Версия для печати

Управление собой

Иные из нас знают: когда государственное управление есть — получается "как лучше", а когда его нет — выходит "как всегда". Тем временем новая элита пытается вытянуть себя за волосы... Но общество, разделенное на элиту и исполнителей, — неэффективно... Ну и что?

Петр Щедровицкий: Смотрите. Начальство бывает сурово с сотрудниками. И те ежедневно приходят на работу в 9 утра, а уходят в 9 вечера. Они одеты в серые костюмы. Они ежедневно заполняют 6 анкет и 6 форм разной отчетности. Время от времени перераспределяются по службам и отделам. Работа идет. Вагоны катятся. Телефоны звонят. Самолеты летают туда и сюда. Проводятся важные совещания. И ничего. Пустота. Никакого результата. Знаете, почему?

Дмитрий Петров: Сейчас все и все обсуждают. Телевидение, газеты, серьезные журналы... Борьбу с преступностью, аварии, катаклизмы, наркоманию, здоровье президента, истеричность депутатов, компетентность правительства, спасение производства — все становится темой обсуждения. Все.

Кроме предмета, от которого зависит — будем продолжать иметь дело с неразрешимыми проблемами, или, все же — с решаемыми задачами. Будет ли результат.

Этот предмет...

П. Щ.: ...Управление. О нем действительно не любят вспоминать. Уж больно штука серьезная. А когда вспоминают, то, как правило, имеют в виду государство. Как институт управления. Хотя существуют естественные управляющие системы. Культура, язык, рынок, сознание, право. Управление опирается на них, надстраивается над ними, доделывая то, чего не могут сделать они.

Рассматривая именно государство как управленческую технологию, важно учесть контекст, в котором оно работает. Плюс — работу других управляющих систем. Иначе мы не поймем, что государство делает, чего не делает и что должно делать.

Д. П.: Но когда масс-медиа говорят о государстве, выясняется: нашим согражданам никогда не было свойственно думать о таких вещах всерьез... Им известно имя — "государство". Так они называют то, что раньше за все отвечало. А теперь не отвечает ни за что. Но им надо, чтоб опять начало отвечать. А оно не хочет, и...

П. Щ.: Рассмотрим государство как одну из технологий и систем управления.

Д. П.: И в чем же функция государства как такой системы?

П. Щ.: В том, чтобы создавать ситуацию, когда ресурсы конкретной страны максимально конкурентоспособны в мировом масштабе по отношению к ресурсам других государств.

Наши ресурсы — это люди, и отрасли промышленности, и регионы, и нефть. Культура, наука, образование...

Далее: задача государства — максимально эффективно использовать ресурсы страны в мировом контексте. А мировые ресурсы втягивать в работу на развитие страны. В разных формах: свободных экономических зон, инвестиций, торговых отношений и прочее.

И вот здесь возникает хитрая проблема, являющаяся одной из краеугольных для истории России.

С середины XIX века место любой страны в мире определяется не столько силовыми факторами, сколько уровнем развития хозяйственно-экономических отношений. Тогда страны начали занимать места в мировом рейтинге по мере развития индустриального производства...

Д. П.: И в соответствии с его уровнем и темпами.

П. Щ.: Тогда вперед вырвалась Европа. В начале XX века к ней присоединились США. И везде развитие обеспечивалось предпринимательством. И в 1911 году Йозеф Шумпетер сформулировал теорию экономического развития и выделил природу предпринимательской прибыли. Он сказал: прибыль создается за счет нововведений, за счет инноваций.

Д. П.: Да-да. Инновационный героизм предпринимателей...

П. Щ.: Предприниматель производит инновацию и внедряет ее... Или создает новый тип деятельности. Плотность и активность предпринимательского слоя, условия его деятельности определяют темпы развития. И от них зависит — происходит ли оно вообще.

Предприятия конкурируют друг с другом. Но это процесс многовекторный. И вот, где-то идет рост, где-то — спад; где-то прорывы, а где-то — поражения. Но все в целом создает питательную среду для экономической активности.

