Главная ?> Авторы ?> Неклесса -> A la carte
Версия для печати

A la carte

... ощущение возможной реальности
 следует ставить выше ощущения реальных возможностей.

Р.Музиль

«Времена, в которые мы живем, полны угроз и опасностей. Но мы настолько занялись собственными делами, что, в конце концов, утратили представление о сложности окружающего нас мира... В истории трудно найти другой период, когда люди смотрели бы в будущее с такой неподдельной тревогой. В самом деле, это похоже на возврат к Средним векам, когда разум
человека был объят страхом перед наступлением нового тысячелетия...»
[Римский клуб 1997: 61].

Слова, процитированные выше, принадлежат А.Печчеи, основателю и первому президенту «Римского клуба»; они были произнесены еще в середине 60-х годов ушедшего века — как раз накануне «вступления в фазу новой метаморфозы всей человеческой истории» (З.Бжезинский), «великого перелома» (Р.Диес-Хохлайтнер — нынешний президент Римского клуба) или даже «мировой революции» (И.Валлерстайн). Уже тогда разгорались дискуссии о перспективах современной цивилизации, о необходимости внесения серьезных коррективов в стратегию ее развития, о стоящих перед человечеством глобальных проблемах, о конфигурации социального космоса, о контурах грядущего мира. В те годы формировалась также новая концепция социальных наук, в основу которой были положены принципы междисциплинарного подхода к анализу возникающей реальности, долгосрочного прогноза развития ситуации и планетарного охвата множащейся феноменологии перемен.

Иначе говоря, речь шла о глобальной трансформации всего сложившегося миропорядка и параллельно — о серьезном осмыслении нового социального универсума...

Сейчас, на пороге наступившего века, можно, кажется, подвести некоторые предварительные итоги происшедшего глобального сдвига. Очевиден также рост интереса к «планированию истории», к крупным смыслам социального бытия. Нас равно интригуют и дальняя перспектива2 , и объемная ретроспектива истории, приоткрывающие ее сокровенную суть, «мы… оглядываемся назад, ища причин, либо смотрим в будущее, ожидая свершений» [Милош 2000: 62]. Посему не случайно и почтительное семантическое изменение, плавно происшедшее в наименовании актуального рубежа эпох: от fin de siecle к fin de millenium.

Множественность перемен вкупе с энергией информационной революции порождают, однако, своего рода «техническую проблему» сохранения целостности социального знания, постижения всего разнообразия интеллектуального контекста, когда даже простой учет увеличивающихся исследований и точек зрения по актуальным проблемам современности становится все более трудновыполнимой задачей. В самом конце уходящего тысячелетия о контурах новой цивилизации, о своем видении будущего общества сочли необходимым высказаться многие из ведущих исследователей социальной перспективы [см. Toffler A. and Toffler H. 1995; Naisbitt 1995, 1996; Wallerstein 1995, 1998; Huntington 1996; Galbraith 1996; Castells 1996, 1997, 1998; Drucker 1996, 1997, 1999; Thurow 1996, 1999; Touraine 1997; Brzezinsky 1997; Luttwak 1998; Etzioni 1999; Fukuyama 1999; Giddens 2000 и др.]. Среди дискуссионных проблем современности такие ключевые феномены, как глобализация3 , социальный постмодерн4 , хозяйственная трансформация мира [Davidow Malone 1992; Dunning 1993; Cline 1995; Etzioni 1996; Caufield 1997; Strange 1997, 1998; Cohen 1998; Taffinder 1998; Halal, Taylor (eds.) 1999.], интенсивное развитие информационной экономики (или, как ее стали определять, knowledge-based economy)*, наконец, генезис «новой экономики» в США [Gordon, Morgan, Ponticell 1994; Danziger 1995; Frank, Cook 1996; Bootle 1996; Chatfield 1997; Galbraith 1998; Koch 1998; Davis, Wessel 1998; Elias 1999]. В последние годы публикуется также значительное число работ об азиатско-тихоокеанском регионе, о становлении там комплементарного пространства индустриальной цивилизации — Нового Востока, преимущественно на просторах Восточной и Юго-Восточной Азии. [Naisbitt 1996; Pomfert 1996; Weidenbaum, Hughes 1996; Brahm 1996; Drucker, Nakauchi 1997; Hiscock 1997; Naughton (ed.) 1997; Kemenade 1997; Postiglione, Tang (eds.) 1997; Dorn (ed.) 1998; Bernstein, Keijzer 1998; Haley, Tan, Haley 1998; Rowen (ed.) 1998; Katz 1998; Yip 1998; Lee 1998; Harrison, Prestowitz Jr. (eds.) 1998; McLead, Garnaud (eds.) 1998; Gough 1998; Goldstein 1998; Henderson 1999; Godement 1999; cм. также в рус. переводе: Накасонэ 2001].

При всем том процессы, разворачивающиеся на планете, вряд ли можно счесть однозначными, тем более легко прочитывающимися. Социальные, политические, экономические мутации образуют новые семантические конструкции, структура звеньев которых в каждом отдельном случае вроде бы ясна, но общий смысл — темен, а механизм действия нередко обескураживает. Осмысление глобальной трансформации мира является сейчас едва ли не основным интеллектуальным занятием гуманитарного научного сообщества. Так, например, в поствестфальской системе международных отношений помимо многочисленных частных изменений происходит мутация самой номенклатуры данных отношений, понимаемых
как inter-national relations, т.е. сфера компетенции исключительно национальных государств, этого специфического продукта эпохи Нового времени. Расширившееся поле международных связей Нового мира представляет в настоящий момент заметно более диверсифицированную систему взаимодействия самых разнообразных источников (субъектов) глобального влияния или intra-global relations.

К началу нынешнего века на планете отчетливо проступили контуры ее новой, монополярной геометрии. «Окончание тысячелетия совпадает с периодом, когда преимущество Америки превратилось в доминирование, — констатировал в 2000 г. Г.Киссинджер. — Никогда прежде ни одна страна не достигала такого преобладающего положения в мире и в столь многих областях деятельности, начиная от производства вооружений до предпринимательской активности, от технологических достижений до массовой культуры» [Kissinger 2000]. А С.Бергер, помощник по национальной безопасности 42-го президента США У.Клинтона, выступая тогда же в Национальном клубе печати с докладом «Американское лидерство в XXI веке», закончил речь следующими словами: «Америка достигла такого уровня, когда по своей силе и процветанию мы не имеем себе равных. Это очень хорошая позиция для вступления в новую эру» [Бергер 2000].

