Москва принимает вызов "цветных" революций

"Контрреволюционный" ответ Кремля: опора на консервативный потенциал в сочетании с демократической риторикой

"Цветные" революции 2003—2005 годов в Грузии, Украине и Киргизии заставили специалистов говорить о неизбежном переформатировании всей системы международных отношений на пространстве бывшего Советского Союза и о начале нового этапа посткоммунистической трансформации в государствах СНГ. Уже хотя бы по этой причине Россия не могла остаться в стороне от происходящего.

В сфере международных отношений на постсоветском пространстве первый итог "цветных" революций очевиден: Россия утрачивает былые позиции безусловного лидера в этом регионе мира. Однако остается неясным, какие изменения все это повлечет за собой в российской внешней политике и скажутся ли события в СНГ на развитии внутриполитической си туации в самой России. Эти вопросы автор и намерен рассмотреть в данной статье.Официальная Москва долгое время пыталась убедить население собственной страны и мировую общественность в том, что ситуация в России кардинальным образом отличается от обстановки, которая сложилась в этих странах накануне революционных потрясений, и потому в российских условиях ничего подобного произойти не может. Однако деятельность властных институтов РФ, предпринимаемые ими внутриполитические шаги определенно указывали на серьезную обеспокоенность в правящих кругах.

Признаки тревоги поначалу прослеживались в государственном пропагандистском дискурсе: в высказываниях лиц, приближенных к Кремлю, в публикациях лояльных СМИ зазвучал мотив новых угроз для России,связанных с возможными попытками революционным путем сместить существующую власть. Список угроз включает в себя дестабилизацию обстановки в стране, разрушение государства и даже территориальный распад Российской Федерации. Противодействие этим опасностям в официальном политическом лексиконе все чаще стало обозначаться термином "контрреволюция". Кроме того использовались исторические параллели с большевистской революцией 1917-го, которая в соответствии с новыми идеологическими клише (впрочем, хорошо знакомыми всякому, кто мало-мальски интересуется российской историей) трактовалась как разрушение великой империи, осуществленное спецслужбами ведущих мировых держав, агентами и исполнителями воли которых являлись Ленин и его сторонники. Подобный пропагандистский прием одновременно помогал властной элите и в разрешении другой важной задачи. Активное использование элементов советской идентичности, особенно связанных с возвеличиванием мощи государства, стало создавать серьезные проблемы для властной элиты. В глазах общественного мнения, прежде всего групп, выигравших от реформ, очевидное пристрастие правящих кругов к советской стилистике ослабляло их лидирующие позиции в обществе, вносило дополнительные сложности в отношения России с Западом.

Это побудило политический истеблишмент задуматься о смене легитимации, например о том, чтобы вывести ее из идеи дореволюционной российской государственности. На первом и втором каналах национального телевидения, которые смотрит бульшая часть населения страны, появилось множество историко-публицистических программ, документальных и художественных фильмов, рассказывающих о том, как в начале ХХ века Российская империя находилась на пороге невиданного в ее истории экономического, социального и технологического подъема, но эта линия развития была прервана большевистской революцией. В предлагаемом массовому зрителю идеологическом построении важнейшая отрицательная роль отведена тогдашним либеральным кругам: находясь под сильным влиянием ведущих западных государств, они пытались насильственно провести в стране демократизацию; именно их безответственная политика сделала возможной губительную для России революцию, которая и была осуществлена "германскими агентами", добивавшимися скорейшего выхода России из войны и низведения ее до роли второстепенной державы. При этом авторы передач намекают, что нынешняя элита продолжает дело великих "строителей российской государственности", ведя неустанную борьбу с попытками внешних сил навязать России демократизацию и тем самым ослабить ее перед лицом многочисленных угроз. Довольно нервная реакция российских верхов на "цветные" революции хотя и носила по преимуществу интуитивный характер, но все же в определенной степени отражала объективные реалии, складывающиеся на всем постсоветском пространстве (или, по крайней мере, большей его части), включая и Россию.

