась бомбой замедленного действия, так как скомпрометировала идею добровольного возвращения униатов в лоно православия.

В 1948 г. специальный помощник президента США Трумэна М.Тэйлор настойчиво пытался убедить руководителей протестантских конфессий, создавших вместе с православными Всемирный совет церквей, в том, что РПЦ — «всего лишь одно из правительственных агентств» СССР. И все же представители Всемирного совета Церквей сообщили Православным Церквам, в том числе РПЦ, что хотят наладить с ними сотрудничество. Они хорошо знали «историю болезни» русского православия и надеялись, как оказалось в конце концов, не без оснований, что развитие межхристианских контактов станет тем лекарством, которое поможет в перспективе начать эту болезнь преодолевать. Аналогичную позицию занял и Патриарх Константинопольский Афинагор.

К сожалению выздоравливать от тоски по советской империи, где относительная, весьма ограниченная свобода отправления «своего» культа допускалась на фоне жестоких репрессий, жертвами которых оказывались миллионы людей, в том числе православных верующих, хотят далеко не все. В трудах некоторых сегодняшних церковных и околоцерковных историков и выступлениях немалого числа архиереев всячески идеализируются времена, когда РПЦ «возродилась как птица Феникс» после предыдущей полосы мученичества. При этом «вольно или невольно» обходится молчанием тот факт, что возрождение это было чисто внешним, и за него была заплачена неприемлемо высокая цена.

Преемник Сталина Н.С.Хрущев внес существенные изменения в тактику осуществления планов советско-имперской глобализации. Его приход к власти совпал с резким обострением международной напряженности в связи с набиравшим обороты соперничеством двух общественно-государственных систем и созданных ими военно-политических группировок: НАТО, с одной стороны, и Варшавского пакта — с другой. Появление у обеих соперничающих группировок ракетно-ядерного оружия, способного нанести непоправимый урон не только им самим, но и всему человечеству, со всей остротой поставило вопрос об обеспечении мирного сосуществования стран с различным строем.

Свой вклад в решение этого вопроса могли внести религиозные организации. Хрущев, как, впрочем, и другие советские руководители до и после него, не отказывался от использования РПЦ в качестве одного из инструментов внешней политики СССР. Он привлек церковь к широкой пропаганде среди зарубежных религиозных организаций тезиса о мирном сосуществовании и сотрудничестве государств с различным строем (который теперь трансформирован митрополитом Кириллом в тезис о сосуществовании и диалоге цивилизаций), и сегодня вряд ли кто-нибудь сможет упрекнуть ее за усердие в отстаивании идей мира: ведь речь шла о предотвращении катастрофы и спасении человеческих жизней, а не об освящении оружия и знамен воинских частей и соединений. Московский патриархат на международной арене тогда представляли председатель ОВЦС митрополит Никодим (Ротов) и его заместитель молодой епископ Алексий (Ридигер).

5. РПЦ между свободой и традицией

Крушение тоталитарного атеистического режима совпало по времени со сменой высшего руководства в РПЦ. Возглавивший церковь в июне 1990 г. после смерти своего предшественника нынешний Патриарх Алексий II был избран тайным голосованием на альтернативной основе. И, к удивлению многих выборщиков сразу же проявил себя как сторонник действительного отделения от государства (но, не раз повторял он, — «не от общества и народа, как того хотели коммунистические адепты этой формулы»).

Предстоятель церкви заявил, что она не намерена добиваться для себя каких-то особых привилегий по сравнению с другими религиозными организациями. Выступая с трибуны Верховного Совета СССР при обсуждении проекта закона «О свободе совести», он подчеркнул: «У наших предложений есть серьезное отличие от многих требований, которыми сейчас засыпаны Верховный Совет и другие органы государства. Мы не требуем какого-то, как это принято сейчас говорить, куска общественного пирога, не требуем: “дайте”… Единственное наше предложение — снять ограничения, которые сдерживают наше служение, убрать преграду между нашим желанием помочь людям и самими людьми».[20]

Однако с годами официальная позиция РПЦ всё определеннее отходит от этих программных утверждений, сделанных в нач. 90-х годов. Несколько лет назад в Санкт-Петербурге был опубликован сборник высказываний православных архиереев, в большинстве своем стоящих на позициях интегризма. Так, архиепископ (теперь митрополит) Курский Ювеналий (Тарасов) обличает «европейничанье», которое, по его словам, «сделалось болезнью русской жизни» и создало «угрозу растворения Святого Православия в невиданном соединении всех ересей, под маской которых скрывается облик зверя», причем «страшнейшей из всех ересей» объявляется католичество.[21]

Другой архиерей, ныне архиепископ Новосибирский Тихон (Емельянов) тоже убежден, что «сейчас действуют принципы разложения России: ясно видна рука именно западноевропейских государств»[22]. А для архиепископа Владивостокского Вениамина (Пушкаря) главный враг — не столько даже западные страны, сколько евреи. Ибо они, утверждает епископ, «возлюбили земное паче небесного», «жестокосердые» и «превратились из народа богоизбранного в народ проклятый». Поэтому надо срочно «разрубить узел зла, завязанный в России темными силами сионизма и масонства». Вывод архиерея: «Великой России без Государя не быть».[23]

Наиболее последовательную антидемократическую и экспансионистскую позицию в церкви занял постоянный член Синода митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, безусловно, харизматический деятель, хороший оратор и полемист, который на фоне отнюдь не отличающегося крепким здоровьем и вынужденного время от времени ограничивать участие в повседневном руководстве церковными делами Патриарха, выглядит иногда подлинным лидером РПЦ. В отличие от предстоятеля церкви, чей рабочий аппарат состоит всего лишь из нескольких человек, митрополит опирается на самое крупное из центральных учреждений церкви — Отдел внешних церковных связей, подлинный «мозговой центр» Московского патриархата.

В рамках своих уставных функций руководимый митрополитом Кириллом отдел осуществляет связи РПЦ с поместными православными церквами, инославными церквами и христианскими объединениями, нехристианскими религиями, правительственными, парламентскими, общественными организациями и учреждениями, межправительственными, религиозными и общественными международными организациями. Другими словами говоря, обладает внутри церкви почти не ограниченным кругом прав и полномочий.

В отделе работают высоко квалифицированные сотрудники, получившие образование не только в конфессиональных, но и в государственных учебных заведениях, включая престижный Институт международных отношений. Не случайно ОВЦС, в недрах которого рождаются важнейшие документы РПЦ, такие, например, как проект Основ ее социальной концепции, стал сегодня подлинной кузницей руководящих кадров как для загранучреждений церкви, так и для работы в самой России (последний тому пример — назначение заместителя председателя ОВЦС митрополита Климента членом Синода и управляющим делами Московского Патриархата).

Митрополит Кирилл избегает критических высказываний относительно недавнего и более далекого исторического прошлого страны, осуждая лишь антицерковную политику большевиков в 1917-1943 гг. и ущемление прав верующих при Хрущеве. Сталинской диктатуры, жертвой которой оказался весь народ, для него как бы и не существовало вообще, а времена царского абсолютизма вызывают скорее умиление, чем чувство протеста.

Идеи председателя ОВЦС озвучивает в своих документах созданная в 1993 г. по его же инициативе околоцерковная организация под названием Всемирный русский собор. Она была задумана как своего рода «приводной ремень» между РПЦ и светским обществом и первоначально делала ставку на союз с А.В.Руцким, вступившим тогда в борьбу за власть с «западником» Ельциным. После событий осени 1993 г. ВРС был реорганизован и переименован во Всемирный русский народный собор. Постепенно укрепляя свои структуры в центре и на периферии, ВНРС стал заметным фактором политической жизни страны.

6. Державно-православный проект митрополита Кирилла

Повышенный интерес к проблемам глобализации возник у митрополита Кирилла, когда стало ясно, что в условиях свободы, открытия границ и снятия административных запретов на поездки граждан нашей страны за рубеж и иностранцев в Россию РПЦ приобретает новых членов медленнее, чем другие религиозные объединения. Либеральный закон 1990 г. о свободе вероисповеданий дал одинаковые права всем, однако православие, которое тысячу лет контролировалось, но при этом и поддерживалось государством, оказалось не готово к долгожданной свободе.

В середине 90-х годов председатель ОВЦС развернул и фактически возглавил кампанию за пересмотр новорожденного постсоветского законодательства о культах. Целью этой кампании было ограничить возможности неправославных религиозных организаций, прежде всего тех, которые обращают свою проповедь к россиянам любых национальностей, в том числе и к этническим русским. По мнению митрополита Кирилла, восточные славяне: русские, украинцы и белорусы, то есть большинство жителей страны, должны «по определению» принадлежать только РПЦ, поскольку либо они сами, либо их предки, пусть даже далекие, в том числе утратившие религиозность, получили до этого крещение в православии.

Кампания, инициированная представителем церкви, совпала по времени с оформлением внутри политической и «силовой» элиты достаточно влиятельного течения, которое сохранило приверженность традициям официального единомыслия и вледствие этого не хотело согласиться с провозглашенным Конституцией 1993 г. идеологическим и религиозным многообразием. Представители этого течения, сетуя на образовавшийся, по их мнению, «идеологический вакуум», предложили использовать в качестве замены рухнувшей советской идеологии православие, как «традиционную религию» россиян.

Объединенными усилиями этих двух групп давления в 1997 г. был разработан новый закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», во многих отношениях откровенно дискриминационный[24]. Однако он не оправдал тех надежд, которые связывали с ним его главные разработчики: Конституционный суд дал наиболее одиозным положениям этого документа интерпретацию, соответствующую духу и букве Основного закона государства. При этом суд опирался на международно-правовые документы, признанные Россией и имеющие для нее, в соответствии с Конституцией, обязательную силу.

В итоге, несмотря на продолжающиеся нарушения прав верующих, особенно на уровне субъектов Федерации, Россия осталась страной религиозного плюрализма, который выглядит на таблице, составленной на основе официальных данных Министерства юстиции по состоянию на 1 января 2002 г., следующим образом:

Федеральные округа

РПЦ

Старообрядцы

Католики

Протестанты

Мусульмане

Иудаисты

Буддисты

Проч.