«Кто равен мне в мире сем?» Однако лидерство США в постсовременном мире все чаще связывается с экономическим и военным превосходством и все реже с превосходством моральным. Критике также подвергались расхождение между политической риторикой и повседневной практикой американской администрации, ее неумение плавно и гармонично трансформировать декларируемые принципы правления в общепринятые нормы поведения, способность США удержать мировую ситуацию от сползания к хаосу и последующему коллапсу.

Действительно, построение универсального сообщества, основанного на началах свободы личности, демократии и гуманизма, на постулатах научного и культурного прогресса, на идее вселенского содружества национальных организмов, на повсеместном распространении модели индустриальной экономики — эти цели и принципы оказались сейчас под вопросом. Напротив, происходит размывание структур гражданского общества, секулярного мироощущения, демократических принципов и процедур, все чаще используемых как камуфляж для совсем не демократической политики. В результате мировое сообщество оказывается перед дьявольской альтернативой: императивом создания комплексной системы глобальной безопасности, «ориентированной на новый орган всемирно-политической власти» или переходом к явно неклассическим сценариям новой, нестационарной модели международных отношений.

«Не будет преувеличением утверждение, что в наиболее сознательных кругах западного общества начинает ощущаться чувство исторической тревоги и, возможно, даже пессимизма, — описывает создавшееся положение З.Бжезинский. — Эта неуверенность усиливается получившим широкое распространение разочарованием последствиями окончания холодной войны. Вместо “нового мирового порядка”, построенного на консенсусе и гармонии, явления, которые, казалось бы, принадлежали прошлому, внезапно стали будущим» [Бжезинский 1998: 251].

В провозглашенной Америкой «Национальной стратегии для нового столетия» прямо констатировалось, что баланс безопасности в мире динамичен и неустойчив, поскольку подвержен угрозам, опасный потенциал которых «имеет тенденцию к росту». А Киссинджер в процитированной выше статье, опубликованной, кстати, под характерным названием «Наше близорукое видение мира», отмечает, что американское общество «в результате окончания холодной войны испытало искушение навязать миру в одностороннем порядке свои предпочтения без учета реакции других народов либо иных долгосрочных издержек данного курса» [Kissinger 2000].

Современная цивилизация переживает универсальную, системную трансформацию и в ряде своих жизненно важных проявлений демонстрирует черты новой эпохи. Вот, пожалуй, главный итог, сухой остаток от многочисленных дискуссий ХХ в. Кроме того, в конце столетия чаще, чем прежде, можно было услышать о неприглядных, теневых сторонах Нового мира.

Зародившаяся тревога за будущее цивилизации заставляет напряженно размышлять о признаках катастрофы — все более отчетливых сполохах роковой надписи «мене, текел, фарес» на возводимых конструкциях постсовременного мира. В 90-е годы, в разительном контрасте со схемами global village 60-80-х годов звучат рассуждения о наступлении периода глобальной смуты (З.Бжезинский), о грядущем столкновении цивилизаций (С.Хантингтон), об угрозе планетарного хаоса (К.Санторо), о движении общества к новому тоталитаризму (Иоанн Павел II), о конце либерализма (И.Валлерстайн), о капиталистической угрозе демократии со стороны не ограниченного в своем «беспределе» либерализма и рыночной стихии (Дж.Сорос), о поражении цивилизации и пришествии нового варварства…[Brzezinsky 1993; Huntington1993, 1996; Santoro 1994; Окружное послание папы Иоанна Павла II 1997; Wallerstain 1995; Soros 1998.]. Определенную и характерную трансформацию претерпели взгляды Ф.Фукуямы [cм.: Fukuyama 1999]. В ряде исследований стала проявляться весьма критичная оценка процесса экономистичной глобализации, указывающая как минимум на его неоднозначность [Barnet, Cavanagh 1994; Martin, Schumann 1997; Greider 1997; Rodrik 1997, 1998; Doremus, Keller, Pauly, Reich. 1998; Shutt 1998; Gray 1998].

Характер актуальной экономической реальности может быть выражен, пожалуй, следующей формулой: то произведено, что продано, то капитал, что котируется на рынках, а бытие определяется правом на кредит (неосвоенной пока остается, пожалуй, лишь завершающая логический круг теза: тот не человек, кто не налогоплательщик). Ярко проявились такие феномены как мировая резервная валюта — алхимический кредит последней инстанции; глобальный долг, процентные выплаты по которому служат источником новых займов; последовательная приватизация прибылей вкупе с социализацией издержек; свобода движения капиталов и параллельно — препоны на путях перемещения трудовых ресурсов; экспорт сверхэксплуатации и манипулирование рынком; управление рисками и хорошо темперированная хаотизация; универсальная коммерциализация жизни и механистичная максимизация доходов без учета состояния социальной среды и хозяйственной емкости биосферы. Кроме того экономика «вашингтонского консенсуса» оказалась потенциально уязвима для эффекта «глобального домино».

Серьезные трансформационные процессы развиваются также в сфере культуры. Ее плоды рассматриваются как специфический интеллектуальный ресурс — интернациональное сырье информационно-экономических процессов и проектов. Иначе говоря, происходит декомпозиция культуры с последующей интенсивной эксплуатацией прежних достижений, их произвольной реконструкцией и «оптимизацией» в соответствии с той или иной конкретной задачей (подчас противоположного свойства). Отдельные элементы обширного культурного наследия человечества все шире используются с достаточно утилитарными, «прикладными» целями, превращаясь в компоненты (a la Lego) эклектичного трансформера постсовременной культуры. Особая роль при этом отводится не углублению содержания, а совершенствованию обработки, аранжированию разнородного материала, стратегическая же цель видится не в познании смысла жизни, а скорее в ее системной организации. К тому же создатель культурного объекта нередко заранее учитывает маркетинговую стратегию, встраивая ее компоненты непосредственно в художественную ткань. Весьма схожие процессы развиваются и в науке.

