Главная ?> Авторы ?> Островский -> Субъект — Или cумма влияний?
Версия для печати

Субъект — Или cумма влияний?

«Со-Общение»: Если в 2003 году о контрреволюции в Москве говорил только один человек, то о развитии твердили сотни. Постоянно. Говорят о нём и сегодня. Более того, это слово включено в названия нескольких федеральных министерств…

В своей предрождественской лекции 2004 года Ефим Островский тоже говорил о развитии. О развитии России, где предприниматели могут использовать бесчисленные продажи и товаропотоки, текущие по миру, чтобы сообщать с их помощью высокие смыслы, идеальные цели и качества и зарабатывать на этом сверхприбыли. О развитии Европы, возвращённой самой себе. О развитии Нового мира, где идеальное более не поражено в правах. Он говорил о владетельных Родах сегодняшней и завтрашней России и Русского Мира. О новой аристократии, способной предложить и осуществить реалистичный проект будущей Страны. О тех, в чьих силах осуществить победную (контр)революцию — в государственном строительстве, политике, экономике, культуре.

Выступлению предшествовало приглашение, финальную часть которого мы публикуем, прежде чем перейти к тексту лекции.

ВЛАДЕНИЕ СОБОЙ КАК ОСНОВАНИЕ (ПРИНЦИП) ОБЩЕСТВЕННОЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ

От любого дела, предпринимаемого людьми, иначе говоря, от любого делового предприятия (или, выражаясь современным ангрусским языком, «бизнеса»), — европейское мышление требует эффективности. Европейская эффективность — это реализация идеальных сущностей в материальном мире: перевод идеальных целей в материальные задачи.

Деловое предприятие реализует в материальный мир то или иное идеальное качество.

Именно качественное изменение мира и человека — а вовсе не финансовая прибыль — является предназначением любого предприятия; первой эффективностью пресловутого «бизнеса» являются те человеческие качества, которые он придаёт обществу, финансовая же эффективность — лишь вторая эффективность, способ измерения общественной (социальной) эффективности, способ задания обратной связи этого сообщения.

Конечно же, такой подход вызывает к жизни и востребует высокую рефлексивность и предпринимателя, и, кстати, потребителя, всё в большей степени становящегося в современном мире партнёром производителя: потребитель производит из себя (может производить) потребность для нового предпринимательского продукта: потребность в новом качестве.

Когда люди перестанут потреблять товары и начнут потреблять смыслы, содержащиеся в товарных брендах (как при определённом уровне культуры люди перестают потреблять газету в качестве бумаги — например, обёрточной — и начинают её читать)… Когда потребители начнут инвестироваться в тот или иной смысл, пользуясь продуктами, несущими на себе смыслосодержащий бренд, как инфраструктурой этого инвестиционного процесса, возникнет перспектива преодоления тех черт современного «общества потребления», которые сегодня являются объектом жесточайшей критики.

С возникновением нового типа человека, способного «читать бренды» так же, как читают газеты, возникает возможность использовать «общество потребления» в тех целях, которые даже самый строгий ценитель назовёт высокими, и за отсутствие которых в «обществе потребления» критикует его жестоко за «потреблятство».

Когда человек, сегодня по-европейски деидентифицированный, превращается в сумму внешних влияний, нет смысла пенять на развращающее «потреблятство»: это симптом, а не инфекция.

Но если понять, что всё хитросплетение сегодняшних глобальных брендированных товаропотоков — это медиа (причём содержащее в себе жёсткое условие наличия обратной связи — цену товара, и за счёт этого в гораздо большей степени сообщающее (коммуникативное), нежели СМИ, всё более и более «бесплатные» для конечного потребителя)… Если увидеть в этом новое качество мировой коммуницированности, то встаёт вопрос об управлении и владении собой.

Почему?

Такая система жизнеспособна только в том случае, если потребитель начнёт выбирать среди многочисленных смыслов и правил, предлагаемых ему брендированными смыслонесущими товаропотоками те, которые будут определять путь его дальнейшего развития.

Сознательное осуществление этого выбора и есть массовая форма управления собой — выбора между различными системами правил, предлагаемых миром миров.

Кто же будет устанавливать эти осмысленные правила? Кто будет инвестировать их дизайн и инфраструктуру (приватизируя общественные обременения Страны)?

И здесь вновь появляется наш совокупный герой — владетельные рода. Владетельные уже трижды: один раз — своими владениями-капиталами; другой раз — приватизированными обременениями; третий раз — как род человека, владеющего собой.

Может ли быть субъектом установления правил совместный мета-проект различных владетельных родов, говорящих на русском языке и готовых осуществить (и осуществляющих) приватизацию русских общественных обременений? Сколько таких родов составят достаточный для субъектности метапроект? Должен ли этот мета-проект интегрировать в себя не только финансовые капиталы, но и те «владения», которые описываются в языке «человеческого капитала»? Что можно и следовало бы сделать, чтобы такой субъект воплотился в реальность?