Всего

Центральный

4030

 74

 30

1056

 54

 82

 26

 433

 5785

Северо-Западный

1026

 18

 39

 561

 15

 24

 8

 111

 1802

Южный

1154

 27

 42

 673

 860

 30

 47

 166

 2999

Приволжский

2570

 83

 28

 642

1755

 34

 11

 146

 5269

Уральский

 584

 17

 12

 282

 254

 23

 3

 78

 1253

Сибирский

 834

 29

 90

 557

 89

 31

 90

 156

 1876

Дальневосточный

 317

 13

 21

 409

 11

 19

 10

 108

 908

Итого

10515

261

262

4180

3038

243

195

1198

19892

Как следует из этой таблицы, хотя в целом по стране среди религиозных объединений РПЦ остается бесспорным лидером, ее присутствие в различных Федеральных округах неодинаково. Больше всего оно ощущается в европейской части России: в Центральном и Северо-Западном округах, то есть на землях, исторически принадлежавших Московской и Новгородской Руси, где РПЦ суммарно преобладает над остальными религиозными структурами, вместе взятыми. Еще в четырех округах — Южном, Приволжском, Уральском и Сибирском — православие идет впереди других вероисповеданий, но уже не преодолевает планку в 50 процентов. И, наконец, в одном — Дальневосточном — оно отдает пальму первенства другой христианской конфессии — протестантам.

Сегодня РПЦ признает неизбежность и даже естественность происходящих в мире процессов глобализации. Она в целом справедливо привлекает внимание и к их противоречивости. В статьях и выступлениях ведущих церковных деятелей, как и в официальных документах РПЦ, констатируется, в частности, что многие положительные плоды этих процессов доступны пока лишь нациям, составляющим меньшую часть человечества. Такого же мнения придерживаются другие православные церкви, и прежде всего Вселенский патриархат. Разделяют его и наиболее влиятельные организации западных христиан.

Несмотря на настойчивые требования наиболее воинственно настроенных архиереев, Московский Патриархат не разорвал связей и контактов с Всемирным советом церквей и другими международными экуменическими организациями. Необходимость таких связей и контактов была подтверждена в документе об основных принципах отношения к инославию, который был принят Архиерейским собором 2000 года по докладу митрополита Филарета (Вахромеева). Что касается уровня и форм участия РПЦ в международных христианских организациях, собор призвал «учитывать внутреннюю динамику, повестку дня, приоритеты и характер этих организаций в целом» (п. 5.3).

РПЦ организует сама и участвует в организованных другими религиозными или общественными структурами встречах по наиболее важным вопросам современности. Таких, например, как два Межрелигиозных миротворческих форума, состоявшихся в Москве в ноябре 2000 г. и марте 2004 г. Или Всемирный миротворческий саммит религиозных и духовных лидеров, собравшийся в августе 2000 г. в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке при участии двух тысяч представителей мировых религий, включая иерархов и священнослужителей. Или две Европейские экуменические ассамблеи, проведенные в мае 1989 г. в Базеле (Швейцария) и в июне 1997 г. в Граце (Австрия). ОВЦС сообщил недавно о готовности направить свою делегацию на следующую, третью Европейскую экуменическую ассамблею, которую намечено провести после 2006 г.

В самой России РПЦ входит в состав созданного в 1995 г. Б.Н.Ельциным и сохраненного В.В.Путиным Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте РФ. Ее представители встречаются на заседаниях этого консультативного органа при главе государства с лидерами российских мусульман, старообрядцев, католиков, протестантов, буддистов и иудаистов. В 1992 г. РПЦ присоединилась к инициативе других религиозных организаций страны, приняв участие в создании Российского отделения Международной ассоциации религиозной свободы (МАРС), а после 1997 г., снизив уровень своего участия в работе МАРС до статуса наблюдателя, продолжает, тем не менее, вносить позитивный вклад в деятельность ассоциации.

Существует, однако, несколько важных проблем, по которым православная Москва кардинально расходится как с христианами других стран, так и с мировым сообществом в лице международных правительственных и неправительственных организаций. Это главным образом проблемы, связанные с признанием (или отрицанием) приоритета прав человеческой личности, зафиксированного в соответствующих международно-правовых документах.

В противовес этим документам в стенах ОВЦС под руководством митрополита Кирилла был подготовлен его собственный глобализационный проект. Он прошел своего рода «обкатку» на форумах Всемирного русского народного собора, получил одобрение Синода и был использован при составлении «Основ социальной концепции РПЦ». Проект этот, который можно условно назвать державно-православным (или неоимперско-православным), состоит из трех составных частей, причудливо переплетающихся между собой и представляемых в едином пакете. Это:

1) державно-религиозный мессианизм,

2) отрицание универсальной значимости общечеловеческих ценностей (прежде всего — прав и свобод личности) и, наконец,

3) претензии на роль арбитра в «диалоге цивилизаций» при подмене культурологического прочтения термина «цивилизация» политико-правовым.

Рассмотрим их по порядку.

1) Первый же форум Всемирного русского собора (май 1993 г.) сформулировал тезис, согласно которому на русской нации лежит «особая всемирно-историческая миссия по сохранению и утверждению Православия на земле» (именно такая формулировка была записана в документы собора). Впоследствии этот тезис многократно повторялся в самых различных вариациях. При этом митрополит и его единомышленники не забыли о необходимости подключить к осуществлению пропагандируемой ими «всемирно исторической миссии» российское государство, провозгласив (за него и вопреки Конституции РФ) православие не только «фундаментом нашей цивилизации», но и «государственной идеей» России.[25]

Участники форума обратились к Верховному Совету (тогдашнему парламенту) России и международным организациям с призывом «признать де-юре статус русских как разделенной нации и их право на воссоединение».[26] Было бы логично, если бы церковь, заботясь о судьбе представителей русскоязычных меньшинств в бывших советских республиках, настояла на оказании государственной помощи тем из них, кто после распада СССР пожелал бы переехать в Россию (чего так и не произошло). Никто не осудил бы РПЦ и за заботу о той части своей паствы, которая, решив остаться за пределами России, нуждается в духовном окормлении, а в случае ущемления гражданских прав — и в постановке вопроса о соблюдении соответствующими странами их международных обязательств.[27]

Выдвижение тезиса о «разделенной нации» дало повод националистичечски настроенным элементам развернуть с помощью средств массовой информации «православной направленности» пропагандистскую кампанию за воссоздание нового унитарного государства в границах «канонической территории» РПЦ. Появились разного рода «комитеты» и «фонды», ратующие за «единство православных народов», причем некоторые из них пользуются покровительством со стороны официальных церковных структур. Как и следовало ожидать, результатом этой активности в условиях, когда за восстановление государственного единства с Россией выступает — хотя бы на словах — только одна страна (Белоруссия), стало возникновение подозрительности наших «ближних» соседей по отношению к Российской Федерации и русскому православию.

Второй форум той же организации проходил в феврале 1995 г. Его участники выразили обеспокоенность тем, что «на глазах развивается драма крушения исторически преемственных национальных интересов, уничтожается многовековая державная работа России на Западе и Юге, в Европе и Азии» и «все события свидетельствуют о продвижении к окончательному разрушению ялтинско-потсдамской системы». Нескрываемая ностальгия по временам, когда военная мощь обеспечивала торжество самовластия и тоталитаризма на одной шестой части планеты, вряд ли могла убедить наших бывших союзников, на этот раз уже в «дальнем» зарубежье в том, что они могут больше не опасаться России и что в ней отныне строится действительно открытое гражданское общество.

Не внушало оптимизма и выдвинутое форумом заведомо антиконституционное требование — предоставить РПЦ такие возможности, которые обеспечили бы «ее главенствующую роль среди других традиционных конфессий в России».[28] Как и предложение «поставить СМИ под контроль общества и государства». Сохранявшие независимость от властей средства информации разглядели в этом предложении попытку возродить в стране политическую цензуру.

Продолжая следовать по тому же пути, третий форум ВРНС[29], предложил в декабре 1995 г. создать под своей эгидой принципиально новую структуру, где «избранники народа, высшие должностные лица различных ветвей власти и делегаты различных групп населения» работали бы вместе со священнослужителями РПЦ.[30] Эта цель, собственно говоря, уже была достигнута: на форум в Свято-Данилов монастырь пришли и выступили на нем лидеры практически всех политических сил страны: от коммуниста Г.А.Зюганова и руководителя проправительственного движения «Наш дом — Россия» С.Г.Беляева до ультранационалиста В.В.Жириновского, а с письменным приветствием к собравшимся обратился премьер-министр В.С.Черномырдин.

В аналогичном духе были выдержаны решения и рекомендации всех последующих форумов ВСРС, причем они стали проводиться в жизнь, как если бы речь шла о документах подлинной политической партии, которая находится в нашей стране у власти. И идея «русскости» постоянно соседствовала в них с тезисом о России, как «православной державе».

Более взвешенную, хотя и противоречивую, позицию занял по всем этим вопросам Архиерейский собор РПЦ, принявший в августе 2000 г. разработанный под руководством того же митрополита Кирилла документ «Об основах социальной концепции РПЦ». Одним из наиболее важных, можно сказать, сенсационных, положений, сформулированных в этом документе, стало впервые включенное в документ такого уровня заявление о том, что «Церковь не должна брать на себя функции, принадлежащие государству», а «государство не должно вмешиваться в жизнь Церкви». Казалось бы, сделан тот шаг, который выводит, наконец, православие в нашей стране из многовекового подчинения политике светских властей.

Однако эти хорошие и очень правильные слова перечеркиваются другими положениями того же документа, а главное — практической деятельностью ее пастырей и архипастырей. Признавая церковь «наднациональной» структурой, участвовавшие в соборе архиереи не отказались от «русскости», запечатленной со времен Сталина в официальном наименовании РПЦ, причем именно в этническом смысле, и в еще большей степени — в особых, привилегированных отношениях с государством.