В последние годы чаще звучит тема деконструкции, связанной с глобализацией массовой мифологии, нередко затмевающей драматичные реалии нового мира, сковывающей процесс его осмысления. Глобализация рассматривается теперь более «объемно» — как процесс, объединяющий широкую интеграцию ряда сфер человеческой деятельности и повсеместное распространение определенного цивилизационного стандарта, подчас форсированное. Между тем возникает тема конкуренции различных версий глобализации как основное проблемное поле наступившего века. Кроме того стало формироваться международное антиглобалистское протестное движение, объединившее несколько сот неправительственных и религиозных организаций и уже проявившее себя в 1999-2000 гг. акциями в Сиэтле, а также в Кельне, Лондоне, Бангкоке, Давосе, Вашингтоне, Нью-Йорке, и, наконец, — в Праге и Ницце. На этом поле столкнулись чрезвычайно различные силы, питаемые совершенно разными источниками...

Глобальное гражданское общество так и не сложилось, более того, его перспективы становятся все более туманными. Теперь, задумываясь о горизонтах и альтернативах современной цивилизации, все чаще приходится размышлять и о вероятности иного, постглобалистского конца истории. Современная «археология будущего» (future research) вообще напоминает модернизированный ящик Пандоры. Параллельно развивается нормативное прогнозирование, разновидность волевой организации будущего. Переставая быть дочерью социологии и права, политология обретает сейчас новых родителей или, точнее, опекунов в лице стратегического анализа и планирования. Еще Э.Янч, один из отцов-основателей Римского клуба, писал об «активном представлении будущего», или, что то же самое, о «поглощении прогнозирования планированием». Значительно раньше, по-видимому об этом же писал некто К.Маркс, призывая науку перейти от объяснения реальности к ее преобразованию.

На профессиональной футурологической кухне сейчас пекутся весьма специфические пироги, которые, однако, не всегда доступны публике с улицы. Впрочем, время от времени пара-тройка очередных экзотичных блюд все же предлагается urbi et orbi, становясь таким образом «достоянием общественности» и служа темой застольных бесед, пока либо блюдо не простынет, либо повседневность не переменится.

Примером тут могут служить сюжеты создания общепланетарной налоговой системы и всемирной currency board; институционализации страхования национальных рисков и долгосрочного планирования динамики/географии ресурсных потоков; конвертации финансового пузыря в реальные активы и последующего масштабного перераспределения основных фондов; возможности контрнаступления мобилизационных и административных проектов; перспектив радикального отхода некоторых ядерных держав от существующих «правил игры» и более свободного, нежели прежде, применения самых современных военных средств, в т.ч. в качестве репрессалий; растущей вероятности демонстрационного использования оружия массового поражения и той или иной формы ядерного инцидента; транснационализации криминальных структур и превращения терроризма в международную систему; вероятности универсальной децентрализация международного сообщества и освобождения социального хаоса…

Вот один из тревожных «кухонных» рецептов наступившего века под названием «Конец эпохи»: модель развития событий, «перпендикулярная» по отношению к распространенным схемам эры процветания — как Америки, так и мира.

Спазмы практически ежегодных локальных и региональных кризисов на планете, кажется, постепенно ведут дело к заключительному аккорду современной эпохи — масштабной кризисной ситуации в США. Сброс многих проблем американской экономики во внешней мир — начало чему было положено утверждением уникального статуса доллара как фактически мировой резервной валюты — имеет свою пограничную линию: глобальный фундамент финансовой «пирамиды». (При толике фантазии и мрачного юмора можно предположить, что нечто подобное как раз и изображено на долларовой банкноте). Данная ситуация была, практически, реализована на планете в 90-е годы прошлого века после краха Восточного блока и распада СССР. Кроме того, с отменой золотого паритета, доллары, утратив объективное измерение, трансформировались, по сути, в акции «корпорации США», чье обеспечение есть символическая производная от общего благосостояния страны (и образа этого благосостояния), а потому оно проблематично, когда речь заходит о «гамбургском счете» и реальных ресурсах.

Соответственно, другой «черный» сюжет современности — крах перегретого американского фондового рынка вследствие специфических проблем новой экономики и растущих диспропорций между экономикой «старой» и «новой» — будет иметь следствием не дефляцию, а инфляцию доллара. При этом основной вопрос для профессионалов даже не в вероятности развития кризиса, а в определении его масштабов и траектории.
Федеральная резервная система и фондовый рынок — мозг и сердце американской экономики. Однако уже не только американской... Учитывая замыкание Америкой на себя основных экспортных и финансовых потоков планеты, кризис, судя по всему, имеет шансы стать общемировым. В условиях коллапса мировой торговли автоматически возрастает роль протекционизма, значение национальных ресурсов и производственных мощностей, что, наряду с валютной лихорадкой, стимулирует глобальное перераспределение собственности и «новый реализм» в отношении особо значимых фондов. Возможности же повторного комплексного сброса энтропии вовне лежат теперь для США в значительной мере не столько в области финансовых, сколько военно-политических технологий. Тень этого «сломанного горизонта» можно при желании опознать в нетрадиционных для Америки перипетиях последней президентской кампании — открытой борьбе за право управлять стратегией и траекторией кризиса.

Другие актуальные продукты политологической кухни получили весьма характерные этикетки «Реориентализация» и «Второй ядерный век», о чем мне уже доводилось писать на страницах журнала «Полис» [см. Неклесса 2000]. К концу первой четверти нынешнего века растущий демографический и экономический (прежде всего за счет Восточной и Южной Азии) вес Нового Востока может серьезно повлиять на социальную картографию планеты с соответствующими политическими следствиями. Середина же столетия возможно станет своеобразным цивилизационным Рубиконом. Что касается военной сферы, то ползучее распространение ракетных технологий и всего спектра оружия массового поражения стало хотя далеко не повсеместным, но свершившимся фактом. Кроме того, даже краткое перечисление основных субъектов азиатской военной мощи — Китай, Япония, Северная и Южная Корея, Вьетнам, Индия, Пакистан, Иран, Израиль — несмотря на неполноту и явную эклектичность списка, а может быть, именно вследствие этой эклектичности, заставляет лишний раз задуматься над степенью безопасности и конфигурацией глобальной системы XXI в. [см. Foreign Affairs 2000]. Здесь, на новом историческом витке мы возвращаемся как к проблеме ядерной катастрофы, так и ко все чаще возникающим в последнее время реминисценциям на тему исторической судьбы государств крестоносцев...

