Главная ?> Авторы ?> Кутузов -> Элиты и экономические стратегии в российской истории: синдром "дежа вю"
Версия для печати

Элиты и экономические стратегии в российской истории: синдром "дежа вю"

Главная задача политики — создать экономику.
Главная задача экономики — оправдать политику…
(Приписывается Бенджамену Дизраэли)

Собственно идея статьи родилась еще в конце прошлого года, однако в конечном итоге она стала своеобразной репликой на опубликованную в №1 ЭС статью Д.Андреева и Г.Бордюгова «Модернизация или мобилизация: стратегическая развилка 2004 г.». Статья очень практична, помогает систематизировать в собственном понимании взаимоотношения основных субъектов общественного развития — народа (я бы скорее назвал его социумом), элиты и носителя власти. Но при этом авторы придерживаются точки зрения о том, что стратегии задает прежде всего носитель власти. Элита их либо принимает, либо нет. Но роль и функции собственно элиты в том, что называется экономическими стратегиями, мне кажется существенно значимее. О чем и приглашаю порассуждать…

Прежде всего придется достаточно ясно определить для себя, что есть элиты и что есть стратегии в их экономическом варианте. Элита — качество части социума, готовой принять на себя ответственность за будущее нации и способной к практическому действию в собственных интересах. В разные периоды истории Государства Российского и на разных его территориях эту функцию выполняли различные сообщества: военная аристократия, духовенство, предприниматели, которых принято называть купечеством. И каждая из этих элит по-разному видела первенство собственного положения по отношению к остальным и функцию экономики в собственном понимании. Соответственно, каждая из элит на разных исторических этапах выбирала (или была вынуждена выбирать) разную экономическую стратегию, то есть одновременно масштаб экономического управления и форму управления за пределами осязаемого ресурса. При этом так или иначе подчиняя себе остальные части элиты и — если получалось — государственный аппарат. Однако методы экономической политики оказывались на удивление однообразными, что и создает иллюзию того, что все это уже было. Своего рода синдром дежа-вю. Вместе с тем с точки зрения исторической оценки этого бесценного опыта не все так просто, как могло бы показаться вначале.

Прежде всего, концепция академической истории сильно привержена «московитству». Иными словами, только московская модель управления государством признается единственно правильной и «единственно российской». Опыт Новгорода Великого, Великого княжества литовского совершенно неизвестен — хотя в неменьшей степени стоит того, чтобы быть исследованным. Совершенно неизвестна тема сибирской, аляскинской, калифорнийской — то есть российской колониальной экономики. Наконец, очень мало исследована история российских предпринимательских корпораций — таких, как РОссийско-Американская компания и ей подобные. В силу этих причин практически все государственное управление во всех учебных пособиях определяется как деятельность военно-аристократической администрации и формируемого ею носителя власти — царской династии. В осязаемой истории страны — династии Романовых.