Особенности посткоммунистического транзита

В начале ХХI столетия большинство стран СНГ подошли — разумеется, двигаясь с разной скоростью, — к завершению первого этапа посткоммунистической трансформации. Его содержание определялось стремлением бывших советских элит превратиться в новый правящий слой общества, основанного уже на рыночной экономике. Это превращение было осуществлено путем масштабной приватизации государственной собственности, которая делала невозможным возвращение к прежней социально-экономической и политической системе. При этом одновременно в качестве приоритетов развития провозглашались демократические ценности: конкретная власть, основанная на принципе разделения властей, равенство всех перед законом, соблюдение прав человека.

В большинстве постсоветских стран произошла приватизация основных производственных фондов, в результате чего возник влиятельный слой крупных собственников. Невозможность реставрации былых коммунистических порядков также стала очевидной. В данном контексте знаковыми стали итоги президентских выборов в Украине (1999) и в России (2000), после которых начался стремительный закат коммунистических партий не только в этих странах, но и на всем постсоветском пространстве.

1. А ведь именно с деятельностью компартий в решающей степени и ассоциировалась угроза реставрации.

В то же время возникновение нового общественного строя сопровождалось появлением в жизни постсоветских государств новых проблем и противоречий, которые приобрели устойчивый характер и стали оказывать сдерживающее влияние на дальнейшее развитие этих стран. Практически повсеместно власть и собственность сосредоточились в руках узких групп (кланов) новых национальных элит. При этом государственная власть и бизнес оказались прочно связаны друг с другом, а интересы высшего чиновничества и владельцев ведущих компаний и предприятий тесно переплелись. Серьезной проблемой стал огромный разрыв в доходах между верхними слоями, вы игравшими от рыночных преобразований, и основной массой населения; масштаб поляризации напоминал среднеразвитые страны Латинской Америки. Возникло значительное неравенство между "новыми богатыми" и большей частью общественных слоев в доступе к достижениям современных технологий,образованию и здравоохранению. Целые социальные группы, а то и регионы оказались вне сферы функционирования современной экономики, в условиях постепенно деградирующих социально-экономических укладов и архаизирующихся социальных пространств.

Поскольку подавляющее большинство населения было вынуждено бороться за выживание, а власть и собственность были монополизированы узким слоем новой элиты, властные институты оказались практически выведены из-под общественного контроля. Элиты воспользовались сложившейся ситуацией для сохранения своего господства путем ограничения конкуренции во всех областях экономической и политической жизни и сдерживания социальной и политической динамики. Это приводило к выхолащиванию сути демократических принципов и процедур. Широкое применение административного ресурса наряду с манипулятивными медийными технологиями позволило правящей элите регулярно получать нужные результаты на выборах,следствием чего стала постепенная дискредитация этой важнейшей демократической процедуры. Происходило "закупоривание" каналов вертикальной мобильности, появление которых в начале 1990-х годов не только служило мощным стимулом социальной динамики, но и помогло правящим кругам сохранить стабильность в обстановке глубочайшего экономического кризиса и слабости государственных институтов. Общественный и политический порядок, который сформировался в 1990-е в большинстве стран СНГ и отличался ярко выраженным неравенством в распределении власти и собственности, отсутствием "социальных лифтов" и системы общественного контроля над деятельностью властей, стали обозначать терминами "олигархат", "олигархический капитализм".