Крышки с некоторых «кухонных» котлов не хочется даже приподнимать (тут вспоминается известный эпизод из «Синей птицы», только на этот раз предостережения феи Ночи совсем не кажутся фальшивыми). Сюжеты катастроф, просчитываемых кризисными центрами, многообразны. Например, вероятность групповой атаки низколетящими спортивными самолетами, пилотируемыми камикадзе, по атомным электростанциям индустриально развитых государств. При этом цель полета в случае обнаружения самолета в воздухе может быть декларирована, скажем, как экологическая акция протеста, а на борту публично (с целью выигрыша критически важного времени) заявлено что-либо наподобие отходов этих самых электростанций...

...Есть также блюда «Новая мировая анархия» и «Конец демократии».

О перспективе новой мировой анархии заговорили еще несколько лет назад, но скорее как о символической альтернативе новому мировому порядку. Тезис, однако, оказался многомернее и глубже его распространенных публицистических интерпретаций.

Речь идет о поиске собственных, оригинальных начал грядущего строя, о радикально иных прописях взаимодействия человека и общества в меняющейся социальной среде. При этом вспоминаются не только постулаты открытого общества и свободной конкуренции или опыт корпоративизма и солидарности, но также идеи субсидиарности, мысли Прудона, Бакунина, Кропоткина, Чаянова о «локальной самоорганизации»5 . Испытывающая кризис парадигма демократического управления обществом сталкивается в настоящее время с развитием альтернативной системы политических воззрений — набирающей вес концепцией действенного суверенитета личности («тот маг, кто свободен, знающ и действует»), а также сопутствующей ей схемой сетевой, горизонтальной организации социума.

На протяжении истории демократия претерпевала метаморфозы. Очевидно, что демократия рабовладельческого полиса с ее традициями остракизма и модель гражданского общества, ориентированного на соблюдение прав меньшинств, весьма различны. Современной кризис института демократии также носит не частный, а системный характер: массовое общество потребления заметно отличается от модели гражданского общества Нового времени. Диапазон воздействия на социальные процессы сейчас существенно шире, в т.ч. за счет развития технических средств управления массовым поведением, что провоцирует развитие вполне легальных политтехнологий, извращающих и подрывающих такие основополагающие принципы демократии, как институт народного волеизъявления или публичность политики, превращая их, по сути, в фикцию. В результате все большее распространение как на Мировом Юге, так и на Мировом Севере, — хотя и в разных формах, — получает химера «управляемой демократии»: своего рода симбиоз политических декораций демократии и реально действующих механизмов олигархии либо авторитаризма.

Сейчас, при сохранении формальной приверженности принципам демократии, все очевиднее становится вызревание механизма социального управления, основанного на иных, нежели публичная политика, принципах: примата безличной, или прямо анонимной «власти интеллектуальной элиты и мировых банкиров» и на национальном, и на глобальном уровне. Институты демократии вытесняются властью иерархии, происходит «постепенное формирование все более контролируемого и направляемого общества, в котором будет господствовать элита… Освобожденная от сдерживающего влияния традиционных либеральных ценностей, эта элита не будет колебаться при достижении своих политических целей, применяя новейшие достижения современных технологий для воздействия на поведение общества и удержания его под строгим надзором и контролем» [Brzezinski 1976: 252]. Во всем этом чувствуется дыхание даже не кальвинистского, а иного, более жесткого, гностического элитаризма.

Демократия действенно организовывала, контролировала и ограничивала власть в рамках национального государства, однако ее возможности заметно снижаются в условиях транснационализации мира, роста слабо регулируемых экономических и информационных констелляций, чье политическое влияние и арсенал манипулирования поведением людей выхолащивают саму идею публичной политики. В новом контексте тезис об универсальности и приоритете прав человека становится антиномией политической практики, кодируя две различные ее тенденции. Одну, вполне проявившуюся, — ослабление роли национальных политических институтов и возвышение структур транснациональных. Здесь принцип защиты прав человека служит подчас рычагом для взлома прежней системы политической регуляции. И другую, — напрямую связанную со статусом личности, ее претензией на универсальный суверенитет («человек — личность, а не частица хора»), — воплощающуюся сейчас в первых версиях сетевого общества и частично проявившуюся в столь различных феноменах, как, скажем, венчурная экономика или антиглобалистское движение. Самоорганизация тут заменяет иерархию.

Политика, любая примысленная извне политика — в своем сердце ленива, продажна и утопична, она проектирует гиперреальность коллективного бессознательного либо гротеск. Предприниматели в сравнении с ней сама трезвость, они строят мир, в котором люди живут, а не грезят. Их рефлекторное целеполагание — деятельный здравый смысл, а оргструктура рынка — сама по себе минимально необходимая и максимально достаточная политика. И одновременно — анархия..., ибо, являясь самодостаточным, рынок естественным образом отрицает необходимость иной власти.

Планирование здесь основано на индивидуальном риске, это обдуманный и персональный шаг в бездну; союз — доброволен, даже «партнерство в безумии» (в бизнесе свой реестр как состоявшихся, так и тотально обанкротившихся «безумных идей»); социальная политика — модус реального состояния человеческого сердца, но никак не бюрократическая аллегория. Политическая же (демократическая) власть, видит во всех этих материях прекрасные резоны («PR-опционы») для самооправдания и продвижения; она инстинктивно тянется к риторике и демагогии как профессиональной дубинке, будучи порой буйно сентиментальной. Временами она просто тяготеет к шаржу, или тому, что «читателям газет» представляется шаржем; нагуливая подчас в разряженной атмосфере облагодетельствованных граждан («паситесь мирные народы, к чему стадам дары свободы?») очередную и слишком часто тоталитарную по своим последствиям утопию.

Фантазеры, впрочем, проникают и в рыночную среду. Пользуясь финансово-денежной магией, этим действенным аналогом умозрительной «игры в бисер», они выстраивают воздушные замки, разворачивая neverending story алхимического кредитного замысла и лабиринтообразную картографию долговых платежей. А когда устойчивость окружающего мира серьезно поколеблена, утопия сменяется готической fantasy условно управляемого хаоса и хорошо продуманного, но столь же ограниченного по своим реальным возможностям страхования рисков.