2) Логика державно-церковной дипломатии подвела митрополита Кирилла к решению публично отмежеваться от признания универсальной значимости общечеловеческих ценностей и выступить за пересмотр международно-правовых норм, касающихся прав и свобод человека. Председатель ОВЦС начал свою новую кампанию с речи, которую произнес в Греции — единственной «православной» стране, входящей в состав Европейского Союза. Выступая в здании парламента в Афинах, он поверг критике западное христианство за то, что, «приняв постулат о свободе человека как высшей ценности его земного бытия в качестве социально-культурной данности», оно, якобы, «освятило союз неоязыческой доктрины с христианской этикой».

Православным, заявил митрополит, «предстоит большая и трудная работа по формулированию и отстаиванию своей позиции перед лицом мировой общественности в ООН, других международных организациях». Потребуется и диалог «с иными Церквами, деноминациями и религиями».

В чем же должна заключаться эта особая православная позиция? Из слов владыки Кирилла в тот момент следовало лишь одно: требуется найти новый баланс между соблюдением прав личности и сохранением национально-культурной и религиозной идентичности отдельных народов.

Владыка Кирилл справедливо заметил, что при подписании в свое время международных документов о правах человека, руководители СССР лицемерили и, признавая на словах общемировые стандарты, сами этим стандартам не следовали. Он правильно идентифицировал и причины подобного лицемерия. Это — желание «дезавуировать обвинения Запада в приверженности тоталитарным методам контроля и управления» и расчет обратить «обоюдоострое пропагандистское оружие на своих идеологических противников». Но вот что любопытно. Председатель ОВЦС критиковал кремлевских деятелей советского периода не столько за лицемерие, сколько за сам факт подписания международно-правовых документов, ставших теперь неотъемлемой составной частью внутреннего законодательства стран ОБСЕ.

Исправляя «ошибку» советской дипломатии, составители «Основ социальной концепции РПЦ» вписали в этот документ положение, согласно которому церковь «не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность» (жирный шрифт — в тексте документа — А.К.). Они провозгласили намерение добиваться «признания легитимности религиозного мировоззрения как основания для общественно значимых деяний (в том числе государственных) и как существенного фактора, которые должны влиять на формирование (изменение) международного права и на деятельность международных организаций».

Согласится ли современное правовое государство, не говоря уже о международных правительственных организациях, принимать политические решения, исходя из религиозных постулатов вообще и той трактовки, которую дает правам человека РПЦ в особенности? Одна лишь постановка этого вопроса заставляет усомниться в том, что пропагандисты подобных идей сознают, в каком мире и в каком столетии они живут. Тем не менее, митрополит Кирилл продолжает разрабатывать свой глобализационный проект, основанный на идее раздела мира по территориально-религиозному принципу.

Чтобы решать такую задачу, требуется найти союзников «с той стороны». «Весьма плодотворным, — полагал митрополит Кирилл, — может быть в этом отношении диалог с Римско-католической церковью». Председатель ОВЦС как бы «не заметил» при этом тот факт, что католики еще в 1965 г. провозгласили на II Ватиканском соборе право человеческой личности на религиозную свободу. «Эта свобода, — указывалось в принятом собором документе, — состоит в том, что все люди должны быть свободны от принуждения со стороны как отдельных лиц, так и социальных групп, а также какой бы то ни было человеческой власти».[31]

Упомянул владыка Кирилл и других возможных, как он полагал, союзников: Израиль с его государственной религией — иудаизмом и мусульманские страны, объявляющие таковой ислам.

3) Тезис о «диалоге цивилизаций» родился в ОВЦС как результат переосмысления и приспособления к потребностям нынешней церковной дипломатии РПЦ двух других «глобальных» тезисов.

Первым из них стал закрепленный в международных договорах периода «холодной войны» принцип мирного сосуществования государств с различным строем в рамках той самой «ялтинской системы», которая закрепила раздел Европы на «сферы интересов» между СССР и западными державами. Этот принцип позволил тогда избежать самоубийственной войны между двумя противостоявшими друг другу военно-политическими группировками, но одновременно дал тоталитарному советскому режиму возможность безнаказанно расправляться на своей «канонической территории» с любыми проявлениями инакомыслия (иногда действительными, а зачастую — и мнимыми).

Второй — гипотеза С. Хантингтона о грядущем «столкновении цивилизаций». Трансформируя ее, митрополит Кирилл и его сотрудники придали культурологическому понятию «цивилизация» политико-правовое содержание, как если бы речь шла о союзах или коалициях государств.

Выступая на первом заседании Европейского совета религиозных лидеров в Осло (ноябрь 2002 г.), председатель ОВЦС пытался доказать, что «восточно-христианской цивилизации, возникшей под влиянием Православия», в отличие от западной (подчеркнуто мной — А.К.), присуща верность «религиозному идеалу, связанному не только с личной, но и общественной жизнью, с устроением семьи, коллектива, народа, государства».[32]

Дальнейшее развитие идеи митрополита Кирилла получили в его докладе на очередном, восьмом по счету форуме ВРНС в феврале 2004 г. Председатель ОВЦС снова говорил о «самобытном пути России» и ее «цивилизационной индивидуальности». После чего сформулировал тезис об особом «русском мире», который-де не сводится к «этническому понятию» и «включает в себя и все народы, принадлежащие к другим религиям, но разделяющие одни ценности общественной жизни вместе с русским народом».

По словам митрополита, «некоторые представители других цивилизаций» называют православный мир мостом между западной и исламской цивилизациями. Однако «православные страны и народы, — предупреждает он, — не могут быть только мостом, у них есть своя роль и свои потребности самореализации… Православная цивилизация создала много государств. На протяжении веков она была притягательной силой для многочисленных народов, видевших в принятии ее ценностей приобщение к высшему источнику жизни, а также к богатому человеческому опыту».

Российское государство, по его мнению, должно вернуть Россию «к ее исторической роли покровительницы и защитницы Православных Церквей в странах, где православные верующие составляют меньшинство» В современных условиях, как считает митрополит, эта миссия нашей страны могла бы осуществляться и в Европе, и на Ближнем Востоке, и, «может быть», еще на других континентах.

Выступивший на форуме в тот же день министр иностранных дел РФ И.С.Иванов, сделав несколько реверансов в адрес его организаторов, воздержался от публичной поддержки наиболее далеко идущих требований митрополита. Он повторил прозвучавшие в зале термины «русский мир», «православный мир», «православная цивилизация», назвал обоснованной тревогу по поводу опасности утраты национальной самобытности, ее растворения в так называемой массовой культуре с убогими унифицированными стандартами, приветствовал взаимодействие между российской дипломатией и РПЦ в рамках «усилий по утверждению самобытной роли России на мировой арене», напомнил о том, что в марте 2003 г. МИД впервые в своей истории удостоился визита Патриарха.

В.В.Путин отличается от других постсоветских лидеров своей религиозностью, которая, по убеждению большинства наблюдателей, является не только внешней, но и внутренней. Он не похож на «подсвечников», приходивших (и приходящих) в храм, чтобы быть замеченными публикой или просто не отстать от новой моды. Ему приходится проявлять осторожность, чтобы, сохраняя и даже демонстрируя принадлежность к православию, не упустить из виду, что в глазах всего мира он возглавляет государство, признавшее религиозный плюрализм своих граждан.

Некоторые шаги В.В. Путина вызывают недоуменные вопросы. Вопрос первый. Может ли высший руководитель и гарант Конституции современного светского государства брать на себя роль посредника во взаимоотношениях между различными религиозными структурами, как это произошло в ноябре 2003 г. с передачей приглашения в Москву (от имени Патриарха Московского и всея Руси) предстоятеля Русской зарубежной церкви митрополита Лавра? Даже если желание Президента, как человека, исповедующего ту же самую веру, в данном случае православие, помочь преодолению раскола, порожденного гражданской войной 1918-1920 гг., заслуживает уважения.

Вопрос второй. Какими соображениями руководствовался наш нынешний глава государства, когда, сохраняя созданный его предшественником Совет по взаимодействию с религиозными объединениями, исключил из перечня функций Совета одну из главных — участие в разработке концепции государственно-церковных взаимоотношений? Конечно, участие это и с самого начала задумывалось, как скорее символическое: Совет не обладает правом принимать решения, а лишь готовит рекомендации, которые могут быть, а могут и не быть учтены при принятии соответствующих нормативных актов органами законодательной и исполнительной власти. И все же сам факт исключения религиозных организаций из обсуждения вопроса о том, на каких основах будут строиться их отношения с государством, не может не вызвать сожаления.

И, наконец, вопрос третий. Как частное лицо Президент периодически встречается с наместником московского Сретенского монастыря архимандритом Тихоном (Шевкуновым), который, по утверждению СМИ, является духовником главы государства. Известие об этом насторожило многих комментаторов, причем, конечно же, не из-за религиозности В.В.Путина, а ввиду принадлежности его духовника (если он и в самом деле является тем, за кого его выдают) к определенному, в высшей степени политизированному течению внутри современного русского православия.

Отвечая на вопросы газеты «Время новостей» в ее специальном выпуске «Четыре года Президента: Церковь», митрополит Кирилл заявил, что «сегодня со стороны государства не ощущается стремления вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви». Он высказался за «эффективное соработничество Церкви и государства» при «невмешательстве в прерогативы и сферы ответственности друг друга». О том, какое содержание вкладывает председатель ОВЦС в понятие «невмешательства», мы и рассказали в этой главе.

7. Милитаризация общественного и церковного сознания

Начавшееся сближение части политической элиты с близкими ей по взглядам православными архиереями быстро отразилось на армии, которую стали готовить не к отражению внешней агрессии (благо, внешних врагов у нашей страны после распада СССР не осталось), а к выполнению жандармско-полицейских функций внутри Российской Федерации.

Самой широкомасштабной операцией такого типа стала война без линии фронта на Северном Кавказе. Она продолжается вот уже десять лет, унося человеческие жизни, уничтожая материальные ценности и оказывая разрушающее воздействие на психическое здоровье как непосредственных участников и свидетелей происходящего, так и всего общества в целом. И церковь сегодня активно присутствует на этой войне, осыпая наградами российских военнослужащих, особенно генералов, освящая боевые знамена, благословляя оружие, проявляя неодинаковое отношение к преступлениям в зависимости от того, какая из воюющих сторон их совершает.