Этот социально-экономический и политический порядок оказывался внутренне консервативным, ориентированным не на дальнейшее развитие, а на самосохранение правящих элит и укрепление их позиций. Он был характерен для подавляющего числа государств СНГ за исключением, пожалуй, Белоруссии и Туркмении, где не была осуществлена масштабная приватизация бывшей государственной собственности.В первые десять лет посткоммунистической трансформации важнейшим условием формирования в этом регионе мира "олигархических" систем была социальная пассивность населения: тяготы адаптации к новым реалиям подавляли интерес к участию в социальной и политической жизни. Это позволило новым элитам навязать населению свою повестку дня, которая подавалась как неизбежность выбора между "плохим и очень плохим". Причем в образе "меньшего из зол" выступала сама посткоммунистическая власть, несправедливая и неэффективная, но зато сохранявшая относительную стабильность в обществе и оставлявшая людям возможности для выживания. Роль "большого зла" отводилась, как правило, противникам действующей власти (в европейских странах СНГ — в первую очередь коммунистам, а также радикальным демократам и национал-демократам, в Центральной Азии — исламистам). С ними тесно связывались перспективы неопределенности, хаоса, гражданских войн и политических репрессий. В России ярким примером навязанного обществу искусственного выбора между "плохим и очень плохим" стала президентская избирательная кампания 1996 года. Тогда президент Борис Ельцин был предложен стране властной элитой в качестве "меньшего зла" в противовес "большему злу" — лидеру коммунистов Геннадию Зюганову, олицетворявшему угрозу социального реванша и реставрации отживших политических по рядков.

Наступление XXI века в странах СНГ ознаменовалось новыми процессами. Прежде всего это экономический рост, который начался практически во всех постсоветских государствах. Однако при утвердившейся в них системе общественных отношений его выгодами смогло воспользоваться лишь незначительное меньшинство. В то же время экономический рост повысил планку ожиданий, причем подобные настроения охватили основную массу населения. В новых условиях наиболее серьезные проблемы — социальное неравенство, закрытие каналов вертикальной мобильности, клановый характер власти и ее неподотчетность — стали восприниматься особенно остро. В результате монополизации власти узким кругом лиц она приобрела "семейный" характер (как в Украине, Грузии и Киргизии), что привело к сужению социальной базы власти. Постепенно возник слой недовольных среди элит — политической, утратившей возможность влиять на государственные решения, а также деловой, столкнувшейся с серьезными препятствиями в своей предпринимательской деятельности, а то и вовсе угрозой захвата принадлежащих им предприятий господствующими "олигархическими" кланами. Соединение социального протеста низов с "фрондой" элит и создавало необходимые условия для революционных изменений, тем более что правящие элиты не хотели реагировать на возникавшие общественные запросы в рамках формально действовавших демократических процедур. Активность оппозиции всячески ограничивалась, СМИ, критиковавшие официальную линию власти, подвергались преследованиям. Оставалось лишь найти поводы, чтобы революционные сценарии были приведены в действие. Таким поводом стали масштабные фальсификации на выборах (в Грузии и Украине) или массовая убежденность в том, что условия их организации и проведения были нечестными (в Киргизии).

Между тем, пока в ряде стран СНГ не разразились "цветные" революции, российская правящая элита не заметила (или не хотела замечать), что повестка дня первого трансформационного периода в этих государствах оказалась исчерпанной. Объективно назревшие потребности социальной и политической демократизации диктовали новые приоритеты общественного развития. В Москве же продолжали считать, что на выборах в Грузии, Украине и Киргизии избиратель будет снова выбирать между "малым и большим злом" в соответствии со сценариями,активно внедрявшимися в массовое сознание государственной пропагандистской машиной. Иными словами, пришедший голосовать снова сделает очевидный выбор в пользу статус-кво и отдаст предпочтение лидерам,олицетворяющим пусть "плохую" и несправедливую, но стабильность, а не оппозиции,которая несет с собой "неопределенность" и, вполне вероятно, новые беды.

Возможно, в российских властных структурах исходили из собственного опыта: раз в России в первые годы ХХI века удалось смягчить наиболее острые конфликты "олигархического" капитализма без кардинального обновления элиты и сложившейся системы властных отношений, то того же можно будет достичь и в странах СНГ, пусть ценой определенных затрат. Неверная оценка нынешней стадии развития трансформационных процессов привела российскую политику к крупнейшим провалам. Столкнувшись с выбором между сегодняшней стабильностью и далекой "европейской мечтой" (для Грузии и Украины — в евроатлантической упаковке), граждане постсоветских государств, к удивлению московских стратегов, стали выбирать второе, таким образом обозначив новую внутриполитическую тенденцию, характерную для большинства стран СНГ.