В сущности, сама по себе демократия безлична и неконструктивна; более того, она творчески стерильна, о чем писал еще Герцен (хотя первым в этом ряду следует поставить, наверное, Аристофана с его лысым и выжившим из ума Демосом); плодотворна же кооперация личностей, их «заговор», «проект»: все последующее зависит от состояния душ «заговорщиков». Постсовременная демократия может быть охарактеризована и как уплощенная соборность — соборность, из которой изъята суверенная личность, — этой своей стороной напоминая управляемую общину с ее трайбалистскими инстинктами и обессмысленными ритуалами. Данный изъян демократия стремится компенсировать, делегируя власть, приглашая «варягов», однако делает это все более несовершенным образом и уже не вполне самостоятельно.

Подобная аргументация, в силу различных причин маргинальная, «подозрительная» и совсем неактуальная еще лет десять назад, ныне обретает второе дыхание в мире идей новой оргструктуры рынка и обретающих плоть схем сетевого общества.

Кардинальные перемены в мировоззренческом строе, в общественной психологии для нас на деле ничуть не менее важны, чем содержание материальной, событийной жизни общества, ибо они-то, в конечном счете, и являются тем основным, определяющим фактором социальных революций, который инициирует грандиозные трансформации экономического и политического статуса мира. Именно изменение состояний души и ума, появление альтернативных мировоззрений, а на их основе — влиятельных интеллектуальных концептов, вселенских социокультурных проектов, воплощавшихся затем с той или иной мерой полноты, разрывали инерцию бытия, порождая его новые устойчивые формы...

И здесь наше внимание привлекает еще один, словно бы начертанный на древнем пергаменте, рецепт сумрачной кухни, рецепт на этот раз несколько иного рода, хранящийся в дальнем углу, под ярлыком «Постхристианская цивилизация».

Прежняя конструкция цивилизации претерпевает на протяжении всего ХХ в. серьезную трансформацию, постепенно сужая и утрачивая свой исторический горизонт. Социальное творчество наступившего века характеризуется интенсивным продвижением нового поколения исторических проектов, международных систем и социальных мотиваций, полностью отринувших существовавшие культурные корни и исторические замыслы, но при этом вполне воспринявших внешнюю оболочку современности, ее поступательный цивилизационный импульс. Начала же, принципы и целеполагания прежнего миропорядка подвергаются при этом фундаментальной ревизии, и то специфическое, что одухотворяло его институты со временем, пожалуй, будет вновь — как когда-то, в первые века нашей эры — легитимно обитать в сердцах и нигде более.

Иной культурно-исторический геном эпохи социального Постмодерна утверждает сейчас на планете собственный исторический ландшафт, политико-правовые и экономические реалии которого заметно отличны от аналогичных институтов общества Модерна. Несостоявшееся духовное и социальное единение планеты на практике замещается ее хозяйственной унификацией. А место гипотетичного мирового правительства, действующего на основе принципа объединения наций, фактически занимает безликая, анонимная экономистичная власть. Сегодня в лоне мирового сообщества складывается универсальный трансформер Pax Oeconomicana, объединяющий на основе универсального языка прагматики светские и посттрадиционные культуры различных регионов планеты.

Рожденная на пороге третьего тысячелетия неравновесная и эклектичная конструкция Глобального Града есть, таким образом, продукт постмодернизационных усилий и совместного творчества всех актуальных персонажей современного мира. Потому первые плоды глобализации имеют странно синтетический привкус, а ее конструкции, являясь универсальной инфраструктурой, подчас напоминают мегаломаничную ирригационную систему, чьи каналы обеспечивают растекание по планете уплощенной информации и суррогата массовой культуры. В результате распространение идеалов свободы и демократии нередко подменяется экспансией энтропийных, понижающихся стандартов в различных сферах жизни, поток же истории между тем вливается в новое русло.

Духовный кризис цивилизации привел к расщеплению модернизации, вестернизации и евангелизации на обширных пространствах Третьего мира. В результате периферия евроцентричного универсума породила ответную цивилизационную волну, реализовав повторную встречу, а затем и синтез поднимающегося из вод истории неотрадиционного Нового Востока с постхристианским Западом. Культура христианской Ойкумены, все более смещаясь в сторону вполне земных, материальных, человеческих, слишком человеческих ценностей, столкнулась с рационализмом и практичностью неотрадиционного общества, успешно оседлавшего к этому времени блуждающую по миру волну утилитарности и прагматизма.

Процессы демодернизации — это также второе дыхание духовных традиций и течений, отодвинутых в свое время в тень ценностями и реалиями общества Модерна; традиций, взглядов и воззрений, иной раз прямо антагонистичных по отношению к культурным основам Нового времени, но выходящих сейчас на поверхность то в виде разнообразных неоязыческих концептов, плотно насытивших культурное пространство западного мира, то как феномен возрождения и прорыва квазифундаменталистских моделей (а равно и соответствующих политических схем) на обширных просторах бывшей мировой периферии. На планете дует новый ветер. Как почти две тысячи лет назад, в начале нашей эры речь, судя по всему, идет о новом глобальном проекте, новом универсуме, новом интернациональном сообществе.

История вышла за пределы Мира Модерна. На планете возникает контур иной вселенской цивилизации, содержащей, однако, в своей симфонии странно знакомые обертоны. Мир древний, античный* из мира предшествующего в чем-то существенном становится, кажется, миром наследующим, миром-предводителем. При этом место традиционных, охранительных по своей природе и страшащихся будущего культур занимает энтузиазм динамичной и устремленной в неизвестность неоархаики. Глубинная страсть Нового мира — элитаризм, избранничество, основа социальной конструкции — вселенское неравенство, духовное зерно — освобожденный от многочисленных пут, сияющий гнозис... «И будете как боги, знающие добро и зло».

Так в прихожей III тысячелетия, в контексте цивилизованного взаимодействия, тайного соперничества, открытых столкновений схем мироустройства и культурных архетипов складывается многомерный, пока еще окутанный дымкой утреннего тумана Новый мир наступившего века.


