Версия для печати

Политический ислам и Россия — взаимодействие идентичностей

Али Шириати, один из признанных идеологов и провозвестников исламской революции в Иране, большую часть жизни прожил во Франции, преподавал в Сорбонне, был другом Сартра. И, тем не менее, стал одним из мощных факторов революционизации иранской молодежи. Это мультикультурализм? Лично я огромное количество времени посвятил изучению немецкой классической философии, не будучи чуждым и русской литературе. Это мультикультурализм?

Интервью Гейдара Джемаля, председателя Исламского комитета, идеолога политического ислама, "Русскому Архипелагу".

— Политический ислам обычно воспринимают как сетевую структуру. Как соотносятся сетевая и государственная идентичности?

— Бисми-Ллахи-р-Рахмани-р-Рахим! Прежде всего, ислам — это очень четко иерархически выстроенная система идентичности, в которой имеется несколько уровней. Первый — принадлежность к умме Авраама, к общине Авраама, в которую, конечно же, включается и ахль аль-Китаб, то есть люди Писания. Это та идентичность, которая противопоставляет единобожников языческому миру, миру так называемых натуральных религий, и характеризуется исповеданием веры во всех пророков, которые вышли из лона Авраамова, происходящих от Исаака и от Исмаила.

Второй уровень идентичности — это собственно ислам. Хотя следует оговориться, что мусульмане принципиально считают исламом всю религию единобожия как она была дана пророками. И религия Моисея и религия Иисуса — это ислам с точки зрения мусульман. Но есть то, что принято называть исламом, — религия пророка Мухаммада (мир Ему), в которой очень четко выделено то, что составляет суть исламской идентичности.

Другими словами, фундаментальная характеристика идентичности в исламе — это вера,  состояние сознания, это Иман, который формулируется прежде всего Шахадой, то есть свидетельством веры, а также тем, во что мусульманин должен верить. А он должен верить в Аллаха, в Его ангелов, в пророков и их писания, в Судный день и воскресение из мертвых. А также тем, что должен делать мусульманин, а он должен соблюдать пять столпов ислама. Это — молитва, пост, Хадж, закят и, в первую очередь, — само исповедание веры. Эти фундаментальные требования не являются благопожелательными, то есть человек не может сказать: я мусульманин, но ни во что особенно не верю и ничего не делаю.

Но это принципиальная часть, а есть фактическая — на практике люди, которые являются глиняными созданиями, сделанными из праха, не могут жить на уровне постоянного горения, они не являются активными носителями Имана. Как пылинки, пляшущие в свете луча, они вовлечены в этот луч, но они не формируют фотоны, благодаря которым он существует. Человек, погруженный в бытовую жизнь, может не помнить ежеминутно о том, что он — мусульманин, но глубоко внутри, в его сердце все перечисленные мной основополагающие принципы ислама живут в виде свернутого архивированного файла. И если этот человек услышит, как с экрана телевизора оскорбляют ислам, внутри него тут же возникнет чувство протеста, отторжения этой пропаганды и он ощутит себя в этот момент мусульманином. Он задаст себе вопрос, а что такое мусульманин? — и вот тут архивированный файл начнет разворачиваться.

Существует мнение, что этнические мусульмане — это неверный термин, поскольку мусульманином следует считать только практикующего мусульманина. На это утверждение у людей, посвященных в данную тему, существует отповедь со ссылкой на Коран: когда пророк Моисей решил вывести евреев из Египта, фараон сказал ему: многие из них приняли нашу веру, зачем тебе их трогать. Оставь их и выведи только тех, кто следует за твоими словами. Но Моисей ответил: нет, я выведу всех своих. Он вывел всех евреев, а дальше, когда они стали обращаться к золотому тельцу, Моисей вручил части из них мечи и она перебила ту часть, которая отпала. То есть, речь идет о том, что если кого-то из людей коснулся луч послания о едином Боге, луч пророческой традиции, противостоящей натуральному человеку и натуральной традиции или, как еще иногда говорят, изначальной традиции, то этот человек все равно вписан в этот луч и он не может из него выйти, он может только быть наказан за отступление.

Следует подчеркнуть, что мусульмане считают изначальной традицией традицию Адама, но есть противостояние между креационистской традицией Откровения и жреческой традицией созерцания, которая предполагает богоявление и основана на представлении об эманациях из Первоначала. Я бы сказал, что современный западный мир с его наукой, которая растет корнями из эллинизма и из эпохи Возрождения, очень мощно вписан в метафизику эманативности и скрытого пантеизма.

