Версия для печати

Закончив полный цикл: 1989-2001 годы — от Змеи до Змеи

Тринадцать лет назад, в 1989 году, в Стране впервые появилось пространство для гуманитарно-технологических компаний коммерческого типа. Впрочем, если быть точнее — то есть не уплощать гуманитарные технологии до полит-технологического их применения — то можно отнести к гт-индустрии и те образовательные, тренинговые, информационные и т.п. кооперативы, которые возникли с началом кооперативного движения; но это будет, как сказал бы Петя Щедровицкий, «мышление после». 1989 же — это год первых выборов, к которым восходит история нынешних грандов отечественной гт-индустрии, «Имидж-Контакта» и «Группы Ост», тогда же начинавшейся «Школы Культурной Политики» и несколькими годами позже присоединившихся к ним «Никколо М.» на заре 90-х и ФЭПа, вошедшего в рынок уже на закате 90-х — но как вошедшего! Поскольку случилось так, что волею судеб я не был причастен к выводу на большой гт-рынок лишь одной из этих компаний, и не одна моя жизнь сгорела как ракета-носитель при выводе их на орбиту — то, может быть, кто-то из упомянутых компаний сегодня и оспорит тезис о том, что все, начинавшие гуманитарно-технологический бизнес в последнем из восьмидесятых году или в середине 90-х, ставили своей стратегической целью создание в Стране негосударственной «индустрии мысли»: я-то точно знаю, что все основатели этих компаний замышляли институализацию мысли, пусть и без модного нынче словечка think-tank

Прошёл незамеченным полный оборот двенадцатиричного цикла, сейчас — уже тринадцатый год существования в Стране ГТ-индустрии. Однако границы между эпохами — всегда размыты, неясны точки их начала и конца, и ответ на вопрос, следует ли отмечать на карте современности десяти— или двенадцатилетие нашего цеха — по меньшей мере неясен, по большей — ясен пень, что не до годовщин. Эпоха плавно перетекает в следующую; хотим мы того или нет — но итоги эпохи не героичны и не утешительны. Мысль и мышление в России не институционализированы, нет ни одной структуры, которая пользовалась бы репутацией, сравнимой (естественно, хотя бы в соответствующем масштабе) с американской “RAND corporation”, бессменной метафорой российских think-tank-устремлений. Ни одна из вышеупомянутых гт-компаний настоящую фабрику мысли так и не построила — хотя симулякров с тех пор запущено в оборот было немало. Наилучшие и наиболее успешные могут похвастаться этакой квази-мануфактурой или модным ремесленным домом — но реально содержанием занимаются собственно отцы-основатели, любой вдумчивый заказчик знает, что если Щедровицкий или Ситников, или Павловский лично за контракт не берётся — то продукт структуры, пусть и принадлежащей ему, и им созданной, будет страдать либо по содержанию, либо по форме.

Почему? — размышлениям об этом я и посвящаю этот текст.

13-ый год

Сегодня «политтехнологические» и «пиаровские» круги разрослись до-невозможности — редкий гуманитарный вуз не готовит студентов по специальности «связи с общественностью», а политтехнологических групп и компаний едва ли не больше, чем кандидатов в национальной избирательной кампании. Многие люди, называемые политтехнологами либо афилированные с разросшимся донельзя политтехнологическим сообществом, включены в структуры административных аппаратов всех ветвей власти (включая четвёртую) и крупных российских корпораций — в том числе на уровне принятия решений.

Десятки тысяч людей зарабатывают деньги в бизнесе, построенном на гуманитарных технологиях.

Их, собственно, и стоит спросить: зачем? — Зачем, точнее — ради чего Вы, пиарщики и рос-операторы, политтехнологи и избирательные технологи, сидите за своими компьютерами, продаёте и раздаёте publik good, сплетаете и расплетаете узорную ткань информационного простаранства или готовите свои советы Потанину и Дерипаске? В чём состоят Ваши конкретные задачи, и даже цели — все Вы хорошо знаете; но в чём предназначение, миссия Вашей деятельности?