В моделях, предложенных Д.Андреевым и Г.Бордюговым, можно видеть два типа элиты: матричную европейскую и пирамидальную российскую. Однако пример Новгородской республики позволяет отнести новгородскую элиту именно к западной, матричной модели. Это были прежде всего купцы, главы крупных торговых корпораций, тесно связанные с европейскими рынками через Ганзу, членом которой являлся Новгород Великий. Это была элита и наиболее многочисленная, и наиболее влиятельная. Ее экономическая стратегия предусматривала насущную необходимость выживания собственно корпорации, для чего было необходимо вести политику, обеспечивавшую достаточную долю новгородцев в европейских рынках. Прежде всего, за счет пушнины и «рыбьего зуба» — товаров, весьма востребованных в Европе. Эта стратегия обеспечивалась в Новгороде и соответствующими институтами «оперативного искусства» и «тактики», начиная с активной пропаганды «уходничества», то есть освоения новых, неосвоенных в хозяйственном отношении, но богатых пушниной земель, и заканчивая попытками взять под свой контроль все торговые пути на Западе и на Востоке: лихие новгородские ушкуйники были первыми, кто осваивал волжские просторы. Элита формировала соответствующий носитель власти — выборную предпринимательскую аристократию, соблюдавшую прежде всех других интересы купеческой корпорации. При этом административная и духовная элиты играли второстепенную роль: как защитники и идеологическое обеспечение купечества. И — естественно! — с этим боролись. И находили в этой борьбе поддержку — прежде всего у московских князей. Которые были крайне заинтересованы в подчинении предпринимательского сообщества собственным интересам — то есть стратегии удержания позиций московской военно-административной элиты за счет воплощения царства Божия на земле под отеческим руководством царей Московских. Не имея выхода на европейские рынки, Москва инстинктивно чувствовала угрозу собственному укладу извне, от европейских государств, активными «пропагандистами» которых были иностранные купцы: богатые, самостоятельные и способные на реальную политику в собственных интересах. Они могли предлагать своим государствам не только финансовую поддержку, но и совместные проекты , главным образом колонизационные. Распространение «новгородчины» в «московском направлении» через «тверской коридор» было вполне реальной угрозой для Московии. Кроме всего прочего, тверские купцы хорошо знали торговые пути на Восток (вспомним Афанасия Никитина) и существовала реальная угроза полного «торгового окружения» Московии. Противостояние московской и новгородской «пирамидальной» и «матричной» элит длилось достаточно долго. И вполне имело шанс к тому, чтобы завершиться победой новгородцев: на пике противостояния новгородцы освоили территорию от нынешней Карелии и Шпицбергена до Обской губы, обороты новгородских купцов в разы превышали расходы Москвы на обеспечение государственных нужд.

Два исторических обстоятельства сильно подкосили силы Новгорода: страшная чума, «черная смерть» Европы, которая пришла на Русь именно из Новгородских земель, и недовольство не только части элиты, но и собственно новгородского населения местной олигархией. Москва не замедлила этим воспользоваться: пропаганда «сильной княжеской руки» и «противостояния латинской ереси» сильно помогли Ивану III в завоевании Новгорода и полном уничтожении верхушки новгородской «предпринимательской элиты». Кстати, он же первым применил депортацию как административную меру воздействия: из новгородских пределов в московские земли были переселены остатки бывшей вольницы, а в новгородские земли — московские дворянские роды, ни сном, ни духом не знавшие ни о каком республиканском правлении и служившие государю московскому не за страх, а за совесть.

Вместе с тем значительная часть предпринимательского сообщества сумела избежать уничтожения, поскольку обитала не в ближних новгородских землях, а на колонизированной территории — на русском Севере, от Беломорья до Урала, в вологодских и пермских лесах. Это сообщество обладало предпринимательской ментальностью, и оно составило определенного рода человеческий капитал для дальнейшего московского развития. Из него сформируется впоследствии новая предпринимательская элита: сибирская и поволжская.

Крах административно-государственной системы царства Ивана Грозного в конце шестнадцатого-начале семнадцатого века создал необходимость пересмотра определенных государственных парадигм в интересах не только служилой, но и предпринимательской элит. Первым представителем такой элиты принято считать нижегородского купца Кузьму Минина, собиравшего деньги на московское ополчение — надо полагать, совсем не бескорыстно. Однако почти за тридцать лет до Минина род Строгановых, осевший в пермском крае, сумел обеспечить себе возможности стабильного и гарантированного развития за счет освоения новых земель, лишь номинально признававших над собой власть Москвы. Богатейший род известен главным образом тем, что они якобы спонсировали Ермака в его сибирской экспедиции, но при этом забывают главное: Строгановы осваивали территорию ДЛЯ СЕБЯ. То есть видели в территориях ресурс прежде всего СОБСТВЕННОГО развития. И эта ментальная особенность впоследствии прочно закрепилась в сибиряках и дальневосточниках — начиная от Демидовых и заканчивая Чуриным и Касьяновым. Формировавшаяся на этой ментальности элита создавала очень интересные модели взаимодействия с московской властью, достаточно изученные сибирскими учеными девятнадцатого века: Н.Словцовым, Г.Потаниным, Н.Ядринцевым.

