Версия для печати

"Россия-Евразия" или "Остров Россия"? Отечественная политгеография в поисках "подлинной России"

Само слово "геополитика", придуманное шведским юристом-государствоведом Рудольфом Челленом в 1916 г., в последнее время стало не просто модным понятием, но, возможно, одним из смысловых "кодов" современной эпохи. Его употребляют по делу и без дела, к месту и не к месту, с пониманием и без. Учебников и разнообразных пособий, использующих в названии это слово, за последние пять лет в России издано около двух десятков; среди их авторов засветилось даже несколько политиков, в том числе депутатов Госдумы РФ (Зюганов, Жириновский, Митрофанов).

Тем интереснее появление среди этих индивидуалистических авторских творений коллективного проекта "Геополитическое положение России: представления и реальность", подготовленного в Центре геополитических исследований Института географии РАН группой исследователей под руководством Владимира Колосова. Авторы монографии озабочены почти провиденциальным вопросом: каковы должны быть геополитические сценарии развития Российской Федерации на заре нового тысячелетия? Для ответа на него анализируются самые разные факторы: экономика, финансы, транспортные сети, информационные коммуникации, духовная жизнь общества, национальная идентичность, русские общины в Ближнем и Дальнем зарубежье, религиозное сознание, искусство, геополитические образы в трактовке СМИ.

Удачной методологической находкой можно считать выделение геополитических оболочек России (на примере позднесоветской эпохи), отделявших ее от недружественных стран. Так, по мнению авторов, внешней и самой неустойчивой оболочкой был пояс стран-сателлитов "третьего мира", некогда объявивших о своем социалистическом выборе. Более устойчивой была оболочка из примыкавших к советским границам социалистических стран — членов СЭВ и Варшавского договора. Следующий уровень — республики СССР. Четвертая оболочка — неславянские республики и автономные округа в составе РСФСР / РФ. Геополитическая динамика конца 1980-х — начала 1990-х ознаменовалась последовательным разрушением первых трех оболочек, следствием чего стало приближение НАТО и шенгенского визового барьера вплотную к российским границам, а также формированием "асимметричной" федерации внутри самой России.

Владимир Колосов подвергает анализу все существующие в российском общественном, научном и околонаучном сознании геополитические рефлексии. Так, резкой критике поддаются геополитический и геостратегический курс Козырева, который, по мнению автора, стал продолжением курса Шеварднадзе и привел страну почти к полной потере политических и экономических позиций в большинстве важных регионов мира.

Критике подвергнут и столь распространенный в интеллектуальном сообществе географический и исторический детерминизм — экстраполяция исторического опыта и представлений о былых размерах Российской империи / СССР на модели перспективного развития России. По мнению Владимира Колосова, этот опыт остался в прошлом и ни в будущем, ни в настоящем он не сулит никаких гарантий на успех.

Теоретическая часть книги в значительной мере строится вокруг полемики с неоевразийством и геополитическими проектами Александра Дугина. Полемика примечательная, ибо отчетливо проясняет некоторые методологические особенности современной географии. Так, Колосов упрекает Дугина за географический детерминизм (соответствующие тезисы Макиндера и Хаусхофера кажутся ему неадекватными современности), за переоценку силового фактора в геополитике и недооценку геоэкономического, за антизападничество, за культивирование неоевразийцами образа врага, за умозрительность, отвлеченность их рассуждений, отсутствие анализа конкретных фактических данных. Главная же претензия — "ненаучный" подход Дугина, основанный на провиденциализме.

Для Колосова не является актуальной категорией даже Heartland, не говоря уже и о вовсе мистическом "катехоне" или "ныне удерживающем" (2 Фес. 2, 7), а ведь именно они являются основой геополитики неоевразийства, да и не только неоевразийства. Несомненно, геополитика в узком смысле — это не столько наука, сколько мировоззрение, состоящее как из вполне рациональных предпосылок, так и из категорий метафизического плана; на мой взгляд, вполне оправдано представление о геополитике как о деградировавшей сакральной географии. Поэтому мне представляется, что Владимир Колосов и его коллектив занимаются не геополитикой, а позитивистской наукой — политической географией и геополитологией. Их концептуальная установка — отказ от мифотворчества, от идеологических конструкций и универсальных парадигм, анализ объективного политического, экономического и гуманитарно-информационного положения России.