Существует два вида людей, осваивающих любое новое деятельностное поле. Их можно уподобить тем героям, которые двигают фронтир вглубь нового не освоенного пространства, закладывают форты в качестве опорных пунктов экспансии и ведут глубокую разведку — и тем людям, кто на уже отвоёванных территориях строят фермы и начинают «жить-поживать». Вторых со временем становится несравнимо больше — и они могут делать своё дело, не обязательно задумываясь о своём предназначении; первые же без предназначения не появляются.

Те, кто создавал для гуманитарных технологий «избирательно-технологический» и «пиаровский» рынки, полагали, что их деятельность предназначена для создания в Стране нового рынка продуктов гуманитарного знания, способного объединить творческих и интеллектуальных (…) в целях создания «фабрик мысли», think-tank'ов, гуманитарно-технологических корпораций, которые могли бы \ввести интелей в процесс стратегирования\. Наиболее эффективным путём для этого представлялось освоение рынка избирательных технологий: именно на нём интеллектуалы и дизайнеры (в широком смысле этого слова) — и шире: мыслящие и творческие люди — могли претендовать на собственную капитализацию; и, обретя финансовую самостоятельность — из этого пространства могли осуществлять координированное давление на крупный и средний капитал вкупе с государственной администрацией, заставляя тех приобретать и использовать стратегические продукты: программные среды гуманитарного типа, образы будущего, (…).

Для этого необходимо было доказать в «военно-полевых» условиях холодной гражданской войны способность гуманитарных технологий не только производить «продукт» — победы на выборах (что само по себе непросто), но и достигать при этом результата в деле реорганизации и реидеологизации общества или отдельных, но достаточно широких сообществ на новых основаниях: иначе говоря — терапевтически вдохновлять массовидные конструктивные процессы, преодолевать психологическую депрессию и различные «разрывы» в массовом сознании, создавать личные стратегии роста и успеха для массового употребления, etc.

С другой стороны — необходимо было простроить в элитах понимание того, что наиболее значимыми составляющими стратегии являются нематериальные — интеллектуальные и творческие — компоненты, которые дорого стоят и могут высоко оплачиваться. Доказывать это элитам Страны, выросшей из тотальной материалистической идеологии, было непросто — но получалось.

Так и пытались действовать сегодняшние «гранды» рынка — в большей или меньшей степени, в зависимости от того, насколько их затронули негативные процессы рынка: возникновение породы «жмейкеров» — «военных поставщиков и военных подрядчиков».

Жмейкеры: военные поставщики и военные подрядчики

Само слово «жмейкер» было подслушано одним из моих коллег в разговоре бабушек на скамейке у подъезда его дома в середине 90-х годов: дескать, есть такие вот «жмейкеры». На него это произвело неизгладимое впечатление.

По мнению бабушек середины 90-х, «жмейкеры» — это «те, кто плакаты делают».

С тех пор слово вначале было положено на полку в силу того, что в нём интуитивно угадывается pejorative, уничижение; а затем, к концу 1995 года, стало именем нарицательным для той массовки, которая вывалила на авансцену, решив, что на «избирательных технологиях» можно нажить свой рубль с мелочью хоть уездному преподавателю марксизма-ленинизма, хоть бывшему заворгсектором райкома, хоть мелкому политику-неудачнику.

«Жмейкеры» подменили производство стратегий и идеологий — производством погонных метров и килограммов «избирательных товаров»: бейсболок и плакатов, значков и листовок, роликов и ручек с символикой и лозунгами. Место творческих интеллектуалов-стратегов заняли профессионалы лоббирования собственных бизнес-партнеров: полиграфических предприятий, крупных медиа-байеров, шоу-менов, производителей наклеек, воздушных шариков и прочей сувенирно-барахольной продукции. Место «избирательных технологий» заняли «избирательные товары». Если гуманитарных технологов могли иногда назвать «спецназом холодной войны» — то «жмейкеры» тоже имеют отношение к метафоре «холодной войны». Но они не имеют отношения ни к метафоре «офицеров», ни к метафоре «полевых командиров»: они — военные подрядчики.

