Версия для печати

Промышленной политики не будет без политики региональной

Тот факт, что в России в начале ХХI века в публичном пространстве различные представители производственно-экономической и политической элиты предъявили к государству запрос на промышленную политику, причем нередко в форма-тах ХIХ — первой половины ХХ веков, удивителен. Выдвижение промполитики в качестве минимально осмысленного курса экономико-хозяйственного развития России, ведущей формы рационального обсуждения структурной организации экономики страны, свидетельствует о глубочайшем кризисе концептуального видения того, как должна быть устроена эта экономика.

На первый взгляд, необходимость государственной промышленной политики в Российской Федерации обусловлена тем, что в отличие от других экономически развитых стран, переживших первичную индустриализацию, Россия не имеет структур, способных заместить государство как субъект принятия наиболее оптимальных и эффективных масштабных техникотехнологических решений. В свою очередь, отдать национальное промышленное развитие на откуп нерезидентам, операторам глобальной экономики, не позволяет представление о России как о самостоятельном субъекте истории, имеющем собственное предназначение и потому сохраняющем военно-политическую и экономическую независимость. Складывается впечатление, что без государственного вмешательства технологический рост страны идет слишком медленно. Поэтому столь велики установка и заинтересованность многих лиц в том, чтобы вернуть государственным органам функцию главного инженера-проектировщика и "сборщика" промышленности.

Но это только на первый взгляд. В действительности, в РФ пять разных политических и экономических сил предъявляют запрос на промышленную политику, в основе которого лежит пять разных концепций технологического роста. Представители старой промышленности и старопромышленных регионов чаще выступают за возврат к участию государства в реализации конкретных инженерных проектов, государственную селекцию проектов; хозяйствующие субъекты, уже адаптировавшиеся к открытому рынку, настаивают на либерализации экономики и отказе от активной промполитики; крупные российские ИБГ, а также "технологическое лобби" нередко предлагают разного рода компромиссные варианты. Все эти версии промполитики преследуют разные цели, предполагают разных субъектов, отвечающих за технологический рост народного хозяйства, по-разному видят масштаб и направленность государственных мероприятий в рамках подобной политики.

Адаптированные и неадаптированные

Современное отечественное хозяйственно-экономическое пространство принято рассматривать двумя основными способами. Первый основывается на разделении на сырьевой и несырьевой сектора экономики. Этот подход лег в основу среднесрочной программы правительства, в которой была сформулирована задача диверсификации экономики, перехода от преимущественно сырьевой к сбалансированной модели экономического роста. Второй способ деления хозяйственно-экономического комплекса предлагают эксперты, которые группируются вокруг "либерального" крыла правительства. С этой точки зрения следует выделять рыночный и нерыночный сектора, а ключевая задача экономической политики заключается в том, чтобы увеличить долю рыночного сектора.

В своей работе* мы пришли к выводу о необходимости разделения хозяйственно-экономического комплекса на сектора адаптированные и неадаптированные к глобальному, мировому рынку и основным геоэкономическим процессам. Эта гипотеза не является совершенно новой, в последние десять лет она активно используется для анализа стран с переходной экономикой. Подобный подход позволяет выделить так называемые "коридоры адаптации" национальной экономики к мирохозяйственным процессам и построить группу проектов, поддерживающих подобную адаптацию и включение страны в геоэкономические отношения. Мы исходили из того, что кризис, который будет переживать российская индустрия и хозяйственная система в целом в ближайшие годы, будет кризисом ее интеграции в глобальный рынок.

Другая гипотеза заключалась в том, что разные подсистемы хозяйственно-экономического комплекса адаптируются к глобальным процессам, во-первых, неравномерно, а во-вторых, несинхронно. Неравномерность и несинхронность приводят к возникновению ряда дисбалансов, которые и должны быть предметом как промышленной, так и общей экономической политики со стороны государства. Как показывает мировой опыт, производственный комплекс и промышленность наиболее медленно адаптируются к глобальным процессам, именно здесь возникают самые острые кризисные явления.

Так, еще несколько лет назад, анализируя возможные проекты развития предприятий, производящих так называемую "неконкурентоспособную продукцию", группа экспертов высказала гипотезу: одновременно и параллельно с усилиями в деле повышения конкурентоспособности продукции, им необходимо вступить в стратегический альянс с крупными торговыми сетями. Некоторые предприятия поставили вопрос о выстраивании взаимодействия с торговыми сетями в число реальных приоритетов и сейчас они торгуют своей продукцией через ряд сетей не только в России, но и по всему миру.