До «контртеррористической операции» в Чечне оставалось еще несколько месяцев, когда военное командование решило приступить к психологической подготовке солдат и офицеров. 2 марта 1994 г. министр обороны подписал со Священноначалием РПЦ совместное заявление о сотрудничестве.[33] За этим первым заявлением, уже после начала войны, последовали аналогичные документы, связавшие Московский патриархат с Федеральной пограничной службой (16 марта 1995 г.), Министерством по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации стихийных бедствий (4 апреля 1996 г.), Министерством внутренних дел (30 августа 1996 г.), Минатомом, Главспецстроем, Главным управлением казачьих войск и другие.

Как отмечал в выступлении на одной из конференций Российского отделения Международной ассоциации религиозной свободы доцент Военного университета Министерства обороны РФ Ю.Г.Носков, инициатива заключения соглашений всякий раз исходила от самих властных структур, и было бы ошибкой упрекать в их подписании православных: «Какая церковь, будучи на месте РПЦ, повела бы себя по-другому», — спросил он.

Административные структуры церкви предпочли последовать за политиками, не пожелавшими использовать на Северном Кавказе хотя бы тот опыт мирного урегулирования потенциально еще более опасного конфликта, который был приобретен в Татарстане, где первоначальные требования местного руководства во главе с М.Шаймиевым заходили гораздо дальше того, чего добивался первоначально чеченский лидер Дж.Дудаев.

Всемирный русский народный собор митрополита Кирилла на форуме, состоявшемся в феврале 1995 г., откликнулся на войну в Чечне принятием документа «О святости ратного служения». В нем говорилось о том, что “служба в армии требует от человека подчинения дисциплине и самодисциплине, специфичность которых — одно из основных отличий армии от гражданских институтов: точная регламентация прав и обязанностей каждого, безоговорочное выполнение приказов вышестоящего начальника, строжайшая личная ответственность за порученное дело и свое поведение»[34].

А летом того же года Синод создал специальный Отдел по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Должность руководителя информационно-аналитической службы в нем занимает кадровый офицер. Кроме того, каждая силовая структура командировала в отдел по консультанту. Как сообщил на последнем Архиерейском соборе РПЦ председатель синодального Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями епископ Красногорский Савва, забота о духовном окормлении верующих военнослужащих стоит лишь на четвертом месте в списке основных направлений его работы. Среди более важных задач своей структуры епископ назвал:

1) представление церкви в ее сношениях с руководством и различными структурами «силовых» министерств и ведомств, в том числе «ответственных за правоохранительную деятельность и содержание лиц в местах лишения свободы», 2) координацию взаимодействия священноначалия и духовенства с военным руководством, в том числе по вопросам реализации программ двухстороннего церковно-военного сотрудничества и 3) помощь военному командованию в исследовании религиозной ситуации, причем не только в войсках, но и в районах их дислокации.

 Кроме того, отдел выступает в роли пропагандистского ведомства, соучаствуя «в мероприятиях историко-патриотической и религиозно-нравственной тематики в рамках подготовки и проведения Дней воинской славы (победных дней России)». По всей стране развернулось массовое открытие православных храмов на территории воинских частей. На Архиерейском соборе было сообщено, что только в военных городках Министерства обороны сейчас насчитывается 117 православных храмов, причем не прекращается строительство новых храмов. Почти в каждом воинском коллективе и исправительном учреждении, сказал епископ Савва, имеется, если не храм, то молельная комната. Тем не менее епископ озабочен «попытками прозелитизма со стороны некоторых потестантских конфессий и особенно новых сект», о чем, как он сообщает, «поступают сигналы из епархий и от руководства исправительных учреждений» (!).

Самый знаменитый из войсковых храмов (во имя преподобного Ильи Муромца) был освящен 27 апреля 1998 г. при Главном штабе ракетных войск стратегического назначения (РВСН) в подмосковном поселке Власиха. «Небесной покровительницей» военных ракетчиков России была объявлена святая Варвара Великомученица.

30 июня 1999 г. агентство РИА-Новости сообщило со ссылкой на пресс-службу РВСН о предстоявшей отправке в космос икон Варвары Великомученицы и Илии Муромца. Эта необычная акция началась с освящения обеих икон настоятелем храма во Власихе отцом Михаилом. После освящения, писало агентство, планируется отправить иконы «на космодром Байконур, а оттуда с ближайшим кораблем-носителем — на околоземную орбиту». «Побывав в космосе, — указывало далее РИА-Новости, — лики святых возвратятся на землю и к сорокалетнему юбилею РВСН, который будет отмечаться 17 декабря, займут свое место в храме главного военного городка ракетчиков».

Юбилей во Власихе был отпразднован в указанный день с большой торжественностью. Правда, в официальном сообщении ОВЦС об иконах уже ничего не говорилось. Зато там были процитированы высказывания главнокомандующего РВСН генерал-полковника В.Н.Яковлева, который заявил, что «российская армия и Русская Православная Церковь вместе стояли и будут стоять во всех испытаниях и трудностях, выпавших на долю Отечества».

Весной 1999 г. главнокомандующий Северокавказским военным округом генерал-полковник В.Казанцев (поставленный В. В. Путиным год спустя во главе одноименного федерального округа) и архиепископ Ростовский и Новочеркасский Пантелеимон заключили соглашение о сотрудничестве, предусматривающее создание объединенной постоянно действующей рабочей группы по взаимодействию между СКВО и Ростовской епархией. В беседе с корреспондентом ИТАР-ТАСС генерал Казанцев заявил, что «единство российской армии и Русской Православной Церкви, завещанное нам еще преподобным Сергием Радонежским, особенно ярко проявляется в грозные для России времена».

Через несколько месяцев снова начались операции вооруженных сил и спецслужб России в Чечне, продолжающиеся по сей день. Второй чеченской войне предшествовали взрывы, прозвучавшие в сентябре 1999 г. в Москве и в нескольких других городах России. Список террористических акций с тех пор не перестает расти, и ситуация как в самой Чечне, так и по всей России выглядит столь же безысходной, как и в самом начале первой войны. Но синодальный отдел Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными органами не утрачивает оптимизма. «Победа, победившая мiръ» — такое название он избрал для своей газеты, призванной поддержать моральный дух если не солдат, то хотя бы высшего офицерского состава Российской армии.[35] Слово «мир» при этом пишется по старой орфографии, которая позволяла различить два значения одинаково воспринимаемого на слух слова: в одном случае («миръ») — состояние покоя и спокойствия, в другом («мiръ») — вселенная, земной шар, совокупность стран и народов.

В газете было опубликовано заявление, резюмирующее официальную позицию Отдела в связи с подготовкой законопроекта об альтернативной гражданской службе. Оно, как и следовало ожидать, начинается с полного отождествления сегодняшней российской государственности с православием. «Считаем, — пишут авторы документа, — что защита православного Отечества… — это священный долг каждого гражданина». При этом, указывают они, «подлинное восстановление моральных устоев военнослужащих возможно лишь на основе нравственного возрождения народа через возврат к Святой православной вере».

Так одно из подразделений управленческого аппарата Московского Патриархата, причем далеко не самое второстепенное, быстро и решительно разделалось с российскими мусульманами и представителями 70 других официально зарегистрированных в нашей стране религиозных направлений, для которых Россия является отечеством не в меньшей степени, чем для членов РПЦ. Я уже не говорю о тех, кто не идентифицирует себя ни с одной религией. Все они, оказывается, лишены «подлинно моральных устоев», которыми, по утверждению отдела, могут обладать только православные.

Указав далее на существование «вопросов, сопряженных с необходимостью убивать людей» (так в тексте — А.К.), идеологи военного отдела РПЦ признают, что в жизни встречаются и такие, для кого подобная необходимость неприемлема. Да, пишут они, случается, что «человек, не находящийся в лоне Православной Церкви, по своим религиозным убеждениям не может взять в руки оружие» (православный-де к бою готов всегда). Но это уже «не наш» человек, и относиться к нему надо соответственно. Тем более, что скорее всего он является членом какой-нибудь «тоталитарной секты».

Ибо «часто проблема альтернативной службы становится предметом спекуляций со стороны тоталитарных сект, в последнее время буквально заполонивших нашу страну». «Их деятельность, — поясняет автор (или авторы) документа, — кроме духовного закабаления людей, способствует в том числе и подрыву обороноспособности России». После таких слов читателю официального издания РПЦ должно стать ясно, кто же писал Конституцию Российской Федерации, которая предоставила россиянам возможность поступить на альтернативную гражданскую службу в случае, если их «убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях».

Еще одним противником, против которого военнослужащим-православным необходимо вести борьбу, отдел считает католиков. Этот противник представляется руководителям православного департамента по делам вооруженных сил настолько опасным и коварным, что они посвящают ему отдельное заявление. «Эмиссары Папы Римского ждут своего часа, чтобы вторгнуться в детские приюты, школы, больницы, тюрьмы и воинские казармы, — говорится в этом документе. — Такая политика римской курии лежит в русле давних традиций католической экспансии на Восток. И в наши дни, в последнее десятилетие так называемой "перестройки", обернувшейся вакханалией чужебесия (!), католики-униаты разоряют православные храмы, преследуют священников, сеют смуту и раздор».

Ничего принципиально нового в этих заявлениях, конечно, нет. Новость заключается лишь в том, что исходят они не от кого-нибудь другого, а от синодального Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями.

8. Русское православие за пределами России

Исчезновение Советского Союза с географической карты современного мира вызвало в церковных кругах смешанные чувства. С одной стороны, Священноначалие РПЦ не скрывало удовлетворения падением режима, проводившего в жизнь политику государственного атеизма. С другой, однако, его не могла не тревожить неясность судьбы церкви за пределами России: больше половины православных приходов неожиданно оказались в государствах, получивших непривычное для нашего уха название «ближнего зарубежья» (этот термин впервые введен и в нынешний Устав РПЦ).

Нет поэтому ничего удивительного в том, что одним из главных направлений внешнеполитической деятельности РПЦ в новых условиях стала легализация ее структур в бывших советских республиках, государствах СНГ и Балтии. Речь шла прежде всего о том, чтобы подтвердить право Московского Патриархата управлять своими епархиями за пределами России и сохранить каноническое единство РПЦ, вопреки многовековой традиции привязывания национальных православных институций к территории каждого конкретного государства.