Только владеющий собой может устанавливать правила. Этот тезис стал одной из тем нашей встречи на лекции «Субъект — или сумма влияний? Об идентичности», на которую я приглашал 16 декабря 2004 года в «Гранд Отель Мариотт».

ПОЭТТЕХНОЛОГИИ

Начну с неожиданного слова, если хотите — термина. Хочу предложить вам попробовать его на вкус. Это слово — поэттехнологии.

Так пару лет назад определил весь жанр моей работы в последние годы (в том числе и жанр лекций) один из моих близких друзей. За что ему отдельное спасибо. И вот я произношу, я называю это слово, и сразу оказываюсь в довольно сложной ситуации! Потому что пока слушателю не ясно, в чём собственно суть поэттехнологии, кто такой поэттехнолог, что он делает и чем он полезен, это словосочетание будет, скорее, наводить на мысль о морализаторстве, от которого мне хотелось бы быть как можно дальше.

Итак, словосочетание: приватизация обременений. Замечательная вещь! — говорим мы безо всякого морализаторства. Приватизация обременений — это удивительный, и, может быть, единственный способ начать испытывать подлинное наслаждение, настоящую радость. Ведь, согласитесь, никакое наслаждение вообще невозможно без обременения! Мы обременены способностью и необходимостью есть, и только поэтому можем есть вкусно, а некоторые — даже кушать. Мы обременены способностью, необходимостью дышать, и только поэтому можем наслаждаться лесным, горным, морским воздухом. Мы обременены массой разных неизбежностей, и именно в пространстве этих обременений у нас возникает такое ощущение как наслаждение. Из обременений иногда проистекает даже удовольствие. В том самом смысле, в котором мы говорили об удовольствиях на прошлых лекциях.

Так вот, в отличие от удовольствий и наслаждений, радость[1] можно испытать только в том случае, если обременение исполняется по собственной воле, с желанием его исполнить и с осознанием того, что вы владеете обременением. Но не в том случае, если оно кем-то нагружено на вас, сваливается с луны или с иного странного объекта…

Приняв обременение из года в год читать предрождественскую лекцию, я всё лучше понимаю, что люди, связанные со спортом, с физической культурой, называют мышечной радостью. Мышечная радость — это то, что испытываешь после больших нагрузок, и что являет собой столь приятную, поющую усталость.

***

Почему я начал со слова поэттехнологии? Потому что дальше намерен двинуться по лекции в совсем другом направлении. Поэттехнолог (знаете, когда вас кем-то называют, возникает необходимость разобраться, почему вас так назвали, и что это значит), так вот, поэттехнолог — это тот, кто, с умом сочетая слова, порождает словосочетания, порой кажущиеся бессмысленными (бессмысленными от непривычности, ибо на самом деле такие словосочетания, как правило, единственно осмысленные), а потом (именно в силу этой странности) производит то, что знаменитый и даровитый прозаик и литературовед Виктор Шкловский некогда называл остранением… Шкловский писал: «слова имеют свойство стираться со временем, как старые монеты, и чтобы их вновь узнать, заметить и понять, необходимо остранить слово, сделать его странным». А как можно делать слово странным? Например — помещать его в различные неожиданные контексты. Тогда происходит примечательная вещь: будучи остранено, оно вдруг превращается в то самое слово, которое имеет силу. Становится инструментом владения собой, управления собой.

Итак, комментарии по поводу жанра сделаны, и теперь я шагну собственно к ткани лекции.

БРЕНД = МЕДИА

Перед лекцией я позвонил дюжине-другой гостей и обратился с просьбой об обратной связи по поводу тезисов, разосланных накануне. Коллеги с удовольствием делились соображениями (многие мне очень помогли), но никто вопреки ожиданиям не указал на одну очевидную странность этого текста. А ведь там, в тексте, сказано, что в заглавие лекции я поставил слова «общественная эффективность», а собственно заголовок совсем другой: «Субъект —или сумма влияний? Об идентичности». Это никого не удивило… Я готов допустить, что некоторые из собеседников сами расшифровали эту загадку. И она показалась им настолько сама собой разумеющейся, что даже и вопросов не вызвала. И правда: отгадка-то проста!

На мой взгляд, идентичность — это и есть, по сути, общественная эффективность. Ибо любая идентичность может существовать только в мире людей. Поскольку любые предметы, идентичные чему-то, не могут быть, если отсутствует тот, кто укажет на эту идентичность. Identity — это самоидентичность, самость.

Идентичность существует, проявляется в мире, действует, являет себя только в том случае, если она практикуется. Ведь невозможно иначе ответить себе на вопрос: идентичен я или нет? обладаю ли я идентичностью? — нежели чем практиковать эту идентичность. А любое практикование идентичности и есть осуществление общественной эффективности.

На эту формулу меня навели многолетние разговоры с представителями крупного, а иногда и среднего бизнеса, которые из года в год в газетах, по радио и по телевидению талдычили мне, моим друзьям и партнерам, в общем, всем вам, что целью бизнеса являются деньги, прибыль.