Возвращаясь к идентичности, надо сказать, что с точки зрения ислама человек является рабом Божьим, причем это не фигуральное выражение, не некая условность — он в буквальном смысле является инструментом воли Господней. А это значит, что Иман — вера и принадлежность к исламу — безмерно выше человеческой жизни и всех ценностей этой жизни. Коран говорит, что "ваше имущество и ваши дети — это только растопка для огня". И каждый мусульманин является носителем — пусть и не активным — идентичности, базирующейся на четкой структуре, которая не может являться предметом дискуссий, поскольку связана с манифестацией Откровения.

— Что дает соединение политической и религиозной идентичностей?

— Политический ислам — это ислам, который прежде всего исходит из названных мною предпосылок, просто он дает дальнейшее развитие этой теме: если для мусульман чисто конфессионально очерченный ислам — это соблюдение предписаний в надежде на милость Всевышнего и жизнь вечную, то для политического ислама это еще и осуществление провиденциальной мысли Бога о назначении человека — быть наместником Всевышнего на земле. Согласно кораническому повествованию, всевышний поставил Адама наместником на земле не смотря на слова ангелов о том, что от него прольется кровь, тем самым указав на провиденциальную целесообразность парадоксальной и трагической истории человека. Политический ислам рассматривает цель мусульманина в том, чтобы реализовывать эту провиденциальную мысль, то есть быть осью и центром времени, истории, как некоего деяния, направленного в конечном итоге на Судный День, когда все деяния будут суммированы и предстанут перед лицом Аллаха.

Это соединение непосредственной, ежедневной, практической деятельности, в центр которой ставятся необходимость осуществлять волю Всевышнего с максимально высокой теологией, которая, в отличие от традиционной натуральной метафизики, по моему убеждению, имеет бездонную творческую глубину, неиссякаемость и мистическую загадочность, поскольку построена на фундаментальном утверждении нетождественности всего всему, то есть не на великой идентичности, а на принципе различения.

Это различение начинается внутри человека, в котором есть искра духа Божьего, вдунутого при творении, и кончается различением Всевышнего от всего, что не есть Он. Это вектор, противостоящий динамике и пафосу натуральных религий, тому, что так любят многие философы, начиная от Шеллинга и заканчивая Соловьевым — великой всеобщности, всеединству и так далее. Идентичность ислама утверждается в противопоставлении принципу универсального, потому что она обращена на Тавхид, на уникальность творца и на служение уникальному творцу. Это антипантеистическая духовная динамика.

Что касается власти, то мусульманин признает только власть Аллаха. Иная власть легитимна лишь постольку, поскольку она легитимизирована принципами, изложенными в Откровении. Кроме того, мусульмане смотрят на иудеев и христиан как на людей, которые причастны к Откровению, но должны признать превосходство мусульман, после чего они попадают под защиту исламских законов. Это означает, что в мусульманском обществе христианскому и иудейскому меньшинствам гарантированы неприкосновенность жизни, имущества, бизнеса, религии, то есть, гарантирована жизнь по законам их веры, более того, они обязаны жить по законам своей веры. Исламская религия передоверяет жизнь христианской и иудейской общин религиозным принципам, относящимся к этим традициям, другими словами, если человек не попадает под законы ислама — то есть, его не судят шариатским судом, его должны судить церковным судом христианской общины. Это фундаментально. Всякое иное государственное установление, исходящее из принципов Великой Французской революции, римского права, Декларации независимости или Декларации  прав человека и гражданина является куфром, то есть неверием и, соответственно, не может быть легитимным. Таким принципам следует противостоять, поскольку человек, который исповедует ислам и признает Аллаха в качестве единого своего Бога а Мухаммада в качестве его пророка, не может идти на компромисс в вопросах легитимности власти.

Мусульманин может исходить из того, что плетью обуха не перешибешь, и не бодаться с властью там, где она защищена и обеспечена мощным полицейским аппаратом, где господствует режим, который невозможно свергнуть, но это не означает, что он должен с ним солидаризоваться внутри. Если он с ним внутренне солидаризируется, если он внутренне ему служит, то он приобретает характеристику лицемера, которая является страшным обвинением для любого единобожника. Но возможны временные союзы в каких-то аспектах в том случае, если эти союзы целесообразны с точки зрения исторического движения к конечному результату — торжеству ислама. Ислам — это не религия упертого сектантского фанатизма, которая предпочитает соблюдение буквы, даже если в конечном счете ради соблюдения этой буквы может быть упущен дух. В этом отношении мы дистанцируемся от жесткого формализма ранних христиан, которые перешибали плетью обух Римской империи и в конечном счете оказались в меньшинстве по отношению к огромному океану общества, которое называет себя христианским, но которое пошло путем компромисса, путем лицемерия, путем теплохладности, той самой, о которой сказано в Откровении Иоанна Богослова: "…ты не холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблюю тебя из уст Моих".