Нужно помнить, что в подавляющем большинстве случаев реальные проблемы лежат не "внутри" сложившегося объекта управления, а вне его — в тех контекстах и системных связях, в которые включен данный проект, данное предприятие, данный регион. Ключевая задача управления — масштабирование проблемной ситуации и "прорисовка" нового предмета управления, контуры которого часто выходят далеко за привычные границы традиционно понимаемых хозяйственных или экономических единиц.

Ресурсы роста исчерпаны

Для российской экономики посткризисный период (1999 — 2002 годы) был одним из самых успешных не только за годы реформ, но и за всю послевоенную историю. За четыре года ВВП увеличился на 22%, промышленное производство — на 35%, конечное потребление домашних хозяйств — на 25%, инвестиции в основной капитал — на 38%. Однако к концу 2002 года основные ресурсы роста российской экономики, связанные с эффектом девальвации рубля в 1998 году, замещением бартера, наличием свободных конкурентоспособных мощностей и незанятой относительно квалифицированной рабочей силы, оказались исчерпаны. Другими словами, все, что можно было выбрать за счет существующих резервов, предприятия выбрали. 2003 год стал переходным. Укрепление рубля, влияющее на конкурентоспособность отечественных товаров на внутреннем рынке, было не очень сильно; рост евро создал дополнительные барьеры на пути импорта; во многом экономика двигалась вперед энергией проектов, запущенных в предыдущий период. Однако в то же время продолжалось активное проникновение торговых сетей и "сжатие" локальных рынков, вновь начала расти зависимость российской экономики от конъюнктуры мировых рынков сырья и энергоносителей. Это значит, что в течение ближайшего года будет усиливаться конкуренция для продукции отечественных производителей и прежде всего в тех секторах, которые в предыдущий период обеспечивали наиболее быстрый рост.

Исходя из модели разделения на адаптированный и неадаптированный сектора хозяйства и экономики, мы предложили также совокупность мер для государственной промышленной политики. Эти меры включают в себя: создание национальной инновационной системы, реформу профессионального образования, инновационную стандартизацию производства, создание российской торговой системы, дальнейшую институционализацию и "капитализацию" процессов потребления, ряд действий в финансовой и правовой сферах.

Осенью прошлого года мы пытались часть этих идей довести до реализации в рамках предполагаемой административной реформы правительства, но с начала 2004 года стали искать другой поворот этой темы. В результате был подготовлен второй текст: "Территориальная проекция промышленной политики в России: кто оплатит издержки глобализации?". Речь идет о региональном уровне рассмотрения проблем экономического роста и развития. Я бы хотел обратить внимание на три тезиса.

Первый — региональная политика в сложившихся условиях оказывается одним из ключевых институтов промышленной политики. Не будет региональных приоритетов развития, не будет опорных регионов, будет продолжаться политика псевдовыравнивания уровня социальной, уже — бюджетной обеспеченности, не сложится и институт промышленной политики.

Второй: нужно делить регионы на интегрированные и сетевые. В интегрированных регионах вся экономика — это экономика одного предприятия или одной финансово-промышленной группы. В сетевых экономика построена на горизонтальной кооперации между достаточно большим числом среднекрупных, средних и малых предприятий, увязанных в протокластерные структуры, воссоздаваемые цепочки добавленной стоимости. В наследство от советского периода нам досталась региональная структура, которая базируется в основном на интегрированных предприятиях. В силу этого подобные регионы будут наименее конкурентоспособны в процессах интеграции в глобальные рынки и глобальные системы производственной кооперации.

Мне кажется, Урал, особенно Екатеринбург, сейчас переживает интересный период — у него есть шанс стать сетевым, достроить те формы организации экономических и социокультурных процессов, которые характеризуют сетевой регион.

Третий тезис: в этом контексте важна "прорисовка" кластеров или протокластеров как на уровне отдельных административных образований, так на уровне межрегиональных связей и крупных регионов. Речь идет о дальнейшей проработке стратегической матрицы развития региона "Большой Урал". Я надеюсь, и руководители общественного сектора — субъектов федерации и муниципальных образований, и предприятия, и консультанты будут двигаться в этом направлении.

Ключевые вызовы и риски

Что я считаю ключевыми вызовами и рисками ближайшего периода? Выделю три таких вызова, три больших процесса, которые будут идти, к сожалению, почти одновременно. С моей точки зрения, миссия государства — развести их во времени, тем самым ослабив нагрузку на отдельное предприятие или территориальное образование.

