Главная ?> Авторы ?> Лопухина -> Ночь перед инаугурацией
Версия для печати

Ночь перед инаугурацией

Не так давно я — довольно случайно и впервые после детства — перечитала «Ночь перед Рождеством» и была поражена: какой дивный язык, какие волшебные образы, сколько доброго юмора — очаровательная сказка! Немного погодя поделилась своими восторгами с коллегой. «А слаб? тебе языком Гоголя [ну вроде как о злободневном и наболевшем]?..» — подзадорил он.

Конечно, слабо. Было бы не слабо, разве сидела бы я сейчас (глубокой ночью) здесь (за своим далеко не юношеского возраста компьютером)?! — Я бы сидела тогда (в чуть более светлое время суток, надеюсь) в каком-нибудь приличном издательстве и обсуждала юбилейное издание полного собрания своих сочинений…

По этой причине соответствующие аллюзии исключительно названием и ограничатся.

Взявшись за наброски сего сочинения, я принялась было «мыкать», но довольно скоро себя одернула: что это ты, дорогуша? Все «мы» в Советском Союзе остались — теперь каждый сам за себя. Тебе есть что сказать? Ну, вот и давай, артикулируй своё смутное бессознательное — но только от первого лица в единственном числе.

Это было вместо предисловия.

* * *

Своим конституционным правом «избирать и быть избранной» я не пользовалась ровно пятнадцать лет, с 1989 года (в части первой; часть вторая, боюсь, останется мною не востребованной в течение еще более продолжительного срока). В минувшем году угораздило меня проявить то ли гражданскую, то ли политическую сознательность; если снова вспомнить Гоголя, то придется заключить, что не иначе как бес попутал — со всеми вытекающими последствиями в виде временных и транспортных издержек (поскольку прописана я в одном месте, а живу, как водится, в совсем другом). А вообще говоря, 31 октября просто была приятная во всех отношениях погодка и я подумала: чем не повод прогуляться через золотую роскошь листопада на избирательный участок?

Своего славного имени в списках избирателей я не обнаружила. Тут бы мне и одуматься, но… «уж если я чего решил, то выпью обязательно». Незамедлительное обращение в суд привело к восстановлению попранной справедливости, хоть и заняло полдня, после чего я — совсем не с чувством глубокого удовлетворения, но лишь изрядно утомленная и раздраженная очередями и толчеей — таки свершила акт волеизъявления и не пiдтримала жодного кандидата из пестрого букета в две дюжины особ (или особей — кому как больше нравится).

Знать бы, что то было лишь начало и, твердо следуя принципу «так не доставайся же ты никому» и не пiдтримуючи жодного еще в ноябре, определяться с выбором мне в конце концов придется в предновогоднем мареве несколько неожиданного — и даже, я бы сказала, как-то не по сезону — цвета.

* * *

Телевизор я в доме не держу, а газет — в развитие бессмертных идей профессора Преображенского — не только перед обедом не читаю, но и вообще не покупаю. Посему в течение последних месяцев до меня доносились лишь слабые отголоски того, что имеют у нас обыкновение называть предвыборной кампанией, — и было то, что доносилось, гнусно, глумливо и лживо донельзя. Отвратительно фальшивили обе ведущие партии.

В результате студенты на Майдане, насколько я в состоянии уловить их настроения, голосовали не столько даже за double-Ю или против Я, сколько за «ВВ», «Тартак» или «Океан Эльзы». И выбор их вполне понятен: не за «фанерный» же «Рефлекс» со всеми его ярко выраженными основными инстинктами им было голосовать.

Да, в этой стране хотя бы жив рок, честный и потому сильный. А что до России, то для студентов на Майдане и, что гораздо печальнее, далеко за его пределами Россия — это гнусный, глумливый и лживый донельзя попс.

Вопреки довольно широко распространившемуся мнению, я не думаю, что Россия что-то потеряла в этой стране в ходе и результате последних президентских выборов. Потерять можно лишь то, что имеешь, то, чем владеешь. Так что всё осталось на своих местах и Россия только укрепила в умах и сердцах многих жителей Украины свой образ — образ циничной и бесцеремонно грубой силы, образ отвратительно фальшивый. А ведь могла восстановить и обрести — доверие и уважение, утраченные более десятка лет назад.

Срубить бабла по случаю — дело по-житейски вполне понятное. (Правда, при этом желательно бы еще и конкретный заказ выполнять, но теперь — что уж об этом… Как говорится, после драки кулаками маємо те, що маємо.)

Можно, конечно, и несколько иначе — заработать денег на подвернувшейся кстати «шабашке», чтобы инвестировать их потом у себя на родине в важные и нужные будущему проекты. Наверное, это честнее и порядочнее — но, заметьте, лишь по отношению к себе и своей родине, не к «шабашке» как таковой, отношение к которой остается неизменным. Можно ли быть относительно честным и отчасти порядочным, судить не берусь.