— В свете сказанного, должны ли властные структуры секулярных стран воспринимать миграционные потоки из мусульманских стран как фактор дестабилизации?

— Здесь все сложнее. На сегодняшний день императивом номер один для ислама является отрицание сложившейся глобальной ситуации, мирового порядка. В общем противостоянии глобализму Россия и ее государственность сегодня оказываются объективным союзником мусульман.

Я говорю очень откровенно обо всех аспектах ислама, делающих его бескомпромиссным, жестким следованием спиритуальному теологическому принципу, именно для того, чтобы показать ту площадку, на которой совершенно объективно возможен диалог и сотрудничество, потому что политический ислам выстраивает приоритеты, исходя в первую очередь из того, что является нелигитимным и принципиально неприемлемым с позиции ислама. А принципиально неприемлемым на сегодняшний день является глобальный мировой порядок с его тенденцией к антидемократизму, уничтожению человеческих свобод и прав, господством олигархического капитала, бюрократии, попиранием ментальной и психической свободы человека.

Именно этот порядок является сегодня важнейшим врагом ислама. Если мусульманин, не осознавая этого, попадает в ловушки противостояния и его можно использовать в качестве инструмента подрыва структур, которые на самом деле являются его союзниками в противостоянии глобальному миропорядку, то это означает, что этот мусульманин находится вне политики, что он оказывается заложником некой посторонней интриги. Я приведу пример: у татарских мусульман в подавляющем своем большинстве политика и ислам разведены — политика связана с национальным самосознанием, а ислам — с конфессиональным, и перемещен в сферу этноакцентировки. А вот воля к власти и воля к легитимности переживается ими как аспекты некоего этносолидарного плана. И посредством артикуляции данного плана можно противопоставить татар региональной администрации или сделать их антироссийской силой, что на уровне сиюминутного сознания будет выглядеть как справедливое отстаивание этносом своих прав. В действительности это будет величайшим и тягчайшим просчетом с точки зрения политического ислама, ибо мусульмане должны исходить из того, что они являются частью мировой уммы и сознавать, с каким противником сегодня имеет дело мировая умма, и все свои интересы строить в соответствии с этими императивами. Таким образом, если Россия геополитически является реальным союзником исламского мира перед лицом американского диктата, то задача мусульманина, проживающего на территории России — укреплять потенциал этого геополитического образования, потому что оно является ресурсом в борьбе за выживание уммы.

Именно бескомпромиссность политического ислама — залог того, что его носитель будет оставаться союзником российской государственности. Совершенно очевидно (и это не изжито даже постсоветским периодом, периодом реформ), что с 1917 г. Россия императивно является необходимым фактором в политической жизни уммы как ресурс ее стабильности. Поэтому периферийные различия должны отступать перед центральными императивами и в этом опять таки состоит социально-историческая воля ислама, которая имеет политическое измерение. Если мы выведем за скобки фактор политического ислама, если мы встанем на чисто конфессиональные позиции, то любая группа, исповедующая ислам, и любой частный мусульманин могут оказаться заложниками политической игры тех, кто не имеет никакого отношения к исламу и его задачам. Если нет политических критериев, то конфессиональность превращается в инструмент очень противоречивый. Вот почему, на мой взгляд, российская государственность заинтересована в развитии политического ислама, поскольку политический ислам позиционирует себя как самостоятельный субъект, как метасубъект большой истории, но именно в этой своей роли он оказывается единственным компетентным интегрированным союзником России, с которым можно вести продуманный глубокий диалог. К сожалению, это требует подготовленного уровня восприятия и со стороны российской администрации — свободного от шоков, предрассудков, первых шаблонных, клишированных реакций.

— По высказыванию американского публициста-политолога Даниэла Пайпса, в западных странах политический ислам пытается осуществлять контроль над миграционными потоками из мусульманских стран, контролируя мировоззрение и политическое поведение иммигрантов. Как Вы оцениваете это высказывание и каким образом российский политический ислам взаимодействует с миграционными потоками из мусульманских государств?

— Естественно, политический ислам всегда будет стремиться влиять, организовывать и направлять, но это характерно для любой политической силы. Другой вопрос — как и в какую сторону.