По крайней мере, лет уже 100 мы знаем, что предпринимательский энтузиазм есть плод исторического развития. Развития торгового капитализма, инфраструктур — строительных, транспортных, коммуникационных. Развития городов — сгустков энергии, где человеческая воля концентрируется и живет интенсивной жизнью.

Эти факторы — культурные, организационные, инфраструктурные, этические, психологические — создают основу предпринимательской деятельности.

Д. П.: И эта деятельность сложилась в Европе и стала основой развития. Но тем, кто отставал в темпах, пришлось либо смириться со своей участью, либо стремиться наверстать упущенное. И ни догнать, ни перегнать, полагаясь на предпринимательство как на механизм, оказалось уже невозможно — время было потеряно. Нельзя обмануть историю...

П. Щ.: Обмануть историю можно. Во всяком случае, такая гипотеза возникла в начале ХХ века. Можно ее обмануть. За счет создания своеобразной машины времени. За счет управления.

Суть в том, чтобы не полагаться на предпринимательскую активность, а сконцентрировать усилия мощного субъекта управления на решении задач и решить их. Сделать то, чего не смогла сделать история. Возникла идея, что таким субъектом может стать государство, освоившее управленческие технологии. И эта идеология оформилась в концепцию корпоративного государства...

Д. П.: Которая нигде и никогда не была реализована до конца...

П. Щ.: Но она позволила России в период индустриализации, потом — Германии и Италии в межвоенный период, и, наконец, "азиатским тиграм" после Второй мировой сделать то, что было бы невозможно в ситуации предпринимательского пути развития.

Важно только правильно оценить степень успешности проекта. Можно сказать: да, России удался индустриальный прорыв, было создано мощное производство. Но при этом ей не удалось осуществить урбанизацию, и разрыв между индустриализацией и урбанизацией в 60-е годы стал причиной кризиса, который продолжается до сих пор. И это при том, что методы планирования, созданные у нас в 20-30-е годы, были приняты многими странами и являются там обязательным элементом государственного управления.

Далее: Германия и Италия на пути корпоративного государственного строительства сумели добиться подъема разрушенной экономики...

Д. П.: Но верно ли, что преодолеть кризис им помогла именно реализация корпоративной государственной модели?

П. Щ.: А была ли другая? В любом случае, платой стал национал-социализм. Война. Крушение гегемонистских планов и — новый кризис.

И, наконец — пример Японии и восточных тигров. Тот же подход позволил им в короткий срок добиться такого же уровня производства и качества продукции, как в развитых странах. Но сейчас это возвращается культурным, политическим и экономическим кризисом, который мы наблюдаем последние 2-3 года.

Д. П.: Но это кризис иного качества.

П. Щ.: Все равно, важно понимать, что, когда некий субъект — в данном случае государство — начинает что-то интенсивно успешно развивать, он перенапрягает внутренние ресурсы. В какой-то момент они могут "сломаться". И тогда неизвестно, где взорвется и что это будет за взрыв.

Если начать развивать ребенка очень быстро в физиологическом и, тем более, в ментальном плане, нужно быть готовым к тому, что его органика не выдержит. Может быть психическое заболевание, депрессия, стресс...

С большими системами происходит то же самое. Но важно подчеркнуть, что как государственное управление использует возможности естественных управляющих систем — культуры, рынка, сознания и т.д., — так же оно функционально соорганизуется с институтом предпринимательства. Вне этого института управление часто оказывается контрпродуктивным. Особенно если ставятся жесткие цели. Мобилизация ресурса для их достижения всегда связана, во-первых, с опасностью ошибиться в позиционировании страны в историческом процессе. Во-вторых — перенапрячь систему. Она будет дисбалансирована и даст сбой.

Для России эта проблема — одна из ключевых. Например, она возникла в период НЭПа. И была решена в пользу государства за счет уничтожения предпринимательства. С той же проблемой мы столкнулись в 80-е годы. Она и сегодня стоит перед государством...