С одной стороны, элита сибирского предпринимательства была разработчиком и исполнителем собственной стратегии, а также оперативного искусства и тактики, ее обеспечивавших. По большому счету, это типично колониальная модель экономического развития: государство приходило лишь туда, где уже была создана определенная система отношений между местным населением и колонизационным контингентом — в данном случае казаками-землепроходцами и относительно немногочисленными сибирскими аборигенами. Куда идти, лихая казачья ватага решала самостоятельно, но не наобум Лазаря: пушнина, моржовый бивень, золото и пахотные земли (в Сибири было очень плохо с хлебом) определяли главные векторы перемещения колонизаторов. Москва либо присылала своих администраторов в уже созданную государственную инфраструктуру, либо формировала ту же администрацию из сибирского контингента — зачастую противопоставляя новую администрацию купеческим корпорациям, «забывавшим» в своем обогащении о государственных интересах. Как отмечал когда-то Г.Потанин, «Сибирь по происхождению есть продукт самостоятельного народного творчества…Мы вправе считать Сибирь по преимуществу продуктом вольнонародной колонизации, которую впоследствии государство утилизировало и регламентировало».

С другой стороны, местная администрация, находясь вдали от «государева ока», достаточно ясно осознавала возможности предпринимательского действия и для освоения территории, и для собственного обогащения: многочисленные жалобы на «лиходейство воевод» в семнадцатом веке сменялись не менее многочисленными жалобами на «мздоимство губернаторов и чиновников», но картина не менялась. Сибирское чиновничество получало немалые прибавки к государеву жалованью (которое иногда не платили годами) за счет утайки части натурального налога, за счет участия казенными деньгами в обеспечении промысловых экспедиций и тому подобное. Иные из них умудрялись иметь собственные вооруженные формирования, были, по сути, более чем самостоятельными правителями на своей территории. Наиболее одиозными личностями подобного рода остались в памяти князь Гагарин, закончивший жизнь на плахе, и Иван Пестель, отец известного декабриста, бывший Сибирским генерал-губернатором. Противоборство предпринимательской и административной элит в Сибири продолжалось практически всю историю ее освоения. Полем противостояния были экономические стратегии, направленные на выживание каждой из элит. Каждая из этих стратегий предполагала обеспечивавшую их тактику: быстрейшее освоение богатых ресурсов, получение сверхприбыли и поиск новых богатых ресурсов — с позиций предпринимательства и создание достаточно эффективной системы государственного фиска — в интересах правящей административной элиты.

Нельзя сказать, что элиты не перенимали лучшее друг у друга: государство очень быстро усвоило, что возможности создания собственной финансовой системы гораздо выше не за счет торгового налога с предпринимателя, а за счет монопольной торговли эксклюзивным экспортным товаром: пушниной и моржовым бивнем. И ввело государственную монополию на экспортную торговлю этими товарами, намертво захлопнув собственное купечество на внутреннем рынке. Меры, принимавшиеся государством в отношении сибирского купечества, ничем не отличались от тех, которые англичане предпринимали в отношении своих заокеанских колоний. Система внутренних таможен была создана для жесткого контроля всего, что из Сибири шло в Россию , и из России в Сибирь.

Главными воротами на Восток был Великий Устюг: всякий, кто выходил из его восточных ворот, становился человеком вольным, ему прощались его долги, недоимки, провинности и преступления, «а писать его казаком по имени как сам скажет». Естественно, что в Сибирь пошли жители близлежащих земель : Поморья, Вологодской земли, пермяки — то есть потомки новгородских «уходников». Вся элита сибирских землепроходцев, казаки Поярков, Атласов, Дежнев, Хабаров, Бекетов, Москвитин — вологжане или устюжане. Антропоток в Сибирь был достаточно интенсивен : уже первая перепись сибирского населения в 1632 году показала население в 70 000 человек. Для такой громадной территории — мало, но по московским меркам — очень много.