Первый тренд — монетизация социального пакета. Все социальные услуги через два-три года окажутся привязаны к индивиду и будут монетизированы. Каждый житель страны получит "социальный паспорт" или "карточку социального обеспечения", на которую будут зачисляться все финансовые поступления, которые гражданин получает из бюджетов разных уровней. Одновременно будет идти интенсивное развитие рынков труда, вырастет спрос на ряд профессий и ключевых компетенций, дооформится и станет более динамичным рынок жилья и поддерживающие его функционирование финансовые институты. В результате можно предположить, что резко вырастет образовательная и трудовая мобильность населения. 20 — 25% населения начнут двигаться. Мы пока слабо представляем себе масштаб этого процесса. Часть российских территорий в итоге практически обезлюдит. Зато в других местах начнется процесс аккреции, агломерирования. Крупные города, безусловно, станут центрами притяжения. Сегодня они не готовы справиться с этим дополнительным населением. Вместе с тем, естественный миграционный процесс далеко не всегда будет идти так, как нужно промышленности. Квалификационная карта ожидаемых потоков, по всей видимости, будет существенно расходиться с запросами размещения новых производств и развития экономики, основанной на знаниях. Добавьте к этому, что уровень образования в стране с каждым годом падает. То, что он падает медленно, — результат огромных инвестиций, сделанных в советскую систему образования в 50 — 70-е годы. Через три-четыре года мы увидим результаты той организационно-финансовой, кадровой и технологической деградации, которая охватила сферу образования в 90-е.

Второй тренд — тарифы на газ, электроэнергию, транспорт, коммунальные услуги будут расти. Основная задача, которую сегодня ставит перед собой правительство — просчитать сценарии для различных регионов и отраслей, попробовать демпфировать этот процесс.

Наконец, третий тренд — дальнейшее "сжатие" малых рынков, вступление в ВТО и рост конкуренции для отечественных предприятий на ключевых рынках товаров и услуг.

Нужны быстрые реформы

Все эти процессы будут активно разворачиваться в ближайшие три-четыре года. Можно, конечно, попробовать чуть-чуть этот процесс растянуть. Но дело в том, что реформы надо делать, когда все хорошо. Однако в этот момент никто к реформам не готов. Все говорят: чего это вы, ребята, при таких ценах на нефть какие-то реформы делаете. В тот момент, когда станет хуже, все будут говорить, что надо делать реформы, но тогда не будет для этого ресурсов. Именно поэтому я сторонник быстрых реформ. Это лучше, чем отрезать кошке хвост частями, и еще при этом обсуждать с ней, где именно.

И последнее. Если то, что я сказал, выразить в виде некоторых требований к приоритетам промышленной политики на уровне государства, то я бы их расставил так.

Первый блок: доводка реформы межбюджетных отношений и бюджетного процесса.

Второй — формирование активной социальной политики, реформа системы образования и подготовки кадров. Тот факт, что президент в послании уделил большое внимание реформе образования, обусловлен тем, что значительная часть населения к надвигающимся процессам, завязанным вокруг проблемы конкурентоспособности, сегодня не готова ни квалификационно, ни психологически, ни морально. При этом надо учитывать сложившуюся в стране социальную структуру, когда 20% — средний класс, 2 —3% богатых, 10% совсем бедных, а из остальных 60% с лишним верхняя часть тяготеет к среднему классу, а нижняя стремится не провалиться в нищету. При такой социальной структуре б о льшая часть преобразований, направленных на рост конкурентоспособности, обречена на провал или существенное искажение. Поэтому один из вызовов бизнесу — увеличение заработной платы и рост вложений в качество человеческого капитала. До последнего времени предприниматели пользовались теми инвестициями, которые государство делало раньше в систему образования и в систему капитализации человеческих ресурсов в целом. Думаю, что в ближайшее время правительство сформулирует даже параметры повышения заработной платы, с которыми придется соотносить скорость и глубину реформирования.

Третий блок — это создание квазирынков для инноваций. И, наконец, четвертый блок: региональная политика. Моя точка зрения: три-четыре опорных региона — это то, что страна может себе позволить. Вопрос — где целесообразно выращивать так называемые базовые, опорные регионы, будущие локомотивы развития как экономики в целом, так и соседних территорий? Это вопрос ключевых решений ближайших года-полутора. Понятно, что условием выбора опорного региона на 70% станет тип взаимодействия между местной властью, бизнесом и гражданским обществом и на 30% — тактико-технические характеристики структуры расселения, наличие узлов ключевых инфраструктур и хозяйственного комплекса. Будет ли Урал среди этих опорных регионов? Рискну утверждать, что сегодня уровень межрегиональной кооперации, качество общественного управления и партнерства власти и бизнеса, которые существуют на Урале, не соответствуют требованиям, которые предъявляет к опорному региону современная геоэкономика.

Источник: Журнал "Эксперт-Урал", №27 (154), 19 июля 2004 г. Опубликовано на сайте Школы культурной политики.