И я ведь знаю другую Россию — действительно честную и думающую, добрую и по-доброму сильную, отчаянную и не сдающую своих даже в отчаянии, способную сопереживать и открытую для любви, доверия, уважения, гордости; я точно знаю, что она жива, что у нее — так же, как у меня, черт побери! — болит душа, когда мы с нею видим, что творится в этом — нашем, русском — мире, и когда понимаем, что творит этот мир с нами обеими.

* * *

Конечно, это неправда, что в своей стране я отнесена к тому сорту граждан, что отличен от первого. Вернее будет сказать, меня в этой стране и вовсе нет. Есть некая Тэтяна, с моим отчеством (тоже, впрочем, слегка модифицированным) и чудом уцелевшей фамилией, — но это точно не я. Не имея ничего против этого конкретного украинского имени, как и против всех иных традиционных украинских имен, продолжаю настаивать лишь на том, что оно — не мое и вполне отлично от того, какое дали мне родители. По молодости лет я не одобряла их выбора, но давно уже с ним свыклась и теперь даже не вздыхаю обреченно, услышав очередную какую-нибудь игриво-банальную вариацию на тему «Итак, она звалась…»

В этом месте можно с чистой совестью воззвать к привычному советскому «мы», что — вот именно в этом месте — никакого воодушевления во мне не вызывает: увы, в этой стране не одна я такая — несть им числа, недоумевающим по поводу превратностей судьбы имени своего собственного новоявленным Мыколам и Надиям, Дмытрам и Ганнам, Васылям, Володымырам, Олэнам… Замечу при этом, что переименованию подверглись исключительно этнические русские и ни один Искандер не превратился в Олэксандра, что было бы в нашей ситуации вполне логично: любой школьник знает, что первое имя — лишь тюркский аналог последнего. Однако, когда вокруг еще не то чтобы свирепствует, но уже вполне себе бушует такое полное торжество демократии, о дискриминации по этническому признаку говорить явно неполиткорректно, посему — замолкаю.

Скажу о другом. Не только на Украине, но, наверное, и в других странах мира у многих, очень многих людей, по большому счету, ничего кроме имени-то и нет. Это единственное, чего никак не отнять у человека при жизни, а нередко — и единственное, что он может оставить в память о себе после смерти. Почитатели творчества Дж. Р. Р. Толкиена, наверное, особо прочувствуют проблему переименования лиц одушевленных, если я отошлю их к непростому образу Смеагорла–Горлума.

Думается, новому президенту Украины не так уж сложно было бы восстановить или обрести лояльность некоторой части населения этой страны (если, конечно, его вообще заботят такие мелочи) — достаточно лишь вернуть людям имена, которые дали им родители…

Не стану задавать риторический вопрос, кому и зачем понадобилась «горлумизация всей страны» — то ли самобытный способ формирования оппозиционного меньшинства в масштабах общества, то ли отвод этого самого меньшинства в некий параллельный мир. Для меня сегодня важнее, как противостоять этому унижению.

В следующем месяце моему сыну предстоит получать паспорт. Уже очень давно у меня безнадежно портится настроение, когда я думаю о том, какую битву предстоит выдержать, чтобы отстоять его имя. Несмотря на здравый смысл и логику, а также стоящее на моей стороне законодательство Украины и общепринятые международные нормы, исход этой битвы совсем не очевиден. А если уж быть откровенной до конца, то более чем очевидно, что он не в мою пользу. И потому было бы благоразумнее смириться, как сделали многие миллионы моих сограждан, и не портить себе нервы. Можно ведь просто без крайней на то нужды не брать в руки свой паспорт, но — «тварь ли я дрожащая или право имею»? Скоро узнаю. В любом случае я продолжу верить, что порой и бессмысленные поступки имеют смысл.

* * *

Вскоре после Рождества мы гуляли с уже упомянутым коллегой по Симферополю и забрели в ту его часть, где мне никогда прежде бывать не доводилось, — район в верховьях Петровской балки. Обнесенные высокими глухими стенами АТП и какие-то еще полуживые индустриальные наследия советской поры соседствуют здесь с кварталами частной застройки, а там уж — вперемежку приземистые домики с мутными окошками и новехонькие двух-трехэтажные крепыши. И совсем на отшибе, в мягком изломе склона — воинское кладбище, на котором во множестве братских могил захоронены воины разных армий, скончавшиеся от ран в госпиталях Симферополя в годы Крымской войны. Общим числом, как нам сказали местные жители, 36 тысяч. Для такого их количества кладбище не очень-то и велико. В позапрошлом году, к 150-летию начала ратных трудов, его привели в порядок и даже восстановили церквушку на вершине склона. Какая-то немного непропорциональная, но исполненная сдержанного обаяния, в тот день она буквально светилась притягательной — глаз не отвести — уверенной чистотой на фоне мрачных снеговых туч, загромоздивших горизонт.