Что касается обратной дороги — из Сибири в Московию — то она охранялась ничуть не менее строго, чем граница с зарубежным государством. Еще раз о распространенной легенде относительно того, что российский флот создал Петр Первый. Архангелогородские, кемские и мезенские купцы имели не просто хороший по тем временам, а уникальный флот, способный к длительному плаванию в полярных условиях. Они отлично знали путь из Архангельска на Восток, в Обскую губу и, возможно, даже до Енисея. Летом они могли покрыть это расстояние за три недели. Однако Москва категорически запретила плавать на восток, суда сожгли, разорив тем самым множество торговых домов, живших зверобойным промыслом. Казалось бы, полная несуразица? Ничуть не бывало: морские корабли было невозможно контролировать. Лучше их уничтожить. Петр Первый создавал российский флот после того, как при его царственном батюшке пустили дымом лучший полярный флот мира. Прекрасный кадровый потенциал русских мореходов, опыт полярного кораблестроения пал жертвой схватки двух элит. Кстати, если следовать позиции Ф.Броделя относительно того, что государство становится национальным после уничтожения внутренних таможен, можем сказать, что Российская империя, начавшаяся с Ивана Грозного, провозглашенная Петром Первым, закончила свое формирование в 1756 году, при Елизавете Петровне, когда была упразднена последняя внутренняя таможня на границе Сибири, в Верхотурье.

Предпринимательская элита также достаточно успешно перенимала лучшее из арсенала конкрурентов. Зависимость государственной машины от Сибири стала абсолютной к началу наполеоновских войн: единственное место добычи золота в Империи — Забайкалье, а на вооружение одного пехотного полка военного времени нужно было полмиллиона золотых рублей. Местные купцы это поняли очень быстро: ведь золото можно было изыскивать не только на казенных копях, но и в диких урманах, которым несть числа. Вопрос был в том, куда это золото девать — помимо государства? Видимо, в какой-то момент иркутского купца Григория Шелехова осенила идея о создании собственного государства, в котором предприниматели смогут решать все внутренние вопросы, но исключительно в интересах собственного процветания и реализации своих далеко идущих намерений. Стратегию предпринимательства было решено развести со стратегией имперской административной элиты. Так возникла Российско-Американская компания — крупнейшая российская предпринимательская корпорация, по своим масштабам и оборотам не превзойденная до сих пор. Устав Компании был весомее любой конституции: компания управлялась самостоятельно, имела свои денежные знаки (!), свой флот и вымпел, свои территории — от Аляски до Калифорнии. За без малого шестьдесят лет своего существования компания смогла добиться многого, многое сделала и для страны: на ее деньги оснащались морские экспедиции и кругосветное плавание, она построила несколько десятков городов и поселков в Америке, многие из которых стоят и поныне. Были у нее и интересы, до сего дня покрытые тайной: главным идеологом декабристского восстания был чиновник Российско-Американской компании в Петербурге Кондратий Рылеев…

Но опыт оказался неудачным. Предприниматели не любят платить налоги, поэтому могут сосуществовать только там, где есть возможность получать сверхприбыль. После того, как на Аляске выбили пушного зверя, она перестала быть привлекательной. Из Калифорнии ушли еще раньше — перед американо-мексиканской войной. Аляскинские жители вспомнили о государстве тогда, когда сами себя обеспечить уже не могли. Однако Империя предпочла избавиться от аляскинской обузы в пользу освоения территории новой военной колонии — Амурского края, перешедшего к России по Айгунскому и Пекинскому договорам в начале шестидесятых годов. Аляску спихнули американцам, раздав на взятки громадные суммы: американцы отнюдь не стремились приобрести этот хомут себе на шею… «Хомут» впоследствии оказалась золотым.