Очень скоро стало ясно, что без особых трудностей пройдет легализация Русской церкви в Средней Азии. Местные политические руководители там не стали препятствовать свободной деятельности четырех епархий РПЦ (трех в Казахстане[36] и одной общей для Киргизии, Таджикистана, Туркмении и Узбекистана). На официальном Алматинской епархии РПЦ можно прочитать, например, статью иеромонаха Владимира (Устинова) «О возобновлении православной миссии среди казахского народа», в которой говорится: «В свете праздничного 2000 года от Р.Х., необходимо отрадно сказать несколько слов о проповеди христианства на территории Казахстана... Православие по природе носит миссионерский характер. Свидетельство о православии несет всякий православный храм, где бы он ни находился. Проповедь Евангелия и среди казахов осуществляет каждый священник на своем приходе».[37]

На Кавказе в Армении и Грузии территориальных структур РПЦ нет, так как Армянская апостольская и Грузинская православная церкви еще в первые века новой эры обрели полную самостоятельность.[38] Руководство православными приходами в Азербайджане при советской власти и в первые постсоветские годы осуществлялось из России, затем, однако, с согласия местных властей, там была организована отдельная епархия РПЦ, носящая имя Бакинской и Прикаспийской.

В западных районах бывшего СССР легче всего адаптация РПЦ к жизни в новых условиях прошла в Белоруссии и в Литве. В обоих случаях государственные власти проявили заинтересованность в обеспечении свободы совести для своих граждан. Повезло православным и со своим церковным руководством. В Минске должность Патриаршего экзарха занимал (и до сих пор занимает) опытный религиозный деятель, бывший председатель ОВЦС, соратник митрополита Никодима митрополит Филарет (Вахромеев), человек, открытый к диалогу и сотрудничеству с инаковерующими (а их в Белоруссии очень много).

В Вильнюсе не забыли о той позиции, которую занял в тяжелые дни января 1991 г. Патриарх Московский и всея Руси (об этом мы уже подробнее упоминали выше). Правящий архиерей местной православной епархии архиепископ (ныне митрополит) Хризостом (Мартишкин), со своей стороны, первый визит после назначения на литовскую кафедру (в 1990 г.) нанес руководителю католиков кардиналу Сладкявичюсу. Еще до провозглашения независимости Литвы он вошел в состав руководства движения «Саюдис» (и был там единственным русским). Удостоен государственной награды Литовской республики — медали «В память 13 января». Собрание православного духовенства Литовской епархии, состоявшееся в сентябре 1992 г. сделало вывод (остающийся в силе и по сей день) о том, что «существующее каноническое положение епархии а ближайшее время не нуждается в изменении своего статуса». Такой же точки зрения придерживается правительство Литвы.

Относительно спокойно прошло приспособление к изменившимся условиям и местной епархии РПЦ в Латвии. И опять-таки немалую роль в налаживании и поддержании нормальных, добрых отношений с властями и обществом играл и играет правящий архиерей РПЦ архиепископ (ныне — митрополит) Александр (Кудряшов), уроженец Латвии.[39]

Зато в остальных трех бывших советских республиках за пределами России у РПЦ возникли трудности, и немалые. Относительно меньше других головной боли доставила Москве Молдова. Церковно-юрисдикционный вопрос приобрел там политическое значение ввиду соседства с этнически и религиозно близкой Румынией с ее мощной и чрезвычайно активной православной церковью (17 тысяч зарегистрированных на сегодняшний день приходов). Епископ Петр (Пэдурару) и протоиререй Петр Бубуруз возглавили движение за отделение от Московского Патриархата и создали новую Бессарабскую митрополию, которая в декабре 1992 г. была принята в состав Румынской церкви. Правда, большинство приходов за ними не последовало, но проблема осталась открытой, и вопрос о судьбе православия в этой стране вынесен на обсуждение высших церковных структур РПЦ и РумПЦ.

Наиболее острый характер по состоянию на сегодняшний день приобрела «борьба за православное наследство» в Эстонии. Еще в 1923 г., вслед за первым провозглашением эстонской независимости, местная епархия Московской Патриархии отделилась от Москвы и стала самостоятельной церковью в юрисдикции Константинопольского Патриархата. В 1935 г. устав "Эстонской Апостольско-Православной Церкви" был зарегистрирован местными властями, и ЭАПЦ стала одной из национальных религиозных организаций эстонского государства.

С включением Эстонии в состав СССР в 1940 г. церковная ситуация там изменилась, начались гонения на верующих. А после окончания второй мировой войны ЭАПЦ перестала существовать, будучи трансформирована в эстонскую епархию РПЦ. Предстоятель разгромленной Церкви бежал в Швецию, где обосновалась Церковь в изгнании.

Распад СССР в очередной раз повернул развитие событий на 180 градусов. Вернувшиеся из Швеции православные эмигранты, опираясь на поддержку официального Таллинна, объявили о восстановлении прежней ЭАПЦ. 26 апреля 1993 г. Патриарх Алексий II, сам выходец из Эстонии и бывший митрополит Таллинский, подписал «Томос» (указ) о предоставлении Эстонской Православной Церкви прав автономии под омофором Московского Патриархата, однако к этому моменту сторонники выхода из подчинения Москве уже успели заручиться поддержкой не только собственного правительства, но и православного Константинополя.[40]

Первая фаза кризиса достигла апогея в феврале 1996 г., когда Константинопольский Патриархат объявил, что принимает ЭАПЦ под свой омофор. Ответ Москвы был немедленным и преисполненным драматизма. 23 февраля ОВЦС объявил, что «Русская Православная Церковь приостанавливает общение с Константинопольской Церковью». Как указывалось в сообщении, в этот день «на Божественной литургии, совершавшейся в Московском кафедральном Богоявленском соборе в день своего Тезоименитства Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II не возгласил имени главы Константинопольской Православной Церкви Патриарха Варфоломея I в числе глав Поместных Православных Церквей».

«Это произошло, — говорилось далее в сообщении ОВЦС, — впервые за 1008 лет истории Русской Православной Церкви. Тем самым засвидетельствовано разрушение веками существовавшего православного единства, ставшее трагедией миллионов православных верующих».

На следующий день, 24 февраля, Константинопольский Патриархат опубликовал «ответное» коммюнике, в котором заявлял: «После того, как Эстония вновь обрела политическую независимость, восстановление Независимой Церкви было справедливым требованием православных Эстонии. Более чем 67% Эстонской Православной Церкви настоятельно требуют восстановления того статуса церковной автономии, который действовал до 1945 года. То же самое требование исходит и от правительства Эстонии».

Несколько месяцев спустя церковно-дипломатические контакты между двумя Патриархатами, которые не прерывались, несмотря на приостановление их канонического общения, прнинесли первые плоды. 16 мая 1996 г. по взаимному согласию было решено предоставить самим эстонским верующим праыво выбора, к какой из юрисдикций они хотели бы принадлежать.[41] Каноническое общение между Москвой и Константинополем было восстановлено. Тем временем в переговоры между собой включились правительства России и Эстонии, и эти переговоры позволили приблизиться к достижению компромисса в вопросе о принадлежности зданий и других материальных ценностей. Время от времени, однако, спор возобновляется, и до его окончательного разрешения, судя по всему, еще не близко.

И все же возможная утрата Москвой молдавских и эстонских приходов не идет ни в какое сравнение с теми поистине глобальными переменами в мире вселенского православия, которые произошли бы в случае обособления от РПЦ ее епархий на Украине. Дело не только в особом символическом значении этого события, стань оно реальностью (Киев — “мать городов русских”, откуда христианство тысячу лет назад начало триумфальное шествие к берегам двух морей: Черного и Балтийского и двух океанов: Северного Ледовитого и Тихого).

Бывший шеф украинского агитпропа и первый секретарь ЦК КПУ Леонид Кравчук пришел к власти в независимой Украине в качестве ее первого Президента на волне национализма. Поменяв красное знамя на желто-голубой флаг, он с такой же легкостью сменил прежний воинствующий атеизм на православие, окрашенное в цвета нового флага. Бывший член Синода РПЦ и Патриарший экзарх Украины митрополит Филарет (Денисенко) собрал в Киеве 26 мая 1992 г. группу единомышленников и призвал на ней всех православных украинцев выступить «в защиту канонических прав Украинской православной церкви». О «каноничности» самого этого собрания можно судить хотя бы по тому факту, что на нем не присутствовало ни одного архиерея.

На следующий день после этого события в Харькове был собран официальный Архиерейский собор украинских епископов. Его участники единодушно выразили недоверие Филарету и уволили его с Киевской кафедры.[42] Новым предстоятелем церкви в Украине был избран (и остается по сей день) митрополит Владимир (Сабодан), ставший с этого времени постоянным членом Синода РПЦ. Украинец по национальности, киевлянин по воспитанию и «прописке», этот церковный деятель заявил, что не исключает возможности украинской автокефалии, однако не намерен ради ее достижения нарушать церковные каноны. Такую позицию Украинская православная церковь Московского Патриархата занимает и по сей день.

Что касается митрополита Филарета (отлученного от церкви Архиерейским собором РПЦ), он не сразу взошел на вершину власти в созданной им структуре, став лишь третьим ее Патриархом. Это произошло в 1995 г. после того как один за другим умерли два его предшественника: вернувшийся из эмиграции Мстислав (Скрыпник) и Владимир (Романюк).