Новый этап трансформации и реакция Кремля

Те тенденции, которые привели к "цветным" революциям, характерны и для современной России. Социальное неравенство в годы экономического роста не только не сократилось, но и, напротив, выросло. Более того, в условиях, когда в экономику страны хлынул поток нефтедолларов, ощущение несправедливости еще более обострилось. Антиолигархическая кампания, развернутая властью в ходе декабрьских выборов 2003-го в Государственную думу и в связи с "делом ЮКОСа", принесла лишь кратковременный эффект. По данным Аналитического центра Юрия Левады, в апреле 2005 года уже 26 проц. опрошенных полагали, что президент Владимир Путин представляет интересы олигархов, банкиров и крупных предпринимателей. Менее года назад, в сентябре 2004-го, так думали только 18 проц. респондентов

2. Высокомерие российской власти, ее нежелание вступать в диалог с обществом при принятии решений, затрагивающих повседневные интересы миллионов людей, обернулись тотальным отторжением реформы по монетизации льгот. По мере появления в СМИ информации о готовящихся реформах здравоохранения, образования и культуры в обществе нарастало убеждение,что грядущие преобразования могут существенно сократить доступ к этим сферам для значительной массы населения. Серьезное ограничение вертикальной мобильности стало вызывать недовольство средних городских слоев и молодежи. Рост политической активности молодежных объединений различной политической направленности стал результатом отсутствия у нее перспектив для продвижения по профессиональной и социальной лестнице.

3. Пройдя тяжелую стадию адаптации к новым социальным реалиям, люди начали формулировать более высокие требования к условиям своей жизни. То, что казалось социально оправданным еще вчера, в новых обстоятельствах стало восприниматься как несправедливое и недостойное существование. Революционные изменения в ряде стран СНГ заставили Кремль осознать, что процессы, приведшие к "цветным" революциям в некоторых постсоветских государствах, в целом характерны и для России.Поэтому перед властной элитой со всей остротой встал вопрос о способах противодействия распространению "оранжевой" угрозы. Некоторые близкие к официальным кругам эксперты предлагали схему "управляемой революции", "революции сверху" через "реальное восстановление властнообщественного диалога"

4. Однако в Кремле решили использовать ее лишь в привычном медийно-пропагандистском ключе, то есть все свелось к перехвату центральных для нынешней оппозиции лозунгов о демократизации, ограничении власти бюрократии, проведении реформ в интересах большинства населения. Эти идеи заняли центральное место в официальном политическом дискурсе, прозвучав, в частности, в президентском послании Федеральному собранию 25 апреля 2005 года.

5. Между тем в реальной политике властная элита взяла жесткий курс на сохранение статус-кво и для противодействия "цветной экспансии" начала реализовывать стратегию "контрреволюции". В целом ее содержание с расчетом на следующий электоральный цикл 2007—2008 годов сводится к уже известной модели: отказ от выдвижения позитивной повестки дня и навязывание стране выбора "меньшего из зол". В Москве решили, что, в отличие от стран СНГ, в России эта тактика может вновь успешно сработать. По мнению кремлевского руководства, консервативный,"контрреволюционный" потенциал в России по ряду причин намного выше, чем в остальных странах Содружества. Во-первых, по сравнению с другими государствами, в том числе и постсоветскими, в России и сегодня во многом сохраняется традиционное имперское сознание, которое характеризуется настороженным, а нередко и высокомерным отношением к любым попыткам привить стране элементы зарубежной социальной организации. Страны СНГ, занятые строительством национальных государств, напротив, более открыты к использованию иностранного опыта. Во-вторых, огромный след в российской истории оставил опыт тотальных войн и порожденная им, глубоко укорененная в массовом сознании психология "осажденной крепости". По мере роста антизападных настроений и в российских верхах, и в широких слоях населения, усиления чувства страха перед новыми терактами эта психология обретает все большую популярность, а потому нетрудно спровоцировать в обществе реакцию отторжения "цветной экспансии",особенно если с помощью современных пропагандистских технологий представить ее как воплощение спланированного заговора против России.