1. A la carte (франц.) — “По карточке”. О заказе блюд в ресторане по усмотрению заказчика.

2. Вот по необходимости весьма краткий список трудов последнего десятилетия, оценивающих новые горизонты общества (помимо упомянутых в других местах статьи): [Sakaya 1991; Reich 1992; Kennedy 1993; McRae 1995. Heilbroner 1995; Schwartz 1996; Hopkins, Wallerstein et al. 1996; Cannon. 1996; Easterlin 1996; de Santis 1996; Gibson 1997; Dertouzos 1997; Celente 1997; Hesselbein, Goldsmith, Beckhard (eds.) 1997; Hesselbein, Goldsmith, Beckhard, Schubert (eds.). 1998; Yergin, Stanislaw 1998; Hammond 1998].

3. Перечислю лишь малую толику работ, опубликованных в это время и связанных с темой глобализации мира: [Robertson 1992; Dicken 1992; Carnoy, Castells, Cohen, Cardoso 1993; Dunning 1993; Ohmae 1994; Barber 1995; Waters 1995; Ohmae (ed.) 1995; Hirst, Thompson 1996; Sassen 1996; Solingen 1998; Burtless, Lawrence, Litan, Shapiro 1998; Kofman, Youngs (eds.) 1998; Michie, Smith (eds.) 1999; Held et al. 1999].

4. Среди работ 90-х годов, посвященных социальному постмодерну [Pfohl 1990; Lash 1990; Giddens 1990; Poster 1990; Inglehart 1990; Rose 1991; 1991; Jameson 1991; Sayer 1991; Featherstone 1991; Lash et Friedman (eds.) 1992; Gellner 1992; Crook, Pakulski, Watters 1992; Beck 1992; Smart 1992; 1996; Touraine 1992; 1997; Callinicos 1994; Bauman 1994; Lyon 1994; Turner (ed.) 1995; Harvey 1995; Bertens 1995; Kumar 1995; Handy 1997; Inglehart 1997; Albrow 1997; Best, Kellner 1997]. На русcком языке см.: [Новая постиндустриальная волна на Западе 1999, Глобальное сообщество: новая система координат 2000].

5. «Двадцатый век стал свидетелем целой серии бунтов против секулярно-либерально-капиталистической демократии. Эти бунты потерпели поражение, но источники, питающие подобные бунты, остаются», — пишет известный американский публицист и интеллектуал И.Кристолл. Подобные «камни преткновения» (problematics of democracy) существуют, по его мнению, и в США, включая в себя «тоску по сообществу, духовности, растущее недоверие к технологии, перепутавшиеся понятия свободы и вседозволенности и многое другое» [цит. по Ошеров 2001:184].

Литература

Бергер С. 2000. Американское лидерство в XXI веке — цит. по: Компас, №5.

Бжезинский З. 1998. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М.

Глобальное сообщество: новая система координат (подходы к проблеме). 2000. (отв. ред. А.И.Неклесса). СПб.

Милош Ч. 2000. О конце света. — Новая Польша, №1.

Накасонэ Я. 2001. Государственная стратегия Японии в XXI веке. М.

Неклесса А. 2000. Ordo Quadro — четвертый порядок: пришествие постсовременного мира. — Полис, №6.

Новая постиндустриальная волна на Западе. 1999. — Антология (под ред. В.Л.Иноземцева). М.

Окружное послание «Evangelium Vitae» папы Иоанна Павла II о ценности и нерушимости человеческой жизни. 1997. — Париж-Москва.

Римский клуб. 1997. История создания, избранные доклады и выступления, официальные материалы. М.

Albrow M. 1997. The Global Age. State and Society Beyond Modernity. Stanford (Ca.).

Barber B.R. 1995. Jihad vs. McWorld. How Globalism and Tribalism Are Reshaping the World. N.Y.

Barnet R.J., Cavanagh J. 1994. Global Dreams, Imperial Corporations and the New World Order. N.Y.

Bauman Z. 1994. Intimations of Postmodernity. L.-N.Y.

Beck U. 1992. Risk Society: Toward a New Modernity. L.-Thousand Oaks.

Bernstein D., de Keijzer A. 1998. Big Dragon. China`s Future: What it means for Business, the Economy and the Global Order. N.Y.

Bertens H. 1995. The Idea of the Postmodern: A History. L.-N.Y.

Best S., Kellner D. 1997. The Post-Modern Turn. N.Y.-L.

Bootle R. 1996. The Death of Inflation. Surviving and Thriving in the Zero Era. L.

Boyle J. 1996. Shamans, Software and Spleens. Law and the Construction of the Information Society. Cambridge (Ma.)-L.

Brahm L.J. 1996. China as №1. The Superpower Takes Central Stage. Singapore.

Brzezinski Z. 1976. Between Two Ages. America’s Role in the Technotronic Era. N.Y.

Brzezinsky Z. 1993. Out of Control: Global Turmoil on the Eve of the 21st Century. N.Y.

Brzezinsky Z. 1997. The Grand Chessboard. American Primacy and Its Geostrategic Imperatives. N.Y.

Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E. and Shapiro R.J. 1998. Globophobia. Confronting Fears about Open Trade. Wash.

Callinicos A. 1994. Against Postmodernism. A Marxist Critique. Cambridge.

Cannon T. 1996. Welcome to the Revolution. Managing Paradox in the 21st Century. L.

Castells M. 1996. The Information Age: Economy, Society and Culture. — The Rise of the Network Society. Vol.1. Malden (Ma.)-Oxford (UK).

Castells M. 1997. The Information Age: Economy, Society and Culture. — The Power of Identity. Vol.2. Malden (Ma.)-Oxford (UK).

Castells M. 1998 The Information Age: Economy, Society and Culture. — End of Millennium. Vol.3 Malden (Ma.)-Oxford (UK).

Caufield C. 1997. Masers of Illusion. The World Bank and the Poverty of Nations. N.Y.

Celente G. 1997. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of the 21st Century. N.Y.

Chatfield Ch.A. 1997. The Trust Factor. The Art of Doing Business in the Twenty-First Century. Santa Fe (Ca.).

Cohen D. 1998. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge (Ma.)-L.

Connors M. 1993. The Race to the Intellegent State. Oxford (UK)-Cambridge (Ma.).

Costtada J.W. (ed.). 1998. Rise of the Knowledge Worker. Boston (Ma.)-Oxford.