Для политгеографов, как правило, не представляет никакого интереса тематика провиденциальных идеологий, а глобальное противостояние СССР и США объясняется, по их разумению, политическими или экономическими факторами, но никоим образом не сакрально-географическими или эсхатологическими. Борьба за мировое господство рассматривается прежде всего как борьба за территории и природные ресурсы, но никогда как борьба за человеческие души.

С явной симпатией относится Владимир Колосов к менее радикальной и более прагматичной концепции "Острова России" Вадима Цымбурского, неоизоляционистской по своей сути, но и одновременно "антитретьеримской", "антипрозападной" и антиевразийской (приоритет в ней отдается освоению существующих внутренних территорий). К этому образу примыкает и эсхатологически более насыщенный образ России как осажденной крепости.

В главе "Остров Россия на пороге XXI века как часть мировой экономики" (автор — Андрей Трейвиш) предпринята попытка экономико-географического мониторинга экспортной, импортной и инвестиционной зависимости России в целом и отдельных российских регионов от внешнеэкономических факторов. В частности, раскрывается механизм небезызвестных афер с алюминиевым толлингом (основная компонента цены этого металла — энергия, которую в России можно приобретать дешевле ее реальной себестоимости; в результате, при "экспорте" 3 млн. тонн металла в год, толлингеры зарабатывали до 1,5 млрд. долларов, которые тут же переводились в оффшорные зоны, а бюджет России терял порядка 300 млн., ибо экспорт по этой схеме считался услугой и не облагался рядом налогов). За последние годы экспортная зависимость российской экономики возросла из-за сокращения экспорта из России оружия и продукции высокой степени переработки и из-за процентного возрастания в нем энергоносителей, которые, в свою очередь, зависят от конъюнктуры мировых рынков. Стратегическим просчетом "реформаторов" начала 1990-х называется то, что они изначально рассматривали СНГ не как аналог Евросоюза, но скорее как копию Британского Содружества Наций, представляющего собой инструмент постимперского "мирного развода".

В главе "Иностранные инвестиции в России: центр и периферия" (автор — Надежда Бородулина) небезынтересен вывод о том, что процесс импортозамещения может не только послужить толчком к оживлению отечественных производителей, но и привлечь западных инвесторов. Если будут созданы условия для затруднения прямого проникновения на российский рынок западных товаропроизводителей, то единственный выход для них будет — приход на тот же рынок со своим капиталом и последующая продажа произведенной в России же продукции. Несомненна справедливость такого вывода относительно товаров пищевой промышленности, ширпотреба и автомобилей, сомнительна — относительно продукции высокой степени обработки. Отмечается необходимость переориентации западных инвесторов с добывающих отраслей на производство (особенно высокотехнологическое) и перерабатывающие отрасли, чему должна способствовать ликвидация кабального для России законодательства о разделе продукции.

Многие из западных компаний, особенно те, которые "вложились" именно в производство, не спешат уходить с российского рынка, несмотря на финансовый кризис 1998 г., повлекший немалые убытки. Важным видом инвестиций следует считать и погашение российского внешнего долга Парижскому клубу (в его "германской" части) путем рублевых (а не валютных) инвестиций в перспективные проекты совместных российско-немецких и дочерних немецких предприятий, работающих в России.

Примечательна также глава "Русские за рубежом: национальное меньшинство или диаспора?" (авторы — Владимир Колосов и Дмитрий Заяц), в которой, не беря во внимание газетообразные штампы (например, утверждение, что после 1991 года 25 млн. русских невольно оказалось за рубежом) и сомнительность некоторых статистических данных, совершенно верно схвачена главная особенность представителей русской общины в "дальнем зарубежье" — неспособность, точнее, отсутствие воли к объединению в диаспору.

Диаспора понимается авторами не просто как представительные национальные меньшинства за рубежом — для ее оформления необходимо также наличие стержневой идеи, консолидирующей этническую группу, и организационных структур, деятельность которых направлена на реализацию диаспоральной идеи. Исходя из подобного понимания, делается вывод, что русская диаспора за рубежом существовала относительно недолгий срок — в 1920-1950-х годах — и ставила перед собою не столько утилитарно-прагматические или экономические задачи, сколько духовные — моральное противостояние коммунистическому режиму и возрождение утерянной дореволюционной России где-нибудь во Франции или Германии. Как правило, русская община сохраняет лишь внешние проявления диаспоры, чем принципиально отличается от китайской, арабской, греческой, польской или армянской диаспор.