Д. П.: Проблема поиска баланса...

П. Щ.: ...И создания системы управленческих инструментов, не губящей предпринимательство и мотивацию хозяйственно-экономической деятельности. А с другой стороны — создания рамок для бизнеса, побуждения его к развитию целого, а не к достижению частных целей, ожиданий и интересов.

Это не техническая работа, а серьезная культурно-историческая задача. И ее важно решать.

Д. П.: Но кто решает ее сейчас? Решает ли ее правительство? Или группы, близкие к правительству? Я спрашиваю об этом потому, что этимология слов "правительство" и "управление" одна и та же.

П. Щ.: Понимаю. Тут может быть несколько ответов. Первый: эту задачу всегда решает элита.

Д. П.: Но уместно ли в наших обстоятельствах ставить знак равенства: правительство = элита?

П. Щ.: Поэтому я не хочу обсуждать правительство. Итак, два типа ответов. Первый: решают немногие. Они как-то выделяются из остальных и берут на себя риск и ответственность за решение задач. И задачи задают их миссию.

Д. П.: Кто-то принимает решение.

П. Щ.: А кто-то начинает исполнять. Но есть другой ответ: коллективный индивидуум, способный решить задачу — это народ или нация. Ведь нация — глагольное существительное: "нарождение"... Возникновение в XVI-XVII веке национальных государств в Европе — пример формирования коллективного индивидуума.

Д. П.: Они обладали самосознанием...

П. Щ.: И формировали государства. Оно было лишь объективацией духа нации и ее миссии. Для России более характерна идея народа, полиэтнического образования. Но "народ" опять же — от слова "нарождаться"...

До 1861 года образованию народа мешало крепостное право. Разделенность элиты и населения не давала людям элиты стать на самом деле первыми. Мешала решению исторической задачи формирования народа. И он не сформировался. Освобождение крестьян породило слой разночинцев, который, возникая, осознал себя оппозицией власти. Дальнейшее привело к известным событиям начала ХХ века. Народ не образовался. Он рождается сейчас.

Д. П.: И, рождаясь, обретает самосознание.

П. Щ.: Становится целостностью. И задача развития, выработки стратегии может быть выражена элитой; но она не есть продукт элиты. Она — продукт народа. Элита может лишь выразить ее. Скажем грубее: только тот, кто выразит то, что родится в народе, и будет элитой.

Д. П.: Когда я говорю, что народ может транслировать волю элите, мне отвечают: нет, не может, потому что не умеет. Говорят, что это — миссия элиты: определить, что он там выработал — народ...

П. Щ.: Сцепка управления с естественными управляющими системами определяется устройством системы власти. Политическая философия говорит, что есть три начала: демократическое — власть коллективного индивидуума; аристократическое — власть избранных; монархическое — единоначалие.

Но они никогда не существовали в чистом виде! Заглянем в историю России: монархический принцип породил феномен чиновничества, ибо при единоначалии невозможно выстроить систему управления. Один человек не может всем управлять. Он должен на кого-то опираться. Так, чиновничество стало институтом, противостоящим и демократическому началу, и аристократическому. При этом существовал баланс между дворянством, ограничивавшим власть чиновничества, и земством, противостоявшим ему. И его ядро — дворянские собрания — удерживали этот баланс. Шарнирная система.

Но когда шарнирная система была разрушена революцией, новая система могла либо обрести ту же шарнирную основу, вобрав ожидания и энергию народа, либо нет. И если нет — во всех случаях рухнуть.

Д. П.: Что и случилось...

П. Щ.: И сегодня наша ситуация — ситуация прорастания всех типов властей. Какой из них станет верховной властью? Сможем ли мы построить подлинно демократическое государственное устройство?

Взгляните: оно не отрицает единоначалия. В президентской позиции реализуется тот же остаточный монархический принцип. Но он подчинен демократии, которая является верховной властью.