Еще раньше, в 1989 г., на земле Украины обосновалась третья по влиятельности православная институция — Украинская автокефальная православная церковь. Она выступила на родине в качестве составной части одноименной церкви в диаспоре. С 1993 по 2000 г. ее возглавлял престарелый Патриарх Димитрий (Ярема). После его смерти выбор архиереев УАПЦ пал на руководителя проживающих за океаном православных украинцев митрополита Константина, однако тот согласился быть лишь «духовным пастырем» украинских автокефалистов на родине. Было условлено, что канонический украинский Патриарх будет избран лишб при воссоединении всех ветвей украинского православия.[43]

По данным Государственного комитета по делам религий Украины, православные церкви всех юрисдикций располагают там сейчас 14.000 приходов.[44] А это значит, что в случае отмежевания украинского православия от Москвы РПЦ окажется отодвинутой с первого на третье место среди православных церквей, уступив пальму первенства своим южным соседям: Украине и Румынии. Вернуть Киеву статус столицы восточного православия — об этом мечтают не только многие православные архиереи, но и политики Украины. [45]

* * *

В то время как в «ближнем» зарубежье РПЦ ведет, если можно так выразиться, оборонительные бои за сохранение позиций, завоеванных при двух империях: царской и советской, в «дальнем», оправившись от шока первых лет свалившейся на нее свободы, она с середины 90-х годов перешла в наступление «по всем азимутам». Как сообщил в докладе на последнем форуме ВРНС митрополит Кирилл, сегодня верность «национальной специфике» России хранят 270 «заграничных учреждений» церкви (этим словом, заимствованным из лексики государственного аппарата, он обозначил епархии и приходы РПЦ в дальнем зарубежье). Значение их деятельности для председателя ОВЦС очевидно: «до тех пор, пока русские люди, проживающие в разных концах земного шара, смотрят на мир так же, как и мы с вами, с помощью тех же критериев оценивают происходящее, они являются нашими союзниками в тех странах, в которых они живут».

Начиная со второй половины 90-х годов, чуть ли не на каждом втором заседании Синода по докладу митрополита принимаются решения об открытии на самых различных «канонических территориях» все новых приходов РПЦ, находящихся в прямом оперативном подчинении ОВЦС (и комплектуемых кадрами через тот же отдел). Копенгаген и Рио-де-Жанейро, Прага и Йоганнесбург, Рим и мало кому известный вьетнамский город Вунгтау, Мадрид и сразу 16 городов в Германии. Цифры эти впечатляют, и все более широким возможностям духовного окормления наших сограждан, да и жителей других стран, перед которыми с началом глобализации открылись не известные нам доселе перспективы, можно было бы только радоваться, если бы в дела религии не вмешивалась политика, церковная и не только.

Вряд ли случаен тот факт, что никакие усилия ОВЦС, которому пыталось помочь и Министерство иностранных дел России, не сдвинули с мертвой точки вопрос об открытии русского православного храма в столице Китая. «О былой истории миссии в Пекине, — с грустью пишет сотрудник ОВЦС священник Дионисий Поздняев, — сегодня напоминают только камни — остатки надгробий русского кладбища за Аньдимэньскими воротами города. В 1986 г. на территории парка Циньняньху, в который было обращено кладбище, был разрушен Свято-Серафимовский храм. Около 30 православных китайцев живут в Шанхае. Так же как и в Пекине, власти не соглашаются до сего дня открыть в Шапнхае православный храм». По свидетельству о. Дионисия, живший в Пекине пожилой священник Александр Ду Лифу неоднократно обращался к городским властям с просьбой открыть храм для православных пекинцев. В декабре 2003 г. этот последний китайский священник умер, и отпевал его о. Дионисий в католическом храме.

Долгое время русскому православию не удавалось восстановить свои позиции в Северной Корее с ее диктаторским режимом, в чем-то даже более жестким, чем сталинский и маоцзэдуновский. Вплоть до последних лет о легальном существовании православия там не могло быть и речи. И вот теперь с разрешения властей в столице этого государства началось сооружение православного храма, а в Пхеньянский университет им. Ким Ир Сена были приняты два русских семинариста, перед которыми поставлена задача как можно быстрее изучить корейский язык.

Совершенно иная ситуация сложилась в Южной Корее, где недавно при личном участии Патриарха Константинопольского было широко отмечено 100-летие церковных структур, созданных миссионерами из России. То же самое можно сказать о Японии с ее Автономной православной церковью, входящей (в отличие от южнокорейских православных прходов) в юрисдикцию Московского Патриархата. После того как в мае 1999 г. скончался митрополит всея Японии Феодосий и в его церкви не осталось ни одного епископа, по решению Синода управление ею впредь до избрания нового предстоятеля взял на себя лично предстоятель РПЦ.

Легко представить себе, как отреагировала бы РПЦ на подобную ситуацию, если бы не в Японии, а в нашей стране возникла вакансия в руководстве одной из религиозных общин и управление временно перешло бы в руки, скажем, Далай-Ламы или Главного раввина Израиля.

А японцы не только не возмутились, но, наоборот, сердечно приветствовали Патриарха Московского и всея Руси. Когда кандидат в митрополиты был отобран, прошел необходимую стажировку в Москве, подготовлен к епископской хиротонии и избранию, прибывшего на церемонию его интронизации предстоятеля РПЦ приняли император, премьер-министр и иностранных дел Японии. По сообщению Службы коммуникации ОВЦС, глава правительства назвал визит Патриарха «историческим событием в японско-российских отношениях» (сноска — Сообщение ОВЦС, 19 мая 2000).

В уже упоминавшемся нами докладе на форуме ВРНС председатель ОВЦС, говоря о «православном мире», причислил к нему «народы, составляющие вероисповедное меньшинство в странах проживания, но являющиеся устойчивыми культурно-этническими образованиями». Это, пояснил он, «части американского, арабского, албанского, польского, чешского, словацкого, финского и других народов». «Новым и весьма динамичным элементом» того же мира называются «диаспоры православных народов, как правило, проживающие в странах западной традиции». И поскольку он, этот мир, «по некоторым оценкам» более, чем наполовину, состоит из паствы РПЦ, нетрудно догадаться, чьи интересы он должен был бы отстаивать в первую очередь.

Между тем, далеко не все православные русской традиции за пределами России (как и внутри ее) готовы идти по этому пути. Особенно наглядно об этом свидетельствует пример Америки и Европы. Те религиозные структуры, которые сформировались в их нынешнем виде на базе послереволюционного рассеяния и успели «заразиться» идеями свободы и демократии, не спешат отказаться от этих идей в угоду автору нового державно-православного проекта.

На территории Соединенных Штатов параллельно с Православной церковью в Америке, получившей автокефалию из рук РПЦ в 1970 г., существуют приходы, подчиняющиеся непосредственно представителю Московского Патриархата. В настоящее время этот пост занимает 40-летний епископ Зарайский Меркурий (Иванов) — один из клириков «юбилейного призыва».

До сих пор между приходами РПЦ и Православной церковью в Америке не возникало сколько-нибудь серьезных дискуссий наподобие тех, которые ведутся сейчас между православными общинами разных юрисдикций в Западной Европе. На приходском уровне верующие-граждане США и России в одинаковой мере пользуются религиозной свободой и даже не представляют себе, что кто-то может ее ограничить, как это нередко происходит, в том числе и по подсказке епископата РПЦ, в Российской Федерации.

Положение может, однако, измениться в случае ожидаемого объединения РПЦ с Русской зарубежной церковью, почти вся паства которой проживает сейчас в США. Правда, на последнем форуме ВРНС митрополит Кирилл не преминул напомнить, ссылаясь на «некоторых прагматиков в нашем обществе», что «Зарубежная Церковь — это всего три сотни приходов», добавив, что по сравнению с Московским Патриархатом ее реальный вес «кажется почти незаметным». Однако он тут же поспешил добавить, что «в данном случае статистические мерки неприемлемы», ибо речь идет о «возвращении русского народа на дорогу его исконных ценностей».

В связи с этим полезно вспомнить, что для «зарубежников», как и для значительной части архиереев РПЦ, одной из главных «ценностей» является воинственное неприятие прав человека. И если проектируемое воссоединение мало, что изменит в расстановке сил в русском православии в самой России, оно не может не сказаться на межправославных отношениях в Америке. Учитывая, что митрополит Кирилл не скрывает намерения включить в сферу влияния РПЦ православные структуры других юрисдикций, ориентирующихся ныне на Константинопольский Патриархат.

В недавнем интервью газете «Труд», напомнив о существовании в США 11 канонических юрисдикций православия, он сказал: «Подобное положение нельзя признать нормальным... Наша принципиальная позиция заключается в том, что Православная церковь в Америке должна быть единой». И чтобы окончательно расставить все точки над «i», добавил: «Историческая ответственность за судьбы Православия в Америке промыслом Божиим возложена на Русскую православную церковь, и она никогда не оставит эту спасительную миссию».[46] .

Не надо быть пророком, чтобы предсказать возможность возникновения в западном полушарии ситуации, сходной с той, которая сложилась сейчас на западе Европы. В настоящее время там существует 6 епархий РПЦ. Четыре из них отражают в своих именах названия городов и стран (Венско-Австрийская, Будапештско-Венгерская, Германская и Гаагско-Нидерландская), две остальные, с центрами в Париже и Лондоне, титулуются по именам древних крымских городов. Первая из них называется Корсунской, а вторая Сурожской.

Корсунская епархия восходит корнями к 1931 году, когда создалась небольшая община русских эмигрантов, решивших, в отличие от других своих бывших соотечественников, которые перешли в юрисдкцию Константинопольского Патриархата или в Русскую зарубежную церковь, не разрывать с Москвой (хотя реально, конечно, ни о каких контактах с гонимой церковью на родине тогда не могло быть и речи). Сегодня правящий архиерей Корсунской епархии епископ Иннокентий управляет небольшим числом приходов во Франции, Италии, Испании и Швейцарии. В самой Франции к ней относятся 5 (из 57) православных храмов и 3 монастыря.

В 1997 году в Париже было создано Собрание православных епископов Франции, куда вошли представители практически всех юрисдикций православия. Возглавляет этот орган представитель Константинопольской церкви митрополит Эммануил. По инициативе епископов притсупило к работе Православное братство стран Западной Европы. Его члены встречаются с католиками и протестантами.

Этот опыт, повидимому, и подвиг РПЦ на выдвижение в марте 2003 г. официального конкурирующего проекта образовать в Европе единый Митрополичий округ, в который вошли бы все «ветви» Русской церкви. Этот округ обладал бы автономией, однако его правящий архиерей должен был бы утверждаться Москвой. Предложение, представленное в виде письма Патриарха Московского и всея Руси руководителям всех европейских православных структур «русской традиции», как и следовало ожидать, не было принято теми, кому адресовалось (за исключением, конечно, владыки Иннокентия).