В главе "Россия в религиозном измерении" (автор — Алексей Криндач) прослеживается процесс религиозной динамики на постсоветском пространстве. Распад коммунистического и атеистического СССР оказался детонатором вовсе не православного возрождения (как представлялось многим в самом конце 1980-х годов), а, наоборот, — усилившейся инославной экспансии. В Беларуси — укрепление национального римо-католичества (на Гродненщине) и протестантских сект (в Полесье), восстановление ликвидированного 150 лет назад греко-католичества (прежде всего — по инициативе гуманитарной интеллигенции, идейно близкой к БНФ); на Украине — буквальное отпадение трех западноукраинских епархий в унию, православный раскол, рост экстремистских настроений в среде крымских мусульман-суннитов; на всем постсоветском пространстве — засилье неосинтетических культов и тоталитарных сект, а также конфликт Москвы и Константинополя.

Глава "Геополитическая картина мира в российских средствах массовой информации" (автор — Дмитрий Заяц) полностью построена на анализе географически привязанных материалов "Независимой Газеты" (под редакцией Виталия Третьякова). Эта газета выбрана для анализа как наиболее интеллектуальная газета (по исследованию 1999 г., 64% читателей имеют высшее образование, 22% — ученые степени); территориальный охват ее публикаций значительно шире других московских газет — она уделяет постоянное внимание и регионам России, и странам СНГ, и международным отношениям. По числу проблемных политических публикаций в "Независимой Газете" 46,8% уделено теме СНГ (абсолютно лидирует Украина — 1050 публикаций за период 1997-1999 годов, далее следует Грузия с Абхазией — 948 публикаций, Белоруссия — 779, Югославия — 708, США — 693).

В современном мире именно СМИ — наиболее влиятельный фактор создания геополитических имиджей, они играют определяющую роль в формировании образов стран, выгодно подавая читателям и зрителям одну страну или регион и, наоборот, навязывая совершенно негативный образ других. Так, именно благодаря этим "орудиям" информационной войны удалось демонизировать в глазах западноевропейцев и американцев Югославию в 1999 г., а также создать резко негативный образ российской армии в ходе "первой чеченской кампании"; благодаря соответствующей политике СМИ Запад воспринимает Россию не иначе как страну, сплошь состоящую из "русской мафии".

Глава "Россия в художественных образах русских и советских поэтов и композиторов" (авторы — Тамара Галкина, Ольга Лавренева, Владимир Колосов) вполне новаторская для подобного рода исследований. Литература, музыка, изобразительное искусство являются мощными инструментами формирования национальной идентичности, самосознания и представлений о той или иной территории. На примере русской поэзии и симфонической музыки XVIII-XX в. прослеживается динамика образа России с точки зрения самоидентичности в координатах "Восток — Запад", "Россия — Европа".

Автор главы "Русская идентичность: представления о себе и своем месте в мире" Лев Гудков, проанализировав огромный массив публикаций в прессе за последние годы, посвященных русской идентичности, приходит к выводу, что за риторикой "великой державы" и смысловым противопоставлением "Восток — Запад" на самом деле скрывается подсознательное стремление большей части населения к стабильности, упорядоченной общественной жизни, отвержение экономических и иных социальных экспериментов и потрясений.

Большинство книг о геополитике заканчивается на пафосной, оптимистической ноте: мол, все нормализуется, вернется на свои места, Россия снова станет великой державой, мировым стратегическим полюсом. Авторы разбираемой работы, видимо, принадлежат к "хорошо информированным оптимистам" (что, в общем-то, и входит в задачу политической географии), поэтому их выводы куда как безрадостнее (одна из глав так и называется: "Хмурое утро"!) — они констатируют общее ослабление российских позиций в мире. Впрочем, политическое возрождение любой страны, в т. ч. и возрождение России, немыслимо без четкого и адекватного знания о самих себе, в чем как раз и преуспели авторы книги "Геополитическое положение России: представления и реальность".