Менеджмент же становится институтом, производящим аристократию. В этот слой попадают люди, сумевшие что-то сделать на ниве хозяйственно-экономической, финансовой, военной деятельности. Вопрос лишь в том, какая конфигурация втянет в себя специфику нашей страны.

Д. П.: Вернемся к началу. Мне говорят: в России нет управления. Потому-то у них и получается, "как всегда". Так существует ли оно?

П. Щ.: Эта функция растянута между рядом институтов, соучаствующих в решении управленческих задач, но ее реализация затруднена двумя моментами. Первое: сфера предпринимательской деятельности берущая на себя миссию локального экономического, хозяйственного развития. Второе: непроясненность отношений между типами власти. Иначе говоря — недоинституциализированность модусов власти. Между властными вертикалями не могут выстроиться нормальные отношения. Вот два основных препятствия для нормального управления.

Д. П.: Но прорастает ли новая элита?

П. Щ.: Пытается тянуть себя за волосы.

Д. П.: И кто они — люди, готовые воспринять эту миссию? Где те, кто в состоянии взять на себя ответственность за развитие?

П. Щ.: Источников образования элиты не так много. Во-первых, деньги, как оборотная сторона успеха экономического. Во-вторых — знания. Как оборотная сторона образовательного уровня и авторитета. В-третьих, власть — обладание ресурсами и полномочиями, плюс политическая позиция, дающая такую возможность.

Но сейчас мы наблюдаем саморазрушение элиты, сформировавшейся по этим направлениям. Возникает другая табель о рангах. На передний план выходят люди, имеющие сравнительно небольшие капиталы, заработанные производством или медленным финансовым ростом. Они сменяют тех, кто еще вчера был богат, а на самом деле сконцентрировал в своих руках государственные средства, взятые во второй-третьей-пятой производной.

Заметна элита знания. Сохранился институт высших учебных заведений, профессура, влияющая на формирование новых поколений, управляющая процессами их социализации и аккультурации.... Существует экспертное сообщество — носители конкретного знания. И это — канал формирования элиты. Тем временем в исполнительной власти и местном самоуправлении формируется слой политиков-профессионалов...

Д. П.: Которые осуществляют взаимосвязь между субъектами процесса...

П. Щ.: ...Создают среду кооперации, коммуникации, согласования интересов субъектов управленческой деятельности. Их много. И мы ничего не поймем, если будем искать управление в каком-то одном месте.

Д. П.: В правительстве?

П. Щ.: В одном месте. Управленческие функции многообразны и сложны. В этом плане элита — суть прежде всего обязательства и связанные с ними риски, которые берут на себя лица, принимающие решения.

С другой стороны, конструкция, разделяющая общество на элиту и исполнителей, была верна только в эпоху индустриализации. Общество идустриализации позволяло сконцентрировать в каждой точке ответственность и процесс принятия решений, обеспечить эффективность, будь то завод или политическая партия. После Второй мировой войны мир вошел другую эпоху.

А сейчас происходит слом модели развития. Это очевидно. Что будет содержанием новой фазы — вопрос. Но ясно, что общество, разделенное на элиту и исполнителей, становится неэффективным в решении задач, встающих перед человечеством. Сейчас эффективность зависит от того, что может каждый. От того, насколько способность управлять, самоуправляться, проектировать, оценивать будущее, вырабатывать стратегии, характеризует каждого члена общества. В том числе и тех, кто еще 50 или даже 5 лет назад относился к слою исполнителей.

В возникающем обществе нет исполнителей. Там бесперспективна сама установка, что в меняющемся мире — мире инноваций, где выживает только то, что быстро меняется, будет существовать сословие, принимающее решения.

Поэтому завтра (уже сегодня) дело не в том, как правильно распределить функцию управления между субъектами из слоя лиц, принимающих решения. А в том, что управление может осуществляется каждым. На своем рабочем месте. Это условие участия в коллективной работе по производству совместного развития. Те же, кто рассматривает государство или процесс исторических изменений на территории бывшего Советского Союза лишь как удобную для прорыва в элиту ситуацию, на самом деле тащат нас в никуда.