Например, политический ислам на территории нашей страны обнаружил себя в общественно-легитимной форме в 1990-м году, в момент создания Исламской партии возрождения (ИПВ), силы, которая объявила себя фактором сохранения Союза. Внутри партии происходила борьба, в ней существовали фракции, которые тяготели к различным российским политическим силам, но в целом руководство ИВП выступало за Союз, более того, оно выступало за сохранение общесоюзного статуса партии уже после его распада. К сожалению, нам не удалось этого сделать — подход был не реалистическим — и тогда еще неопытные лидеры различных фракций в республиках пошли за предложенной морковкой — возможностью участвовать в политической жизни своих республик и даже прорваться к власти. Наиболее ярко это проявилось в Таджикистане, где представителям партии было предложено в коалиции с демократами возглавить правительство, что в итоге, после провокации со стороны Москвы, привело к гражданской войне, огромным жертвам, краху режима и бегству партии из республики. Но руководство российской партии осталось на интегристских позициях. И сейчас, когда снова возникает тенденция к консолидации евразийского пространства перед лицом новых угроз и новых вызовов, взгляд мусульман на постсоветскую геополитику, и возможность уммы на территории бывшего СНГ играть позитивную роль в регенерации этого пространства, представляет серьезный интерес с точки зрения тех, кто хотел бы реально содействовать сплочению Евразии. Ведь сегодня есть угроза того, что мусульмане могут оказаться за бортом всех новых комбинаций и новых союзов. Это неизбежно обрекало бы существующие диаспоры на территории России на функциональную нелегитимность, а тем самым противопоставляла бы их основному населению, что уже имеет место в случае азербайджанцев и выходцев из Центральной Азии.

Одним из мощных средств стабилизации всего, что касается миграционных процессов, по крайней мере, на постсоветском пространстве, является расширение интеграционного поля, расширение перспектив восстановления союза с республиками СНГ. А самым плачевным я считаю такой подход, при котором в случае восстановления союза России, Белоруссии, Армении и Казахстана Соединенным Штатам будет предоставлена возможность делать на территории Средней Азии все, что угодно. Такой раздел постсоветского пространства приведет к крайней дестабилизации, поскольку борьба против американского присутствия идет уже сегодня и уже сегодня создает серьезные проблемы для оккупантов и поддерживающих их режимов. И она будет расширяться. Возможно, единственное, что сдерживает ее сейчас — надежда на то, что Москва легитимно, системно и институционализированно начнет вытеснять американцев из постосоветского пространства напоминанием о сроках и условиях, на которых американцы были допущены на эту территорию. Если же мусульмане поймут, что Москва сознательно отказалась от участия в жизни мусульманской части СНГ, продала их американцам, то это приведет к широкомасштабной партизанской войне на территории Средней Азии, а, возможно, и за ее пределами.

— Одна из первоначальных задач мультикультурализма заключалась в интеграции выходцев из азиатских стран. Как представители ислама относятся к политике интеграции людей, близких им по взглядам?

— Здесь мы рискуем попасть в противоречия в силу невыясненности самих терминов. Где начинается интеграция и где она кончается? Али Шириати, один из признанных идеологов и провозвестников исламской революции в Иране, большую часть жизни прожил во Франции, преподавал в Сорбонне, был другом Сартра. И, тем не менее, стал одним из мощных факторов революционизации иранской молодежи. Это мультикультурализм? Лично я огромное количество времени посвятил изучению немецкой классической философии, не будучи чуждым и русской литературе. Это мультикультурализм? И как это сказывается на том, что я являюсь идеологом политического ислама?

Если это является мультикультурализмом, то, на мой взгляд, он только укрепляет политический ислам и делает его еще более привлекательным для внеисламским кругов. Благодаря ему большое количество интеллектуальной элиты Европы сегодня принимает ислам. Причем именно как духовный ответ на маргинализацию по отношению к мощному катку глобализма, олигархии — люди, обладающие значительным интеллектуальным ресурсом, чувствуют, что по ним прокатывается бульдозер современной истории, плюющий на то, что было наработано за последние двести-триста лет в плане человеческого свободного самоощущения. Они обращаются к исламу, который напрямую связывает человека с силой, противостоящей второму началу термодинамики. Космос давит на тебя, но есть Всевышний, который делает тебя центром этого космоса при условии, что ты будешь проявлять политическую и духовную волю, являясь носителем Имана.

Беседу провела Евгения Малахова.
Москва, октябрь 2002 г.