Тем временем взрывоопасная ситуация, чреватая опасностью раскола, нависла над Сурожской епархией РПЦ. Ее создателем и бессменным руководителем на протяжении многих лет был один из самых замечательных архиереев РПЦ митрополит Антоний (Блум), сын российского дипломата, работавшего за рубежом.

В 1948 г. о. Антоний получил направление в Англию для работы в качестве наставника Православно-англиканского содружества. Как единственный в стране православный священник, он стал настоятелем первого патриаршего храма в Лондоне. Активная миссионерская работа привела в церковь не только русских эмигрантов, но и многих англичан, и в 1962 г. по решению Синода РПЦ в Великобритании была создана Сурожская епархия, которую митрополит Антоний возглавлял до своей недавней кончины.

Сейчас почти половину верующих Сурожской епархии составляют прихожане собора, здание которого было передано православным в дар Церковью Англии (т.е. англиканами). Здесь-то и возник основной очаг противостояния, в котором по разные стороны оказались «старожилы», в массе своей (но не только) англичане, перешедшие в православие без каких-либо возражений со стороны их «исторической» церкви[47], и часть недавних переселенцев из России, которые нетерпимо относятся к традициям, сложившимся в епархии за годы ее существования.

Одной из жертв этого противостояния оказался епископ Иларион (Алфеев). В начале 2002 г. по просьбе владыки Антония он был прислан в Лондон из Москвы, где работал в ОВЦС, однако смог продержаться на берегах Темзы всего 130 дней. Оказавшись между молотом (стратегическим проектом своего начальника в Москве) и наковальней (наднациональным характером служения в Сурожской епархии), молодой архиерей не смог сделать выбора, который в любом случае грозил оказаться для него роковым, и попросился назад в Москву.

17 июля 2002 г. Синод пошел навстречу владыке Илариону и перевел его в Брюссель, назначив главой представительства Московского Патриархата при европейских международных организациях. Озвучивать идеи председателя ОВЦС среди видавших виды многоопытных западных дипломатов, которые не забыли еще о своих дискуссиях с представителями СССР, будет, конечно, легче, чем выступать с проповедью перед людьми, понимающими православие иначе, чем его понимают в Свято-Даниловом монастыре.

9. Заключение

Итак, мы констатировали, что единой позиции православия по проблемам глобализации не существует. Соглашаясь (не только между собой, но и с западными христиананами) по другим вопросам, связанным с различными аспектами происходящего сейчас процесса, православные дают два диаметрально противоположных ответа на один коренной, имеющий принципиальное значение вопрос — а какое же место должен занимать в современном глобализующемся мире человек, без которого на самом деле нет ни семьи, ни общества, ни государства.

Водораздел между сторонниками каждой из двух позиций в руководстве автокефальных православных церквей географически проходит почти по той же линии, по которой была проложена закрытая на глухой замок (или «железный занавес») граница между «социалистическим лагерем» и западными плюралистическими обществами. При одном, правда, существенном отличии: в результате распада СССР и созданного им военно-политического блока граница эта сместилась далеко на Восток — к европейским рубежам средневековой Московии.

Авторы разрабатываемого в Москве неоимперско-православного проекта выступают за воссоздание раскола мира на противостоящие группировки, переименованные в «цивилизации». Известному культурологическому понятию при этом придается политико-правовой смысл, как если бы речь шла о неких союзах государств, руководимых религиозными деятелями или, когда речь идет о современных правовых государствах, политиками, выполняющими мандат представителей «господствующих религий» (либо теми, кого они сами выберут в духовные наставники). А в подкрепление тезиса о «мирном существовании» в его новой интерпретации можно поиграть и мускулами (мы уже отметили этот факт в разделе о милитаризации церковного сознания).

Подмена понятий дает митрополиту Кириллу повод представить себя полномочным представителем «православной цивилизации», готовой согласиться с тем, чтобы все остальные устраивали жизнь внутри своих пока еще не демаркированных географических границ по собственному усмотрению, если они, со своей стороны, обязуются не вмешиваться во внутренние дела «русского мира». Рассчитывая на союз с государством (при формальном отделении от него), митрополит и другие составители «московского» проекта выбрали в качестве главного направления удара права человека вообще и свободу выбора мировоззрения и принадлежности (или непринадлежности) к той или иной религиозной организации, в особенности. В обоснование своей позиции они постоянно ссылаются на греховную природу человека, как если бы сами они обладали иной природой.

Вряд ли можно признать высоко моральными, например, рассуждения о принципе свободы совести, включенные в «Основы социальной концепции РПЦ». С одной стороны, авторы документа атакуют этот принцип, заявляя, что его утверждение «свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом». Но, с другой, тут же добавляют, что при определенных обстоятельствах выгоднее с ним согласиться, так как он «оказывается одним из средств существования Церкви в безрелигиозном мире, позволяющим ей иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев населения».[48]

Другими словами говоря, там где мы сильны и можем диктовать обществу свои условия, ни о какой свободе совести (а значит — и о свободе вообще) не должно быть и речи; там же, где наш диктат не действует, надо сделать вид, что и мы не против свободы. Развернутая митрополитом Кириллом в середине 90-х годов борьба за изменение российского законодательства о культах в сторону его ужесточения — яркий пример этого двойного стандарта. Ибо когда интересы РПЦ оказываются под вопросом ввиду ограничительной политики местных правительств, как это произошло, например, в Эстонии, антилиберализм председателя не помешал ему обратиться и к «либеральным ценностям», выраженным в нормах международного права.

То же самое можно сказать об отношении составителей документа к формам и методам государственного правления. В их списке современным демократиям отведено лишь самое последнее место, поскольку они (т.е. демократии) «не ищут божественной санкции власти». «Однако, — предполагают (или надеются) авторы «Основ», выделяя этот свой тезис жирным шрифтом, — нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной».[49]

Нужно ли удивляться после всего сказанного тому, что «западные» православные придерживаются принципиально иной точки зрения? Познакомившись на собственном опыте с жизнью в государствах, где заложены, закладываются или выражается намерение заложить основы открытого гражданского общества, они не собираются отказываться ни от общечеловеческих ценностей, таких, как естественные права человека, данные каждому от рождения, ни от независимости по отношению к государственным структурам (тем более, когда речь идет об отмежевании от структур иностранного государства, каковым является для них Россия).

Яркими примерами такого отношения «западного» (или «почти западного» с географической точки зрения) православия к стратегическим планам председателя ОВЦС стали церковные нестроения сначала в Украине, Эстонии и Молдавии, а в самое последнее время — и в «дальнем зарубежье». Достаточно вспомнить о том, какая буря пронеслась (и еще не утихла) в Сурожской епархии РПЦ в Англии, когда речь там зашла о «национальной принадлежности» православия. Или об отказе окормляемой Константинопольским патриархатом Архиескопии русских православных церквей в Западной Европе принять участие в создании Митрополичьего округа «русской православной традиции» под эгидой Москвы.

Долго ли будет сохраняться нынешний кризис вселенского православия, не позволяющий преодолеть разногласий по вопросам кардинальной важности и успешно провести обещанный еще в 1961 г. Святой и Великий Собор Восточной Православной Церкви? Ответ на этот вопрос напрямую связан с другим вопросом — а какое будущее выберет для себя в конечном итоге РПЦ?

По убеждению заместителя заведующего Кафедрой религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ профессора М.О. Шахова, нынешние взаимоотношения РПЦ и государства в России — это «партнерство гиганта и малыша, в котором младший партнер может делать только то, на что соглашается, что одобряет и обеспечивает ресурсами старший партнер».[50] При этом церковь нередко попадает в очень сложное политическое положение, когда любой вариант ответа, любая реакция на жесты светской власти несет нежелательные последствия. Ситуацию осложняет и то обстоятельство, что в структурах светской власти, в том числе и на самом высоком уровне, сосуществуют политики, которые представляют различные, в том числе и диаметрально противоположные интересы.

Профессора Д.Е.Фурман и К.Каариайнен называют РПЦ «колоссом на глиняных ногах».[51] Ссылаясь на данные проведенных под их руководством социологических опросов, они отмечают, что в 2002 г. 80 проц. россиян называли себя православными, 52 проц. заявляли, что относятся к православию «очень хорошо», 44 — просто «хорошо» и только 1 проц. — «плохо». Исходя из этих цифр, можно назвать РПЦ колоссом. Но ноги, на которых он стоит, все же очень непрочны. Согласно тем же статистическим данным, не реже 1 раза в месяц церковь посетили всего 7 проц. опрошенных, несколько раз в год — 19 проц., один раз или реже — 31 проц., никогда не ходят в храм 42 проц. россиян.

Любопытны в этом отношении сведения, распространенные министерством внутренних дел РФ 8 января 2004 г. и касающиеся посещения рождественских богослужений. При населении страны в 145 млн. чел. на них побывали только 3 млн. россиян, т.е. менее 2 проц. жителей «православного» государства. При этом в Москве их оказалось еще меньше — чуть более одного процента (118, 5 тыс. чел. Из 10,5 млн. москвичей).

Долго ли можно выстоять, имея такую непрочную опору? Дать однозначный ответ на этот вопрос трудно. История, однако, демонстрировала нам, как казавшаяся незыблемой, благодаря поддержке режима самодержавия, структура русского православия рушилась вместе с этим режимом при возникновении неблагоприятных для него обстоятельств. Причем рушили ее не иностранные завоеватели — представители других «цивилизаций», а миллионы русских мужиков, крещенных в православии.

Так, может быть не спешить с выдвижением грандиозных геостратегических проектов, которые не под силу даже России, не говоря уже о Русской православной церкви?



[1] Последний, седьмой по счету Вселенский собор неразделенной церкви состоялся в Никее в 787 году,  и с тех пор Соборы регулярно проводила – в среднем раз в столетие — только западная церковь. На соборе, состоявшемся в 1962-1965 гг. (католики называют его XXI Вселенским или, по месту проведения, II Ватиканским), Римско-католическая церковь высказалась в поддержку общечеловеческих ценностей, назвав личность человека «началом, предметом и целью всех общественных установлений».