Coyle D. 1998. The Weightless World. Strategies for Managing The Digital Economy. Cambridge (Ma.).

Crawford R. 1991. In the Era of Human Capital. The Emergence of Talent, Intelligence and Knowledge as the Worldwide Economic Force and What It Means to Managers and Investors. L.-N.Y.

Crook S., Pakulski J., Watters M. 1992. Postmodernisation. Change in Advanced Society. L.

Danziger S., Gottschalk P. 1995. America Unequal. N.Y.-Cambridge (Ma.).

Davenport T.H., Prusak L. 1997. Information Ecology. Mastering the Information and Knowledge Environment. N.Y.-Oxford.

Davidow W.H., Malone M.S. 1992. The Virtual Corporation. Structuring and Revitalizing the Corporation for the 21st Century. N.Y.

Davis B., Wessel D. 1998. Prosperity. The Coming Twenty-Year Boom and What It Means to You. N.Y.

de Santis H. 1996. Beyond Progress. An Interpretive Odyssey to the Future. Chicago-L.

Dent Jr.H.S. 1998. The Roaring 2000s. N.Y.

Dertouzos M.I. 1997. What Will Be. How the New World of Information Will Change Our Lives. N.Y.

Dicken P. 1992. Global Shift: The Internationalization of Economic Activity. L. Carnoy M., Castells M., Cohen S.S., Cardoso F.H. 1993. The New Global Economy in the Information Age: Reflections on Our Changing World. University Park (Pa.).

Doremus P.N., Keller W.W., Pauly L.W., Reich S. 1998. The Myth of the Global Corporation. Princeton.

Dorn J.A. (ed.). 1998. China in the New Millennium: Market Reforms and Social Development. Washington.

Drucker P. 1993. Post-Capitalist Society. N.Y.,

Drucker P. 1994. The Age of Discontinuity. Guidelines to our Changing Society. New Brunswick-L.,

Drucker P. 1996. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick-L.

Drucker P. 1999. Managing Challenges for the 21st Century. N.Y.

Drucker P., Nakauchi I. 1997. Drucker on Asia. A Dialogue between Peter Drucker and Isao Nakauchi. Oxford.

Dunning J.H. 1993. Multinational Enterprises in a Global Economy.

Dunning J.H. 1993. The Globalization of Business. L.

Easterlin R.A. 1996. Growth Triumphant. The Twenty-First Century in Historical Perspective. Ann Arbor (Mi.).

Elias D. 1999. Dow 40,000. Strategies for Profiting from the Greatest Bull Market in History. N.Y.

Etzioni A.1996. The New Golden Rule. N.Y.

Etzioni A. 1999. The End of Privacy. N.Y.

Featherstone M. 1991. Consumer Culture and Post-Modernism. L.

Foreign Affairs. 2000. — January-February.

Frank A.G. 1998. ReOrient. Global Economy in the Asian Age. Berkeley-L.

Frank R.H., Cook P.J. 1996. The Winner-Take-All Society. Why the few at the Top Get So Much More Than the Rest of Us. L.

Fukuyama F. 1999. The Great Disruption. Human Nature and the Reconstitution of Social Order. N.Y.

Gellner A. E. 1992. Postmodernism, Reason and Religion. L.

Galbraith J. K. 1998. Created Unequal. The Crisis in American Pay. N.Y.

Gibson R. (ed.) 1997. Rethinking the Future. L.

Giddens A. 1990. The Consequences of Modernity. Stanford

Giddens A. 1991. Modernity and Self-Identity. Self and Society in the Late Modern Age. Cambridge.

Giddens A., Hutton W. (eds.). 2000. On the Edge. L.

Godement F. 1999. The Downsizing of Asia. L.-N.Y.

Goldstein M. 1998. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures, and Systemic Implications. Washington.

Gordon E.E., Morgan R.R., Ponticell J.A. 1994. Futurework. The Revolution Reshaping American Business. Westport (Ct.)-L.

Gough L. 1998. Asia Meltdown. The End of the Miracle? Oxford.

Gray J. 1998. False Dawn. The Delusions of Global Capitalism. L.,.

Greider W. 1997. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N.Y.

Halal W.E., Taylor K.B. (eds.). 1999. Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y.

Haley G.T., Tan Ch.T., Haley U.C.V. 1998. New Asian Emperors. The Overseas Chinese, Their Strategies and Comparative Advantages. Oxford.

Hammond A.1998. Which World? Scenarios for the 21st Century. Wash. (D.C.)-Covelo (Ca.).

Handy Ch. 1997. The Hungry Spirit. Beyond Capitalism — A Quest for Purpose in the Modern World. L.

Harrison S.S., Prestowitz C.V., Jr. (eds.). 1998. Asia After the “Miracle”: Redefining U.S. Economic and Security Priorities. Washington.

Harvey D. 1995. The Condition of Postmodernity. Cambridge (US)-Oxford(UK).

Heilbroner R. 1995. Visions of the Future. The Distant Past, Yesterday, Today, Tomorrow. N.Y.-Oxford.

Held D. et al. 1999. Global Transformations. Stanford.

Henderson C. 1999. Asia Falling. Making Sense of the Asian Crisis and Its Aftermath. N.Y.

Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R. (eds.). 1997. The Organization of the Future. San Francisco.

Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R., Schubert R.F. (eds.). 1998. The Community of the Future. San Francisco.

Hirst P., Thompson G. 1996. Globalization in Question. The International Economy and the Possibilities of Governance. Cambridge.

Hiscock G. 1997. Asia`s Wealth Club. L.

Hopkins T.K., Wallerstein I. et al. 1996. The Age of Transition. Trajectory of the World System 1945-2025. L.

Huntington S. 1993. The Clash of Civilizations. — Foreign Affairs, №72, summer.

Huntington S. 1996. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y.

Inglehart R. 1990. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton (N.J.).

Inglehart R. 1997. Modernization and Postmodernization. Cultural, Economic and Political Change in 43 Societies. Princeton.

Jameson F. 1991. Post-Modernism, or The Cultural Logic of Late Capitalism. Durham.

Katz R. 1998. Japan: The System That Soured. The Rise and Fall of Japanese Economic Miracle. Armonk (N.Y.)-L.