По мере сближения государства и предпринимательского сообщества верх в извечном противостоянии стратегий одерживала то одна, то другая. Петр Первый железной рукой заставлял бояр, ни бельмеса не соображавших в коммерции, составлять кораблестроительные «кумпанства», которые строили ужасные корабли и развалились практически все меньше чем за три года. Но при нем взошла звезда выдающихся предпринимателей Демидовых, размахнувшихся от Невьянска до Алтая. Екатерина Вторая вводила еврейскую «черту оседлости», дабы не допустить исключительно опасного конкурента — еврейский торговый капитал — на внутренний российский рынок, соблюдая интересы прежде всего собственных налогоплательщиков и — естественно!— государства. Но она же создавала возможности интенсивного развития внешнеторговой деятельности и привлечения иностранных инвестиций через систему порто-франко. «Наводил порядок» в предпринимательстве Николай I, сильно поприжавший своей тарифной политикой «самоварников-аршинников». Но при нем же была решена задача Амура, открывшая дорогу на Дальний Восток, к новым рынкам и перспективам развития. При Александре Втором началась эпоха российского среднеазиатского купечества, при Александре Третьем — началась строиться Транссибирская магистраль: государство создавало все условия для развития предпринимательства на громадной территории.

Советскую эпоху принято считать совершенно не предпринимательской. Я бы с этим не согласился. История НЭПа пока не написана, а если судить по намерениям, которые в этой политике предполагались — то неиспользованные возможности того времени вполне реализуемы и сегодня. «Цеховики», «теневые дельцы», «спекулянты и валютчики» были опасны для государственной системы советского типа не столько своими доходами, сколько своим примером. Поэтому их и преследовали столь усердно и далеко не всегда успешно…

В новой России маятник качнулся в другую сторону. Без предприимчивых людей государство оказалось неспособным не только решать проблемы своих граждан, но элементарно выживать. Предпринимательское сообщество — достаточно непричесанное, но весьма пронырливое — начало расправлять плечи, приобретать черты цивилизованности и …порождать собственную элиту! С которой разучились работать задолго до второй мировой войны. Попытка подменить «новыми русскими бизнесменами» систему государственного управления в конечном счете обанкротилась, но при этом стратегии государства и предпринимательского сообщества остались такими же, какими были сотни лет назад.

Это стратегии, направленные прежде всего на выживание элит. Но исторический опыт подсказывает: для того, чтобы выжили обе элиты (а их взаимная ценность не требует доказательств) — необходим компромисс, в котором соблюдены стратегические интересы и тех, и других. Государство, правда, пока не приучено к мысли, что стратегия может вырабатываться не только им, но это дело времени. Предпринимательские элиты рано или поздно придут к выводу о необходимости брать на себя ответственность не только за «своего брата — предпринимателя», но и за всю нацию. Экономические стратегии придется вырабатывать обеим элитам — при этом забытая элита духовенства вполне может послужить идеологом этого действия. Если, конечно, священнослужители сумеют между собой договориться, — что, кстати, тоже непросто.

Завершая статью, есть смысл сделать некоторые выводы и обобщения. Если у читателя возникла мысль о том, что «народ опять будет кормить захребетников и дармоедов», имея в виду под последними элиты — от этой мысли следует отказаться. Элиты — это то, что составляет достоинство нации, и у каждого народа есть те, кто его олицетворяет. Это те, кому доверили власть на выборах, те, кто своими успехами в предпринимательской деятельности доказал свое право управлять — по крайней мере своим бизнесом, это те, кто видит себя впереди других. Это совсем нелегко и непросто. Этим элитам в российской истории всегда было трудно договориться между собой, потому что каждая из элит пыталась доказать свое превосходство перед другой. Вплоть до полного взаимного уничтожения. Почему и возникает иллюзия «дежа вю» — это уже было…

Но история не есть безысходность следствия, исходящего из известной причины. Исторические тенденции, которые явно выявлены, могут меняться. Очевидно, именно это и происходит в сегодняшней российской действительности. Постепенное сближение интересов элит становится все более очевидным. Как это ни покажется парадоксальным, но и такие периоды в российской истории были — правда, очень кратковременные. Очень хотелось бы верить, что сегодняшние политики и люди бизнеса сумеют продлить это «дежа вю» на достаточно длительный срок. На целую стратегию…

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.