[2] Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. — М., 1994, № 1, с. 59-61

[3] Основы социальной концепции Русской православной церкви (далее – Основы), III.4

[4] Там же

[5] Цит. по: Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. – М., 1994, № 1, с. 60

[6] Цит. по: Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. Т. 1. — М., 1993, с. 371

[7] Румынская церковь получила автокефалию из рук Константинополя в 1878 г., через год после провозглашения полной независимости этой страны в результате победы России в очередной войне с Турцией. Правда, вскоре Вселенский патриарх прервал каноническое общение с Бухарестом из-за нарушения румынами некоторых условий договоренности, однако в 1885 г. инцидент был урегулирован, и патриарший томос (указ) об автокефалии вступил в силу. Сербская церковь в ее нынешнем виде восстановила патриаршество и автокефалию в 1920 г., Польская впервые получила права автокефалии, не признанные тогда Москвой, в 1925 г., Болгарская окончательно урегулировала свои канонические отношения не только с Москвой, но и с Константинополем после второй мировой войны, в 1945 г. (Vlassios I. Phidas. Droit canon: une perspective orthodoxe. – Chambesy (Geneve): Centre Orthodoxe du Patriarcat Oecumenique, 1998, p. 156)

[8] Официальные представители РПЦ, выступая от имени церкви, неоднократно признавали этот статус, однако время от времени в документах Московского патриархата употребляются и другие формулировки, подчеркивающие, что Вселенский патриархат – лишь «первый среди равных». Так, в определении Священного синода РПЦ по итогам консультации православных церквей и Евросоюза (Люксембург, 24-26 июня 1999 г.) прямо говорилось о «необходимости координации <...> на основе равночестности церквей». 

[9] А вот как охарактеризовал свои прерогативы нынешний Вселенский патриарх Варфоломей I: «Будучи первым епископом православия, Константинопольский патриарх играет роль координатора в решении всеправославных вопросов, а также выражает межправославное единство и выступает его гарантом» (Интервью бельгийской газете «Libre Belgique» 20 января 1998 г.)

[10] Полный текст декларации см. в журнале Библейско-богословского института св. апостола Андрея «Страницы», 1996, № 2, сс. 39-40

[11] Журнал Московской Патриархии, 1966, № 2, с. 4

[12] Римско-католическая церковь еще в 1965 г. обратила внимание на противоречия, возникающие «между расами; между различными слоями общества; между богатыми, не столь состоятельными и бедными странами; наконец, между интернациональными установлениями, возникшими, благодаря стремлению народов к миру, и желанием распространить свою идеологию, а также коллективным эгоизмом, который высказывают отдельным страны и другие сообщества». Такую же позицию занимает Константинопольский синод, а если интерпретировать упоминание о «коллективном эгоизме» исключительно в антизападном ключе, то и ОВЦС Московского патриархата. Христиане всех конфессий предостерегают светское общество против опасности экологической катастрофы, которая может наступить вследствие неконтролируемой хозяйственной деятельности как частных, так и государственных экономических структур. Общей является озабоченность падением нравов и использованием СМИ, прежде всего телевидения, для пропаганды насилия.

[13] Сообщение Кестонской службы новостей от 12 апреля 2001 г.

[14] Вопросы философии, 1994, № 1. С. 55-56

[15] Ключевский В.О. Курс русской истории. Часть V. — М., 1937, с. 4х,5

[16] Из истории христианской Церкви на родине и за рубежом в ХХ столетии. – М., 1995, с. 14

[17] После разделения Чехословакии в 1993 г. на два государства эта структура стала называться Православной церковью Чешских земель и Словакии, а в 1998 г. ее автокефалия была признана нынешним Вселенским патриархом Варфоломеем

[18] В декабре 1945 г. И.В.Полянский расписался в своем бессилии в письме на имя В.М.Молотова. «Мероприятия Совета, — докладывал он, — до сих пор были направлены на изучение вопроса о возможности образовать из высшего руководства группу, которая могла бы не только декларативно заявить о сочувствии к советской власти и готовности сотрудничать с нею, но и разорвать отношения с Ватиканом, став на путь создания автокефальной католической церкви в СССР.. Однако Совет приходит к выводу, что образование указанной группы в настоящее время невозможно, так как это мероприятие ни одним из руководителей католической церкви не будет осуществлено».

 

[19] Правда, подавляющее большинство из них действовало в республиках и областях, ставших советскими лишь в 1939-1940 гг., причем более 7 тысяч были открыты немецкими оккупантами, рассчитывавшими таким образом привлечь на свою сторону население временно занятых ими во время войны территорий.

[20] Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси. Сборник избранных трудов к годовщине интронизации. – М., 1991, с. 141

[21] Выбор судьбы. Проблемы современной России глазами русских архиереев. – СПБ, 1996, с.155

[22] Там же, с. 163

[23] Там же, с. 205-211

[24] Бюллетень Государственной Думы РФ, № К 117 (259), 19 сентября 1997; Российская газета, 1 октября 1997; Религия и право, 1998, № 4-5

[25] Всемирный русский собор. Первый этап – М., 1993, с. 132. Между тем, согласно статьям 13 и 14 Конституции РФ, в нашей стране никакая идеология и никакая религия «не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной»,

[26] Всемирный русский собор. Первый этап, с.110

[27] Это и было сделано в конце концов по отношению к Эстонии и Латвии, когда ОВЦС приглушил на какое-то время критику международных норм, касающихся прав человека

[28] Всемирный русский собор. Второй этап. – М., 1995, с. 73-74

[29] По решению Синода главой ВРНС с этого времени стал Патриарх

[30] III Всемирный русский народный собор. – М., 1996, с. 20-21

[31] Документы Ватиканского собора. – М., 1998, с. 284

[32] Церковь и время, 2002, № 4 (21)

[33] 7 апреля 1997 г. на смену совместному заявлению пришел документ с более высоким статусом — соглашение между Министерством обороны и РПЦ. После чего в газете «Красная звезда» был напечатан комментарий заместителя начальника Главного управления воспитательной работы МО генерал-майора А.В. Черкасова, где разъяснялось, что взаимодействие с другими религиозными объединениями необходимо осуществлять только через Отдел по связям с вооруженными силами и правоохранительными органами Московского патриархата. Тот же А.В.Черкасов в статье, опубликованной в информационно-аналитическом бюллетене Российской академии государственной службы при Президенте РФ, выражал удовлетворение тем, что «Церковь не только не запрещает своим последователям брать в руки оружие, но и благословляет ратный труд, возводя его в ранг духовного подвига» (Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. – М., 1997, № 2, с. 29-30)

[34] Всемирный русский собор. Второй этап. – М., 1995, с. 49

[35] "Победа, победившая мiръ", № 2, февраль 2002

[36] В мае 2003 г. Синод принял решение образовать на территории Казахстана Митрополичий округ в составе Астанайской, Уральской и Чимкентской епархий. Политическое руководство Казахстана не препятствовало осуществлению этого решения. Как не возражало и против создания в стране официальных структур других христианских конфессий

[37] В то же время в некоторых среднеазиатских государствах, если не по прямому совету, то к удовлетворению православного клира, государственные власти поставили барьеры на пути создания и развития религиозных объединений других христианских конфессий. В Туркмении эти вопросы были переданы в ведение местного благочинного РПЦ о. Андрея Сапунова, который занял высокую должность в правительственном Совете по делам религий. Сегодня в этой стране все религии, кроме ислама и православия, поставлены вне закона, и представителей многих религиозных объединений, в том числе тех, которые в России входят в состав Совета по взаимодействию при главе государства, бросают в тюрьмы или отправляют в ссылку. Жертвой произвола оказался даже бывший Верховный муфтий Туркменистана Насруллах ибн Ибадуллах. Сначала он был смещен президентом С. Ниязовым со своего поста за отказ поставить мусульманскую общину под контроль государства, а в марте 2004 г. приговорен к 22 годам тюремного заключения.

[38] Первая из них с тех же времен оказалась отделенной от других христианских церквей, и ее богословие отличается как от католического, так и от православного. Вторая была лишена автокефалии после присоединения Грузии к Российской империи, но восстановила свой статус в 1917 г. и с тех пор его не утрачивала 

[39] Там же, с. 374

[40] По материалам Отдела внешних церковных сношений (с сентября 2000 г. – связей) Московского Патриархата (далее – ОВЦС)

[41] Русская мысль, 29 февраля – 6 марта 1996

[42] Архиерейский собор РПЦ, состоявшийся в июне 1992 г., предупредил Филарета о том, что «в случае продолжения бесчинства он будет отлучен от Церкви через анафематствование», что и было сделано Архиерейским собором 1997 года.

[43] НГ-религии, 27 сентября 2000

[44] Бондаренко В.Д. Свобода совести в Украине // Свобода совести – важное условие гражданского мира и межнационального согласия. – М., 2003, с. 231

[45] Во время Архиерейского собора РПЦ в августе 2000 г. стало известно, что Президент Украины Л. Кучма просил Москву расширить автономию УПЦ Московского Патриархата, однако понимания не встретил. Собор ограничился подтверждением нынешнего статуса этой церкви. Позднее председатель Государственного комитета о делам религий Украины В.Д. Бондаренко неоднократно встречался с Патриархом Константинопольским, прося его принять более активное участие в создании единой поместной Украинской Церкви.

[46] Труд, 17 марта 2004

[47] Предстоятель Церкви Англии архиепископ Кентерберийский говорил мне в 1998 г., что приветствует конфессиональный плюразлизм и благословляет духовные поиски своих единоверцев, приобщающихся к духовному опыту церкви-сестры.

[48] Основы, III.6

[49] Основы, III.7

[50] Шахов М.О. Клерикализация или «синодализация» России? // Свобода совести – важное условие гражданского мира и межнационального согласия. – М., 2003, с. 134

[51] Фурман Д.Е., Каариайнен К. Религиозная стабилизация // «Свободная мысль XXI», 2003, № 7, с. 31.

Источник: Религия и глобализация на просторах Евразии / Под ред. А.Малашенко и С. Филатова; Московский Центр Карнеги. — М.: Неостром, 2005. — 343 с.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.