В качестве угрозы, интегрирующей различные фобии российского общества, был сформулирован, казалось бы, уже давно сданный в архив тезис об опасности территориального распада России. Впервые он прозвучал в интервью руководителя Администрации Президента РФ Дмитрия Медведева журналу "Эксперт"

 6. Именно там один из наиболее влиятельных политиков в окружении главы государства высказал мысль, что главной причиной, способной привести страну к такому катастрофическому результату, может быть борьба между элитами. Способ противостоять этой угрозе логично вытекал из самой постановки вопроса: необходимо консолидироваться вокруг действующей власти. Но в Кремле отдавали себе отчет в том, что одними призывами эту непростую задачу не решишь. Необходимо было сделать элитам некие предложения, которые бы убедили их предпочесть тесное сотрудничество с действующей властью возможным акциям против нее. Соответствующие предложения и были сформулированы в апреле 2005 года в послании Владимира Путина Федеральному собранию. Именно как готовность к соглашению с элитами и расценили эксперты, придерживающиеся различных политических взглядов, сделанные главой государства предложения о легализации капиталов, незаконно выведенных за рубеж, о сокращении сроков исковой давности по приватизационным сделкам с 10 до 3 лет, о ликвидации налога на наследство и о возобновлении дискуссий по актуальным проблемам текущей политики.

 7. Впрочем, в условиях, когда население все активнее заявляет о своих требованиях, одних лишь мер по консолидации элиты все же недостаточно для укрепления позиций власти. Нужны решения, идущие навстречу пожеланиям, исходящим снизу, направленные на достижение большей социальной справедливости. Поэтому в тексте послания появились тезисы о необходимости существенного повышения заработной платы бюджетникам, о строгом соблюдении графика ее выплаты, за что должны нести ответственность местные власти, об облегчении передачи в наследство садовых домиков.

В принципе заявленная программа действий могла бы снять усиливающуюся социальную напряженность и "преобразовать" энергию протестных настроений в неприязнь к внешним "недоброжелателям" России. Благо иные зарубежные политики своими резкими и непродуманными заявлениями дают немало поводов российской пропагандистской машине для подобного рода ходов. Однако конечный итог предпринимаемых усилий будет зависеть не только от точно сформулированных целей, но и от того, сумеет ли бюрократический аппарат их реализовать. А вот здесь возникают серьезные сомнения, поскольку бюрократия уже ощутила себя ключевым актором на российской политической сцене и едва ли позволит навязать себе условия, не соответствующие ее корпоративным интересам. Особое место в стратегии "контрреволюции" занимает отношение к оппозиции, критикующей власть как справа, так и слева. В большинстве официальных прогнозов доминирует идея, что нынешняя российская оппозиция ввиду слабости и неконсолидированности, отсутствия сильных и популярных лидеров вряд ли сможет выступить в роли движущей силы революционных процессов. Этот фактор используется как аргумент в пользу необходимости укрепления действующей власти и ее сохранения на длительный период — ведь коль скоро у нынешней властной элиты нет достойных преемников из числа ее критиков, ослабление власти будет неминуемо вести страну к хаосу. Впрочем, эта идея звучит не слишком убедительно, особенно в свете событий в Киргизии. Там оппозиция была также слаба, разобщена, не имела единого центра и признанного общенационального лидера. Однако это не помешало ей всего за несколько дней сместить президента Аскара Акаева с занимаемого поста и довольно быстро восстановить элементарный порядок в стране. Признавая слабость российской оппозиции, властные структуры вместе с тем принимают меры, призванные не допустить ее превращения в реальную политическую силу. Речь идет о повышении до 7 проц. проходного барьера для политических партий на выборах в Думу, запрете на создание избирательных блоков, установлении жесткой зависимости финансирования политических партий от государства. Все это создает преимущества для "партии власти", тесно сросшейся с государственным аппаратом и имеющей практически неограниченный доступ к бюджетным ресурсам. Уличную же оппозицию в лице разного рода радикальных молодежных объединений как левацкого, так и либерального толка, ориентированную на прямые действия, официальная пропагандистская машина безоговорочно причисляет к экстремистам, а то и "фашистам", то есть к потенциальным разрушителям Российского государства. Власть объявляет, что у общества есть полное право защищаться от подобных организаций, которые пытаются копировать опыт молодежных объединений периода "цветных" революций, их же методами. Для этого создана, в частности, консервативно-охранительная организация "Наши". "Нашисты" не скрывают, что готовы дать "уличный" бой противникам нынешней власти, которые путем экстремистских действий пытаются расшатать общественную стабильность. В какой степени эти действия смогут реально сдерживать развитие оппозиции — большой вопрос. Главная проблема оппозиции заключена в ней самой. На российском политическом рынке с начала 2005-го действительно формируется массовый запрос на ее "услуги", но нынешней оппозиции — ни ее либеральному, ни социал-популистскому крылу — пока не удается убедить общественное мнение в том, что она готова эти услуги предоставить.