Я не раз читала об этом кладбище, но, признаться, не имела представления, где именно оно находится. Мы вплотную подошли к ограде, чтобы сделать несколько снимков. На воротах обнаружился замок, но, заметив нас, почти немедленно со стороны ближайших домов подковыляла бабушка, присматривающая за кладбищем. Оказалась она довольно разговорчивой и, слово за слово, поведала не только об истории подопечного объекта и вполне очевидных текущих его проблемах («…заразы такие, несут всё подряд: плитку из земли готовы выковыривать и опять две сосны под Новый Год срубили…»), но вкратце и о себе: родом из Оренбурга, где и по сей день проживают почти все её родственники.

«Вот думаю, не переехать ли к ним?» — полувопросительно обратилась она к нам в завершение своего рассказа. «Это непросто, — заметил мой спутник. — Все, кто остался за границами России, теперь для нее иностранцы». «Ну да, — с легкой ироничной усмешкой откликнулась бабушка, — когда в войну мы, детьми, на себе, без скотины поля под хлеб пахали, чтобы было чем армию кормить, тогда были свои. А теперь, конечно, стали иностранцы». Мы молчали. «Сволочи, — покряхтывая, добавила она после небольшой паузы. — Тьфу…»

В ее голосе не было ни злости, ни обиды — так, презрительная констатация факта, ничего более.

* * *

Все народы во все времена оценивали измену Родине как одно из самых тяжких преступлений. Наказание за него полагалось соответствующее.

А как быть с изменой Родины? Кого и каким судом — кроме собственной совести — судить за такое преступление? Как наказывать?

С другой стороны, а какая, собственно, Родина мне изменяла? — Точно не Россия, поскольку никогда моей Родиной не была, и уж никак не Украина. И судить, оказывается, некого — разве что свою совесть.

Судьба и время разбросали разные поколения моей семьи и ветви-ответвления моего рода от Мурманска и Архангельска до Крыма и Донбасса, от Москвы до Сахалина, а исторические корни тянутся куда-то под Полтаву и на Волгу. Стоит ли удивляться, что всё пространство между этими точками на карте я воспринимаю как родное?

Родное, но не Родина — разве так может быть? Оказывается, может.

Долгое время я склонна была полагать, что мое украинское гражданство — своего рода недоразумение, разрешить которое просто руки никак не доходят, а потом как-то задалась вопросом: действительно ли я хотела бы иметь гражданство России? — и не смогла дать себе ответа.

Зато мой сын отвечает, не задумываясь. «Что ты, мама? — изумляется он. — Какая Россия? Там же война! Там людей просто так убивают и дом? по ночам взрывают». Крыть, увы, практически нечем — не станешь же ему про Пушкина и Достоевского «втирать», если у меня самой, признаться, некоторое время назад ориентация куда-то в сторону Фаулза поменялась. Не то чтобы я перестала ценить Пушкина — отнюдь (и с тайным вожделением предвкушаю, как мы с сыном вскоре будем перечитывать «Евгения Онегина», которого ему подходит время «проходить» по школьной программе). Однако я с изрядными затруднениями могу объяснить даже себе, какое отношение имеют Достоевский, Толстой и многие другие славные сыны и дочери России к сегодняшней Российской Федерации.

Я очень хорошо понимаю, что говорю об очень сложных вещах. И нет у меня никакой уверенности в том, что я имею право о них говорить. Думать, как мне кажется, тем не менее имею не только все права, но и определенную обязанность.

Россия сама себе объявила войну — и безнадежно ее проигрывает.
Потому что выиграть такую войну — невозможно.

Нужна ли мне такая Россия? Ответ очевиден.
Такая она и себе-то не нужна. Не потому ли и сдает рубеж за рубежом?

А какая — нужна?
Такая, что не боится мечтать и готова ради своей мечты на сумасбродство? Вот не знаю: большинство российских сумасбродств, какое ни припомни, если и романтичны поначалу, то в итоге как-то уж больно кровавы — в буквальном смысле врагу не пожелаешь.

К счастью, нет у меня врагов ни по ту, ни по эту сторону российско-украинской границы — хотя сама граница стала в последние недели и месяцы угрожающе враждебной. Я бы предпочла, чтобы по обе стороны этой границы появилось у меня больше друзей — вне зависимости от того, в настроениях каких цветов они выслушают сегодня в полдень инаугурационную речь нового президента страны, в которой я теперь живу. В конце концов, не так важно то, что он скажет, и даже то, что станет делать в течение следующих пяти или десяти лет. Важнее, как мне кажется, то, что и он, и я, и вы продолжаем жить на едином пространстве, не так давно бывшем нашей общей Родиной.

Ночь с 22 на 23 января 2005 г.
Симферополь

P.S. И конечно же, я от чистого сердца хочу пожелать тем украинцам, для кого сегодняшний день — долгожданный праздник, чтобы им не пришлось испытать разочарования в верности своего выбора.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.