Когда несколько лет назад по заказу уважаемого журнала «Эксперт» я готовил статью о телевидении, то столкнулся с этой проблемой. Я обнаружил, что так считают не только малограмотные журналисты, но и весьма достойные уважения люди. И особенно странно было это слышать по поводу предприятий, имеющих прямое отношение к формированию человеческих качеств. Между тем, мне всегда казалось очевидным, что у деловых предприятий есть цели, и эти цели не имеют никакого отношения к деньгам.

В ходе работы над статьёй, размышляя о телевидении как о деловом предприятии, о бизнесе (не люблю это слово, но буду его употреблять, потому что иначе вы просто не узнаете, о чём я говорю), я обнаружил, что утверж дение о наличии у телевидения иной цели, кроме зарабатывания денег, звучит не просто как утверждение неочевидное, но как эдакая дикость. Хорошо ещё, если кто-то понимает, что телевидение используется в разных, как говорят, политтехнологиях, но об остальном большинство собеседников не просто отказывается, а боится говорить, считая такие разговоры безумными.

Добро бы дело было только в телевидении. Тогда я, возможно, и забыл бы об этой истории. Но не получилось. Потому что в последние годы мы занимались конверсией гуманитарных технологий из состояния искусств холодной и гражданской войны в искусства мирного строительства, развития общественной связности. И в ходе этой деятельности работали с тем, что у нас принято называть англо-русским словом «брендинг». И вот в ходе этих занятий обнаружилось, что любой бренд является масс-медиа в гораздо большем смысле, чем привычные нам «печатные» или «электронные» СМИ. Он в гораздо большем смысле медиа — средство сообщения, средство коммуникации, а не средство трансляции, потому что в нём существует такая форма обратной связи как деньги (в отличие от привычных СМИ, которые становятся всё более бесплатными).

И всё более очевидной, в связи с этим, становилась простая мысль: в разворачивающихся перед нами новых сторонах современного мира в руках у тех, кто хотел бы преодолевать его реальность и строить внутри него новые миры, есть удивительный ресурс, рычаг, с помощью которого можно этот мир перевернуть. Этот рычаг — современное состояние массовых рынков (и, как мы последнее время понимаем, не только массовых).

К тому факту, что люди всё больше начинают переходить от приобретения товаров к приобретению брендов, пора отнестись как к удивительному ресурсу. Всё в большей степени потребитель начинает (пока не понимая того), осуществлять выбор не относительно физических особенностей того или иного продукта — телевизора, коробки с соком, сигареты — а в зависимости от тех смыслов и тех смысловых структур, с которыми он может, посредством этих товаропотоков, сообщаться. Это очень интересный ответ на ложный, на мой взгляд, драматизм «потреблятства», который активно обсуждается в последние лет десять в рамках критики общества потребления.

В тот момент, когда мы начинаем понимать, что потребляя тот или иной продукт, тот или иной товар, мы на самом деле потребляем связь с тем или иным смыслом или группой смыслов; когда мы понимаем, что при весьма человеческом (ничего сверхчеловеческого тут нет) уровне рефлексии это легко ухватить; когда мы видим, что в зависимости от того, к какому из смыслопроводящих товаропотоков мы подключены, мы обретаем возможность оказывать гораздо большее воздействие на мир, нежели можно было себе представить в революционном XX веке.

Современное состояние экономики и рынков таково, что позволяет не только устанавливать горизонтальные связности, но и строить связность вертикальную — между миром людей и миром идей

Ведь как играли свою роль идеи — тонкие силы — в мире XX века? Как правило, они овладевали грубыми силами, совершая затем потрясения, перевороты, войны, революции. Издержки такого идеализма были столь сверхвысоки, что в итоге идеальное оказалось поражено в правах. Оглядитесь вокруг себя лет на десять-двадцать! Вы обнаружите, что власть идей отрицается, а общим местом стало указание на особую важность материального: товаров, предметов, вещей; вы увидите, что идеализм — это высмеиваемое качество, а если его не удаётся высмеять, то оно подавляется, причём агрессивно. И по чьей же, позвольте узнать, вине? По вине тех самых издержек XX века, на что, кстати, указывают авторы, в том веке писавшие. Однако стоит нам чуть поменять привычный угол зрения — и мы открываем для себя богатейшее новое пространство.

Это пространство описывается в наших текстах и выступлениях как пространство гуманитарных технологий, где человек может, овладевая собой и управляя собой, выстраивать горизонтальную связность — связность между людьми… Но — не только.

Современное состояние экономики и рынков таково, что позволяет не только устанавливать горизонтальные связности, но и строить средствами организации этих рынков связность вертикальную — между миром людей и миром идей.

Развитие общественной связности — это и есть сочетание развития горизонтальных и вертикальных связей и связности[2].



[1] Напомним, что радость противопоставляется нами ужасу; кстати, ужас есть эквивалент страшному латинскому слову «террор» — и борьба с ужасанием людей (терроризмом) возможна лишь за счёт борьбы за радость.

[2] В сноске скажем: развитие инфра-, ультра-  и антропоструктур как внутри них, так и между собой.

Источник: "Со-Общение", 2005 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2014 Русский архипелаг. Все права защищены.