Выбор России на постсоветском пространстве

"Цветные" революции оказали серьезное влияние не только на внутриполитическую ситуацию в России, но и на ее внешнюю политику в СНГ. Прежняя линия Москвы на постсоветском пространстве, нацеленная на укрепление российских позиций посредством экономической экспансии ведущих российских корпораций, прежде всего топливно-энергетических, потерпела неудачу. Однако пока не ясно, что Россия может предложить взамен. С одной стороны, заметно возросла активность "изоляционистов", тех, кто не верит в возможность реализации каких бы то ни было интеграционных проектов на постсоветском пространстве, включая и структуры СНГ. По их мнению, тактика эксклюзивных отношений с соседями по Содружеству себя изжила, поскольку односторонние экономические и торговые преференции, которые предоставляет Россия своим партнерам, не обеспечивают сохранения ее политического и военного влияния в этих странах. Следовательно, нужно идти по пути "экономизации" отношений с постсоветскими государствами на двухсторонней основе, ставя перспективы сотрудничества в исключительную зависимость от экономических интересов России. В случае реализации подобных подходов грань между ближним и дальним зарубежьем для российской внешней политики окончательно исчезнет. При кажущейся привлекательности курс на "экономизацию" отношений, который, как правило, сводится к требованиям продавать российские энергоносители партнерам по СНГ по рыночным ценам, может привести к дальнейшему ухудшению контактов с этими странами. Международному авторитету России может быть нанесен серьезный ущерб, поскольку ее действия вполне вероятно будут интерпретироваться международным сообществом как экономическое давление на партнеров с целью получения от них политических уступок. Одновременно такая линия заставит страны СНГ с удвоенной энергией искать себе новых торгово-экономических партнеров.

Альтернативой "экономизации" могут выступать лишь новые интеграционные проекты на постсоветском пространстве. Но какие? СНГ, и без того медленно умиравшее как международная организация, после "цветных" революций оказалось в еще более сложном положении. Сегодня Содружество делится на консервативно-авторитарные режимы и те, что выбрали путь демократизации и ориентации на Запад. В этой связи представляется уместным вопрос, поставленный итальянской газетой La Repubblica: "Имеет ли смысл оставаться вместе, если половина… уже выбрала США, ЕС и НАТО, а половина воспринимает Запад как угрозу?"

8.  России в этой ситуации трудно сохранить цементирующую роль, поскольку к ней предъявляют претензии и те и другие.