Kennedy P. 1993. Preparing for the Twenty-First Century. N.Y.,

Kissinger H. 2000. Washington Post. 10.01.

Koch R. 1998. The Third Revolution. Creating Unprecedented Wealth and Happiness for Everyone in the New Millennium. Oxford.

Kofman E., Youngs G. (eds.). 1998. Globalization: Theory and Practice. L. Michie J., Smith J.S. (eds.). 1999. Global Instability. The Political Economy of World Economic Governance. L.-N.Y.

Kumar K. 1995. From Post-Industrial to Post-Modern Society. New Theories of the Contemporary World. Oxford (UK)-Cambridge (Ma.).

Lash S. 1990. Sociology of Postmodernism. L.-N.Y.

Lash S., Friedman J. (eds.). 1992. Modernity and Identity. Oxford.

Lee E. 1998. The Asian Financial Crisis. The Challenge for Social Policy. Geneva.

Luttwak E. 1998. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. L.

Lyon D. 1994. Postmodernity. Minneapolis.

M.I. Dertouzos. 1997. What Will Be. How the New World of Information Will Change Our Lives. N.Y.

Martin H.-P., Schumann H. 1997. The Global Trap: Globalization and Assault on Prosperity and Democracy. Pretoria-L.

McLead R.H., Garnaud R. (eds.). 1998. East Asia in Crisis. From Being a Miracle to Needing One? L.-N.Y.

McRae H. 1995. The World in 2020. Power, Culture and Prosperity: A Vision of the Future. L.

Naisbitt J. 1995. Global Paradox. N.Y.

Naisbitt J. 1996. Megatrends in Asia. The Eight Asian Megatrends That Are Changing the World. L.

Naughton B. (ed.) 1997. The China Circle. Economics and Electronics in the PRС, Taiwan and Hong Kong. Washington.

Neef D., Siesfeld G.A., Cefola J. (eds). 1998. The Economic Impact of Knowledge. Boston (Ma.)-Oxford.

Ohmae K. (ed.). 1995. The Evolving Global Economy Making Sense of the New World Order. Boston.

Ohmae K. 1994. The Borderless World. Power and Strategy in the Global Marketplace. N.Y.

Pfohl S. 1990. Welcome to the Parasite Cafe: Postmodernity as a Social Problem. — Social Problems, P., №4.

Pomfert R. 1996. Asian Economies in Transition. Reforming Centrally Planned Economies. Cheltenham (UK)-Brookfield (US).

Poster M. 1990. The Mode of Information: Poststructuralism and Social Context. Cambridge.

Postiglione G.A., Tang J.T.H. (eds.) 1997. Hong Kong`s Reunion with China. The Global Dimensions. Armonk (N.Y.)-L.

Reich R.B. 1992. The Work of Nations. Preparing Ourselves to 21st Century Capitalism. N.Y.

Robertson R. 1992. Globalization. L.

Rodrik D. 1997. Has Globalization Gone Too Far? Washington.

Rodrik D. 1998. Globalization and Its Discontents. N.Y.

Roos J., Roos G., Dragonetti N.C., Edvinsson L. 1997. Intellectual Capital. Navigating the New Business Landscape. N.Y.

Rose M. 1991. The Post-Modern and the Post-Industrial. A Critical Analysis. Cambridge.

Rowen H.S. (ed.). 1998. Behind East Asian Growth: The Political and Social Foundation of Prosperity. L.-N.Y.

Sakaya T. 1991. The Knowledge-Value Revolution or a History of the Future. N.Y.-Tokyo.

Santoro C. 1994. Progetto di ricarca multi funzionale 1994-1995. — I nuovi poli geopolitici. Milano.

Sassen S. 1996. Losing Control? Sovereignty in an Age of Globalization. N.Y. Solingen E. 1998. Regional Orders at Century`s Dawn. Global and Domestic Influences on Grand Strategy. Princeton (N.J.).

Sayer D. 1991. Capitalism and Modernity. L.-N.Y.

Schwartz P. 1996. The Art of the Long View. Planning for the Future in an Uncertain World. Chichister-N.Y.

Shutt H. 1998. The Trouble with Capitalism. An Inquiry into the Causes of Global Economic Failure. L.-N.Y.

Smart B. 1992. Modern Conditions, Postmodern Controversies. L.-N.Y.

Smart B. 1996. Postmodernity. L.-N.Y.

Soros G. 1998. The Crises of Global Capitalism. Open Society Endangered. N.Y

Stewart T.A. 1997. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y.-L.

Strange S. 1997. Casino Capitalism. Manchester.

Strange S. 1998. Mad Money. Manchester.

Sveiby K.E. 1997. The New Organizational Wealth. Managing and Measuring Knowledge-Based Assets. San Francisco.

Taffinder P. 1998. Big Change. A Route-Map for Corporate Transformation. Chichester-N.Y.

Thurow L.C. 1993. Head to Head. The Coming Economic Battle among Japan, Europe and America. N.Y.

Thurow L.C. 1996. The Future of Capitalism. L.

Thurow L.C. 1999. Creating Wealth. The New Rules for Individuals, Companies and Countries in a Knowledge-Based Economy. L.

Toffler A., Toffler H. 1995. Creating a New Civilization. Atlanta.

Touraine A. 1992. Critique de la modernite. P.

Touraine A. 1997. Pourrons-nous vivre ensemble? Egaux et differents. P.

Turner B.S. (ed.). 1995. Theories of Modernity and Postmodernity. L.-Thousand Oaks.

Van Kemenade W. 1997. China, Hong Kong, Taiwan, Inc. N.Y.

Wallerstain I. 1995. After Liberalism. N.Y.

Wallerstein I. 1998. Utopistics, or Historical Choices of the Twenty First Century. N.Y.

Waters M. 1995. Globalization. L.-N.Y.

Weidenbaum M., Hughes S. 1996. The Bamboo Network. How Expatriate Chinese Entrepreneurs Are Creating the New Economic Superpower in Asia. N.Y.

Yergin D. and Stanislaw J. 1998. The Commanding Heights. The Battle Between Government and the Marketplace That Is Remaking the Modern World. N.Y.

Yip G.S. 1998. Asian Advantage. Key Strategies for Winning in the Asia-Pacific Region. Reading (Ma.).

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.