Лишь вскользь заметим: когда главным становится не победа, а поставка продукта, военный поставщик начинает поставлять калибры, под которые нет снарядов, и снаряды, под которые нет калибров; гнилую тушёнку и просроченные сухпайки. Где-то к 1996 году «жмейкеры» окончательно поняли: избирательные деньги сравнимы разве что лишь с доходами от русско-японской войны 1905 года.

Рынок резко расширился. С одной стороны — в нём появился спрос на гораздо большее число «криэйторов»; с другой стороны, резко снизились как требования рынка — к ним, так и их собственные требования к себе: теперь они стали лишь «упаковщиками» лоббистских усилий производителей «избирательных товаров». Это (а также — заметим лишь в скобках — отсутствие в России любых собственно политических традиций правее коммунистической) привело к размыванию граней между политикой и шоу. Слой политтехнологов резко расширился, его качество не просто снизилось — en masse оно корневым образом изменилось.

Образовательная миссия гуманитарных технологов, пытавшихся действовать через пространство «политтехнологий», если и не провалилась — то начала критически пробуксовывать. Спрос на интеллектуальную компоненту политики так толком и не возник; политика деинтеллектуализировалась, то есть, говоря другим языком — стала глупой, дурной политикой.

Та же миссия, новое видение

Рынок гуманитарно-технологических продуктов в результате застрял в зоне ремесленного производства. Сегодня на нём действуют несколько «мастерских мысли» под руководством нескольких мастеров, которые, конечно, приобрели статус Больших Домов — но работают на заказы столь редкие, что (хотя и не бедствуют — а даже наоборот: в своём нынешнем масштабе процветают) вынуждены поддерживать крайне высокий уровень цен и не имеют ресурсов для масштабного развития. «Мастерские мысли», завязанные на одного-двух, в редком случае — на полдюжины мастеров, в «фабрики мысли» не превратились; или, говоря в другой метафоре, «think» производится в столь небольших количествах, что его в «tank» не закачаешь.

 «Резервуары мысли» нужны кому-то, кроме мыслителей, только тогда, когда существует спрос на постановку и достижение стратегических целей.

Здесь можно было бы разразиться гневными инвективами в адрес бестолковых финансовых, административных и публично-представительских (язык не поворачивается назвать их политическими) элит; но мы не будем этого делать. Элиты у нас, конечно, «со всячинкой» — но других нет, и в ближайшем будущем не предвидится. Образовательной миссии с элит творческих и интеллектуальных по отношению к элитам финансовым, административным и (квази)политическим никто не снимал. А значит — мы продолжаем быть ответственными за то состояние их умов, которое имеем.

Да, действительно: поскольку, как говорилось выше, в Стране всё-таки существуют люди, которым нужны пресловутые резервуары и фабрики мысли, и это сами мыслители — постольку несколько «мастерских мысли» героически продолжают пытаться перерасти в «фабрики». Но ресурс существующих рынков явно недостаточен: и это означает, что сейчас, как и 12 лет назад, нужно ещё раз создать новый рынок.

Следует найти другое пространство, отличное от политического, в котором гуманитарные технологии могут впитать в себя достаточный платёжеспособный спрос с тем, чтобы на этой основе поднять свою капитализацию на новый уровень.

Для этого гуманитарные технологи должны расширить представление о том, кто они такие — и стряхнуть с себя образ «избирательных технологов» и «пиарщиков». Гуманитарные технологи должны найти новый образ деятельности, которая могла бы объединить в себе по-новой продюсеров и терапевтов, дизайнеров и философов, психологов и проектных менеджеров, специалистов по коммуникации и мастеров педагогики.

Миссия гуманитарных технологий, их высокое предназначение — в том, чтобы творческое мышление, подобно «ангелу Максвелла», могло бы обеспечивать негэнтропийный процесс — впуская внутрь ветшающего порядка хаос как единственный ресурс его развития, и затем — «схватывая» его новым паттерном.
Эти поэтические образы для своей реализации требуют вполне прозаических достижений: нового рынка, новой масштабной деятельности, нового образа будущего и нового самоопределения гуманитарных технологов всех родов и мастей.

Гуманитарно-технологическая революция нужна Вам, и Вы нужны ей. Иначе — никаких «фабрик мысли».