Первые — за поддержку прежних коррумпированных лидеров, вторые — за то, что Москва слишком уж чувствительна к критике Запада и потому недостаточно твердо защищает их интересы. То, что СНГ умирает, стало признавать и российское руководство. Владимир Путин в марте 2005 года заявил, что "СНГ создавалось для того, чтобы процессы распада Советского Союза проходили наиболее цивилизованным образом, предельно мягко…"

9. Можно ли "обновить" СНГ или создать что-нибудь взамен — вопрос остается открытым. Другие интеграционные проекты с участием России также лишены внутренней динамики. Так, практически не продвигается проект ЕврАзЭС. В наиболее острый момент революции в Киргизии, когда возникла угроза серьезной дестабилизации обстановки в этой стране, не сработал механизм Договора о коллективной безопасности, что вызывает сомнения в действенности и этой структуры. После избрания Виктора Ющенко президентом Украины шансы на реализацию другого интеграционного проекта — создания Единого экономического пространства (ЕЭП) — стали более чем призрачными. А между тем другие региональные ассоциации на постсоветском пространстве, созданные как противовес влиянию России, заметно активизируются. К примеру, ГУУАМ на апрельском саммите в Кишиневе выступил с амбициозным планом создания Единого экономического пространства от Черного моря до Балтийского да еще высказался за дальнейшее продвижение демократии на постсоветском пространстве.

У России остается лишь один функционирующий интеграционный проект, и то в течение нескольких лет пребывающий в стадии стагнации. Речь идет о проекте создания Союзного государства с Белоруссией. Уже после "цветных" революций Кремль интенсифицировал контакты с Минском. При этом официальная российская пропаганда пыталась создать впечатление, будто инициатива укрепления контактов исходит от президента Александра Лукашенко, якобы сильно испугавшегося возможности потерять власть в результате "картофельной рево люции". Однако на самом деле нынешнее сближение с Белоруссией в большей степени было нужно Путину. Американская администрация уже неоднократно заявляла о том, что будет активно поддерживать устранение "последней диктатуры в Европе". К программам помощи белорусской оппозиции, явно рассчитанным на президентские выборы 2006 года, активно подключился и Евросоюз. В случае осуществления революции в Минске Путин рискует не только потерять ближайшего союзника, но и оказаться в ситуации, когда границы Европы вплотную приблизятся к Смоленску. Есть еще одно дополнительное соображение, которое подталкивает Кремль к дальнейшему сближению с Белоруссией. В юридическом плане одним из наиболее простых вариантов сохранения команды президента Путина у власти является создание конфедеративного (или федеративного) государства с Белоруссией. В этом случае не нужно  идти на риск, связанный с изменением Конституции. По данным ВЦИОМа, в апреле 2005-го такой вариант решения проблемы 2008 года по сравнению с другими возможными сценариями поддерживало наибольшее число россиян — 35,5 проц. При этом развитие событий, связанное с созданием единого государства, выгодно и Лукашенко, поскольку оставляет ему крохотный, но вожделенный шанс проникновения на российский политический рынок. Откровенный популист, Лукашенко чувствует, что на волне разочарований в модернизации по западному, рыночному, образцу, в России зреет мощный социал-популистский запрос, которому российские власти не хотят идти навстречу. Осуществление интеграционного проекта оставляет Лукашенко теоретическую возможность попробовать побороться за роль политического лидера объединенного государства. Впрочем, большинство экспертов считают этот вариант абсолютно нереалистичным ввиду негативного отношения к белорусскому президенту среди населения крупнейших российских городов, которые в течение всего посткоммунистического периода и определяли политическую погоду в России. Однако для нас важно другое: сам факт обсуждения этого варианта в решающей степени обусловлен влиянием "цветных" революций на положение России на постсоветском пространстве и ее политику по отношению к странам СНГ.

Итак, вопреки попыткам официальных кругов убедить общественность, будто "цветные" революции не оказали заметного воздействия на российскую внутреннюю и внешнюю политику, это влияние выглядит весьма значительным и многоплановым. Если применительно к внутриполитическому курсу можно говорить об относительно последовательной линии, направленной на недопущение революционных экспериментов на территории России, то российская внешняя политика после событий в Киеве и Бишкеке напоминает скорее известный живописный сюжет о витязе на распутье. Любой вариант действий сопряжен с рисками, а новые концептуальные подходы пока не появились. Главный же вопрос о том, насколько властной российской элите удастся защитить Россию от революционных веяний, как пришедших извне, так и внутренних, остается открытым.

Источник: "Pro et Contra", №1 (28) от 2005 г.